Он долго ползал, только всё напрасным было
И ничего, чтоб голод утолить не находил.
Потом добрался до ступенек, дверь открыта
И в мир каких то странных запахов ступил,
Где много в клетках разной живности увидел.
Здесь в небольшом подвальчике японец Мали был хозяином,
Он в этой лавке продавал зверей и птиц.
По глупости в одну из клеток и залез котёнок маленький.
Да, там была еда, но не заметил он лисиц,
Как только к миске подошёл, тут был и схвачен.
Испуганное «мяу» раздалось и тут конец бы жизни,
Но поспешил на выручку работник и малыш спасён,
Шокирован… Но вскоре на коленях человека замурлыкал.
Накормлен и на склад какой то вскоре отнесён,
Не нужен был хозяину, весь неухоженный, не видный.
Шло время, а котёнок жил у мусорного бака,
Не каждый день еду себе он находил.
Однажды чуть не пойман был огромною собакой,
Но вовремя в отверстие в заборе заскочил.
С котом-убийцем своих братьев он встречался дважды.
Два месяца так продолжалось и подрос котёнок.
Он возмужал, опасностей умело научился избегать,
Мог увернуться от собак, узнал о продавце печёнки,
Молочные бидоны те, что без присмотра изловчился открывать.
Мышей ловил, вернулся даже в свой родимый дворик.
Котёнок постепенно, незаметно превратился в кошечку красавицу.
На светло серой шкурке чёрные полоски по спине,
На остальных местах темнеет ещё много крапинок,
Изящны пятна белые, что на носу, ушах и на хвосте.
А жизнь всё та же, впроголодь, полна опасностей.
Продолжение следует.
По рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона «Королевская Аналостанка»
По переулку"мясо, мясо, мясо!"пронзительно кричали.
На тот призыв со всей округи собирались кошки
И с равнодушием презрительным прочь отходили все собаки,
А человек на тачке вёз на вертелах куски отваренной печёнки
И раздавал их кошкам, за обеды чьи оплачено.
Не подводила его память, помнил всех хозяев,
Он даже клички кошек наизусть все знал.
И кто сегодня не получит, а кому добавить
И не записывал, кто щедр, кто задолжал.
А кошки из трущоб голодные в сторонке наблюдали.
Они надеялись на случай, а скорей на наглость
И иногда отчаянным перепадали вкусные куски.
А что ещё бездомным кошкам делать оставалось?
Одна из них должна ещё котят кормить…
Порою ей везло, но чаще в мусорках питалась.
И грязная и тощая за тачкою следила одним глазом,
Другим подглядывала за собаками, которые невдалеке.
Заметила, как кот на кошку ту, что с мясом нападает.
Пока они дрались, кусочек вместе с ней исчез.
Насытившись в укрытии, спешила к свалке, к маленьким котятам.
Ещё издалека услышала мяуканье, такое жалобное,
И помчалась… А там огромный, чёрный кот…
Ах, сколько было у неё решительности, ярости,
Что испугался тот, сбежал, застигнутый врасплох.
Один котёнок уцелел, с такою же окраской, как у матери
Безмерным было горе… Всю любовь дарила выжившему…
Конечно, одного кормить полегче, когда впроголодь жила.
Но вот днажды запах с берега донёсся рыбный
И он привел на набережную, но дороги нет назад,
Собака путь отрезала, на судно кошка прыгнула.
Рыбачье судно утром в плаванье ушло далёкое
Отправилась и кошка поневоле вместе с ним,
Котёнок ждал всю ночь, замёрзший и голодный,
Осиротел… Но надо было как-то дальше жить.
Покинул ящик и отправился на поиски съедобного.
Продолжение следует.
По рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона Королевская Аналостанка
Узнав, что и другие пастухи пытаются ловить мустанга,
Поторопиться Джо хотел и предприимчивость использовал свою,
Он способ для поимки применить решил «с подставой,»
Немаловажно то, что хорошо он знал округу всю.
И приготовил лошадей, овсом недели две закармливал.
Настал тот день… Пришёл мустанг, как уголь чёрный.
Источник обошёл, разнюхивая, вдруг здесь враг?
Стал пить, а Джо притих, чтоб выпил больше,
Как стал щипать траву, так Джо его погнал.
Бежал мустанг своею знаменитою развалистою иноходью.
Погоня продолжалась уже миль под тридцать,
Когда Джо заменил на свежей лошади другой ковбой
А жеребец понёсся дальше по холмам. равнинам,
Он весь покрылся пятнами из пены. ему было нелегко…
Стал всадник отставать и ещё раз сменился.
Но молодой ковбой упал с обрыва вместе с лошадью
Сам уцелел, а лошади не повезло, мертва.
Джо, отдохнувший сам продолжил трудную погоню,
Но направление не то и план с приманкою пропал…
А чёрный метеор понёсся вниз холма по склону.
Не развевались уже хвост и грива у мустанга
Впервые Джо заметил-жеребец стал уставать.
У брода лошадь поменял, а загнанная замертво упала…
В итоге вороной свободен. Злобу Джо не передать,
Пришёл пешком и от затеи иноходца изловить он отказался.
***
Лишённый табуна, мустанг прожил всю зиму в одиночестве
И Том решил его гнедой красавицей кобылой приманить
Он привязал её пастись всё у того же злополучного источника,
Залез сам в яму, иноходца поджидал, дыханье затаив.
Лассо же аккуратно была рядышком с кобылою положено.
Призывно ржавшая гнедая наконец то дождалась ответа,
Она такое точно ржание услышала с высокого холма
Спускался иноходец, выделяясь чернотой на фоне неба,
И ржанием давал понять, что потревожила кобыла сердце скакуна.
Её ответ все страхи заглушил и роковой шаг сделан.
Как гарцевал! И к Солли даже носом прикоснулся,
Но заднею ногой, забыв об осторожности, уже в петле…
Тут жеребец от страха с силою двойной рванулся,
Бессильна мощь коня против ума и ловкости людей,
Беспомощен и побеждён… и тело затрясло и содрогнулось…
Он так рыдал, по морде скатывались слёзы…
Не верил в то, что потерял свободу навсегда,
Надёжно связанный, он долго продолжал бороться,
А Том использовал подкову Солли для клейма,
И гордый иноходец заклеймён был как простая лошадь.
Пора бы жеребца вести домой, пастух доволен,
Расслабил он у задних ног верёвки, а передние связал,
А конь так жаждавший свободы, вскакивал и падал снова,
Передвигался неуклюжими прыжками… Как сбежать?
Собрав остаток сил, он всё же разорвал верёвки.
Мустанг летел, а не бежал наверх по склону,
И только пули и верёвки вслед ему свистят.
Всё выше, выше, выше… и достиг утёса,
Оттуда спрыгнул в пропасть вниз… летел опять.
Упал на камни, там остался… бездыханный, но свободный.
Написано по рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона «Мустанг-иноходец»
Мечтали пастухи своё тавро поставить на мустанга,
Который мог родоначальником породы иноходцев стать,
Рассказывали небылицы про него, а может правду,
Распространялась быстро слава про красавца скакуна.
Билл Смит поведал, как он вороного встретил… спящим.
«Я подошёл к нему довольно близко, а он мёртвый будто…
Я мог ему косичку на хвосте сегодня заплетать,
Так крепко спал, а ветер мне навстречу дует
И он не слышал и совсем не чувствовал меня,
Я стукнул по луке седла и он подпрыгнул на шесть футов.»
У Бетса зародился план, когда такой рассказ услышал
И Билла он решил в помощники к себе позвать,
На пару рядом с водопоем яму глубиной немалой вырыли,
И стали спрятавшись коня с ловушкой рядом поджидать.
А тот прошёл другой тропой, осокою прикрытою.
Но пастухи не растерялись, с тыла забежав к мустангу,
Погнали жеребца на яму, под ноги стреляя по земле
И вот уже казалось, пойман и не миновать засады…
Какая сила помогла? Так перепрыгнул, будто бы перелетел!
Умчался вдаль, чтоб никогда к источнику не возвращаться.
Продолжение следует
Написано по рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона «Мустанг-иноходец»
Кобылы стали привыкать к тому, что их преследуют,
Ведь пастухи сменили тактику, как будто и не будут нападать,
Но иноходец кинулся вперёд, он людям никогда не верил,
Неутомимым чёрным метеором за собой табун стал увлекать
И как красиво развевалась грива чёрная, густая пО ветру!
Погоня утомила лошадей голодных и сказалось напряжение,
А пастухи опять коней меняли, кормленых овсом.
Ночами тёмными не прекращалось по степи движение,
Одна кобыла масти светлой была будто маяком,
И расстояние опасно сократилось до ста метров.
Но чёрный жеребец как будто выкован был из железа
Таким же ровным оставался его шаг как в первый день
Он продолжал скакать вокруг кобыл и побуждал их к бегству,
Но лошади устали и Джо вскоре ими завладел.
Мустанг пока недосягаем, но охота подходила к завершению.
Джо выбрал лошадь, выросшую в прериях, кровей восточных
И началась погоня, а точнее бешеная скачка лошадей,
Но расстояние не сокращалось, хоть не раз кобылу Джо пришпорил,
Но не заметила она барсучью нору на земле
И падет кобыла вместе с седоком… ломает ногу…
Продолжение следует.
Написано по рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона «Мустанг-иноходец»
1. Джейн Орвис. «Окно».
С тех пор, как Риту жестоко убили, Картер сидит у окна.
Никакого телевизора, чтения, переписки. Его жизнь - то, что видно через занавески.
Ему плевать, кто приносит еду, платит по счетам, он не покидает комнаты.
Его жизнь - пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак Риты.
Картер не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.
2. Лариса Керкленд. «Предложение».
Звездная ночь. Самое подходящее время. Ужин при свечах. Уютный итальянский ресторанчик. Маленькое черное платье. Роскошные волосы, блестящие глаза, серебристый смех. Вместе уже два года. Чудесное время! Настоящая любовь, лучший друг, больше никого. Шампанского! Предлагаю руку и сердце. На одно колено. Люди смотрят? Ну и пусть! Прекрасное бриллиантовое кольцо. Румянец на щеках, очаровательная улыбка.
Как, нет?!
3. Чарльз Энрайт. «Призрак».
Как только это случилось, я поспешил домой, чтобы сообщить жене печальное известие. Но она, похоже, совсем меня не слушала. Она вообще меня не замечала. Она посмотрела прямо сквозь меня и налила себе выпить. Включила телевизор.
В этот момент раздался телефонный звонок. Она подошла и взяла трубку.
Я увидел, как сморщилось её лицо. Она горько заплакала.
4. Эндрю Э. Хант. «Благодарность».
Шерстяное одеяло, что ему недавно дали в благотворительном фонде, удобно обнимало его плечи, а ботинки, которые он сегодня нашел в мусорном баке, абсолютно не жали.
Уличные огни так приятно согревали душу после всей этой холодящей темноты…
Изгиб скамьи в парке казался таким знакомым его натруженной старой спине.
«Спасибо тебе, Господи, - подумал он, - жизнь просто восхитительна!»
5. Брайан Ньюэлл. «Чего хочет дьявол».
Два мальчика стояли и смотрели, как сатана медленно уходит прочь. Блеск его гипнотических глаз все еще туманил их головы.
- Слушай, чего он от тебя хотел?
- Мою душу. А от тебя?
- Монетку для телефона-автомата. Ему срочно надо было позвонить.
- Хочешь, пойдём поедим?
- Хочу, но у меня теперь совсем нет денег.
- Ничего страшного. У меня полно.
6. Алан Е. Майер. «Невезение».
Я проснулся от жестокой боли во всем теле. Я открыл глаза и увидел медсестру, стоящую у моей койки.
- Мистер Фуджима, - сказала она, - Вам повезло, Вам удалось выжить после бомбардировки Хиросимы два дня назад. Но теперь Вы в госпитале, Вам больше ничего не угрожает.
Чуть живой от слабости, я спросил:
- Где я?
- В Нагасаки, - ответила она.
7. Джей Рип. «Судьба».
Был только один выход, ибо наши жизни сплелись в слишком запутанный узел гнева и блаженства, чтобы решить все как-нибудь иначе. Доверимся жребию: орел - и мы поженимся, решка - и мы расстанемся навсегда.
Монетка была подброшена. Она звякнула, завертелась и остановилась. Орел.
Мы уставились на нее с недоумением.
Затем, в один голос, мы сказали: «Может, еще разок?»
8. Роберт Томпкинс. «В поисках Правды».
Наконец в этой глухой, уединенной деревушке его поиски закончились. В ветхой избушке у огня сидела Правда.
Он никогда не видел более старой и уродливой женщины.
- Вы - Правда?
Старая, сморщенная карга торжественно кивнула.
- Скажите же, что я должен сообщить миру? Какую весть передать?
Старуха плюнула в огонь и ответила:
- Скажи им, что я молода и красива!
9. Август Салеми. «Современная медицина».
Ослепительный свет фар, оглушающий скрежет, пронзительная боль, абсолютная боль, затем теплый, манящий, чистый голубой свет. Джон почувствовал себя удивительно счастливым, молодым, свободным, он двинулся по направлению к лучистому сиянию.
Боль и темнота медленно вернулись. Джон медленно, с трудом открыл опухшие глаза. Бинты, какие-то трубки, гипс. Обеих ног как не бывало. Заплаканная жена.
- Тебя спасли, дорогой!
По воле случая пришлось увидеть Томпсону мустанга.
Его предупреждали, если встретишь, то не промахнись.
И вот невдалеке табун пасётся понизу оврага,
Среди кобыл конь благородный, редкой красоты.
Подумал:"Разве можно превратить такого в падаль?"
И Томпсон медлил, он никак не мог решиться …
А спутник выругался, попытался выхватить ружьё
И от борьбы нечаянно раздался в воздух выстрел.
Мустанг заржал и поскакал, кобылы кинулись за вожаком,
Который уводил их, оставляя облака из пыли.
Немало методов поимки диких лошадей изобрели ковбои:
«Смять лошадь"означает пулей по затылку зацепить,
Потом, на оглушённую на миг, лассо набросить.
Возможно, если местность позволяет загородкою ловить.
Но «уходить», а проще говоря, загнать, вернейший способ.
Про иноходца слава год от года возрастала.
Монтгомери пообещал награду в тысячу за вороного жеребца.
Из пастухов желающих подзаработать вызвалось немало,
Но Джо решил, что всех опередит, пришла пора,
Всю ночь готовил экспедицию, чтоб изловить мустанга.
На третий день достиг источника как раз к обеду
И вороной уже спускался к водопою вместе с табуном.
Джо не мешал напиться дикарям, уже проверено,
Что жажда ускоряет бег, напившись, лошади бегут с трудом.
И началась погоня на измор, по срокам пятидневная.
Джо много раз издалека пугал табун встревоженный,
Чтоб тот скакал без передышек и сильнее уставал,
Сам двигался наперерез и хитро сокращал пути в погоне,
Своих же лошадей на свежих отдохнувших заменял,
Потом его помощник продолжал преследовать мустангов ночью.
Продолжение следует.
Написано по рассказу Эрнеста Сетона-Томпсона «Мустанг-иноходец»
У каждого из нас найдется что рассказать о своих невзгодах. Я этого делать не собираюсь.
У пятилетнего Данилки случилась самая большая беда, какая только может случиться мальчика или девочки, - у него умерла мама. Болела, болела и умерла. Сначала Данилка ходил как пришибленный: он как-то понять не мог, что же такое случилось с его мочкой, почему ее больше нет ни дома, ни больнице, ни на улице возле дома? Он все вглядывался и прислушивался, и никак не мог поверить в то, что это его настоящая мама лежала в том длинном коричневом ящике с оборочками, который чужие дяденьки накрыли крышкой, заколотили гвоздями, а потом зарыли в землю. Он чувствовал, что это не так, что это неправда, но спорить со взрослыми он не умел и не хотел - не до того было Данилке. Он просто сидел часами на одном месте и все ждал и ждал, что его позовут и повезут к маме в больницу. Или она сама появится, подойдет к нему, сядет рядом, обнимет его и скажет:
- Данилка, это же неправда! Я не умерла!
Но мама все не приходила и не приходила.
Иногда он начинал плакать, но тут кто-нибудь из взрослых, даже папа, говорил ему:
- Не плачь, Данила, будь мужчиной! Слезами горю не поможешь!
Данилка и сам изо всех сил крепился и не плакал. А для этого лучше всего было сидеть на одном месте, смотреть в одну точку и стараться ни о чем не вспоминать и даже ни о чем не думать. А это было неправильно! Но некому было объяснить бедному Данилке, что он делает не так и почему это неправильно.
И вот тогда, видя эту беду, решил Данилкин Ангел Хранитель, что пора ему вмешаться. Взял он и приснился как-то ночью Данилке. Встал перед ним - лицо светлое, крылья белые, стихарь - это форма такая ангельская - переливается всеми цветами радуги.
- Здравствуй, Даниил! - говорит во сне Ангел Хранитель Данилке. «Даниил» - это было Данилкино полное имя, данное ему при Крещении.
Здравствуйте, - отвечает, тоже во сне и вежливо, как его мама с папой учили, Данилка. - А вы кто?
- Я твой Ангел Хранитель. Пришел говорить с тобой.
Данилка в ответ промолчал - он не знал о чем можно с Ангелами разговаривать.
- Слышал я, Данилка, что тебе взрослые советуют о маме твоей не плакать.
- Они… Они говорят, что я маму слезами огорчаю. А я вовсе не хочу ее огорчать! Только это очень трудно и вот тут, - он погладил себя по груди, - очень больно - не плакать, когда хочется, - ответил честно Данилка, и слезы тут же подступили у него к глазам и к горлу, да так близко, что он и во сне чуть не заплакал в голос. Но сдержался - как обычно старался сдерживаться. И ему опять стало больно в груди и в горле.
- А как ты думаешь, Данилка ты мой, для чего даны человеку слезы? - спросил Ангел.
- Не знаю… Раньше я думал, что это для того, чтобы показать, что тебя пора пожалеть.
- Правильно ты думал, Даниил. Когда один человек, особенно маленький, плачет, а другой, тем более взрослый, его жалеет - сразу половина боли проходит. Так?
- Так. Я когда совсем маленький был, никогда не плакал сразу, чтобы слезы зря не тратить. Я сначала бежал к маме, добегал до нее и тогда уже начинал плакать. Мама брала меня на руки, жалела, дула на коленку - разбитая коленка сразу переставала болеть.
- Вот видишь, получается, что слезы вызывают жалость и сочувствие - и этим снимают боль. Как будто смывают ее. Так вот и в горе, Даниил. Слезы тебе для того и даны, чтобы без всяких слов сказать другим людям: помогите мне! Чтобы близкие помогли тебе своим сочувствием. Когда горе настоящее, слез не надо стыдиться. Ты меня понимаешь?
- Не очень, - честно ответил Данилка.
- Ну хорошо. Тогда я тебе просто покажу, что такое твои слезы о маме. Давай мы вот что сделаем, Данилка, - мы с тобой поплачем о твоей мамочке вместе! Вставай с постели!
Данилка послушно встал.
- Хорошо, что у тебя в комнате висит икона Божьей Матери, нам далеко идти не надо! - одобрительно сказал Ангел. - Становись рядом и давай плакать вместе. Ну, плачь, не бойся и не стесняйся! - и Ангел обнял Данилку за плечи и прижал к себе. И, конечно, Данилка сразу же заревел, а слезы побежали у него по щекам и закапали… Но не на пол они закапали, а прямо в подставленную ладонь Ангела.
Данилка плакал и приговаривал:
- Мамочка моя! Ты куда ушла? Мне без тебя так плохо-плохо, мамочка!
И хотя он жаловался и говорил о том, как ему плохо, на самом деле ему становилось все легче и легче! То ли потому, что уж очень много невыплаканных слез у него внутри накопилось, то ли потому, что Ангел его так ласково гладил по плечам. Он плакал и плакал… А потом стал переставать, потому что слезы у него как-то кончились, и он уже только всхлипывал да вздыхал.
И тут Ангел протянул ему ладонь и показал в ней горсть маленьких светлых жемчужинок.
- Знаешь, Даниил, что это?
- Нет.
- Это твои слезы о маме - святые и невинные детские слезы. Вот они и превратились в драгоценный жемчуг. Видишь, какое чудо?
Данилка кивнул и осторожно, одним пальчиком, потрогал удивительные жемчужинки.
- Но это еще не все, Данилка! - сказал Ангел. - Теперь давай мы с тобой помолимся о твоей маме Господу. Видишь, вот Он на иконе сидит на коленях у Своей Мамы - у Божьей Матери. Повторяй за мной: «Упокой, Господи, в светлом Твоем Раю мою мамочку. Даруй ей прощение и утешение! А мои слезы прими, Господи, как молитвы о ней!» Данилка старательно и доверчиво повторял слово за словом все, что сказал ему Ангел. А пока они молились, Ангел откуда-то взял серебряную нить и стал нанизывать на нее одну слезную жемчужинку за другой. И получались бусы! И когда они кончили молиться, Ангел связал концы серебряной нитки и сказал:
- Ты, Даниил, будешь плакать о своей маме, а я стану собирать жемчужинки и нанизывать их на нить твоей молитвы. Представляешь, какое замечательное ожерелье для мамы у нас получится?
Данилка поднял глаза на Ангела. Ангел правильно понял его удивленный взгляд.
- «Ожерелье», Даниил, - это так по-старинному называются бусы.
Данилка кивнул.
- А знаешь, что мы сделаем с этим ожерельем, когда ты выплачешь все свои слезы и они превратятся в жемчуг?
- Ты отнесешь эти бусы моей маме?
Да. Я скажу, что ты плакал о ней, пока были слезы и хотелось плакать. К тому времени ты перестанешь плакать. Но перестанешь не потому, что будешь по-глупому крепиться изо всех сил, а потому что выплачешь слеза ми самое горькое свое горе. И останется только любовь к маме, светлая печаль о ней и молитва. А мама твоя в Раю будет носить драгоценное ожерелье из твоих жемчужинок и тоже помнить о тебе и молиться. И вот когда она будет проходить райскими садами, а Пресвятая Богородица увидит ее, Она скажет святым девам, сопровождающим Ее: «Вот идет счастливая мама! Видите, какое на ней чудное жемчужное ожерелье? Это значит, что ее дитя плакало о ней святыми слезами, соединяя их с молитвой к Моему Сыну. Слезы превратились в жемчуг, молитвы - в серебряную нить, вот и получилось такое дивное украшение, подарок от любящего сына». - Ангел погладил Данилку по голове и спросил: - Ты все понял, Данилка?
- Я понял, - сказал Данилка. - Про слезы понял и про бусы для мамы. Так получается, что я правильно думал и мама моя не умерла?
- Нет, не умерла. Это тело ее спит там, в могилке под цветами. А сама она жива.
- Она у Бога?
- Ну, конечно!
- Я так и знал! - сказал Данилка и улыбнулся, и при этом еще две невыплаканные самые маленькие слезинки выкатились с его глаз, прокатились по щекам и упали на пол. Но Ангел наклонился и подобрал две последние жемчужинки. После этого он подвел Данилку к кровати, уложил его, подоткнул со всех сторон одеяло, поцеловал его в макушку, перекрестил и улетел. А Данилка уснул.
Проснулся он рано-рано, когда в доме все еще спали. Оделся, умылся, подошел к иконам, вздохнул… и заплакал. Поплакал-поплакал, а потом вспомнил, что без молитвы из одних только слез красивые бусы для мамы не получатся, и стал прилежно молиться.
Табун мустангов путь держал на водопой к источнику.
Джо разглядел в нём пару очень резвых жеребят.
Один из них хорош! Красавец цвета чисто чёрного,
Был иноходцем, есть такой односторонний шаг,
И опыт подсказал ковбою: иноходь его врождённая.
Коня с блестящими боками и ногами очень стройными
Джо снова встретил там же через год
Аллюр мустанга был по-прежнему особенный.
Поймать такого дикаря, конечно, будет нелегко…
Но эта мысль созвучна с давнею мечтою потаённою.
Он заимел тавро, чтоб им клеймить животных,
Хотел хозяином стать ранчо и безбедно жить,
Копил деньжат, чтоб наконец то при расчёте
Смог стадо из коров приобретённых завести,
Но каждый раз по осени соблазны уводили в город…
И всё его богатство одна старая корова.
Джо всё же верил-улыбнётся и ему судьба,
Теперь он делал ставку на поимку вороного,
С надеждой стал случайности удобной выжидать.
Работал он и времени свободного имел немного.
Джо превосходно разбирался в лошадях и их характерах:
Гнедая-норовиста, белой масти кроткая всегда,
А вороная зла как бес и как осёл упряма
И если дать ей когти, справится со львом она.
Зачем мустанг был нужен Джо? Всем было странно.
У скотоводов убивать и прогонять мустангов- правило,
Чтоб пастбища не портили, не уводили лошадей.
Привыкнув к воле, уведённые, уже не возвращаются.
Ковбои не могли понять ни Джо и ни его затей…
Нет смысла дикаря ловить, неприручённым он останется.
Продолжение следует.
Светлые волосы раскиданы по подушке…
Карие глаза смотрят сквозь него, бровки хмурятся…
Губы приоткрыты, и пахнут яблоком…
И прижать её к себе хочется, и не отпускать никуда…
И кожа у неё смуглая, горячая и бархатная…
И острые плечики вздрагивают…
И темно.
И только голос в невидимых колонках поёт про семь секунд:
You’re just seven seconds away…
That’s much, too much. I can’t touch your heart
You’re just seven seconds away
But, babe, it hurts when we’re worlds apart
You’re just seven seconds away…
И он торопится успеть, уложиться в отведённое ему время, и рвётся всем телом ей навстречу, и знает, что у него осталось только несколько минут…
Несколько минут.
И она уйдёт.
Встанет, виновато улыбнётся, соберёт в пучок растрёпанные светлые волосы, закурит, выпустит в потолок струйку дыма, и спросит:
- Проводишь?
И знает, что нельзя ей отказать.
Невозможно.
И времени совсем нет.
Можно только подойти к ней сзади, уткнуться носом в шею её, вдохнуть её запах - и молча отпустить…
А потом ждать. Ждать-ждать-ждать.
Ждать звонка.
Или встречи.
Или сообщения на экране монитора: «Ты меня ждёшь?»
Ты меня ждёшь?
Зачем она спрашивает? Кокетничает?
Жду. Всегда жду. Каждый день, каждую минуту… Жду.
Глаза её снятся. Волосы. Запах на подушке заставляет перебирать в памяти секунды и мгновения…
Она вернётся. Она обещала. Она вернётся…
Моя девочка… Моя - и не моя…
Вечер пятницы. Лето. Темнеет поздно. Иду бесцельно, и просто живу.
Я ощущаю, что я - живу.
Я чувствую запах лета, листьев, бензина-керосина, и слышу музыку, доносящуюся из летнего кафе.
Сигарета в руке стала совсем короткой.
Я затянулся в последний раз, и пошёл на звуки музыки.
В кафе было шумно, людно, и молодая чернявая официантка, держа в руках грошовый блокнотик, осведомилась:
- Вы уже выбрали?
Настроение было хорошее. Девочка-официантка - приятная, не вызывающая раздражения.
- Пиво. Ноль пять. Пока всё.
И улыбнулся ей в ответ.
Девочка ушла, а я смотрел ей вслед. Что-то в ней было… Определённо, было.
Может, глаза? Живые, любопытные… Как у дворняги…
Или трогательная белизна кожи в вырезе белой рубашки?
Или тонкие пальцы, сжимающие переполненную пепельницу?
Не знаю.
Но сегодняшний вечер сулил приятные сюрпризы, я это чувствовал кожей.
Дикая. Маленькая дикая девочка.
Суетливая, живая, настоящая…
Не бойся меня, девочка… Я никогда не сделаю тебе больно…
Пока не сделаю.
Я слушаю твой голос.
Не слова, нет. Мне неинтересно то, ЧТО ты говоришь.
Мне нравится то, КАК ты это говоришь.
Тонкий голосок, так вяжущийся с её внешностью, с сильным западно-украинским акцентом, звенит колокольчиком в голове.
Говори, говори, девочка… Мне это нравится.
Смейся, улыбайся, хмурься - тебе это идёт.
Живой человечек, живые, настоящие эмоции. Губы пухлые взгляд приковывают.
Настоящая…
Месяц уже прошёл. А интерес не угас.
Нет, и больше он не стал, что тоже интересно.
Мне нравится встречать её после работы, нравится ловить взглядом огоньки в её глазках-черносливках, нравится касаться губами её волос, и проводить языком по тонкой белой шейке…
Она вздрагивает, а я - я улыбаюсь.
Моя.
Она - моя.
Так быстро, и так предсказуемо…
Никогда не задумывался над тем, что у неё есть какая-то жизнь.
Что она где-то гуляет, с кем-то общается, и не чувствует себя одинокой без меня.
Пускай.
Это неважно.
И роли никакой не играет.
«…You're just seven seconds away…
That’s much, too much. I can’t touch your heart
You’re just seven seconds away
But, babe, it hurts when we’re worlds apart
You’re just seven seconds away…»
Сигаретный дым струйкой уходит в открытую форточку, спускаясь капроновым чулком по веткам старого тополя…
Позвонить? Нет?
А почему бы и нет?
- Ты где, моя радость? - дым, свиваясь в причудливые, размытые узоры, стелется по потолку…
- Я? Я у подружки сижу. - голосок звонкий, запыхавшийся, и радостный.
- Ммм… У подружки? Я её знаю?
Подружка… Да, наверное, это так и надо: у неё должны быть какие-то подружки.
- Наверное, видел… Светленькая такая, в твоём доме живёт, кстати…
Светленькая. Замечательно. В моём доме живут десятка три светленьких девушек.
Наверняка я её видел.
- А если я к вам зайду сейчас - подружка не обидеться?
Самому интересно - что за подруга такая? И чем она интереснее меня?
Наверняка, откажет…
Улыбаюсь заранее.
- Подожди минутку… - шёпот в трубке, шорохи, смех звонкий. - Заходи, она не против. Спустись на четвёртый этаж.
Даже так?
Искрами рассыпается в пепельнице придушенная сигарета…
Спускаюсь вниз.
Карие глаза, светлые волосы, волнами рассыпанные по плечам, хрупкая фигурка.
- Привет, ты к Оле?
Смотрю на неё. Потом улыбаюсь:
- А можно?
- Проходи… - улыбается солнечно, открыто, искренне.
Закуриваю, спросив разрешения.
Две девушки. Такие непохожие. Разные.
Одна - моя. Живая, настоящая, привычная, изученная до мелочей.
Вторая - старше, выше, тоньше, деликатнее…
И…
И я смотрю на неё, и вижу только тонкие руки, сжимающие сигарету, и поправляющие непослушную прядь волос.
Зацепило.
Сильно зацепило.
Но - не моё.
Не допрыгнуть до неё, не достучаться, не вызвать огонька в её глазах…
А если рискнуть, а? А?
- Ты? - удивление в глазах, и улыбка неуверенная…
- Я. - в глаза ей смотрю нагло.
- Зачем пришёл? - бровки хмурит забавно, по-детски.
- К тебе. Пустишь?
Напролом иду.
Не глядя.
…Светлые волосы, раскиданные по моей подушке.
Хрупкое, вздрагивающее тело…
Длинные ресницы, отбрасывающие тень на раскрасневшиеся щёчки…
С каждым движением я становлюсь к ней ближе - и дальше…
Я касаюсь губами её влажного лба.
Глаза широко распахиваются, и тонкие руки обвивают моё тело.
- Тебе не больно, нет? - шепчу в маленькое ушко.
Маленькая. Тоненькая. Хрупкая такая…
- Нет… - выдыхает протяжно.
Перебираю пальцами её волосы, вдыхаю еле уловимый запах её тела.
Она сидит, подтянув к подбородку колени, и плечики дрожат.
Прижимаюсь грудью к её спине, и чувствую, как бьётся её сердце.
- Не уходи…
Я не прошу, я не требую.
Я вымаливаю.
И в который раз слышу:
- Не могу. Прости. Ты знаешь…
А потом, не глядя на меня, она одевается, зябко обхватывает себя руками, и говорит в сторону:
- Проводишь?
И я провожаю её до лифта.
И возвращаюсь домой. Один. Всегда один.
Странная, неразгаданная и непонятная девочка.
Женщина.
Она старше, она - намного меня старше.
Я в волосы её лицом зарываюсь, и понимаю, что дышу Женщиной.
Настоящей Женщиной.
Женщиной в теле ребёнка.
И понимаю, что обратной дороги нет.
Что я утонул в ней задолго до того, как понял - кто она. Какая она…
Она проникла в меня, в каждую мысль мою, в каждое движение.
Она отдала мне своё тело. Полностью. Целиком.
И больше не дала ничего…
Она приходит, чтобы получить своё.
Берёт, и уходит, оставляя мне свой запах, и смятые простыни…
А я - я не могу её догнать, удержать, запереть…
Она всё равно уйдёт.
Потому что Она не может принадлежать никому.
Женщина-кошка.
Сытая, гладкая, грациозная…
Нежная, ласковая, тёплая…
И - далёкая.
Ей не нужен я. Ей не нужны слова мои, не нужны мысли и чувства.
Ей не нужен никто.
А вот она мне - нужна.
Я жить хочу ей. Дышать ей. Для неё. Ради неё. Всё для неё. А ей - не нужно…
Я закрываю за ней дверь, а через две минуты на экране монитора возникают слова:
«Спасибо тебе за всё. Ты славный мальчик»
Славный мальчик.
И не более того.
Я буду ждать тебя, слышишь? Буду ждать. Дни, месяцы, годы…
Буду ждать тебя.
Одну тебя.
Только тебя.
Потому что люблю.
Люблю…
…Она закрыла входную дверь, и, не зажигая света, села в кресло и закрыла лицо руками.
«Я старая идиотка. Зачем я к нему хожу? Он просит? Пусть просит. Это его трудности. Ты мне ответь - зачем ТЫ туда ходишь?
Молчишь? А я тебе скажу. Он - не такой. Он - другой. Он тебя любит только за то, что ты есть. Что ты ходишь с ним по одной земле, и дышишь одним воздухом. И вот скажи ему - «Убей ради меня!» - убьёт. И глаза эти врать не умеют. Ещё не умеют. Не научились ещё. И тебе страшно, да? Да. Страшно. Он младше тебя на десять лет, у него жизнь только начинается… Куда ты со своими мощами лезешь, дура? Отпусти его, не мучай… Верни его на место.
Не могу. Не могу. Не могу я!
Я видеть его хочу. Дышать им. Прятаться у него на груди, и трогать губами его ресницы…
Голос хочу его слышать. Пальцы его целовать. Родные такие… Тёплые… Любимые пальчики…
Засыпать и посыпаться рядом с ним.
Гладить его рубашки по вечерам.
Смотреть телевизор, сидя на его коленях…
И - не могу.
Что? Что ты от меня хочешь, а? Что ты жрёшь меня изнутри?!
Не могу!
Не отпущу! Не отдам! Никогда!
И назови меня трижды сукой - я рассмеюсь тебе в лицо!
Я люблю его.
И это оправдываёт всё.
И несущественным сразу делает, неважным…
Люблю…"
Мерно загудел системный блок, и замерцал экран монитора.
И её руки привычно легли на клавиатуру, и так же привычно набрали текст:
«Спасибо тебе за всё. Ты славный мальчик…»
Не оставлял надежду Лобо Бланку повстречать
Выл жалобно, протяжно… Явно боль и горе слышно,
Всю ночь он продолжал свою подругу звать,
И по следам нашёл, где всё в её крови… Убили!
Раздался страшный вой… Словами и не передать…
Не просто так шёл Лобо к ферме по следам,
Он мстить хотел… Искал он Бланки тело,
Но только смог собаку на кусочки разорвать
Как обезумевший кружил вокруг той фермы
И Томпсон стал ему вокруг капканы расставлять.
Решил он вожака поймать пока тот не в себе
И трупом Бланки приманить и план сработал.
Убитый горем, Лобо вдруг почувствовал подруги след
И опрометчиво к ней кинулся и так был пойман,
Попал на несколько капканов и освободиться шансов нет.
Два дня так Лобо пролежал, теряя кровь,
Слабел, но стаю постоянно звал призывным воем,
Но ни один к нему на помощь не пришёл.
Все предали, кому он жизни сохранял так долго.
Вожак попал в беду и был он обречён.
Не оказал сопротивления и дал охотникам себя связать,
Он ждал конца, смотрел с тоскою в сторону ущелья.
Как сердце выдержит? Свободу, силу и подругу потерял…
Он умер рядом с Бланкой, наконец-то вместе,
Теперь уж неразлучны навсегда.
Перед следами вожака нередко видели некрупный след,
Порой он был, наоборот, немного сзади стаи,
Но непонятного и не порядка в этом вовсе нет,
Причину такой странности ковбои просто объясняли-
Волчице Бланке то позволено, что для других запрет.
Услышав это, Томпсона как будто осенила мысль-
«Такую слабость Лобо для его поимки я использую».
Решил он Бланку способом испытанным в ловушку заманить
И ей он голову коровы хитро в сторону подбросил,
Так смог волчицу заживо поймать, затем убить.
Погибла Бланка, автор с содроганием об этом вспоминал,
Впервые он увидел, что бывают волки так красивы,
Её густая шерсть так идеальна и бела…
А перед смертью издавала она вой протяжный и призывный,
С надеждою на помощь друга Лобо позвала.
И это был уже с отчаяньем последний зов…
А он услышал и тот час откликнулся издалека,
Ещё раз несколько он повторил свой вой,
Он не хотел её терять… всю ночь искал…
Охотники довольны-наконец то стае нанесён удар.
Продолжение следует
Прославил себя Лобо тем, что был лукав.
Его смекалка удивляла, а порой и восхищала.
Он понимал-отара сохраняется благодаря козлам
И разбивал стада овец, вперёд козлов уничтожая,
По спинам плотно сбившихся овец он цели достигал.
Не оставлял затею Томпсон стаю волчью изловить,
С помощниками расставлял надёжные капканы целую неделю,
Но Лобо ловко их раскапывал, стараясь каждый оголить
И по раскопкам видны все его ночные похождения,
Он оставлял после себя довольно крупные следы.
Капканы устанавливались строго в один ряд,
Охотнику пришла идея поменять сложившийся порядок,
Но хитрый Лобо снова был на высоте, он пятился назад,
Умело ставил в старый след свои огромнейшие лапы.
Как сделал бы минёр, наткнувшись в минном поле на снаряд.
Потом опасные места все хитро миновав,
Он обходил капкан и раскопав вокруг все камни, глыбы,
Чтоб навсегда его убрать, успешно вниз спускал.
Так ещё долго мог бы оставаться невредимым,
Когда бы не погиб из-за того, кому всецело доверял.
Продолжение следует
На маленьком притоке среди живописных скал
С подругой верной Бланкой Лобо логово устроил,
Там в безопасности в ущелье вырастил волчат,
А местный фермер динамитом их пытался уничтожить,
Но как он сам сказал-«Остался в дураках».
***
Ковбойские рассказы правдою казались не всегда
И автор захотел с разбойником лукавым познакомится.
Охота с лошадьми, собаками без пользы здесь была
И он решил отравой и капканами воспользоваться,
Казалась, что теперь не избежать погибели волкам.
Немало способов и ухищрений Томпсон терпеливо испытал
И смеси ядовитые в приманках он различные использовал,
Все виды мяса с этою отравой предлагал,
Но соблазнить не смог кусками, смертью начинёнными.
Благополучно Лобо все ловушки и капканы избегал.
Пример, насколько Лобо хитрый и смышлён.
Яд Томпсон в капсулах во внутрь кусков заделал
Не нужен запах от металла и работал костяным ножом,
Отверстия он залепил из сыра с салом смесью
Ещё раз попытался обмануть звериное чутьё.
Так осторожничал, что на приманку не дышал
Использовал перчатки, обмакнув их в свежей крови
До мелочей, до тонкостей всё расчитал
Отраву вёз в мешке из сыромятной кожи,
За лошадью следы искусно также заметал.
Куски распределил по кругу в десять миль.
Наутро поспешил вернуться, вся приманка будто съедена…
«Попался!" - ликовал и перешёл на крик,
Но вскоре он узнал как волчье велико презрение,
Всё мясо Лобо подобрал и нечистотами залил.
Продолжение следует.