Благотворное влияние
Собираясь на работу, жена заявила Прыщеву:
- До моего возвращения будешь сидеть взаперти. Под домашним арестом. Твои ключи я изъяла. Так что можешь даже не дёргаться!
- Тогда я умру, - скорбно сказал Прыщев. Он скрестил руки на впалой груди и уточнил:
- Без пива!
- Ну-ну, - покачала головой жена. - Ты у меня уже двадцать лет умираешь! Сиди и просыхай.
- И что мне прикажешь делать? - пробормотал пересохшими губами муж.
- Читай умные книжки, - посоветовала жена. - Благотворное влияние литературы поможет тебе всплыть со дна бутылки. И окунуться в жизнь!
Оставшись один, Прыщев сполз с дивана и, пошатываясь, подошёл к книжному стеллажу. Подумал: «Может, и в самом деле что-нибудь почитать?»
На идее приобщиться к Пушкину он сразу и решительно поставил крест, воспользовавшись школьными знаниями.
- Да ну его вместе с бабушкой Ариной! - отверг гения поэзии Прыщев. - «Выпьем с горя, где же кружка…» Только с толку собьёт… А полистаю-ка я, пожалуй, Гоголя. Этот плохому не научит!
Прыщев взял потрёпанный томик «Избранного», раскрыл наугад и сразу споткнулся на фразе: «Ну, Солоха, дай теперь выпить водки…»
- Фу ты чёрт! - сорвалось у Прыщева. - Ну ты и даёшь, Николай Васильевич! Не ожидал! Иди-ка ты, парнишка, назад!
Прыщев запихнул томик Гоголя на пыльную полку и достал новую книгу. Это оказалась поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?». Намётанный глаз сразу выделил из контекста строку: «Он до смерти работает, до полусмерти пьёт!»
- А ведь это он писал про меня, - с теплотой подумал Прыщев. - Правда, изрядно приврал про работу…
Усомнившись в благотворном влиянии на подсознание поэзии, мужчина перешёл к исторической литературе. Полистал роман Сенкевича «Потоп». И понял, что потоп состоял не только из воды.
«Возьми, дядя, горилки! - сказал Рох. - Это можно…»
Уставший от литературных издевательств Прыщев утёр крупный пот. Оставался последний шанс. На детектив. Книгу Виктора Пронина «Банда-3» начинающий филолог долго не решался раскрыть. Надежду вселяла мысль, что современные бандиты поумнели и практически не пьют. Потому что их готовят в институтах физкультуры, бизнеса и предпринимательства. Решив не рисковать, Прыщев заглянул в самый конец повести. И прочитал монолог следователя: «Как же я напьюсь сегодня! Если бы только кто-нибудь знал, как я сегодня напьюсь!»
- Ей-богу, я этого не хотел! - взвыл Прыщев, топориком взломал бар, запертый женой, и достал оттуда початую литровую бутылку водки.
Был у меня друг, лучший друг, самый хороший, верный и преданный, и всегда и во всём он был первым, и всегда выигрывал во всём, и в спорах, и в играх, вот и в тот раз он у меня тоже выиграл …
Мне часто снится один и тот же сон, мне снится летающий мальчик. Нет, это не какой-то особенный мальчик, у него нет крыльев, или каких-то ещё других приспособлений, и он не летит, он плавно парит в воздухе, широко расправив в стороны руки. Он парит высоко-высоко, выше облаков и выше птиц, он видит как внизу, под ним, проносятся стремительные стайки стрижей, оглашая округу пронизывающим щебетом, он видит пролетающих голубей, прорезающих своими сизыми крыльями упругое небо, он видит уходящую за горизонт землю …
Она очень жёсткая эта земля, очень твёрдая словно камень, и я знаю это. И он, этот парящий над этой каменно-жёсткой землёй мальчик, тоже знает это. И я не хочу, чтобы этот сон кончался, и этот мальчик так и парил высоко-высоко в небе и никогда не приближался к земле. И мне становится страшно, я очень боюсь, что он вдруг сорвётся с этой заоблачной высоты, и я хочу ему помочь, и хочу предостеречь его, и кричу, кричу ему об этом, и в ужасе просыпаюсь от этого своего тревожного крика …
Я каждый раз, когда приходит этот сон, пристально всматриваюсь, пытаясь разглядеть его лицо, но у меня никогда не получается это. Я вижу только его глаза, они такие же голубые, как это безоблачное небо, и в них нет страха и испуга, в них видится свет, и они излучают покой и удовлетворение, и даже порой кажется, что в них светится счастье …
Я знаю эти глаза, я их знаю давно, я их знаю с самого детства, они не изменились совсем, хотя и снятся мне, кажется, целую вечность, они остались такие же, как тогда, тогда, много лет назад, тогда, когда я их первый раз увидел …
Был у меня друг, лучший друг, самый хороший, верный и преданный, и больше у меня не встречалось таких на жизненном пути. Может быть, такое мнение сложилось оттого, что всё это было давно, в далёком, наверное, всё же счастливом детстве, и всё, что тогда случалось, почему-то сейчас, по прошествии многих лет, кажется самым лучшим и самым прекрасным. Да и время тогда было совсем другое, какое-то более чистое, доброе, спокойное и надёжное. Да и дружба была другой, бескорыстная и честная, ведь нам не было тогда чего делить, и чему завидовать, все жили приблизительно одинаково, и зависть могли вызывать только какие-то личностные качества, например, сила, мужество, отвага, справедливость, доброта
Вот и тогда, в тот раз, после показа фильма о бесстрашных монтажниках-высотниках, прокладывающих высоковольтные электрические линии над безбрежными просторами тайги, мы решили проверить себя на боязнь высоты. И мы не долго думали, как это проверить, и решение пришло само собой, т.к. совсем недалеко от нас строилась самая первая в нашем городе четырнадцатиэтажка. И мы договорились пробраться на стройку и покорить это недостроенное сооружение, а чтобы нам никто не помешал, мы решили осуществить свою затею в выходные.
Я помню это раннее, июльское субботнее утро очень хорошо, как будто это было вчера. Нет, то, что было вчера, или всего неделю назад, можно и не запомнить, но то утро стоит у меня перед глазами и не забывается никогда, и, наверное, никогда не «растворится» в моей памяти, даже проживи я ещё столько же.
То утро было ярким и солнечным, и на горизонте не было ни одного облачка, а неугомонные крикливые стрижи, крохотными, чёрными, быстро перемещающимися точками, носились высоко-высоко в небе. И настроение у нас было таким же светлым и радостным, и мы были переполнены нетерпением, и хотели уже скорее совершить своё смелое дело, чтобы потом с гордостью рассказывать дворовым мальчишкам о свершённом мероприятии.
Мы забрались, насколько позволили лестничные пролёты, на самую высокую бетонную балку, соединяющую недостроенные стены, и договорились, что я пойду первым. т.к. он был сильнее, и должен был меня страховать, крепко сжимая в одной руке верёвку, обмотанную вокруг моего пояса, а другой держась за лестничные перила. Всё остальное произошло быстро, жестоко и несправедливо. Я, делая короткие шажочки, прошёл совсем немного по этой балке, и посмотрел вниз, отчего у меня сразу закружилась голова, и я, потеряв равновесие, оступился и соскользнул с этой балки вниз. И если бы не верёвка, перекинутая через балку и крепко удерживаемая за один конец другом, то я наверняка упал бы с этой высоты. От страха моё тело «мобилизовалось», и я ухватился обеими руками за балку, а затем вскарабкался на неё, и лежал так на ней, тяжело дыша, долго-долго, пока не пришёл в себя. Очнувшись и оглядевшись по сторонам, я не увидел своего друга, и только погнутые перила предательски свисали вниз, раскачиваясь в этой ужасающей пустоте, разрываемой моим отчаянным и не прекращающимся криком …
Я так и не увидел его лица, его хоронили в закрытом гробу, и только его голубые, словно это бездонное небо, глаза до сих пор смотрят на меня из моего «далёкого» детства. И в этих глазах нет страха, и нет испуга, он, наверное, не успел испугаться, ведь я же не слышал его крика, я слышал только свой раздирающий, беспомощный крик, крик утраты, и крик невозвратной потери. И я смотрю в эти глаза, и в них, в этих его глазах светится счастье и гордость, ведь он опять выиграл у меня, ведь он спас своего друга, он всегда был самым первым, самым сильным и самым справедливым, и он выиграл и в этой жестокой игре, в игре со смертью …
Мне часто снится один и тот же сон, мне снится летающий мальчик. Нет, это не какой-то особенный мальчик, у него нет крыльев, или каких-то ещё других приспособлений, и он не летит, он плавно парит в воздухе, широко расправив в стороны руки. Он парит высоко-высоко, выше облаков и выше птиц, он видит как внизу, под ним, проносятся стремительные стайки стрижей, оглашая округу пронизывающим щебетом, он видит пролетающих голубей, прорезающих своими сизыми крыльями упругое небо, он видит уходящую за горизонт землю, так жестоко и несправедливо встретившую его в этом последнем полёте …
Случай в общественном транспорте
В истории речь пойдет про случай в общественном транспорте в середине 90-х годов. Уже царила полная неразбериха во всем, где можно: работа, общественный транспорт, зарплаты, сбережения.
Я, тогда еще молодой парень: только женился, как раз в такое смутное время, ожидал на остановке нужный номер троллейбуса. В то время маршруток еще не было, а общественный транспорт не справлялся с перевозкой пассажиров, автобусов часть вообще отменили и троллейбусы были в часы пик переполнены.
Переполненный транспорт, это легко сказано: иной раз после езды недосчитывались кошельков, не говоря уже о пуговицах. Но на работу хочешь, не хочешь ехать надо. Такси не всем по карману из-за задержек зарплаты, да и ездить в такси на работу, сами понимаете.
В то время еще оставались популярны деловые чемоданы, которые любовно называли «дипломатами». Для документов очень удобная вещь, но заталкиваться с ним в троллейбус: муки, а если присесть не получается, то одной рукой надо за что-то, или за кого-то держаться, а другой держать «дипломат».
В тот раз мне удалось протолкаться через передние двери, и меня задвинули аккурат к переднему сидению. Были такие, они и по сей день остаются, одиночные сидения для инвалидов. На сидении оказалась далеко не инвалид, и не ущемленная комплексами молодая женщина. Прижали меня так: сил нет, сейчас прямо на нее свалюсь и держись, не держись, а ломят в спину так, что вот-вот рухну. Одна радость: ехать мне на конечную остановку, перетерплю, думаю, как-нибудь.
На одной из остановок вжали так, что чуть ли не лицом к лицу нас прижали, только с одной разницей: она сидит, а я полулежу, но еще стою. Ругань по троллейбусу, толкотня, кондуктор если и есть, то его никто не видел. Вот на вершине этого апогея и шипит мне дамочка прямо в лицо:
- Ты чего прешь на меня? Стань как-то по-людски, ты же сейчас ляжешь на меня!
И коленками своими мне так больно давит, что в глазах начало темнеть… Дернул меня черт ляпнуть ей, мол вот возьми, по-людски раздвинь ноги, и тебе будет хорошо и мне. Такая тишина вдруг в троллейбусе на секунду, и дружный гогот. Рыдали в буквальном смысле все. Кто толком не расслышал, тем передавали по цепочке. А дамочка как специально, только немного утихнет смех, она орать на меня начинает.
Водитель даже раз останавливалась, чтобы посмеяться, говорила, что дорогу за смехом не различала. До конечной остановки доехали в состоянии тяжело передаваемыми словами. Когда выходили из салона, у меня была одна мысля: бежать! И бежать как можно быстрее, ведь прибьет, но меня успели все-таки перехватить… Если закончить в буквальном смысле двумя словами: дружим до сих пор.
По запретной полосе лагеря, меж рядов колючей проволоки, шёл верзила, под два метра ростом, а впереди него бежала собака. Верзила был одет в пятнистую униформу; высокие солдатские ботинки, длинными шнурками, плотно стягивали голени; мощные протекторы подошв оставляли чёткие следы на белом, выпавшем ночью, снегу.
Было утро. Робкое солнце, будто, стеснялось показать себя из-за высокого дощатого забора. Всё укуталось утренней, морозной синевой. И в этой синеве, чеканя «хрустящий» шаг, шёл, стерегущий зэков, да собака, отпущенная им впереди себя.
Два глаза, сквозь решётку, покрытую инеем, наблюдали за этим шествием. Ничего особенного. Как всегда, как каждое утро. Строго, в одно и то же время, проводился обход вспаханной полосы, вплотную примыкающей к высокому забору, чтобы убедиться в том, что за последние несколько часов, никто её не пересёк, и не предпринимал такой попытки, оставив какие-либо следы. Нет, полоса была чистая, припорошенная снегом, как белая страница, на которой никто не рискнул расписаться.
Может ещё и поэтому, верзила шёл бодро, с высоты своего роста, отчётливо обозревая девственность запретной полосы. Собака неожиданно остановилась, что-то обнюхала и съела.
Собака - из породы восточно-европейских овчарок. Однако, хоть данной породе и свойственно держать хвост к низу, у этой он был поджат вплотную к задним ногам. На первый взгляд, молодая: максимум два года, но шерсть - тусклая, вид болезненный, вызывающий непонятную жалость.
Всё это не ускользнуло от глаз, следящих сквозь решетку. Хозяин этих глаз, когда-то держал собак, поэтому, тот факт, что служебная собака съела нечто, лежащее на земле, говорило не в её пользу.
Да и верзила заметил выходку собаки.
«Ко мне!» - скомандовал он, в туже секунду.
Собака, от окрика, присела на задние лапы; хвост вплотную прижался к животу, и потихоньку двинулась к хозяину. Когда подошла почти совсем близко, верзила, со всего маху, поводком: той стороной где свисал железный «карабин», описав в морозном воздухе круг, со свистом, хватил её по спине.
Глаза, следящие сквозь решётку, дёрнулись; одновременно взвизгнула собака. От страшной боли, животное ринулось бежать прочь, изо всех сил. Глаза, следящие сквозь решетку, отчетливо понимали почему, убегая, собака не проронила больше ни звука. Боль - это намордник, помогающий стиснуть зубы.
«Ко мне!» - в тот же миг, рявкнул верзила.
От резкого окрика собака остановилась, а глаза, следящие сквозь решетку, дёрнулись вторично. Собака медленно развернулась, присев на все четыре лапы. Хвост, казалось, прилип к животу.
«Ко мне! Я кому сказал?!» - не унимался верзила.
Собака, словно вжавшись в землю, поползла к верзиле. До него - метров десять. Она проползла два и замерла. Пытаясь полностью слиться с землёю, заглядывая в глаза верзилы, но опасаясь двигаться ближе, она, словно, говорила: «Ну вот, я всё сделала так, как мне сказали».
«Ко мне, я кому сказал!!!»
Собака повернула голову и посмотрела назад. И в этот момент, смотревший сквозь решётку, увидел её глаза, прочёл шальную мысль: «А может рвануть назад?». Но, назад - это туда, откуда они с верзилой пришли. Следами, вдавленными в снег, которые тянулись вдоль запретной полосы, оставленными только что, тропинкой в прошлое, отчётливо ей память говорила: «И там такая же тоска»…
И она поползла вперёд.
До того момента, когда собака снова взвизгнула, а глаза за решеткой, ставшие невольными свидетелями этого, вздрогнули, собака ещё несколько раз останавливалась, прижималась к земле, как бы, повторяя, заученно: «Ну вот, я всё сделала…», а когда раздавалось: «Ко мне, я кому сказал!" - обернувшись назад, надеясь изо всех сил, что в этот раз там: за спиной, окажется именно то, чего ей больше всего хочется, но не найдя этого, она продолжала ползти вперёд.
И в другой раз повторилось тоже: свистнул в воздухе поводок; собака, взвизгнув, отбежала, а потом услыхав: » …Я кому сказал!", - оглядывалась назад, и ползла вперёд.
Верзилу, видимо, эта процедура кое-чему научила. А может быть, он знал это всегда. Чтобы максимально сократить собачьи реверансы: «…ну вот,…смотри…, я сделала…, как ты…», - он спрятал поводок за спиной. Собака, обрадованная такой переменой, решив, что беды позади, действительно, поползла быстрее. А когда оказалась рядом с ним, у его ног, начала облизывать ботинки. Он же схватил её за ошейник и стал хлестать. Синий воздух свистел; морозное утро визжало. На глазах, смотрящих сквозь решетку, показались слёзы. Тихо текли они, беспомощно покидая уголки глаз.
Ночь опустилась над лагерем. Над «запреткой», гирляндой, засветились лампочки. Глаза смотрели сквозь решетку, на сменивший окрас кусок действительности. Казалось, что в ней сама темнота прячется, от прожекторов крутящихся туда-сюда над вышками. «Гу- гу- гу- гу -гу- гу- гу-гу» - сработала электронная «кукушка», оповещая, что сигнализация в полном порядке.
Захрустел снег. Глаза за решеткой прищурились. Два автоматчика бодро шли по запретной полосе, по которой, утром, верзила «прогуливал» собаку.
«Интересно, а где он теперь?» - прозвучала в голове мысль, у находящегося по ту сторону решетки, и отразилась в тишине полумрака камеры. «Наверное» - продолжал думать он: «Сдав утром смену, совершив свой последний обход по „запретке“, пройдя КПП; оказавшись на остановке, он сел в общественный транспорт, вежливо и спокойно попросил кого-то: „пожалуйста - передайте за проезд“. А придя домой, обняв жену и ребёнка, погладив кота, или „свою“ собаку, верзила легко превратился в порядочного гражданина, соблюдающего законы общества»".
Венеролог-дерматолог.
К венерологу О.Г. однажды пришел мужчина средних лет, ухоженный и хорошо одетый. С ним была молодая, весьма миловидная женщина. У обоих нашли половую инфекцию.
Узнав о результатах анализов, мужчина быстро выпроводил свою подругу и, склонившись над столом врача, тихо сказал:
- Слушайте меня внимательно, доктор. Завтра я приду к Вам снова, на этот раз - с женой. Мы с Вами снова познакомимся, снова сдадим анализы. Про сегодняшнюю женщину - ни слова! Вы должны будете при жене так представить наше заболевание, будто это… ну, не знаю, от простуды или еще что. Вы меня поняли? Хорошо. Только учтите, она женщина очень умная, и если Вы скажете глупость, она сразу поймет, что Вы лжете.
Всю ночь доктор провел за чтением книг и научных статей, пытаясь найти какие-нибудь доказательства того, что болезнь этих людей передавалась не только половым путем, но и каким-нибудь другим.
На следующее утро мужчина пришел в сопровождении жены - ухоженной и чертовски привлекательной женщины средних лет. Они снова познакомились с доктором, рассказали о своих жалобах, сдали анализы. Потом врач сообщил им, что у них такое вот заболевание и что его возбудители условно патогенные бактерии, которые, в общем-то, у всех у нас есть; вот только активировались они, видимо, из-за того, у них ослаб иммунитет.
Жена молча выслушала все это, кивнула и согласилась на лечение. Вечером, однако, она вдруг позвонила врачу и сказала, что ей необходимо снова его увидеть.
«Черт, неужели попался? Неужели догадалась?» - в ужасе подумал доктор.
Утром женщина снова пришла в его кабинет. Но не одна - с ней был высокий, хорошо сложенный молодой человек. Подойдя к столу врача, женщина улыбнулась:
- Признаюсь, доктор, я была поражена Вашей тактичности вчера - Вы так красиво представили эту инфекцию! Прошу Вас, доктор, проверьте также моего… друга. Думаю, он тоже заражен. И я буду и впредь надеяться на Вашу тактичность. Мой муж ведь не узнает о нашем сегодняшнем визите?
Башня Оружейника стояла в красных песках уже тысячи лет. Ее боялись до сих пор. Тот кто жил в ней опустошил Марс. Просто нажал на кнопку и все. Его имя не произносили. лишь молили Всевышнего чтобы нажавший кнопку сгинул во взрывах вместе с проклятой башней. И их молитвы были услышаны. Оружейник действительно погиб в тот день. Он смотрел на взрывы безумно смеясь пока пламя не сожрало его в своей ненасытной пасти. Теперь же к башне была выслана экспедиция. Совет планет приказал разрушить Башню из опасений что-то, что возможно уцелело, могло создать огромную угрозу. В башне не нашли ничего. Почти ничего. Всего лишь странную оптическую винтовку. Анализ определил что винтовка состояла на 80% из металла и антиматериальных частиц. Уникальная технология содержала в себе субатомный уровень. А вот на 20%… Винтовка состояла из плоти. В оптический прицел был вставлен глаз. Глаз был живым. Он всячески это доказывал поворачиваясь в металлической оправе. В прикладе винтовки было сердце. Оно яростно колотилось, но вибрацию глушила специальная система пружин. А где-то под обоймой были расположены легкие, похоже на маленькие кузнечные меха. Помимо всего это винтовка была оплетена кучей нитей напоминающих вены, и оснащена многими шестеренками и клепками. Их предназначения так и не смогли выяснить, но было понятно что они образовывали какую то сложную систему. Человечество подписало себе приговор решив испытать это оружие. Для испытаний отдали огромнейшую площадь. в назначенное время стрелок взглянул в оптический прицел. Глаз на конце прицела хаотично завертелся и вдруг покраснел увидев цель. Стрелок нажал на курок. Ничего не произошло. Подбежавший было командир хотел дать приказ об отмене испытаний как вдруг… Винтовка задышала. Сердце внутри приклада застучало чаще и громче. Пришла в движение система вен и шестеренок. По трубкам потекла какая то жидкость напоминающая ртуть. Биение сердца ускорилось. Легкие надсадно захрипели. Металл начал краснеть. Глаз безумно вращался в раскаленной оправе. Шестерни застучали. Винтовка накалилась до цвета углей. Из дула тоненькой струйкой выходил дым. Легкие с мучительным стоном исторгали газ заставляющий сердце биться быстрее. То в свою очередь накаляло вещество которое доводилось до кипения и подавалось по венам прямо в центр пули. Сердечник пули был раскален добела. И вдруг все затихло. А потом винтовка исторгла из себя резкий свист. Выстрела никто не увидел. Зато все увидели стремительно разрастающийся вдалеке взрыв похожий на гриб…
Шлюпка тихо причалила к молу, усыпанному мелким морским камешком. Инти спрятал лодку среди больших и разноцветных тендеров и шхун, выбрался на набережную, по шаткому, залитому морской водой и водорослями причалу и медленно двинулся по набережной туда, где шумела и танцевала веселая толпа. В воздухе пахло маттиолой. Ее нежный и сладковатый аромат расцветал только ночью, как страсть, которая просыпается в мужчине и женщине с приходом темноты. Все чаще на пути капитана попадались веселые и разодетые люди. Они осыпали каждого, кто попадался ему на встречу мелким, серебристым конфетти. Женщины, одетые в широкие, просторные юбки, с венками цветов на прелестных головках, дарили прохожим цветы, из корзин, которые они держали в руках.
Но Инти было не до веселья. Он старался быстрее добраться до площади. Но с каждым поворотом толпа людей росла, и пробираться среди разномастных масок и костюмов было очень тяжело.
Маски хватали капитана за руки, призывали танцевать, веселиться, пить ром, играть. Инти уже с большим трудом проходил сквозь толпу людей. Все смешалось-карнавал, конфетти, разноцветные ленты и флаги, музыка. Запахи-сладкие и волнующие, ванили и корицы, цветов, моря, нагретого за день солнцем гравия, которым были выложены дороги и площадь. Все это волновало и беспокоило капитана. Предчувствие беды, а может чего-то такого, что ждет его за поворотом, не знакомого, но очень теплого и сладкого, заполнило Инти.
Вот и площадь. На довольно большой и круглой сцене танцевали маски. Вернее это были танцовщицы, одетые в шальвары и легкие, прозрачные накидки. На лице каждой-маска, бело-золотая, с опускающейся на лицо вуалью. Инти засмотрелся на танцующих. Их руки, их поворот головы, их волнующие змеиные движения бедрами, их грудь, которая просвечивала через прозрачный флер, все это возбуждало воображение.
У Инти было много женщин. И все любили его. Он владел сердцами жгучих брюнеток-амазонок, с острова Гармонии, его почитали синеокие и властные ведьмы с гор Тора, его обнимали и страстно целовали белокурые и ясноглазые женщины племени Ангелов, перед ним вставали на колени женщины далеких и северных морей, от которых веяло холодом и губы их были покрыты инеем.
Вдруг кто-то легко и нежно взял Инти за руку. Капитан повернулся и увидел Маску. Это была женская Маска. Темно-фиолетовая, с золотым обрамлением. Она закрывала пол-лица носительнице, при этом оставляя нежные, розовые губы, открытую, длинную шею, с маленькой родинкой. Завитки пепельных волос спускались на плечи. В прорези черно-белого корсета-ложбинка между двух высоких грудей. Бальное платье скрывало фигуру, но Инти успел разглядеть как из-под кружевного подола показался краешек светло-сиреневой, с золотым бантиком, туфельки.
-Какой красавец, прошептала Маска, пойдем со мной?
Ее глаза лукаво смотрели на Инти в прорези маски. Она быстро притянула к себе капитана и он почувствовал запах, такой же сладковатый и пряный, манящий, волнующий и возбуждающий, какой преследовал его с того момента, когда он сошел на берег.
И как зачарованный пошел за Маской…
Уже край чернильного горизонта стал еле-еле заметно розовым, как перо фламинго, когда трехмачтовый фрегат «Фрейя» расправив все паруса, до летучего кливера, вышел в море.
Капитан Инти спешил. Через два дня он должен был затеряться на веселом карнавале острова Черного дракона .В трюмах своего фрегата Инти держал несколько сундуков с драгоценным жемчугом, который капитан надеялся выгодно обменять на острове. Вот и сейчас он почти ощущал своей рукой всю тяжесть кожаного мешочка с золотыми дублонами и представлял как насладится блеском долгожданного богатства.
Капитан был не стар, хитер, смел, упрям и бесстрашен. Его внешний вид совсем не соответствовал свирепому облику его собратов. У него не было бороды, как у циничного и авантюрного Джавдета, возникающего на своей шхуне «Черная устрица», как чертик из коробки, возле мирных торговых путей.
Не было широких штанов, длинной льняной рубашки и привычной куртки до бедра, как у старого и сердитого Бормана. Борман ходил на шхуне «Эрида», и был вольным пиратом, одиночкой.
Инти носил бархатную куртку и бриджи из тафты, шелковую рубаху, а на фетровой треуголке золотое перо. К тому же капитан был хорош собой. И умел красиво и витиевато говорить, чем в первую очередь обезоруживал противника. Это помогало ему брать чужие корабли на абордаж практически без боя.
Вот уже два дня как «Фрейя» вышла в открытое море. Еще немного и покажется зеленый и скалистый берег острова.
Вечером начнется карнавал и покупатель будет ждать Инти в самом людном месте, на городской площади.
А вот и он. Не приветливый, но такой желанный Черный дракон. Инти повел фрегат близко и вдоль берега. Где-то здесь должен быть большой и вместительный грот, который скрыт от посторонних глаз огромными и ярко-зелеными эмергентами.
Пока команда бросала якорь, Инти успел не заметно перетащить в шлюпку два сундука с товаром и накрыть их сверху плотным остатком паруса. Капитан намеревался ускользнуть от флибустьеров, чтобы самому произвести довольно выгодный обмен и поделить добычу так, как захотелось бы ему.
Уже смеркалось. Теплая, темная, чернильная ночь входила на остров. Разбойники собирались на карнавал. Они громко спорили о том, кто остается караулить «Фрейю». Инти тихо отошел в сторону и скользнул к шлюпке. Плеснула волна, звякнуло в уключине весло. Шлюпка ушла в темноту грота. Несколько взмахов веслом и грот остался далеко позади. Шлюпка выплыла к берегу и медленно двинулась к той стороне острова, где находился небольшой, но залитый огнями маленький городок, с высокой набережной и молом, куда причаливали прибывающие на карнавал.
Знакомая говорит:
- У нас в школе, на родительском собрании, должен был выступать
профессор, доктор из наркологического диспансера. Ну, с лекцией о подростковом алкоголизме и наркомании.
Пришел дядька такой невзрачный, зачуханный какой-то, по виду и не скажешь, что профессор.
Но как начал говорить - заслушаешься!
Я столько нового для себя узнала!
И про симптомы, и про стадии, потом ещё он очень интересно говорил про
разные виды алкоголя, про самогоноварение, я себе даже несколько
рецептов записала…
Потом правда оказалось, что это никакой не профессор, а пациент этого
самого диспансера.
Его просто послали предупредить, что доктор заболел, и лекция
отменяется…
Звоночек
Раздался телефонный звонок. Людмила взяла трубку. Незнакомый мужской голос сообщил:
- Ваш муж сбил пешехода. На «зебре». И поехал дальше, пока его не остановил наряд. Сядет лет на семь. Если дело дойдёт до суда. Но ситуацию ещё можно разрулить…
- Как?!
- Я могу замять дело. Всего за пятьдесят тысяч рублей. С нарядом я уже поговорил. Они не возражают. Сейчас я вам объясню, как…
- Как?! Пожалуйста, объясните: как?!.
- Как передать деньги?
- Нет. Объясните, как мой муж умудрился сбить пешехода, если у него нет машины?
- Ну, не знаю. Может, кто-нибудь из друзей дал ему на своей порулить?
- Ему - «порулить»?! Да никто из друзей ему и кофемолку на минуту не доверит! А вы говорите, машину!..
- Какая разница, есть у него машина или нет?! Сбил - будет сидеть! Вижу, вы просто не хотите ему помочь.
- Я-то - вижу. А он - нет! Зрение - минус двенадцать. Водить машину он не может в принципе. Да и прав у него нет.
- Что ж, видимо, я ошибся…
- Естественно, ошиблись. И я то же самое говорю.
- Я ошибся в сроке. Какие там семь лет?! Сядет на все десять! Или пятнадцать! Мало того что слепой и без прав, так ещё и водить не умеет! А вы, как я вижу, совсем мужа не любите!
- Почему это не люблю? С чего вы взяли?
- Денег жалеете! Каких-то жалких пятьдесят тысяч. А я ведь искренне хотел вам помочь…
- Для меня это сумма!
- Не смешите! Ведь вы же где-то работаете?
- Работаю.
- И где это, интересно, платят такую зарплату, что вы пятьдесят тысяч не можете наскрести?
- Ну, например, в полиции… Позвольте представиться: следователь Софронова. Занимаюсь вымогателями и жуликами. Вы, кстати, зря мне с домашнего телефона звоните. Я уже и разговор записала, и адресочек по базе пробила… Кривой переулок, дом 5, квартира 12. Василий Иванович Козодоев! Давайте я сейчас к вам подъеду, и вы мне подробно расскажете, как хотели моему супругу помочь…
- Нет!!! Не надо! Уж лучше я приеду. Диктуйте адрес. Хочу сделать добровольный взнос для поощрения работы родной и любимой полиции. Ну, скажем, пятьдесят тысяч…
- Вы, я вижу, совсем не любите родную полицию. Что, неужто трудно каких-то жалких пятьсот тысяч наскрести?!
- Да наскребу я, наскребу! Пожалуйста, диктуйте адрес, а я пошёл скрести!
Из детства. В деревне, где я проводил летние каникулы, жил пёс, помесь дворняги с забором по кличке Байкал. Однажды, выходя на улицу, я прихватил с собой кусок хлеба и только что пожаренную бабушкой котлету. Котлета была горячая, и я держал её аккуратно.
Не успел я выйти, как на меня налетел мой двоюродный брат. От неожиданного столкновения я выронил котлету. Она упала на землю и откатилась к углу гаража, за которым стояла будка Байкала.
Смотрю я на котлету и понимаю, что есть её уже нельзя, и надо бы отдать её Байкалу.
В это время у меня над головой закаркала ворона и, не спеша, направилась к котлете. «Фиг тебе!» - подумал я и громко крикнул на неё. Отлетев, она что-то гневно каркнула мне в ответ и стала чего-то ждать.
Повернувшись к котлете, я увидел, что кроме меня её заприметил ещё и соседский кот. «Да вы охренели что ли, халявщики?!» - подумал я, и мы с котом одновременно ломанулись к котлете. Из-за угла я не видел, что помимо нас к котлете ломанулся ещё и Байкал. Я видел только кота. Байкал тоже видел только кота. Кот видел нас обоих, но все равно надеялся, что успеет.
Видя, что кот успевает к котлете раньше меня, я решил преодолеть оставшееся расстояние в одном прыжке и взмыл в небо аки супермен. Практически в тот же самый момент кот схватил котлету, а Байкал схватил кота за хвост.
Байкал уже праздновал вкусный обед, когда сверху на них рухнул я…
Котяра, матеря все на свете, умчался к себе домой, Байкал смотрел на меня как на придурка.
Пока мы пялились друг на друга, рядом с нами села та самая ворона и, каркнув что-то вроде: «Ну, вы все тут и дебилы!», - взяла котлету и спокойно улетела.
Крик души
Эпистолярная история
Начальнику ЖЭКа 5 от жильца квартиры 37
ЗАЯВЛЕНИЕ
Примите меры к гадам соседям и к их смежной звукоизоляции, от которой спать совсем невозможно. Каждую ночь несёт из-под их стен не нашими словами. Хотели мы написать куда следует, но, во-первых, оказалось - магнитофон. Он у них иностранные слова во всеуслышанье крутит, а когда начинаешь с ними по-хорошему разговаривать или разок-другой ковырнёшь от нервов по фотографии, то они над нами просто издеваются. Говорят, что это они по ночам английский язык учат. Постыдились бы такое говорить при ребёнке - школьнике нашем Кольке, который с нами присутствовал в драке и даже днём этот английский выучить не умеет, что можно подтвердить вторым годом обучения в одном и том же классе. Просим разобраться в этом хулиганстве из смежной квартиры, а то обещаю не последние физические рукоприкладства с мордобоем, пока по ночам не заснут мирным сном, как все нормальные люди, в том числе и англичане.
Отец семейства трёх человек
Начальнику ЖЭКа 5
от жильца квартиры 37
ЗАЯВЛЕНИЕ
Пишу вам второй раз, сколько можно. В последнее time совсем доконали нас соседи своей звукоизоляцией. Хоть мы научились спать под бубуканье их магнитофона, но наша life дала трещину… В моей family началось натуральное медицинское заболевание по нервам - заговариваемся. Встанешь morning, голова полна не наших words, а днём эти выражения из нашего рта так и лезут. Тут yesterday пошёл я с моим friend Васей на уголок drink пива и брякнул ему кое-что из моего нервного заболевания, а этот Vasia подумал, что я его каким-то экспериментальным матом шуганул, и по face мне врезал, а потом попросил слова переписать. Я уж к doctor ходил, выслушал он меня и сказал, что ничего не понял, потому что в school проходил German и то больше тройки никогда не имел. А мой child Kolia таскает теперь по английскому одни fives, что тоже свидетельствует о его тяжёлом состоянии. Скажите соседям, пусть перестанут хулиганничать at night, а то разговаривать с ними по-хорошему у меня теперь рука не поднимается - совсем сломала меня зарубежная зараза. Help me! А то хана.
Отец family трёх people Selimonoff К.Р.
ЗАЯВЛЕНИЕ
To be or not to be - that is a question… (и далее следует английский текст, дословный перевод которого приводится ниже). Досточтимый сэр! Вынужден побеспокоить Вас ещё раз по безотлагательному делу. Наша семья Селимоновых доведена до крайнего отчаяния, и всё, что нам остаётся, - это уповать на Ваше милосердие. Жизнь наша превратилась в сущий ад - мы потеряли всякий контакт с миром, лишены какой бы то ни было коммуникабельности с окружающими людьми. А без радости взаимного общения стоит ли жить на этом свете?.. Лишь коекак общаемся мы с нашими соседями из смежной квартиры, но это слишком мучительно для нас. Посудите сами, что общего можно иметь с людьми, которые до сих пор не овладели правильным произношением дифтонга «ou» и вместо Past Perfect употребляют Past Continuous?!! А нашего мальчика Николя, хоть он теперь и учится в английской школе, учителя совсем не понимают, потому что отвечает он уроки на йоркширском диалекте.
Прошу Вас содействовать в обмене нашей квартиры на дом профессоров иняза, где живут такие же простые люди, как мы.
Константин П. Селимонов, эсквайр
Мои дед профессиональный охотник, с рогатки попадает рыбе в глаз… для того что б не испортить шкуру.
В Париж
Маленький, толстый, лысеющий поэт Застёжкин и тонкий, высокий, бородатый прозаик Беленький возвращались поздно вечером домой после областного правительственного приёма по случаю открытия Дней литературы.
Шли, пошатываясь, по улице, придерживая друг друга за плечи, чтобы не упасть, так как оба были в изрядном подпитии.
Вечерок в правительстве прошёл очень даже недурно, под винцо, коньячок, водочку и многочисленные закуски. Оба литератора на приёме были в явном ударе. Беленький выразительно читал свой рассказ о местных подземельях, в которых обитали всякого рода мутанты, способные общаться под действием наркотиков с мертвецами и прочей потусторонней нечистью. Застёжкин же декламировал собственные стихи, безостановочно размахивая руками:
«Я - Парис, я - Пегас, я - Персей, Я взлетел, я вскакал на Парнас, Мне до фени Шекспир и Орфей, Я в анналах по шею увяз…»
На протяжении целого вечера он периодически выступал со своими шедеврами, срывая всякий раз овации у публики.
На следующее утро и тому и другому позвонили из областного правительства и предложили срочно зайти к ним пополудни. Ровно без четверти двенадцать Беленький и Застёжкин столкнулись нос к носу у дверей завотделом по культуре Сурковой Серафимы Николаевны.
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие наши классики, - двинулась навстречу литераторам Суркова. - Дело к вам архиважное и очень даже волнительное. Вчера на вечере мы все слушали ваши выступления и решили, что пора вам, значит, в Париж подаваться, в новые горизонты взлетать, в цивилизацию.
- Куда-куда? - вырвалось изумлённое восклицание у обоих литераторов.
- В цивилизацию, в Париж, - повторила Серафима Николаевна.
- Зачем? Чего там делать-то, в этой цивилизации?
- За премиями.
- За какими? - непонимающе уставились на чиновницу друзья.
- За самыми главными по литературам. Мы тут вчера после вашего выступления задержались маленько и со всем нашим культурным министерством порешили отправить вас за грамотами. Хватит уже скромнеть в своём Отечестве, пора и Европы покорять, как Наполеон с Бонапартом. Ты, Беленький, поедешь за Пукером…
- За Бу… Букером?! - вытаращил глаза Беленький.
- За Пукером, за Пукером, он прозаикам вроде выдаётся, - подтвердила Суркова. - А ты, Застёжкин, за Нобелевым как поэт. Я не путаю?
- Нет, Серафима Николаевна, не путаете, - вытер испарину со лба Застёжкин. - Только кто нам их так просто даст?
- Дадут, куда эти французишки денутся! - пренебрежительно отмахнулась Серафима Николаевна и протянула литераторам толстую пачку бумаг. - Мы тут вам такие рекомендации понаписали, особенно тебе, Застёжкин, что сам Бог бы не устоял. Так что скатертью вам дорога.
Через четыре дня в кабинете у Сурковой раздался осторожный стук.
- Войдите.
Дверь тихо открылась, и на пороге возник Беленький. Был он какой-то помятый, взлохмаченный, с нездоровым блуждающим взглядом.
- Беленький?! - удивилась Серафима Николаевна. - Почему здесь? Что произошло?
- Да вот, тут, значит… так оно и вышло, - замямлил прозаик.
- Говори внятно, - покраснев, рявкнула Суркова.
- Ну, мы это, значит, сели в купе и поехали, куда нас послали, в этот Париж, будь он неладен, - взволнованно затараторил Беленький. - Ну, выпили малость на дорожку, потом ещё малость, потом ещё. Ну, так за разговорами, значит, до Берлину и доехали. А в Берлине этом Застёжкин меня в кабак какой-то затащил. Пойдём, говорит, цивилизацией подышим, сосисок немецких поедим со шнапсом, пока поезд стоит. Ну и пошли, значит, шнапса попили, сосисок поели. И тут Застёжкина понесло, на стол забрался и принялся стихи свои во весь голос орать. Я его успокаивать пытался, а он мне в морду салатом. А тут и полицаи немецкие подскочили, туда-сюда, протокол составлять. Застёжкин в драку, кричит: «На кого руку подняли, на нобелевского лауреата!» - и ну бутылки в витрину швырять. Все деньги на штрафы. Еле назад доехал.
- А сам Застёжкин где? - схватила за грудки несостоявшегося лауреата Суркова.
- В Бе… Берлине остался, в дурдоме. Просит помощи и денег на обратную дорогу, - заплакал Беленький.
Экскурсия
Туристическая фирма Ивановых процветала. Сейчас младший член обширного семейства - девятнадцатилетний Максим - вёз на экскурсию группу богатых туристов из Японии.
- Итак, - привычно вещал он, перекрикивая шум вертолёта, мы летим в «подлинную, нетронутую древнюю русскую деревню». Деревня была не так давно случайно обнаружена в глухом лесу экспедицией Академии наук. Специальным решением правительства она была засекречена, чтобы сохранить уникальную возможность на практике изучать быт и нравы древних славян. Лишь нашей фирме дано эксклюзивное право на проведение экскурсий, и то при условии, что мы не будем открывать местоположение деревни и допускать контакты туристов с аборигенами. Фотографировать в интересах науки тоже запрещено…
Слушая пронзительный щебет переводчицы, японцы послушно кивали и улыбались, предвкушая экзотику.
Наконец вертолёт приземлился, шум винтов стих.
Максим открыл дверцу, выпрыгнул наружу, огляделся и приглашающе махнул рукой. Японцы с опаской вылезли из вертолёта и сгрудились вокруг Максима, крутя головами по сторонам.
Они находились на краю большой поляны, окружённой со всех сторон лесом. На другом конце её виднелось несколько строений, напоминающих избу, шалаш и блиндаж времён Великой Отечественной войны одновременно. По знаку Максима группа туда и направилась.
- Итак, перед вами чудом уцелевшее поселение древних славян, - сказал Максим, подойдя к крайней хижине, у которой сидел на корточках человек в шкуре. На земле перед ним была расстелена другая шкура, по которой он мерно молотил камнем.
- Дядь Лёш, без огонька работаешь, - тихо сказал Максим и, повернувшись к японцам, продолжил: - Это, как вы, наверно, уже догадались, - первобытный славянский портной.
Портной, и в самом деле бывший не так давно театральным художником по костюмам, сумрачно глянул на туристов, оскалился и сильнее замолотил камнем по шкуре.
- А это - первобытный славянский музыкант. - Он указал на другого своего дядю. Дядя действительно когда-то играл на скрипке в симфоническом оркестре, пока тот за неимением денег не приказал долго жить.
- Рядом с ним вы видите первобытную балалайку.
Музыкант, не обращая на туристов никакого внимания, вдруг схватил корявую балалайку и самозабвенно забренчал, напевая что-то невнятно-заунывное, должное изображать, по его мнению, настоящую первобытную песню.
- Он поёт, что медведь большой и сильный, но великий охотник сильнее, - пояснил Максим и указал на сидящую в стороне женщину. - Это жена музыканта. Добывает огонь трением.
Тётка Ольга, всю жизнь проработавшая инженером в почтовом ящике, высунув от старания язык, изо всех сил ввинчивала палочку в дощечку, пытаясь добыть огонь. Пока ей это не удавалось ни разу, поэтому под дощечкой на всякий случай была припрятана зажигалка.
- А здесь живёт первобытный изобретатель, - сказал Максим, когда группа переместилась к следующей хижине. - В данный момент он изобретает колесо.
Отец Максима, по основной профессии - физик-теоретик, глубокомысленно изучал большой овальный камень со следами немногочисленных сколов. Японцы с уважением последили за его умственными потугами и пошли дальше.
- Перед вами жилище первобытного художника, - сказал Максим у следующей хижины. - Вот некоторые образцы его творчества. - Он запустил руку в хижину и достал несколько дощечек. Японцы заахали, глядя на примитивистские изображения - помесь русского лубка и Миро.
- А где сам художник? - спросил один из них.
- Изображает на скале сцену последней охоты, - не задумываясь, ответил Максим и поднял вверх палец. - Слышите?
- А можно ли приобрести эти картины? - робко спросил другой японец.
- Нельзя! - строго отрезал Максим. - Охраняются государством.
Японцы приуныли и завздыхали.
В этот момент мимо них, многозначительно покашливая, прошёл двоюродный брат Максима, одетый, как и положено, в шкуру, из-под которой торчали бледные волосатые ноги в лаптях. В руках он держал уже знакомые японцам первобытную балалайку, бубен и дощечку с палочкой для добывания огня.
- А это тоже первобытный музыкант? - заинтересовалась одна из японок.
- Нет, - подчёркнуто недовольным тоном ответил Максим, - это первобытный коммерсант. Беда прямо с ним, - жалуясь, добавил он, - всё готов продать. И ушлый такой - только за доллары. Говорит, на зелёные листики похожи. Куда он их потом девает - непонятно.
Коммерсант, на прощание обернувшись и вполне явственно подмигнув туристам, скрылся в своей хижине. Японцы переглянулись.
- Пойдёмте, - делая вид, что ничего не заметил, сказал Максим и двинулся дальше.
Японцы, озираясь на хижину коммерсанта, нехотя последовали за Максимом.
Пройдя ещё несколько хижин и познакомившись с первобытным рыболовом (братом жены дяди Лёши), пчеловодом (его сыном от первого брака) и лучшей собирательницей съедобных кореньев и плодов (матерью Максима), группа вышла в центр селения и остановилась, поражённая открывшейся перед ней величественной картиной. Всего в нескольких шагах от неё лежала огромная туша медведя, а рядом с ней, опираясь на немыслимых размеров дубину, стоял полуобнажённый великан. Это был ещё один дядя Максима - бывший чемпион-тяжеловес.
- А вот и великий охотник племени со своей добычей. Он только что убил этого медведя и сейчас должен исполнить ритуальный охотничий танец.
Великий охотник поднял вверх дубину и начал тяжело сотрясаться, иногда ударяя себя кулаком в грудь и зловеще выкрикивая: «Ух!» Японки запищали и полезли прятаться за японцев, хотя у тех самих заметно дрожали колени. Видя такое дело, великий охотник окончательно вошёл в раж. Он отбросил в сторону дубину, ощутимо сотряся почву, запрыгнул на медведя, плюнул ему в оскаленную морду и начал плясать уже на нём.
Максим, видя такое варварское обращение с реквизитом, страдальчески скривился, покосился на японцев и решительно шагнул вперёд.
- Дядь Миш, - прошипел он, - кончай сигать на чучеле! Если развалится - сам новое доставать будешь!
Великий охотник тут же спрыгнул с медведя, ещё немного посотрясался, побил себя в грудь и затих. Японцы облегчённо перевели дух.
- А сейчас, - сказал им Максим, - мне надо поговорить с вождём. Ждите меня здесь и никуда ни шагу.
Максим с переводчицей направились к хижине вождя. Тут же возле туристов нарисовалась фигура первобытного коммерсанта…
- Плохо дело, - вернувшись, озабоченно произнёс Максим. - Вождь сказал, что медведя на всё племя не хватит, и спросил, кто из вас самый аппетитный на вид. - Он дождался перевода и добавил: - Надо уходить.
Последние его слова были явно излишни. Сильно побледнев, туристы уже вовсю неслись к вертолёту. Максим и переводчица поспешали вслед за ними, старательно не замечая оттопыренных карманов и обилие пакетов и сумок, которых при выходе из вертолёта у туристов не было. Особенно трудно было не замечать, как трое японцев, согнувшись в три погибели, бегом волокут трёхпудовую дубину охотника.
Когда вертолёт взмыл в небо, Ивановы, наскоро переодевшись, заторопились напрямик через лес в сторону ближайшей деревни, где их ждал комфортабельный автобус. Уже темнело, а до Москвы им предстояло добираться ещё целых два часа.