В Париж
Маленький, толстый, лысеющий поэт Застёжкин и тонкий, высокий, бородатый прозаик Беленький возвращались поздно вечером домой после областного правительственного приёма по случаю открытия Дней литературы.
Шли, пошатываясь, по улице, придерживая друг друга за плечи, чтобы не упасть, так как оба были в изрядном подпитии.
Вечерок в правительстве прошёл очень даже недурно, под винцо, коньячок, водочку и многочисленные закуски. Оба литератора на приёме были в явном ударе. Беленький выразительно читал свой рассказ о местных подземельях, в которых обитали всякого рода мутанты, способные общаться под действием наркотиков с мертвецами и прочей потусторонней нечистью. Застёжкин же декламировал собственные стихи, безостановочно размахивая руками:
«Я - Парис, я - Пегас, я - Персей, Я взлетел, я вскакал на Парнас, Мне до фени Шекспир и Орфей, Я в анналах по шею увяз…»
На протяжении целого вечера он периодически выступал со своими шедеврами, срывая всякий раз овации у публики.
На следующее утро и тому и другому позвонили из областного правительства и предложили срочно зайти к ним пополудни. Ровно без четверти двенадцать Беленький и Застёжкин столкнулись нос к носу у дверей завотделом по культуре Сурковой Серафимы Николаевны.
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие наши классики, - двинулась навстречу литераторам Суркова. - Дело к вам архиважное и очень даже волнительное. Вчера на вечере мы все слушали ваши выступления и решили, что пора вам, значит, в Париж подаваться, в новые горизонты взлетать, в цивилизацию.
- Куда-куда? - вырвалось изумлённое восклицание у обоих литераторов.
- В цивилизацию, в Париж, - повторила Серафима Николаевна.
- Зачем? Чего там делать-то, в этой цивилизации?
- За премиями.
- За какими? - непонимающе уставились на чиновницу друзья.
- За самыми главными по литературам. Мы тут вчера после вашего выступления задержались маленько и со всем нашим культурным министерством порешили отправить вас за грамотами. Хватит уже скромнеть в своём Отечестве, пора и Европы покорять, как Наполеон с Бонапартом. Ты, Беленький, поедешь за Пукером…
- За Бу… Букером?! - вытаращил глаза Беленький.
- За Пукером, за Пукером, он прозаикам вроде выдаётся, - подтвердила Суркова. - А ты, Застёжкин, за Нобелевым как поэт. Я не путаю?
- Нет, Серафима Николаевна, не путаете, - вытер испарину со лба Застёжкин. - Только кто нам их так просто даст?
- Дадут, куда эти французишки денутся! - пренебрежительно отмахнулась Серафима Николаевна и протянула литераторам толстую пачку бумаг. - Мы тут вам такие рекомендации понаписали, особенно тебе, Застёжкин, что сам Бог бы не устоял. Так что скатертью вам дорога.
Через четыре дня в кабинете у Сурковой раздался осторожный стук.
- Войдите.
Дверь тихо открылась, и на пороге возник Беленький. Был он какой-то помятый, взлохмаченный, с нездоровым блуждающим взглядом.
- Беленький?! - удивилась Серафима Николаевна. - Почему здесь? Что произошло?
- Да вот, тут, значит… так оно и вышло, - замямлил прозаик.
- Говори внятно, - покраснев, рявкнула Суркова.
- Ну, мы это, значит, сели в купе и поехали, куда нас послали, в этот Париж, будь он неладен, - взволнованно затараторил Беленький. - Ну, выпили малость на дорожку, потом ещё малость, потом ещё. Ну, так за разговорами, значит, до Берлину и доехали. А в Берлине этом Застёжкин меня в кабак какой-то затащил. Пойдём, говорит, цивилизацией подышим, сосисок немецких поедим со шнапсом, пока поезд стоит. Ну и пошли, значит, шнапса попили, сосисок поели. И тут Застёжкина понесло, на стол забрался и принялся стихи свои во весь голос орать. Я его успокаивать пытался, а он мне в морду салатом. А тут и полицаи немецкие подскочили, туда-сюда, протокол составлять. Застёжкин в драку, кричит: «На кого руку подняли, на нобелевского лауреата!» - и ну бутылки в витрину швырять. Все деньги на штрафы. Еле назад доехал.
- А сам Застёжкин где? - схватила за грудки несостоявшегося лауреата Суркова.
- В Бе… Берлине остался, в дурдоме. Просит помощи и денег на обратную дорогу, - заплакал Беленький.