- Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен, - обладатель голоса замолчал и тяжело вздохнул, - меня зовут Андрей. А тебя Олег, да? Будем знакомы, - снова наступила тишина, потом послышался шорох переворачиваемого листа газеты, - тьфу ты! Газетенка то июльская! А нынче уже август вроде… Да просыпайся уже, хорош прикидываться!
Олег открыл глаза. Свет солнца тут же ударил по ним, заставив его снова их закрыть. Постепенно он привык к свету. Летнее небо не предвещало плохой погоды. Ни одного облачка. Тишь, да гладь. Некоторое время Олег наслаждался синевой, думая о том, что они с Валеркой уже давно собирались съездить на рыбалку, а все никак не получалось. То у него, то у Валерки. Вот всегда так. Ни на что времени нет. То работа, то еще какие-то дела обязательно появятся. Да и дела то, вроде бы, не особо и важные, можно их и отложить. Это ж такое счастье - побыть на природе, вдали от города, сидеть себе на берегу озерца с удочкой в руках, слушать, как птицы поют… Да, на следующие выходные обязательно нужно поехать. Прям с ночевкой. Взять палатку и рвануть в субботу. Отключить телефон, чтоб не доставал никто и отдыхать. Нужно только свечи зажигания поменять в машине, а то в последнее время… Стоп! Машина! Олег одним резким движением поднялся на ноги. За секунду память вернулась к нему полностью. До того самого момента, когда он решил обогнать медленно ползущую по трассе фуру. В это время он разговаривал с кем-то по телефону. Отвлекся на секунду, а когда снова посмотрел на дорогу, увидел только две яркие фары прямо перед собой. Потом всё… Темнота.
- Ты чего такой дерганый?
Олег повернул голову на голос и остолбенел. На могиле, закинув ногу на ногу, лежал человек. Головой он опирался о железный крест, а в руках держал потрепанный кусок газеты. Судя по лицу и позе этого человека, он не испытывал никаких угрызений совести или других подобных эмоций. Олег оглянулся по сторонам. Да, определенно, он находился на кладбище. Но даже этот факт его не особо смутил. Здесь было много людей. Все они вели себя так, как-будто находились на пляже Черного моря. Кто-то негромко разговаривал друг с другом, кто-то просто прохаживался без дела, третьи лежали на земле и дремали.
- Что за?.. - Олег еле удержался от крепкого слова, - мужик, что тут происходит вообще?
- Где? - мужчина напряг шею и приподнял голову, осматриваясь вокруг, - да вроде бы ничего особенного не происходит. Все как обычно, - с этими словами он снова уткнулся в газету.
- Как это ничего? А ты, вообще, какого улегся на могилу? Вообще что-ли офонарел?
- Моя могила, что хочу, то и делаю, - равнодушно ответил мужчина.
- В смысле - твоя?
- В прямом - моя. Вон фотка висит, хочешь - сравни.
- Сейчас я тебе сравню, сейчас я так тебе сравню… - Олег решительно сделал пару шагов, намереваясь скинуть с могилы этого вандала, но так и замер с протянутой рукой. С фотографии на кресте, на него смотрел точно такой же мужчина, который сейчас с равнодушным видом лежал на рыхлой земле.
- Не самая удачная. Могли бы и другую выбрать, но и так сойдет. Не на паспорт же, - улыбнулся отдыхающий, - тебе еще не прилепили. Ну ничего, потом и у тебя появится, не расстраивайся.
Олег медленно обернулся. За спиной стоял деревянный крест, со всех сторон заваленный венками и цветами. На нем темной краской были аккуратно выведены его фамилия, имя, отчество и две даты через черточку.
- Ты только не паникуй, Олег! Я сам два дня никому не верил, бегал тут как угорелый. Потом уже осознал, привык. Не так тут и плохо.
- Придурки! - в сердцах бросил Олег и направился к выходу из кладбища.
- Ты только сильно не разгоняйся, - крикнул ему вслед мужчина, - лоб расшибешь!
- Да пошел ты!
Пройдя быстрым шагом метров тридцать, Олег со всего маху налетел на что-то твердое. Внимательно посмотрев перед собой, он не увидел никаких препятствий и снова зашагал вперед, тут же воткнувшись в невидимую стену еще раз.
- Да что такое? - вытянув руки вперед, он медленно двинулся вперед. Тут же руки уперлись во что-то твердое и холодное. Со стороны он напоминал мима, который ощупывает воображаемую стену. Разница была лишь в том, что стена была вполне материальной, только невидимой. Отойдя на несколько метров, Олег разогнался и изо всех сил бросился плечом на препятствие. С таким же успехом он мог попытаться сдвинуть с места многоэтажный дом. Никакого толка. Ничего не понимая, он медленно направился к, уже знакомому ему, мужчине.
- Мужик, это что там за стенка? Что-то я не пойму.
- Мы ее зоной называем. А ты как хочешь.
- А выход где? Где дырка?
- Нету дырки, - ухмыльнулся мужчина, - сколько лет?
- Каких лет? Что - сколько?
- Тебе сколько лет?
- Двадцать девять, а что?
- Ну вот, значит, радиус твоей зоны 29 метров. Центр - твоя могилка. В ее пределах можешь ходить где угодно. Дальше не получится. Мне вот 43 было. У меня чуть больше она. Слушай, а вот тут в газетке пишут, что на Марс скоро полетят. Правда это?
- На сникерс полетят. Мужик, я что, правда умер что ли? И что это за занимательная арифметика такая? Метры-годы?
- Ну вот такая. Какая есть. Ничего не поделаешь. У нас тут баба Дуся есть одна, с соседнего ряда, в 96 лет померла. Мы ее так и называем - Баба Дуся Стометровка, - мужчина рассмеялся, - так вот у нее зона до самого домика сторожа доходит. А у него телевизорчик небольшой там стоит. Вот она туда ходит сериалы смотреть через окно. Ну и новости последние нам рассказывает, а то тут с этим совсем туго.
- Мужик, я правда умер?
- Правда, правда. И чем скорее ты к этому привыкнешь, тем проще тебе будет. Меня, кстати, Андрей зовут. Будем знакомы.
- Олег… - растерянно произнес молодой человек.
- Да знаю, - улыбнулся Андрей, - мы тут все подписаны, как в картотеке. Конфету будешь?
Олег мотнул головой и присел на землю, пытаясь нащупать в кармане пачку сигарет.
- Курить хочешь? Не получится, - сказал Андрей, - сигарет то полно, люди приносят, а вот спички оставить или зажигалку - ума ни у кого не хватает. Говорят, на том конце у кого-то есть, но, сам понимаешь, не допросишься. Во-первых, сам не сходишь из-за зоны, приходится как в той игре, передавать через кого-то. А во-вторых, никто не даст по той же причине. Сам один раз кому-то газетку передал почитать и все, с концами… Так что бросай.
- А спите вы где?
- Смешной ты. Ты ж помер! Где хочешь, там и спи. Тебе сейчас хорошо - вон сколько цветов! Как король будешь дрыхнуть первое время. И земля еще рыхлая. Потом, конечно, пожестче будет. Некоторым везет - им родственники лавочки ставят. На них поудобнее, чем на земле… Родственники эти еще… У тебя много?
- Кого?
- Родственников, говорю, много?
- Ну… Как у всех.
- А у меня тут жена только осталась. Дети разъехались, редко приезжают. А жена как придет, и давай слезы лить. Нет, чтоб рассказать, что нового в мире творится, анекдот какой-нибудь новый, к примеру. Или книжку какую-нибудь принести… Нет, стоит, слезами заливается… Вот дождусь я ее тут, настучу ей по башке за то, что она такая не информативная у меня.
- А с ними как-то общаться можно?
- Олег, ну ты как маленький прям! Нет конечно! Мы то их и слышим и видим, а они ж думают, что мы уже где-то непонятно где. Но это ж не их вина, в принципе… А рассказать не получится никак. Так что будешь своих встречать, провожать, а вот поговорить не выйдет.
Андрей заерзал и перевернулся на бок, подставив руку под голову.
- Хоть бы подушку кто принес…
- И сколько тут сидеть, а?
- Да я ж откуда знаю? Пока никто никуда не уходил. Все, кого принесли, тут и находятся. Ты не переживай, привыкнешь. Скучновато бывает, но ничего.
Олег в отчаянии обхватил голову руками.
- То есть, все эти сказки про рай и ад - это все обман? Выдумки? Ничего и нет на самом деле, а после смерти все будут вечно торчать возле своих гниющих костей? Так что ли?
- Нет, Олег. Ты еще не понял что ли? И ад есть и рай. Только люди не совсем правильно их толкуют.
- Ну, а где же? Почему тогда я здесь?
Андрей вздохнул и, схватившись за крест, сел на могиле.
- Жизнь, Олежик, это и есть рай. Самый настоящий. Я не знаю - есть ли на свете Бог, но если он есть, то он очень щедрый. Он сразу отправляет нас в рай. Сейчас ты еще не понимаешь всего, а через некоторое время ты сам увидишь, каким ты был счастливым пока жил. Ты мог делать все что угодно. А вот сейчас у тебя есть только кружок земли с радиусом в 29 метров, по которому ты можешь путешествовать и свидания с родственниками несколько раз в год. Всё! Больше у тебя ничего нет, - Андрей ненадолго замолчал, - жаль, что этого не понимают люди при жизни. Ноют, как все плохо, как тяжело жить, сколько у них проблем… Знал бы я наперед, что все будет именно так, я бы, Олег, свое время в раю не потратил бы так бездумно. Но, к сожалению, живым людям это не дано знать.
Андрей протер рукавом свое фото и посмотрел на Олега.
- Вот такие дела, дружище… Так что привыкай, - с этими словами он достал что-то из кармана и кинул Олегу. Тот вскинул руку и сжал в кулаке летящий предмет. Раскрыв ладонь, он увидел на ней маленькую конфету, завернутую в красно-белый фантик.
- Барбарис, - вслух сказал Олег.
- Ага. Подарок от райских жителей, - Андрей снова прилег на землю и раскрыл газету.
Часто нам самое большое удовольствие в жизни приносит то, что мы можем попробовать на вкус, почувствовать под подушечками пальцев, вдохнуть с любимым ароматом. Этот пост посвящается всем тем, кто живет ощущениями и умеет находить счастье в мелочах. Ведь иногда для поднятия настроения достаточно всего лишь:
1. Скинуть неудобную обувь после длительных мучений.
2. Запустить руку в пакет с гречкой или рисом.
3. Поцеловать ребенка в нежную гладкую щеку.
4. «Хлопать» пузырьки на оберточной пленке.
5. Лечь щекой на прохладную подушку.
6. Принять душ именно такой температуры, которая вам нравится.
7. Съесть первый кусочек любимого блюда.
8. Упасть в постель после долгого дня или бессонной ночи.
9. Впервые поцеловать того, кто вам симпатичен.
10. Вдохнуть аромат новой книги.
11. Выпить первый глоток кофе с утра.
12. Ощутить лучи южного солнца на своей коже.
13. Пройтись по теплому песку вечернего пляжа.
14. Надеть чистую свежевыглаженную одежду.
15. Прогуляться под летним дождем.
16. Нырнуть в прохладную воду жарким днем.
17. Побывать на сеансе массажа.
18. Пробежаться босиком по траве.
19. Вдыхать запах озона после грозы.
20. Зарыться рукой в шерсть любимого кота или пса.
21. Сделать глоток холодной воды в знойный полдень.
22. Дотронуться до волос после стрижки.
23. Погреть замерзшие руки у огня.
24. Чихнуть после того, как долго не получалось.
25. Слушать и чувствовать мурлыканье лежащего на груди кота.
26. Почувствовать запах чеснока, несколько секунд назад брошенного на сковородку в разогретое оливковое масло.
27. Перебирать мелкие бусины или бисер или пропускать между пальцами тонкую металлическую цепочку.
28. Почистить зубы новой зубной щеткой.
29. Надеть очки после того, как вы их только что почистили.
30. Почувствовать, как сосет под ложечкой, когда вы спускаетесь на машине с высокого холма.
31. Обнять кого-то, по кому вы сильно скучали.
32. Снимать с руки, как вторую кожу, высохший слой клея ПВА.
33. Прийти вечером домой и сбросить всю неудобную одежду.
34. Уютно закутаться в теплый плед, когда за окном идет дождь.
35. Уснуть на свежих простынях.
36. Уловить приятный запах, знакомый с детства.
37. Нежно укусить того, кого любишь.
38. Почувствовать запах шашлыка, который уже жарится.
39. Открыть один глаз рано утром и осознать, что суббота.
40. Насладиться первым глотком вина и понять, что жизнь - чертовски приятная штука.
обрашение к кличко
Уважаемый Виталий!
Очень рады, что вы согласились стать не только первым номером в списке Блока Петра Порошенко, но и возглавить этот список.
Полагаем, вам непросто далось это решение, ведь ещё вчера вы не думали, что завтра будет сегодня. Но если человек одел форму Блока Петра Порошенко, то есть чёткое, он окрасил себя в те цвета, в которые окрасил себя. И те люди, которые есть, очень много по этому поводу точек зрения. Но мы чётко придерживаемся и мы чётко понимаем, что те проявления, если вы уж так прямо идёте в парламент, то это якобы вы.
Нисмотря ни на что, выражаем вам свою поддержку и благодарим ваших родителей, особенно мать и отца.
Очевидно вам предстоит не простой путь в высший законодательный орган страны. И путь этот измеряется не в километрах. Полтора месяца! Всего полтора месяца - и выборы состоятся в конце октября, когда начнётся ноябрь.
Знаем, вы не ходили с кабинета, не смотрели, вы проходили посмотреть кабинеты,
кабинеты вам не важно. Вы не однократно заявляли, что готовы работать, главное, чтобы эта работа была эффективная, а не там где вы сидите.
Поэтому, повторимся, мы очень рады, что вы идёте в парламент и освободите должность мэра Киева, что было, - вы об этом говорили, - сегодняшняя должность, которая есть, и нужно смотреть, какой мы можем, что делать. Ведь сегодня много кто хочет вашей отставки. Вернее, хотят не только лишь все. Много кто хочет это сделать.
Желаем вам блогополучия и как можно лучше подготовиться к парламентской земле. А дальше могут быть дальнейшие действия.
Киевляне.
Шипни мне в сердце, скажи что ТЫ здесь.
Пока караул-патриоты вещают о том, как Кремль и лично Путин «все слил», реальные шаги Кремля показывают, что не все так однозначно.
Во-первых, в рамках Минска-2 Порошенко при давлении со стороны Запада вынужден был пойти на смягчение своей позиции в рамках переговоров контактной группы. И это не осталось незамеченным, как в Киеве, так и в Москве. Только если в Киеве уже не смущаясь говорят о предательстве «идеалов» Майдана и о том, что Порошенко может повторить путь не Януковича, а Чаушеску, то, как отмечает Ростислав Ищенко, после последних переговоров контактной группы в Минске притихли российские караул-патриоты: «до эйфорически девственных мозгов караул-патриотов начало доходить то, что даже презираемые ими украинские нацисты почувствовали (а некоторые может быть даже и поняли) значительно раньше. Они попали!
Ведь если Донбасс за полтора года так никто и не сдал, то рано или поздно придётся объяснять почему. Можно сколько угодно рассказывать о выдающейся боеспособности украинской армии, о смешном Правом секторе, который завтра разгонит Порошенко, о том, что киевский режим страшно укрепился, а год зомбирования, перевёл все население бывшей Украины в состояние перманентной русофобии. Но рано или поздно придётся объяснить, почему суперсильная (усиливающаяся, по словам караул-патриотов, быстрее чем ополчение) украинская армия наглухо засела в оборону и даже не пытается повторить свои успехи лета 2014 года, когда она почти задушила сопротивление в Донбассе.
Надо будет объяснить, почему постоянно укрепляющийся киевский режим и лично Порошенко ведут переговоры со смешным и бессильным Правым сектором в течение двух недель после того, как одна из банд нацистских контрабандистов начала передел рынка контрабанды с бандой традиционных контрабандистов в Закарпатье, где все контрабандисты (включая умерших и не рождённых)".
Во-вторых, Кремль посылает все более отчётливые сигналы европейским странам о том, что за политическое кваканье в сторону России, неважно по чьей указке (нас это абсолютно не интересует), эти европейские страны будут расплачиваться экономически - сворачиванием национального бизнеса и снижением уровня жизни местного населения. Только за последний месяц такие вполне понятные предупреждения получили Финляндия после отмены визита российских депутатов на сессию ПА ОБСЕ в Хельсинки и Голландия. Финнов предупредили насчёт леса, продукция из которого составляет порядка 30% финского экспорта, голландцев предупредили насчёт цветов. Дело в том, что Голландия не только экспортирует в Россию свои цветы, но и делает проценты как посредник при поставках цветов в Россию из других регионов мира, в частности, Колумбии.
Возникает логичный вопрос - если эти ребята чем-то недовольны, то пусть выходят из бизнеса с Россией и курят бамбук. Мы найдём, с кем делать деньги в условиях падающих рынков и снижающегося повсеместно уровня жизни. Только вот на нашем рынке враги больше деньги срубать не смогут. А если им нравится гавкать под аккомпанемент американской губной гармошки, то пусть с ней и торгуют. Как говорил кристально честный вор из кинофильма «Зелёный фургон» - «нам чужого не надо». Или гавкать - или делать бизнес, как говорится, ничего личного.
В-третьих, Кремль не только стал более жёстко вести себя во внешней политике, но стал предпринимать первые шаги и по наведению порядка в так называемой «либеральной» тусовке. Причина здесь аналогичная. Терпению приходит конец, и всех ставят перед выбором - с кем Вы, дорогие товарищи, определяйтесь. Если с нами, то вот правила поведения и будьте любезны их выполнять. Если нет - то (пока) все свободны, но гадить теперь просим не на наших лужайках, а на заграничных. И надо отметить, что послание было понято и услышано.
С начала июля, когда под домашний арест был посажен Леонид Меламед, из России уехали сразу несколько топ-менеджеров «Роснано» - как бывших, так и нынешних. Дмитрий Журба, экс-финансовый директор РАО «ЕЭС» и давний партнёр бывшего гендиректора «Роснано» Леонида Меламеда, уехал из России в Великобританию. В Европе находится еще один фигурант по «делу Меламеда», Андрей Малышев, бывший зампредправления «Роснано» и экс-глава «Группы Е4». В одну из стран бывшего социалистического блока Восточной Европы перебрался Яков Уринсон - член правления «Роснано» и Фонда развития инфраструктурных и образовательных программ. Уехал из России и Андрей Раппопорт, некогда первый зампред «Роснано», ныне - президент бизнес-школы «Сколково». Директор по инновационному развитию в «Роснано» Юрий Удальцов находится в европейской командировке.
Реакция российских пользователей социальных сетей на арест Меламеда была однозначной - давно пора. Приведу только две наиболее характерные и мягкие цитаты:
«Это просто праздник какой-то. Расхитители казны, как только активизировалось следствие по результатам проверки „Роснано“, разбежались, кто успел, как тараканы из комнаты, в которой включили свет».
«Похоже, что принцип неотвратимости наказания за преступления обретает все более явные черты на том уровне, на котором ранее даже не просматривался. И если данное дело будет доведено до своего логического конца, можно будет смело утверждать, что Россия окончательно пошла на поправку».
В этом плане не могу не согласиться с репликой Русского Мальчика по данному поводу: «Кремль не устраивает 37-й и не сажает всех подряд из прозападной части элиты. Но говорит самым отмороженным из них, компрадорам, которые пытаются рыпаться против России: не нравится - уматывайте, иначе будут аресты. И те уматывают. И не только чубайсята - целый косяк пошёл компрадоров из России, начиная с 2012 года. Гуриев, Алексашенко
Почему? Потому что власть в России сделала свой выбор в год возвращения Путина, а элита России - в 2014-м, когда зарубились с Западом не на шутку, и стало понятно, что пути назад нет. Стратегически сделан выбор, что тотального закручивания гаек и жёсткой зачистки «а-ля» 37й не будет, несмотря ни на какие трудности. Но все должны знать и соблюдать «красные флажки» суверенитета страны, за которые заходить не положено никому. Хочешь не хочешь, соблюдай эти флажки, а внутри будь хоть трижды западником. Но если заходишь за них и откровенно выступаешь на стороне противника, то у тебя всегда есть возможность не мучиться и свалить из России. Это может нравиться или не нравиться, но это обдуманный и сознательный выбор Кремля".
Не менее серьёзная интрига закручивается и вокруг одного из наиболее одиозных либералов в правительстве - вице-премьера Аркадия Дворковича. Сначала практически мгновенно после визита Джона Керри в Сочи к Владимиру Путину Камбоджа 17 мая выдала Сергея Полонского правоохранительным органам России, хотя до этого больше года не находила никаких оснований это делать. Напомню, что после совместного бизнеса с Михаилом Дворковичем - братом Аркадия Дворковича, апофеозом которого стал известный на всю страну видеоролик, в котором Полонский сравнивает одного из братьев с неизвестным науке животным, их пути жёстко разошлись, в результате чего Полонский даже пообещал раскрыть Путину много чего интересного. Но не смог. Камбоджа под давлением США не отдавала бедолагу. Теперь у него появилась такая уникальная возможность - покаяться. Либералы долго призывали Россию покаяться. За все. Но, похоже, каяться приходится им.
А на днях Китай выразил своё недовольство тем, как продвигается проект «Сила Сибири-2», и даже аналогично Турции по поводу Турецкого потока, заявил о возможности отказа от этого проекта. И опять-таки это событие самым непосредственным образом касается Аркадия Дворковича, поскольку именно он курирует этот проект с российской стороны.
А тут ещё и у Шувалова, ещё одного либерального вице-премьера, на днях обнаружили неучтенную недвижимость на берегу Темзы на сумму в 11,5 млн. фунтов стерлингов при зарплате вице-премьера в 2014 году всего в 9,2 млн. рублей. На мой взгляд, намёки Кремля на возможность серьёзного прореживания либерального клана внутри страны гораздо больше говорят о его реальных намерениях, чем психологическая и санкционная война с Западом. Почему это не делалось раньше - видимо, не созрела ситуация. Но теперь один стул, видимо, придётся пустить на дрова.
Тоненькие ручки опустились беспомощно… Огромные голубые глаза уткнулись в землю… Грустный тонкий голосок ответил «не знаю."Маленькая детская слеза, как бомба, воткнулась в землю.
«Не плачь- ты мой, пойдём ко мне.»
Тоненькие ручки были маленьким хвостиком, огромные голубые глаза, были глазами брошенного щенка, бомбою было моё сочувствие,.
и вся остальная жизнь была нашей- столько доверия и преданности я никогда не испытывал. и столько собачьих облизушек…
я у тебя в долгу, мой маленький щенок, все маленькие одинаковые. любая жизнь заслуживает сострадания, перед Богом- мы все равны!
левый какой - то у него удар получился …
Бог создал кошку, чтобы у человека был тигр, которого можно погладить.
/Виктор Гюго/
У кого есть, тот может не бояться одиночества.
/Даниель Дефо/
Собрать стадо из баранов легко, трудно собрать стадо из кошек. /Сергей Капица/
Человек культурен настолько, насколько он способен понять.
/Бернард Шоу/
Если ты толст и неуклюж, принимай изящные позы. Это золотое правило известно даже кошкам.
/Джон Уэйт/
Кошки самим своим существованием опровергают утверждение, что все на свете создано для человека. /
Пол Грэй/
Я изучил мудрость многих философов и многих кошек. Мудрость кошек неизмеримо выше.
/Ипполит Тэн/
Люди заводят собак, а кошки людей. Видно, считают их полезными домашними животными.
/Джордж Микиш/
Вам не удастся одурачить кошку пустой болтовней, как какую-нибудь собаку, нет, сэр!
/Джером К. Джером/
Но ведь кошка - это сам призрак, это сам демон. Это сама осторожность и шутка.
/Теодор Лессинг/
Даже самое маленькое из кошачьих - совершенство.
/Леонардо да Винчи/
Собаки думают, что они люди. Кошки думают, что они боги.
/Тобиас Бакелла/
Кошка мечтает о крыльях: ей хочется попробовать летучих мышей.
/Эмиль Кроткий/
Только любители кошек знают, что такое всегда теплая, роскошная, меховая грелка.
/Сюзанн Миллен/
Иногда обругаешь кошку, взглянешь на нее, и возникает неприятное ощущение, будто она поняла все до последнего слова. И запомнила…
/Шарлотта Грей/
Собака прыгает к вам на колени, потому что любит вас; кошка - потому что ей так теплее.
/Альфред Н. Уайтхед/
Кошка постарается удержаться на ваших коленях, даже когда вы встаете со стула. До последней минуты она надеется, что у вас проснется совесть, и вы сядете обратно.
/Пэм Браун/
Кошка умеет вымурчать себе прощение за что угодно.
/Р. Хенлон/
Только кошки знают, как получить пищу без труда, жилище без замка и любовь без треволнений.
/У.Л. Джордж/
Если бы человек мог быть скрещен с котом, это улучшило бы человека, но ухудшило бы кота.
/Марк Твeн/
Затравленный и прижатый к стене кот превращается в тигра.
/Мигель Сервантес/
Кошек не любит только тот, кто еще не встретил свою кошку.
/Дебора А. Эдварс/
Кошка и дрессировка - не такие уж несовместимые понятия. Всего за пару дней кошка может выдрессировать кого угодно.
/Грэхам Купер/
Коты не спрашивают, они просто берут все, что им надо.
/Кот Гарфилд/
Почему мне этот момент часто снится… почему?
наверно, чем старше становишься, тем больше думаешь о всех нас, отношениях… и кто мы есть в этом общем общежитии… люди… нелюди…
Ей было лет 10 или чуть постарше,
она была в платье немного большего размера,
чем ее тонкая фигурка, и в кофточке… на ногах старенькие шлепки…
Она немая нищенка…
немного лохматые волосы, неухоженный вид…
блаженное лицо потерянного ребенка в этой жизни…
Эта девочка забрела в наш двор без мамы…
и, как гадкий утенок, пыталась спрятаться от таких же детей, как она…
Она убегала от ухоженных, прилежных хорошо одетых в новомодные одежды и туфли детей, которые бросались в нее камнями и кричали ей разные гадости…
Она не могла им ничего ответить… она немая…
Ее глаза были взрослыми, настолько взрослыми, что когда я шла этой дорогой домой и увидела её подбегающую ко мне, у меня защемило сердце…
Сначала я попыталась остановить это детское безумие толпы, но они не слушали меня… они продолжали кидать в это молчаливое существо колкие камни, только когда я подошла к этой девочке, они задержали наготове свои руки, но не посмели бросить…
Я взяла эту девочку за руку, она не сопротивлялась…
Прижав к себе это хрупкое создание, повела ее к себе домой…
Она пряталась в моих объятиях от страха, что все повториться снова…
Накормив это бедное дитя, которой по жизни досталось и так не легко…
я решила посмотреть в окно, толпа ждала свою жертву… они не расходились и смотрели в мои окна… мне стало жутко…
Жутко и страшно от того, что вот эти самые воспитанные дети своих родителей не понимают, что творят…
эти дети считают себя героями, потому что накинулись на бедную блаженную нищенку, которой нет место среди них…
Она покушала, улыбнулась и кивнула мне спасибо, молча осталась сидеть на стуле… она понимала, что со мной в безопасности…
Они не уходили час… через полтора часа толпа стала редеть, никто из родителей этих детей, не подошел и не поинтересовался, что они делают здесь у чужого дома и подъезда…
Я стала волноваться за девочку, ведь возможно ее ищет мама.
Какая бы не была судьба у каждой женщины, но если она мать, то всегда волнуется за детей…
Девочка сидела спокойно и рассматривала книжки с картинками, иногда она улыбалась и ее эмоции выдавали интерес к напечатанному…
Когда уже на улице никого не осталось из этой толпы, мы вместе с ней вышли и она сама мне показала руками куда ей идти… я немного проводила её до того места, когда она обняла меня и показала, что больше мне не надо её провожать…
Но эти детские, взрослые, раненые глаза мне часто снятся…
Все начинается с детства…
Собрано на основе мемуаров Голды Меир «Моя жизнь», перевод с иврита Р. Зерновой.
Мне было тогда года четыре. Мы жили в Киеве, в маленьком доме, на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас. Конечно, я тогда не знала, что такое погром, но мне уже было известно, что это как-то связано с тем, что мы евреи, и с тем, что толпа подонков с ножами и палками ходит по городу и кричит: «Христа распяли!». Они ищут евреев и сделают что-то ужасное со мной и с моей семьей.
Потом я стою на лестнице, ведущей на второй этаж, где живет другая еврейская семья; мы с их дочкой держимся за руки и смотрим, как наши папы стараются забаррикадировать досками входную дверь. Погрома не произошло, но я до сих пор помню, как сильно я была напугана и как сердилась, что отец для того, чтобы меня защитить, может только сколотить несколько досок, и что мы все должны покорно ожидать прихода хулиганов. Но лучше всего помню, что все это происходит со мной потому, что я еврейка и оттого не такая, как другие дети во дворе.
Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения: страх, чувство, что все рушится, что я не такая, как другие. И - инстинктивная глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен что-то предпринять сам.
Я всегда немножко мерзла, и всегда у меня в животе было пустовато. В моей памяти ничуть не потускнела одна картина: я сижу на кухне и плачу, глядя, как мама скармливает моей сестре Ципке несколько ложек каши - моей каши, принадлежащей мне по праву! Каша была для нас настоящей роскошью в те дни, и мне обидно было делиться ею даже с младенцем.
Спустя годы я узнала, что это значит, когда голодают собственные дети, и каково матери решать, который из детей должен получить больше; но тогда, на кухне в Киеве, я знала только, что жизнь тяжела и что справедливости на свете не существует. Теперь я рада, что никто не рассказал мне, как часто моя старшая сестра Шейна падала в обморок от голода в своей школе.
Мои родители были очень непохожи друг на друга. Отец, Моше Ицхак Мабович, стройный, с тонкими чертами лица, был по природе оптимистом и во что бы то ни стало хотел верить людям - пока не будет доказано, что этого делать нельзя. Вот почему в житейском смысле его можно было считать неудачником. В общем, он был скорее простодушным человеком, из тех, кто мог бы добиться большего, если бы обстоятельства хоть когда-нибудь сложились чуть более благоприятно.
Блюма, моя медноволосая мать, была хорошенькая, энергичная, умная, далеко не такая простодушная и куда более предприимчивая, чем мой отец - но как и он, она была прирожденной оптимисткой, к тому же весьма общительной.
Несмотря ни на что, по вечерам в пятницу у нас дома было полно народу, как правило, родственников: двоюродных и троюродных братьев и сестер, теток, дядей. Никто из них не остался в живых после Катастрофы, но они живы в моей памяти, и я вижу, как они все сидят вокруг кухонного стола, пьют чай из стаканов, и, если это суббота или праздник, - поют, целыми часами поют, и нежные голоса моих родителей выделяются на общем фоне.
С положением, что евреи - избранный народ, я никогда полностью не соглашалась. Мне казалось, да и сейчас кажется, правильнее считать, что не Бог избрал евреев, но евреи были первым народом, избравшим Бога, первым народом в истории, совершившим нечто воистину революционное, и этот выбор и сделал еврейский народ единственным в своем роде.
Родители переехали в Киев, когда Шейна была еще совсем маленькая - а она старше меня на девять лет. Отец хотел улучшить свое материальное положение, и хотя Киев не входил в черту оседлости, а за ее пределами евреям, как правило, жить воспрещалось, он все же был ремесленником, и если бы ему удалось на проверке доказать, что он квалифицированный плотник, он получил бы драгоценное разрешение - перебраться в Киев.
Он сделал прекрасный шахматный столик, прошел испытание, и мы набили наши мешки и покинули Пинск, полные надежд. В Киеве отец нашел казенную работу - он делал мебель для школьных библиотек - и даже получил аванс. На эти деньги, и еще на те, которые они с мамой взяли в долг, он построил маленькую столярную мастерскую.
Казалось, все пойдет хорошо. Но потом работы не стало. Может, это было потому, как он говорил, что он был еврей, а Киев славился антисемитизмом. Как бы то ни было, скоро не стало ни работы, ни денег, а были только долги, которые каким-то образом надо было заплатить. И эта ситуация повторялась снова и снова на всем протяжении моих детских лет.
В 1903 году - мне было лет пять - мы вернулись в Пинск. У отца, который никогда не унывал, появилась новая мечта. Ничего, что ему не повезло в Киеве, - он поедет в Америку. «А голдене медине», «золотая страна» - называли ее евреи. Там он разбогатеет. Мама, Шейна, Ципке и я будем ждать его в Пинске. И он снова собрал свое убогое имущество и отправился в неведомую часть света, а мы переехали в дом бабушки и дедушки.
Мой дед (отец отца) был среди тех тысяч еврейских мальчиков в России, которых «похитили» у их семей и заставили 25 лет служить в царской армии. Плохо одетые, плохо накормленные, запуганные, эти мальчики страдали еще и от того, что их вынуждали креститься. Моего деда Мабовича угнали в армию, когда ему было тринадцать лет, - а он принадлежал к очень религиозной семье и приучен был соблюдать все тонкости еврейских обрядов. Он прослужил в русской армии тринадцать лет, и ни разу, несмотря на угрозы, насмешки, а зачастую и наказания, не прикоснулся к трефному. Все годы он питался лишь хлебом и сырыми овощами.
Его хотели заставить креститься; за неповиновение его наказывали - целыми часами он простаивал на коленях на каменном полу, - но он не покорился. И все-таки, когда он вернулся домой, его мучил страх, что по незнанию он мог нарушить Закон. Искупая возможный грех, он годами спал на скамейке в неотапливаемой синагоге, и подушкой служил ему камень. Неудивительно, что он умер молодым.
Была еще прабабка с материнской стороны, которой я не знала и чье имя ношу. Бабка Голда дожила до девяноста четырех лет, и особенно меня поразил рассказ, что она клала в чай соль вместо сахара, ибо, говорила она, «хочу взять с собой на тот свет вкус галута (диаспоры)». И вот что интересно: по словам моих родителей, я поразительно на нее похожа.
Отец провел в Америке три одиноких и трудных года. С великим трудом он наскреб денег на поездку туда; как многие тысячи русских евреев, хлынувших в «золотую страну» на рубеже столетия, он верил, что Америка - единственное место, где он сможет разбогатеть, все произошло не так - и с ним, и с другими, - но мысль, что он к нам вернется, помогла нам прожить эти три года.
Шейна, которой исполнилось четырнадцать лет, когда отец уехал в Америку, была замечательная девушка, умная и глубоко чувствующая. Ее влияние на меня было и всегда оставалось очень сильным - может быть, самым сильным, если не считать моего будущего мужа. В четырнадцать лет это была революционерка, серьезная и преданная участница сионистского социалистического движения - то есть в глазах полиции вдвойне опасная и подлежащая наказанию.
Она и ее друзья были не только «заговорщиками», стремившимися свергнуть всемогущего царя, но они прямо объявляли, что их мечта - создать еврейское социалистическое государство в Палестине. В России начала XX века такие взгляды считались подрывной деятельностью, и за них арестовывали даже четырнадцати-пятнадцатилетних школьниц. До сих пор помню крики молодых людей - девушек и юношей, - которых избивали в полицейском участке, рядом с которым мы жили.
По субботам, когда мама ходила в синагогу, Шейна устраивала сходки у нас дома. Даже когда мама об этом узнала и стала упрашивать Шейну не рисковать всеми нами, ей ничего не оставалось, кроме как ходить по нашей улице взад и вперед, когда она возвращалась из синагоги домой. По крайней мере, так она была на страже, и могла бы предупредить молодых конспираторов, если бы показался полицейский.
В субботние утренние часы я забивалась на печку, встроенную в стену, и сидела там часами, слушая Шейну и ее друзей, стараясь понять, что их так волнует и почему из-за этого плачет мама. Иногда, делая вид, что я с увлечением рисую или копирую странные буквы из сидура - это была одна из немногих книг в нашем доме, я вслушивалась, стараясь понять, что именно Шейна с таким жаром объясняет маме. Но я только и поняла, что она участвует в какой-то борьбе, которая касается не только русских, но и, в особенности, евреев.
Когда умер Герцль, Шейна решила в знак траура по Герцлю носить только черное; так она и носила траур до тех пор, пока мы не переехали в Милуоки, через долгих два года.
Тоска евреев по собственной стране не была результатом погромов. Идея заселения Палестины евреями возникла у евреев и даже у некоторых не евреев задолго до того, как слово «погром» вошло в словарь европейского еврейства. Однако русские погромы времен моего детства придали идее сионистов ускорение, особенно когда стало ясно, что русское правительство использует евреев как козлов отпущения в своей борьбе с революционерами. …
…В то же лето мы с Региной получили нашу первую настоящую работу: нас приняли самыми младшими продавщицами в универмаг в центре города. В основном наше дело было заворачивать пакеты и бегать по поручениям - но мы зарабатывали по нескольку долларов в неделю. Я себя чувствовала совершенно независимой; каждый вечер гладила свою юбку и блузку, а на рассвете отправлялась пешком к месту работы. Идти было далеко, но сбереженные мною деньги за транспорт пошли на мое зимнее пальто - это была первая вещь, которую я купила на собственные заработки.
В четырнадцать лет я окончила начальную школу. Будущее рисовалось мне в самых светлых красках. Очевидно, я поступлю в среднюю школу, и, может быть, даже стану учительницей, чего мне хотелось больше всего. Я думала, да и сейчас думаю, что профессия учителя - самая благородная и дает самое большое удовлетворение.
Но родители имели на меня другие виды. «Если уж тебе так хочется иметь профессию, - говорила мама, - то можно пойти на курсы секретарш и изучить стенографию. По крайней мере, не останешься старой девой». Отец кивал. «Не стоит быть слишком умной, - предупреждал он. - Мужчины не любят умных девушек».
Последняя капля, переполнившая чашу: мама подыскала мне мужа. Нет, она не хотела, чтобы я вышла замуж немедленно, конечно, нет, ей просто надо было быть уверенной, что я выйду замуж, когда достигну подходящего по ее мнению возраста. И она уже под сурдинку вела переговоры с мистером Гудштейном, симпатичным, приветливым и сравнительно обеспеченным тридцатилетним человеком, которого я знала, потому что он иногда заходил к нам в лавочку поболтать.
Мистер Гудштейн! Но ведь он старик! Вдвое старше меня! Я написала Шейне бешеное письмо. Ответ из Денвера пришел немедленно. «Нет, ты не должна бросать школу. Ты еще молода, чтобы работать, у тебя есть шансы чего-то добиться», - писал Шамай (муж Шейны - прим. авт.). И с полным чистосердечием: «Мой совет тебе: собраться и приехать к нам. Мы тоже небогаты, но у нас ты сможешь продолжать учиться, и мы сделаем для тебя все, что в наших силах».
В конце письма Шейна прислала теплое приглашение от себя лично: «Ты должна приехать немедленно. Нам хватит на всех», - уверяла она. Предложение Шамая и Шейны было для меня как веревка для утопающего, и я за него ухватилась.
Уехать в Денвер было делом нелегким. Мои родители никогда не согласились бы, чтобы я поехала жить к Шейне. Они бы просто этого не позволили. Оставалось только одно: уехать, ничего им не говоря. Наступил роковой вечер. Я сидела на кухне с родителями, как всегда по вечерам, но на сердце у меня было тяжело.
Пока они пили чай и разговаривали, я наскоро писала им записку, которую они прочтут завтра: всего несколько слов, да и слова какие попало. Я написала: «Я буду жить у Шейны, чтобы иметь возможность учиться». Рано утром на следующий день я вышла из дому и направилась на вокзал, чтобы сесть на денверский поезд.
Мне никогда еще не приходилось путешествовать одной, мне и в голову не приходило, что поезда идут по расписанию. И так я с бьющимся сердцем сидела на вокзальной скамейке в то время, как родители читали мою записку. Но, как говорит еврейская пословица, счастья у меня было куда больше, чем ума; в возникшей суматохе никто не кинулся искать меня на вокзале.
Когда поезд тронулся, и я поняла, что еду к Шейне, я уже сознавала, что своим поступком жестоко оскорбила мать и отца, но не сомневалась, что сделать это было для меня по-настоящему необходимо. За два года, что я провела в Денвере, отец, так и не простивший меня, прислал только одно письмо. Но мы с мамой иногда писали друг другу.
Надо сказать, что по-настоящему жизнь для меня началась в Денвере, хотя Шейна и Шамай оказались почти такими же строгими, как мои родители. Всем нам пришлось очень много работать. Шамай получил дополнительно к своей работе в химчистке еще полставки сторожа в местной телефонной компании. Решено было, чтобы после школы я сидела вместо него в химчистке, а он шел на свою вторую работу. Уроки делать я могла и в химчистке, а если заказчику надо было что-нибудь погладить, то я могла сделать и это.
По вечерам после ужина Шейна гнала меня делать уроки, но я была совершенно очарована их гостями, которые забегали на минутку и сидели, и разговаривали до поздней ночи. Бесконечные разговоры о политике казались мне гораздо интереснее, чем все мои уроки.
Маленькая квартирка Шейны стала в Денвере чем-то вроде центра для еврейских иммигрантов из России, приехавших на запад лечиться в знаменитой денверской еврейской больнице для легочных больных (той самой, где пролежала Шейна - прим. авт.). Среди них были анархисты, были социалисты и сионисты-социалисты. Все они уже переболели туберкулезом или были еще больны, все были вырваны из привычной почвы, все были страстно захвачены главными проблемами современности.
Они разговаривали, спорили, даже ссорились часами по поводу того, что происходит в мире и что должно произойти. Разговаривали о философии анархизма Эммы Гольдман и Петра Кропоткина, о приезде Вильсона и о ситуации в Европе, о пацифизме, о роли женщины в обществе, о будущем еврейского народа - и безостановочно пили чай с лимоном.
Я благословляла эти чаепития, потому что благодаря ним мне удавалось, несмотря на то, что Шейна это очень не одобряла, засиживаться до поздней ночи: я взяла на себя обязанность дезинфицировать чашки после ухода гостей - и против этого редко кто возражал.
Я жадно слушала всех, но всего внимательнее я слушала сионистов-социалистов, и их политическая философия показалась мне самой разумной. Я поняла и приняла полностью идею национального очага для евреев - единственного места на земле, где они смогут быть свободными и независимыми, и, само собой разумеется, казалось мне, в таком месте они никогда не будут страдать ни от нужды, ни от эксплуатации, ни от страха перед другими людьми. Еврейский национальный очаг, который сионисты хотели создать в Палестине, заинтересовал меня гораздо больше, чем политические события в самом Денвере и даже чем-то, что тогда происходило в России.
Мое пребывание в Денвере имело и другие последствия. Среди молодых людей, часто приходивших к Шейне, одним из самых неразговорчивых был тихий и милый Моррис Меерсон. В то время, когда мы встретились, он зарабатывал тем, что расписывал вывески. Несмотря на то, что он не повышал голоса во время самых бурных ночных споров, я заметила Морриса потому, что он был так хорошо образован: он, самоучка, знал такие вещи, о которых Шейна и ее друзья и представления не имели. Он любил, знал, понимал искусство - поэзию, живопись, музыку; он мог без устали растолковывать достоинство какого-нибудь сонета - или сонаты - такому заинтересованному и невежественному слушателю, как я.
Когда мы с Моррисом познакомились ближе, мы стали вместе посещать бесплатные концерты в парке. Моррис терпеливо учил меня наслаждаться классической музыкой, читал мне Байрона, Шелли, Китса и «Рубайат» Омара Хайяма, водил меня на лекции по литературе, истории и философии. Некоторые музыкальные произведения для меня до сих пор ассоциируются с чистым и сухим горным воздухом Денвера и чудесными парками, по которым мы с Моррисом бродили каждое воскресенье весной и летом 1913 года.
Моррисом я восхищалась безгранично, одна только Шейна вызывала у меня такое же восхищение. И причиной тому была не только его энциклопедическая образованность, но и его мягкость, ум и чудесное чувство юмора. Он был старше меня всего на пять-шесть лет, но казался гораздо взрослее, спокойнее и уравновешеннее. Не отдавая себе в этом отчета, я влюбилась в него, и не могла понять, что и он меня любит, хотя мы очень долго не говорили о наших взаимных чувствах.
Пришло письмо от отца - единственное, которое он написал мне за все время. Оно было очень краткое и било в точку: «Если тебе дорога жизнь твоей матери, - писал он, - ты должна немедленно вернуться домой». Я поняла, что для него написать мне значило подавить свою гордость, и, следовательно, я по-настоящему нужна дома. Мы с Моррисом обсудили это, и я решила, что надо возвращаться в Милуоки.
Однажды вечером, перед моим отъездом, Моррис смущенно признался, что любит меня и хочет на мне жениться. Счастливая и смущенная, я сказала, что люблю его тоже, но считаю себя слишком молодой для замужества, мы согласились, что нам следует подождать. Отношения наши мы решили сохранять в тайне, но все время писать друг другу.
Большинство из тех, кто спал на нашей знаменитой кушетке, были сионисты-социалисты с Восточного побережья, идишские писатели, ездившие с лекциями по стране и жившие за городом, члены Бней-Брита (еврейское братство, к которому мой отец принадлежал). Короче говоря, мои родители полностью интегрировались, и их дом стал для милуокской общины и ее гостей чем-то вроде учреждения.
Среди тех, кого я тогда впервые увидела и услышала, многие имели впоследствии огромное влияние не только на мою жизнь, но, что гораздо важнее, на сионистское движение, в частности на социалистическое его крыло. Некоторые оказались в числе отцов-основателей еврейского государства.
В 1918 году во всех больших еврейских общинах Америки проводились выборы. Мы с отцом активно участвовали в выборной кампании и не сомневались, что Конгресс должен поддержать сионизм. Я решила, что работать среди евреев надо поблизости от синагоги, особенно во время еврейских праздников, когда в синагогу ходят все. Но так как обращаться к конгрегации молящихся имеют право только мужчины, то я поставила ящик из-под мыла у самого выхода из синагоги, взобралась на него, и выходящие вынуждены были слушать хоть часть того, что я говорила о платформе Поалей Цион (еврейская социал-демократическая партия - прим. авт.).
Самоуверенности в этом случае у меня хватало; так как очень много людей, выходящих из синагоги, останавливались, чтобы меня послушать, я решила, что мне следует повторить свое выступление в каком-нибудь другом месте. О моих планах узнал отец, и начался страшный скандал. «Дочь Мойше Мабовича! - гремел он. - Стоять на ящике посреди улицы, чтобы все на тебя пялили глаза! Шанде! Стыд-позор!»
Я пыталась объяснить, что я обязалась выступать, что друзья ждут меня на улице, что в этом нет ничего необыкновенного. Но отец не хотел ничего слышать. Мама стояла между нами, как судья между боксерами, а мы кричали до хрипоты. Никто так и не уступил. Отец, красный от бешенства, крикнул, что если я все-таки пойду, то притащит меня домой за косу. Я не сомневалась, что он так и сделает - обычно он свои обещания сдерживал, но я все-таки пошла.
Предупредив своих друзей на углу о том, что отец вступил на тропу войны, я влезла на свой ящик и, умирая от страха, произнесла речь. Когда я, наконец, пришла домой, мама ждала меня на кухне. Отец уже спал, но, оказывается, он побывал на уличном митинге и слышал мое выступление.
«И откуда у нее все это?» - с удивлением сказал он маме. Он так увлекся моим выступлением на ящике из-под мыла, что совершенно забыл о своей угрозе. Больше никто из нас не вспоминал об этом случае, но я лично считаю ту свою речь самой удачной в моей жизни…
Продолжение читать по ссылке
В древнем Риме основной силой государства была армия. И служили в этой армии все граждане Рима. Если ты не служишь или не работаешь на армию Рима, то ты не гражданин Рима и не римлянин, соответственно. Вот и вся система Римского государства.
Римская армия, в свою очередь, состояла из легионов, легионы из когорт, когорты из центурий, центурии из манипул. Отсюда и понятие! манипулировать". Легион состоял из 5 когорт, когорта из 10 центурий, центурия из 10 манипул, манипула из 10 легионеров.
Исходя из этого, можно рассчитать численный состав легиона - это 5 000 воинов. Воины внутри легиона разделялись на новичков, обученных, опытных, ветеранов и элиту.
Новички составляли обычно первую когорту, во второй когорте сражались воины, побывавшие в сражении, в третьей когорте сражались воины, побывавшие в нескольких сражениях, в четвёртой когорте сражались воины, за плечами которых целые кампании. И, наконец, пятая когорта или, по-другому, «непобедимая когорта» или «последняя тысяча».
Это когорта состояла из самых опытных воинов, воинов, за плечами которых были не только компании, а целые войны, и вступала в бой эта когорта в самый решающий момент схватки и именно она решала исход сражения.
Эта когорта никогда не отступала без приказа - она побеждала противника или погибала! Потому она и называлась «непобедимой», т.к. её нельзя было победить. Её можно было только уничтожить.
А уничтожив последнюю когорту легиона - противник уничтожал весь легион, т.к. основной костяк легиона - это именно те воины, которые и были хранителями орла легиона. Так вот, именно воины последней когорты легиона и назывались в древнем Риме интеллигентами.
Почему же эти воины назывались интеллигентами,
А очень просто. Этим людям не надо было ничего объяснять, они сами всё знали и понимали, что им делать, и когда делать. Им не надо было объяснять как построиться черепахой; им не надо было объяснять когда поднимать щит, а когда нет; им не надо объяснять, как разомкнуть строй и, как его сомкнуть, им не надо объяснять когда им надо достать гладий, а когда работать пилумом.
Эти воины сами всё знали, всё понимали, и именно поэтому их называли понимающими,
И именно в этих воинах была сокрушающая мощь Рима. Из этих воинов набиралась преторианская гвардия и когорты сената. Быть интеллигентом, то есть, воином последней когорты, считали за честь для себя патриции, сенаторы, трибуны, цензоры, преторы
То есть, быть воином последней когорты - значит быть профессионалом в военном деле высочайшего класса, быть достойным плечом к плечу сражаться рядом с лучшими людьми Рима и это значит быть самому - представителем лучших людей Рима.
Интеллигенция - это становой хребет Римской Империи. Интеллигенция - это скелет римского общества. Интеллигенция - это то, на чём стоял Рим.
Когда приходит беда - как часто бывает в жизни, - лишь очень немногие из нас могут творчески на это реагировать: сознательно выбрать катастрофу, чтобы тем самым лишить ее неизбежности.
А вот если спросить по-другому: зачем с нами это случилось? Затем, что каждый из нас сделался уникален, неповторим, по-особенному красив. И, наверняка, устойчив к природным катаклизмам. В этом и есть - дар нашей судьбы.
Психотерапевт Стивен Гиллиген сказал, что каждому человеку дается Дар и Рана. Думаю, чтобы Дар по-настоящему раскрылся, чтобы человек осознал его, чтобы ценил и не закапывал в землю, ему и нужна его Рана - как шанс стать ближе к чему-то очень важному внутри себя, чтобы почувствовать своё призвание, свой неповторимый стиль, свою уникальность. И обрести свою собственную, ни на чью другую не похожую, душевную красоту.
Сейчас я пишу об этом и понимаю, что когда столкнусь в очередной раз с настоящей проблемой, когда буду ранена, когда буду вынуждена переносить боль, наверняка забуду обо все этой мудрости, почувствую себя уязвимой, буду молить, чтобы побыстрее прошло. Ну и что. Я всего лишь пытаюсь нащупать смыслы во всем этом хаосе. И, конечно, уж ничего не знаю наверняка.
Но верю, что вопрос «зачем?» никогда не напрасен. И у самой страшной бессмыслицы или тяжелой трагедии где-то в самом нутри кроется маленькая светящаяся крупица преобразующего смысла.
Сидят два кота, бакинский и одеccкий.
- Слушай, мяу, да-а-а-а?
- Таки мяу!
Маленький мальчик приносит домой котенка и говорит:
- Мама, можно я оставлю его себе?
- Можно. А как мы его назовем?
- Давай назовем его Мойша!
- Ты что сынок! Мойша - это человеческое имя. Давай назовем его Васька!
Кошка гуляет сама по себе, кот гуляет сам по себе.
- Откуда котята?
Встречаются два кота. Один - тощий, другой - жирный. Т
- Слушай, где ты так отъелся? У тебя ведь хозяин такая же пьянь, как и мой, все пропил, жрать дома нечего.
- Да. Но у твоего, когда он в белую горячку впадает, что по скачет?
- Зеленые чёртики…
- Во! А у моего - розовые мышки!..
Разговор в зоомагазине:
- У вас не найдется маленькой акулы?
- Для чего она вам?
- Хочу, наконец, проучить своего кота: сегодня он в пятый раз сожрал рыбок в !
!Послушайте, уймите своего кота! Он моей дочери спать не даёт!
- Так она сама виновата, первая начала…
- Жена! Жена! Иди-ка сюда!
- Ну что такое?
- Нет, ты только посмотри, какую морду наел на наших мышах соседский кот!
разлила кофе. Муж увидел, вытер лужу, после чего вымыл кошку.
Вопрос: сколько раз кошка пожалела о своем поступке?
Разговор двух приятелей:
- Прикинь, у меня дома мышь над кошкой издевается!
- Как это?
- Да сыр в мышеловке валерьянкой мажет.
- Доктор, у меня кошка сильно царапается.
- Кошка красивая?
- Красавица!
- А что вы хотели? Стерва, вот и царапается!
Люди, которые боятся совершать ошибки, обычно, имеют обо всем свое точное суждение. Они всегда знают, что правильно, а что не правильно, что хорошо и что плохо. Их мир раскрашен только в два цвета - черный и белый. И если кто-то не согласен с их мнением, то это означает, что он не прав.
Остается выяснить только одно: откуда они знают, что правильно, а что нет? Откуда взялась такая незыблемая уверенность? Чаще всего они могут объяснить происхождение своих установок. «Это правильно, потому что это правильно. Так должно быть» - это типичный ответ.
Такие люди кажутся порой бесчувственными, холодными и жесткими. Но если вы один из них, то прекрасно знаете, как это чудовищно не справедливо. Уж вы-то знаете, как бывает вам больно и тяжело. Сколько обид и разочарований доставляет отстаивание своей правоты и следование правилам.
Дело в том, что жизнь изменчива и непредсказуема, она слишком сложна и многогранна, чтобы в ней можно было выжить в сооружениях навсегда закаменевших правил и установок. Она просто сметет их с пути, разнесет на мелкие кусочки. Только гибкость, способность перестраиваться дает возможность плыть, а не тонуть, сгибаться под тяжестью обстоятельств, но не ломаться, а вновь выпрямляться. Не случайно японцы всегда считали гибкость важнейшим качеством человека.
Быть гибким - не значит просто отказаться от своих взглядов. Это значит, что вы умеете видеть относительность любой правоты. Гибкость восприятия жизни позволяет спокойнее переносить противоположности мнений, меньше раздражаться на близких, легче принимать изменения и перестраиваться вслед за ними. В общем, это позволяет сделать жизнь более приятной.
Ошибаться не только можно, но даже нужно! Делая ошибки и исправляя их, вы постигаете тонкости того, чем занимаетесь. Поэтому, выполнив заданное себе самому, проанализируйте, какие именно ошибки вы допустили и что нужно сделать, чтобы в дальнейшем их избежать. Поблагодарите себя за допущенные ошибки, ведь они и их анализ позволит вам в следующий раз добиться гораздо больших успехов.
Вчера играла в шахматы с Вселенной. Не понравилось. Украла моего слона. На мое резонное замечание подняла бурю в стакане воды, в результате чего Тихий и Индийский океаны поменялись местами. Океанологи застрелились.
На мою скромную просьбу немного подвинуть солнце, чтобы не так сильно слепило глаза, она начала метать молнии и разверзла хляби небесные. Даже звезды были в шоке.
В интересах всего человечества поинтересовалась у Вселенной перспективой ближайшего будущего Земли. В ответ раздался гомерический хохот и кукование. После двух миллионов куков я сбилась со счета и могу лишь сказать, что нам осталось то ли два миллиона сто пятьдесят восемь, то ли два миллиона сто пятьдесят девять лет, включая сегодняшний день.
Пы. Сы. Несмотря на украденного у меня слона, я сумела свести шахматную партию вничью.
Пыпы. Сысы. Подозрение того, что я гений, сменилось полной уверенностью.
За сим…