Как разрывается от спелости гранат,
Так чувства захлестнули мою душу…
Волна любви уносит меня в сад,
Там все белым бело и мне не скучно.
Палитра красок у меня в руках,
Мелодия в душе, сегодня я художник.
Парит над сценой апельсина аромат,
Тону в мечтах! Ничто пусть не тревожит!
А вот и я, готова к выступлению
Жизнь моя-это мое творение…
Он взял гитару в руки, слегка протер её фасад, и вмиг забыл, что он бывает так зажат. Держал он бережно её в руках, как женщину любимую с улыбкой на устах.
Закрыв глаза, перебирал он струны.
Полились души его напевы,
унося куда-то вдаль от горестных раздумий.
Он так играл, что невольно каждый замирал. В звуках тех перекликались радость, сердца боль, души страданье и отрада. Звучащая мелодия, стирала между душами преграды.
Перебирая струны, он пальцами
ласкает душу. Даря мелодию в награду, умеющим чувствовать и слушать.
Мотив счастливый лишь однажды,
Не зная нот, играет каждый
На детской дудочке надежды,
На тихой дудочке любви.
Его губами не поймаешь,
Его словами не обманешь,
Его в неволю не заманишь,
В какие сети не лови.
Он сам слетает в чьи-то руки,
И от улыбки до разлуки
Нас приручают эти звуки
Вернее самых добрых слов.
И вот в саду шальные ветки,
И вот промокшая до нитки
Чудная музыка калитки,
Родная музыка шагов.
Мотив счастливый лишь однажды,
Не зная нот, играет каждый
На детской дудочке надежды,
На тихой дудочке любви.
Приходит, смотрит чёрными глазами из бездны сна. Чего-то ждёт, куда-то манит, и как струна волшебной скрипки, звучит в ушах знакомый голос… Цветком прекрасным, словно лотос, моя душа вдруг распускается, а сердце стучит быстрей. Скажи, к каким глубинам дверцы ведут во сне? Не умолкай! Пусть песня эта летит из снов в реальный мир, и пусть, согрета её теплом, я тоже стану тихой скрипкой или струной… И строки сложатся в молитву сами собой, и будет проще достучаться до тех высот, откуда льётся вариация вот этих нот… Не умолкай! Пусть тёплый ветер уносит вдаль с твоей мелодией по свету мою печаль…
Потом проснусь - неуловимо мелькнёт из сна мотив мелодии любимой…
Звучи, струна!
У каждого своя мелодия души…
Дай Бог похожую всем в этой жизни встретить,
Чтоб в унисон звучать, волшебно петь в тиши
И счастье чувствовать, что ярким солнцем светит…
Ты угадай осеннюю мелодию души…
И невзначай меня на танец пригласи…
Раскрасят алым цветом мои щёки краски…
Тот миг с тобою был прекрасен!!!))))
По вечерам я слушаю мелодии,
В которых правят скрипка и рояль.
Ведь эти звуки - лекарей подобие.
И с ними ты не смотришь в календарь.
По вечерам я слушаю ту музыку,
В которой слух ласкает саксофон.
Он восхищает. Он спасает узников
Из кандалов тревоги. И бутон
В душе цветет, минуя все ненастья,
Когда зима, когда вокруг снега.
К нему спешит пробиться лучик счастья.
Ведь сила звуков очень велика.
По вечерам, когда на город падает
Иссиня-черный купол темноты,
Меня мелодия играющая радует.
Моя мелодия надежды и мечты.
ЗАБЫТАЯ МЕЛОДИЯ
.
…Сперва была музыка. Когда мир рождался в пламени творения, звучала, должно быть, дивная симфония - и ни одному смертному не под силу сыграть ту божественную музыку.
Мир и поныне звучал отголосками той, первой мелодии, сплетающейся с музыкой тех, кто жил в этом мире.
Мелодией звучала каждая душа:
- ясные, незамутнённые души звучали чистой нежной флейтой;
- скрипкой звучали души тех, для кого превыше всего было знание;
- диссонансом обрывалась, едва зазвучав, мелодия слабых, мутных душ;
- те, кому должно совершить многое, хорошее или ужасное, - звучали органом;
- фортепиано, лунной сонатой звучали души мечтателей…
Он удивлялся, как же никто другой не слышит этой музыки.
Наверное, потому он и стал музыкантом - чтобы донести до людей ту музыку, что звучала в мире, и чтобы унять свой собственный огонь, что жёг изнутри и унимался, укрощённый лишь музыкой.
Не известность ему была нужна - он просто не мог не играть, не мог без музыки, как не мог не дышать, - это была его жизнь.
Во сне приходила мелодия, пели под руками струны циня и таилась рядом смутная змеистая тень.
Просыпаясь с чувством потери, от которого больно сжималось сердце, - наяву он не мог вспомнить ту, единственную, мелодию.
Порой отражение в зеркале казалось чуждым, будто отражался кто-то другой, и, заглянув зазеркальному чужому двойнику в глаза, он поспешно отводил взгляд.
Чуждо звучало иногда и собственное имя - разве так его зовут?..
Даже сценический псевдоним кажется ближе.
Мнилось во сне, когда снова приходил призрак мелодии, - ещё чуть-чуть - и он вспомнит что-то очень важное, может быть, даже себя самого, но стоило проснуться - и мелодия ускользала, не даваясь, и он, садясь за рояль, снова и снова повторял один и тот же отрывок, силясь вспомнить остальное. Наяву пальцы знали клавиши, не струны древнего циня…
Сияли отражением странного, неземного неба, золотые глаза, змеистый силуэт свивал кольца у ног в терпеливом ожидании; парил в небе, танцуя мелодию, что играл древний цинь.
Мелодия, которую никто никогда не складывал и не играл, преследовала его всю жизнь…
Не давая покоя, тревожила и бередила душу, сыграть полностью её никогда не удавалось, как и не удавалось вспомнить что-то позабытое и важное, потерянное давным-давно…
Порой он думал в сердцах, что лучше бы и не вспоминать.
Хорошее, светлое остаётся пусть не памятью, но теплом в сердце, а забывают, не желая больше помнить, то, что причинило боль.
Нужна ли такая память, что была, верно, отзвуком прошлой жизни?
Мир милосерден к своим детям, не позволяя помнить, кем они были прежде.
Жаль, что забывают и тех, кто был рядом, ведь можно уже никогда не узнать друг друга вновь.
Сияющие расплавленным золотом глаза…
«Магия похожа на музыку. Кто-то всю жизнь слышит её внутри, а кто-то, как ни старайся, не сыграет и простенькой мелодии…»
Отчего-то ему казалось, что он позабыл кого-то важного для себя… хотя едва ли был общительнее, чем сейчас, не сторонясь людей, но и не стремясь сближаться с ними.
Играя, забывшись, он вскидывал голову, ожидая увидеть кого-то рядом, того, кто понимал, кто всегда любил его музыку, - и снова не видел никого, удивляясь своему невольному разочарованию.
И старался не замечать непроходящей горечи в глазах зеркального не-своего двойника, как и не замечать ластящийся к рукам с детских лет огонь - во время пожара у родителей его одного пламя не тронуло, не обожгло, а будто расступилось…
Иногда казалось, что тот огонь так и поселился где-то в груди, заставляя творить, жить музыкой, не позволяя свернуть с пути.
Выходя на сцену, он споткнулся, ощутив неожиданно остро чей-то взгляд.
Смотрели неотрывно, ожидающе, и взгляд этот чувствовался, как нечто материальное.
Странный взгляд… так смотрят на тех, кого знают, и знают давно.
Но ещё более странным было чувство почти-узнавания…
Будто он повстречал кого-то близкого, кого не ждал уже увидеть.
Нет, громадная взметнувшаяся тень в зрительном зале померещилась, должно быть.
Этого не было в программе, но не дававшаяся столько лет мелодия сама пришла к нему, скользнула и улеглась покорно: играй.
Певцы выбирают единственного слушателя и поют для него, музыканты, не видя зал, играют для себя, но он играл для того, чей взгляд единственно ощущал сейчас на себе.
Вместе с мелодией пришла память, заставив задыхаться от внезапной боли.
Сцепив зубы, удалось не закричать, ослеплённому на миг и оглушённому, чуя лишь чей-то тёплый, тревожный взгляд, и за это ощущение удалось уцепиться - кто-то тревожится не за музыканта, именно за тебя, - не потеряв себя в ворохе воспоминаний.
Руки после едва заметной паузы вслепую вновь легли на клавиши, следуя мелодии, звучащей внутри.
Что бы ни было - музыка должна звучать…
Он не слышал сам себя, а люди потом скажут:
- «Он никогда так прежде не играл».
Музыкант должен держать лицо, и он, не видя смутных лиц, улыбался, принимая цветы и восхищение, а огни рампы расплывались перед глазами.
Но одно лицо он увидел неожиданно ясно, и призрачный мир вокруг вновь обрёл чёткие очертания.
Детей редко берут с собой на подобные концерты - разве им интересны, скажем, сонаты для фортепиано? - но мальчишка лет десяти, подойдя вплотную к сцене, смотрел прямо на него.
В недетских серьёзных глазах отразилось на миг, заставив задохнуться от острого чувства узнавания, золото драконьего взгляда, а тень змеисто свилась за спиной.
- Ты красиво играл.
Сказал ребёнок, протягивая цветок и глядя снизу вверх, а он услышал:
- «Я наконец-то нашёл тебя».
- Это старая мелодия.
Ответил он, зная, что его поймут:
- «Когда-то очень давно я пообещал сыграть её для тебя снова».
«Разве чудо не стоило того, друг Лун? Тебе нужен был лишь толчок, повод, единый порыв души и тела - и я дал его тебе. А человеком не хочешь попробовать обернуться?..
Он не обязан любить своё прошлое и не обязан жить им - пусть и живёт в душе по-прежнему огонь, он уже не тот, что из зеркала, что жил прежде, в позабытые времена, что не умел и не желал смиряться с тем, что казалось несправедливым, не умея простить так легко отказавшихся от младшего бога родичей.
Отправленный в изгнание Небесный принц давно уж перестал быть богом, пойдя дорогами людей.
Вещи непостоянны, и он давно учился принимать, что присутствие близких людей рядом, тёплая дружба, влюблённость - всё однажды проходит, и мир, наверное, прав, заставляя своих детей забывать о прошлых и бедах, и дружбе, и любви - иначе недолго и сойти с ума, осознав, сколь многое уже потерял безвозвратно.
Только это воспоминание стоило всех других, причиняющих боль, - светлая печаль о потерянной навеки дружбе, ради которой пошёл против воли небес, против воли старших - освобождая от оков дикого дракона.
Пути разошлись, человеческая память оказалась неверна, а мир - слишком велик.
Драконы и люди слишком отстоят друг от друга - их мирам не пересечься; разве может дракон - воплотиться человеком?..
…Но если верить - однажды вновь зазвучит позабытая мелодия, и ты повстречаешь на одной из дорог того, кого называл другом много веков назад, когда один был драконом, другой же - богом.
Того, кто ради тебя пришёл к людям, нарушив все мировые законы, и жил среди них, никогда не быв человеком.
ЗОВ МОРЯ
Жил в маленьком городке, что у моря, старый моряк.
Не носил он тельняшки, не носил фуражки капитанской, лишь с трубкой не расставался.
Но не спутать было - все, едва лишь старый Росс в городке появился, враз решили, что он моряк, окончательно на землю сошедший.
Море глядело из прищуренных глаз, чувствовалось в каждой морщинке просолёной.
И походка у Росса была - посмотришь, и кажется, будто земля волнами качается.
Шапка вязаная красная ничего испортить не могла - у другого вид был бы забавный да несолидный - после фуражки капитанской, - а Росс не смущался. Отвык, моряки народ нестеснительный.
Да и голова тогда не мёрзла, пробрало за годы северное море холодом до костей, к старости болеть начали, потому и в тепло - всегда в да шапке.
И грел красный цвет после синего, серого да зелёного вокруг - всех оттенков моря холодного.
Сойти на берег Росс сошёл, врачи велели, да усидеть на месте не мог.
Вот и бродил днями по городу, за людьми наблюдал, с ребятишками общался, байки морские им рассказывал.
Дети-то сперва дичились, а потом уж сами, едва завидев, бежали навстречу, по имени наперебой окликали.
Росс и рад-радёшенек - одиноко одному-то было, а семьёй так и не обзавёлся, море и жену, и детей заменило.
Вот и рассказывал были-небылица детворе, трубку старую покусывая.
- О змее морском, что едва корабль на дно не утянул,
- о кракене и сиренах, (*Кракен - легендарное мифическое морское чудовище гигантских размеров, головоногий моллюск, известный по описаниям исландских моряков.)
- о юнге, что в стычке с пиратами погиб, капитана закрыв собой, - оказалось потом, то девица была, письмо в рундуке нашли, единственная из всех не попыталась отобрать красавца-капитана у моря, в котором тот души не чаял, сама море понять захотела. Ну и ближе быть, не без того…
Ребятня слушала, затаив дыхание, себя на месте храбрых моряков, с морскими чудищами да пиратами сражающихся, представляла,
воображала, как корабль, штурвал крепко сжимая, сквозь бурю ведут, командуют уверенно зарифить паруса…
Росс рассказывал без устали - и молодел будто, снова капитаном бравым становился, от зова в крови отвлекался.
На берег его списали, но море - вся его жизнь, просолился насквозь, в жилах - и то, кажется, вода морская солёная вместо крови.
Море от себя так просто не отпускает, зовёт голосами морских сирен, шумом волн, криками чаек да скрипом такелажа кораблей в порту.
И уши не заткнёшь, как Одиссей от сирен спасался, это глубже.
Что ни делай - зов неумолчно слышишь.
Но вечер наступал, детей забирали по домам, и Росс, оставшись один, чуть горбился устало, разом возраст и болезни вспоминая, снова стариком становился, грудь растирал украдкой.
Все в городе привыкли видеть старика в неизменном свитере вишёво-белом с оленями да в шапке вязаной с помпоном, узнавали издалека, здоровались уважительно.
Старый Росс всякий раз трубку незаженную вынимал, отвечал приветливо, и снова зубами в мундштук вцеплялся.
Привык за годы к трубке, а курить врачи запретили.
И вот почуял однажды старый моряк - час его приходит, в глазах темнеет, накатывает волнами.
Добрёл до берега кое-как, напоследок хоть любовь свою единственную,
море увидеть.
Остановился на кромке влажного песка, позволяя белопламенным волнам окатывать брызгами, прищурился привычно, глядя в бескрайнюю даль.
Вдохнул с наслаждением полной грудью, как не мог сделать уже давно, и сердце, нывшее отпустило.
Над головой с криками носились чайки, порой пикируя вниз, чиркая по воде - и взмывая вверх уже с добычей; пахло солью и водорослями.
Море… живое, дышащее, всегда разное, гневающееся и мирное, не знающее милости и не щадящее слабых.
И расстаться с ним сил не было.
Вся жизнь там прошла.
Зачаровало, отравило, нашептало в уши, и раковины морской не надо, чтоб шум волн слышать всё время, где б ты ни был.
- Возьми!
Сказал Росс шумным волнам.
- Всю жизнь тебе отдал, в жилах вода морская…
- Как я там под землёй без тебя буду?
Плеснули волны, облизали будто ноги ласково.
- Мог бы - камнем на берегу стал, чтоб с тобой хоть так не расставаться.
Снова сказал Росс.
Наклонился с трудом, зачерпнул влажного песка. Подышал трудно.
- Кораблём бы стать хотел, да развалина бы старая из меня получилась, при первой волне ко дну бы пошёл.
Зашумело, заволновалось море - ветер налетел, погнал волны. Крикнула чайка, над головой самой пролетела, едва крылом не задела.
- Или лучше - маяком,
вечно на твои воды бы смотрел,
думал бы обо всём, что за жизнь передумать не успел,
свет по ночам зажигал бы,
других моряков остерегая да путь во мгле и тумане указывая.
О лучшем и мечтать нечего!
Море вздыбилось, окатило, обожгло нежданно высокими волнами, да Росс не чуял уже, на песок медленно опускался, за грудь держась.
Старый моряк не вернулся в город, и больше никто его не встречал. Люди поговорили об этом - и забыли, озабоченные другими делами.
А на берегу появился маяк.
И все жители были уверены, что маяк тут давным-давно.
Белоснежная башня с красной макушкой - точь-в-точь шапка старого Росса.
ФЕНИКС
Ожившее крылатое пламя, песня изначального огня, дивное создание.
Феникс рождён из песен, музыки и стихов, из написанных картин и книг, острые клюв и когти - оружие мастеров, он рождён из пламени творения.
МИР БУДЕТ ЖИТЬ, ПОКА ПОЮТ В НЕМ ПЛАМЕННЫЕ ПТИЦЫ
В душах людских таится огонь, искры первого, изначального пламени, в котором был сотворён мир, у кого-то - едва теплится, у кого-то - пламя золотое бьётся, понуждая - творить, творить, или сожжёт изнутри.
Создавая что-то, вкладывая частички своего огня в творения, люди творят и свой мир, делая его шире и краше.
Под звуки мелодий, под слова песен и строки из-под пера рождаются огненные птенцы, песня искр изначального пламени.
МИР БУДЕТ ЖИТЬ, ПОКА ПОЮТ В НЕМ ПЛАМЕННЫЕ ПТИЦЫ.
Фениксами становятся порой те, у кого в душе - слишком много яростного огня, кто не умеет мириться с собой и миром, кому нет места среди других, - они идут своей тропой, изломанной и каменистой.
Огонь жжёт изнутри, не позволяя остановиться, много бед может принести, но, сгорая, пламенные души возрождаются из пепла огненными птицами, хранящими мир.
МИР БУДЕТ ЖИТЬ, ПОКА ПОЮТ В НЕМ ПЛАМЕННЫЕ ПТИЦЫ
Хранят огонь мира фениксы, поют ему песнь - горит ровно пламя.
Пока люди творят, пока горит золотой огонь творения в их душах - не угаснет пламя мира и будут вечно жить фениксы.
МИР НЕ УМРЕТ, ПОКА ПОЮТ В НЕМ ПЛАМЕННЫЕ ПТИЦЫ
Ты возьми разукрась себе душу,
Просто в радость ты кисть окуни,
А когда разукрасишь, послушай
И с мелодией этой живи…
МЕЛОДИЯ ДУШИ
ДРАКОНЫ ОДИНОЧКИ.
Не уживаются они с себе подобными, тесно двум драконам в одной реке, а в море - царь драконий живёт, не забалуешь.
ДОЛГО ЖИВУТ ДРАКОНЫ…
Две тысячи лет - а всё драконыш.
Ни один дракон не воспримет всерьёз - лишь люди да звери пугаются, Драконыш же к четвёртой тысяче взрослеть только начинает.
ДРАКОНОМ БЫТЬ ОДИНОКО…
Зверь не зверь, могуч, опасен, громаден; мыслят драконы иначе, не с кем дружить.
Боги для людей, звери для богов.
Люди - боятся, боги - не снисходят, а снизойдёт…
ОБИДНО ГОРДОМУ ДРАКОНУ.
Долго век драконий коротать одному, и озоруют, тогда и записывают легенды о злых драконах.
Не злы драконы, мыслят иначе.
Кто объяснит, что другим - зло, даже если и добра желаешь?
НО КАЖДОМУ ДРАКОНУ НУЖЕН ТОТ, КТО БУДЕТ ХРАНИТЬ ЕГО СЕРДЦЕ.
Маленькой змейкой ещё мечтал громадный чёрный змей драконом стать, созданием могучим, которому ветра, облака и воды подвластны.
Желаешь всей сутью, всей душой - исполнится, не забудь только, зачем желал, не сожалей потом.
ДОЛОГ ДРАКОНИЙ ВЕК, ОДИНОКО ДРАКОНОМ БЫТЬ
Услыхав однажды музыки зов, вышел дракон на берег из вод.
Много людей, над ними немало богов, но единственным был этот среди прочих.
НЕ СНИЗОШЁЛ ДО ДРАКОН МЛАДШИЙ БОГ -- С РАВНЫМ БЕСЕДЫ ДОЛГИЕ
ВЕЛ, ДРУГУ ЩЕДРО ТЕПЛО ДАРИЛ.
Немало драконов в мире подлунном, но единственным стал бывший змей для младшего бога.
БЫВАЮТ И БОГИ ОДИНОКИ
ВИДЯТ ДРАКОНЫ СУТЬ.
Пламенной душа друга была., грело, не обжигая, его пламя.
Не жадный огонь, гибель живого, но пламя творенья, что, знают драконы, миры рождает.
Музыку творил друг, пела душа струнами циня под руками, ветер и волны слушали, замирая.
Спешил на берег, слушал дракон, наслушаться не мог, грелся в пламени чистом.
Звучит мелодией каждая душа, но глохнет музыка от горя, от несчастий и слёз. Блуждает тогда в тумане душа, веру теряя, крылья ломает.
Не по своей воле уйдя, старшими наказанный, потерял мелодию свою друг, позабыл своё пламя, заблудился на одной из множества земных дорог, не вернулся обратно.
Только и осталась - мелодия позабытая, дрожит в воздухе неслышно…
ОДИНОЧКИ ДРАКОНЫ, НО ДРУЖАТ -- НАВЕК, ПРИВЯЗЫВАЮТСЯ ДУШОЙ К ЕДИНСТВЕННОМУ СРЕДИ ПРОЧИХ, ХРАНЯЩЕМУ ДРАКОНЬЕ СЕРДЦЕ.
Ждёт терпеливо дракон, верит: вернётся однажды друг, запоёт цинь, встретит его, дракона, ласковая улыбка.
ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ТОТ, КОГО ПОМНЯТ И ЖДУТ.
Хранит забытую мелодию дракон, бережёт дар драгоценный больше своей жемчужины.
Знает: укажет однажды музыка путь, отзовётся в сердце.
Ляжет нужная тропа под ноги, стряхнёт снег заледеневшая душа, развернёт изломанные крылья, вернётся - домой.
ВИДЯТ СУТЬ ДРАКОНЫ. В ЛЮБОМ ОБЛИКЕ УЗНАЕТ ДРУГА…
Помнят мелодию ныне только ветер да дракон, века и века прошли в мире земном. Ждёт по-прежнему дракон, всё прислушивается: не слышно ли лёгких шагов на берегу.
Угаснет надежда - напрасны будут земные блужданья друга.
ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВСЕГДА ТОТ, КОГО ЖДУТ
Смежив тяжёлые веки, засыпает старый дракон, устал, вот полежит немного…
Зазвучит однажды мелодия циня на одной из многих дорог, встретит дракона ласковая улыбка друга, что наконец-то вернулся.
@темы: мелодия души, …прозваньем - дракон
Играй, мелодия души,
Звучи в почти застывшем сердце.
О чувствах больше не пиши,
И так не знаю куда деться.
Куда пропал шальной запал?
Затих иль замер в ожиданьи?
Как будто судный день настал
В смятеньи мыслей и желаний.
Играй, мелодия души,
Как будто в первый раз играешь;
Будь так нежна и не спеши.
О чем ты как всегда мечтаешь?
О мирном небе над простором;
О людях добрых и простых;
О шаге легком, невесомом;
О чувствах светлых и живых!
Играй, как будто все исчезнет,
Как будто разведут мосты.
Как будто все в душе померкнет.
Играй, мелодия души!
Тоненькие ручки опустились беспомощно… Огромные голубые глаза уткнулись в землю… Грустный тонкий голосок ответил «не знаю."Маленькая детская слеза, как бомба, воткнулась в землю.
«Не плачь- ты мой, пойдём ко мне.»
Тоненькие ручки были маленьким хвостиком, огромные голубые глаза, были глазами брошенного щенка, бомбою было моё сочувствие,.
и вся остальная жизнь была нашей- столько доверия и преданности я никогда не испытывал. и столько собачьих облизушек…
я у тебя в долгу, мой маленький щенок, все маленькие одинаковые. любая жизнь заслуживает сострадания, перед Богом- мы все равны!
Они шли по широкому полю… Она собирала алые тюльпаны и, вдыхая их тонкий аромат, мило улыбалась… при этом тихонько напевая недавно услышанную песенку… Ему тюльпаны попадались редко… в-основном, красные маки… они были великолепные… и последнее, что он слышал сквозь волшебный маковый сон… - это её воздушные шаги по струнам нежной душевной мелодии, звонкий смех и тёплый поцелуй на его небритой щеке…