— Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
— Мусечка, вы бы шоколад в мясорубку еще с фольгой засунули! И зачем вам мясорубка, когда есть терка?
— Розалия Моисеевна, вы такая умная, что у вас скоро мозг пойдет носом! И что вы все время смотрите в чужие стороны, когда у вас борщ? Варите свой борщ и я вас не спрашиваю.
— Муся, Розалия Моисеевна права, шоколад надо поломать на кончики, а потом тереть на терке, зачем тебе мясорубка?
— Ну, так я ей и говорю, зачем ей мясорубка, только ваша Муся это не Муся, а какой— то бендюжник, кричит и хамит пожилой женщине.
— Розалия Моисеевна, у вас борщ, идите его солить и не думайте, что вы самая умная, а вокруг мебель!
— Вот видите, она опять, ваша Муся! Приличные родители, надо же…
— Мама я хочу какать!
— Левочка, подожди, я тру шоколад, у меня грязные руки.
— Мама я хочу какать, я сейчас покакаю прямо на половик!
— Муся, идите усадите ребенка в уборную, вы что боитесь измазать шоколадом его дрек? Я только позавчера
выбивала половик!
— Мама я хочу какать! Мама я хочу какать!
— Оу, Муся, иди уже усади Левочку, я потру твой шоколад!
— Семен Иммануилович, вы что опять в уборной? Выходите, тут ребенок хочет!
— А почему вы думаете, что я не хочу? Я только зашел!
— Так вы всегда хочите, а ребенок только иногда. И вы уже со вчерашнего дня там живете и не выключаете за собой свет!
— Мама я хочу какать!
— Семен Иммануилович, если Левочка покакает на половик, вы сами будете его нести в химчистку, выходите из уборной, я вас умоляю!
— Ша! Я уже выхожу! Я так не могу, тут не дают спокойно жить и умереть! Это же невозможно!
— Семен Иммануилович, тут после вас мухи летают мертвыми и не жужжат! Что вы такое кушали, Семен Иммануилович?
— Муся, когда вы будете ходить в уборную фиалками, я вам сразу сообщу, а пока не делайте мне беременной
голову и усадите уже своего Левочку какать!
— Муся, тебе тереть весь шоколад или половину?!
Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой. Муся Шнейдерман и ее мама
Хана Абрамовна готовили шоколадный пирог, Розалия Моисеевна варила свой борщ, а Левочка, сын Муси и внук
Ханы Абрамовны хотел какать. Именно в это обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, сын Розалии
Моисеевны, Йося, вошел в парадной майке белого цвета и в синих тапках на ногах на кухню и сказал:
— Мама, вы как хотите, но я так больше не могу, мама!
— Ай, Йося, не делай мне голову, ты видишь я занята и варю борщ?
— Я так больше не могу, мама, и я хочу сказать, что я женюсь.
— В смысле ты так больше не могу и хочу сказать, что ты женюсь?
— Я, мама, женюсь, я хочу тебе это сказать и так больше не могу.
— В смысле, ты женюсь и хочешь мне сказать и так больше не могу?
— Мама, прекратите повторять моих слов! Я именно это и хочу вам сказать! Мне двадцать шесть лет и я имею право!
Розалия Моисеевна положила ложку на стол, выключила газовую конфорку и тяжело опустилась на табурет.
— То есть ты женишься?
— Да, мама, я женюсь.
— То есть ты вот так вот женишься на женщине?
— Да, мама, я решил. Я женюсь на женщине, потому что на мужчине никто не женится.
— Это еще как сказать— вклинилась в разговор Муся.
— Муся Шнейдерман, если ты не замолчишь свой рот, я сделаю тебе первую группу инвалидности вот этим
борщом и мне не будет жалко полкило говядины, которые там плавают!— парировала Розалия Моисеевна.
— То есть ты, Йося, все решил?
— Да, я все решил, мама, и даже не спорьте.
— То есть ты все решил, Йося, а мама может уже ничего не решать? И кто эта шикса, что ты на ней решил?
— Ну, почему сразу шикса, мама? Она хорошая девушка с работы.
— Хорошие девушки не работают на трикотажной фабрике. Там работают шиксы, а хорошие девушки сидят дома и жду пока на них женится хорошие мальчики из приличных семьи.
— Но мама, она правда очень хорошая, мы ходили с ней в драмтеатр и в горпарк кататься на карусели и кониках!
Ее зовут Танюша Гапоненко, она живет в общежитии, она …
— Ша! Вы слышали? Гапоненко! Ее зовут Гапоненко из общежития! Мы Фельдман, а она Гапоненко! Конечно,
она хорошая, она очень хорошая! Она видит стоит неженатый мальчик из хорошей семьи, воспитанный и одетый в приличную рубашку, так она сразу охмурила и сделал себе личную жизнь!
— Мама, подожди…
— Так мало того, этому шлимазлу больше не нужна мама, которая всю жизнь только и делает, что его любит
как свою жизнь и здоровье, одевает как английского лорда, делает гефелтифиш, который не пробовал
сам Леонид Ильич, так зачем ему любить такую маму, когда у него есть Гапоненко, гойка, которая ходит в драмтеатр и катается на кониках!
— Мама, ну хватит играть театр, ты же не в кино! Я женюсь и все!
— Значит я умру. Иди женись, делай что хочешь, на Гапоненке, на Шмапоненке, хоть на негритоске из колоний,
мне все равно, я умру и у тебя не будет никакой мамы и тебе будет хорошо.
— Мама!— неожиданно твердо произнес Йося — Я женюсь. Все. До свидания.
На свадьбе Розалия Моисеевна не произнесла ни слова. Когда гости начали расходиться, она молча встала,
и поджав губы удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, поэтому так и не увидела, как
молодожены уезжали в общежитие, где решили жить после свадьбы. Несколько раз Йося с женой пытались утрясти конфликт, приходили в гости к Розалии Моисеевне, но она только молчала и не притрагивалась к принесенному торту. Йося очень переживал, удивлялся неприступности мамы, а потом, с горечью констатировал факт того, что она сдавать позиций не собирается и визиты прекратил.
— Муся, вы бы поговорили с Розалией Моисеевной, это же надо устраивать такую трагедию из Гамлета,
Йося так переживает, так переживает, что даже похудел и плохо кушает— говорила Зина Хаскина.
— А что я могу сделать? Это же не женщина, а железный Феликс. Можно подумать у нее не один сын, а целая
футбольная команда «Динамо»…
С Розалией Моисеевной о сыне никто заговаривать не решался, обходя деликатную тему, а сама она при упоминании его имени мрачнела и принималась нарочито громко звенеть тарелками.
Прошел почти год. Был теплый майский вечер. Возле гаражей играли в домино Зелик Абрамович, Боря Лифшиц
и Вася Калюжный. Мальчишки галдели, сидя на пожарной лестнице. Зина Хаскина громко рассказывала что—то
по большому секрету жене доктора Шварца Гите Самуиловне, а сам доктор Шварц читал газету на балконе
и слушал как дудит репетицию Шуберта на трубе за стеной Сема Зильберман. Но вдруг двор словно накрыло ватой. Звуки стихли. Костяшка домино застыла в воздухе, зажатая в ладони Васи Калюжного, мальчишки, как по команде перестали галдеть и замерли, раскрыв рот, Зина Хаскина споткнулась на полуслове, а доктор Шварц прекратил шелестеть своей газетой. Даже труба Семы Зильберманы что— то невнятно продудела и замолчала. Розалия Моисеевна, вешавшая на веревку пододеяльник, удивленно оглянулась и увидела в арке дома своего сына с женой. В руках Йося держал большой сверток, перевязанный голубой лентой. Под гробовое молчание, переминаясь, Йося нерешительно приблизился к маме:
— Вот, мама. Я так больше не могу и хочу сказать. Хоть ты и может этого не хочешь, но это твой внук Миша,
который мой сын. Просто Таня говорит, что ты должна на это посмотреть и познакомиться, потому что вы родственники.
Розалия Моисеевна молча взяла сверток из рук Йоси и заглянула в него.
— Миша?
— Миша. Но если ты не хочешь знакомиться, то он не виноват.
Розалия Моисеевна плакала.
— Мама, прекратите плакать, мама почему вы плачите?
— Идите в квартиру, я напеку оладушки, что вы проглотите язык и все зубы…
— Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
— Танюша, так порубайте мосол, кто же ложит в мясорубку мясо с мослами, я вас умоляю!
— Муся, смотрите в свою сторону, вас забыли спросить!
— Так Муся права, Таня, мясо надо порубать— сказала Розалия Моисеевна и сняла с плиты кастрюлю с компотом.
— Мама, я хочу какать!
— Подожди, Мишенька, у меня руки грязные! Это не ребенок, это цорес майне грейсе!
Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой…
Таксую.
Вообще месть — не очень хорошее явление. Но иногда такое желанное…
Четверг, шестое сентября. Время ближе к полуночи. Заказ из аптеки (судя по всему, работник аптеки едет домой). Цена 105р. Ехать 3 км. Выходит женщина, садится, едем. В конце поездки дает мне купюру в 5к. Говорю:
— Чего же вы сразу не сказали? Разменяли бы по дороге.
— Вы предоставляете услугу, у вас должна быть сдача.
— Можете подсказать, где здесь недалеко разменять можно?
— Без понятия. Или давайте сдачу, или возвращайте пятак, и я пошла домой.
— Ща разменяем, — говорю я.
— Быстрее, я тороплюсь.
Катались минут 15. Нигде не меняют. Еле нашел, чтоб разбили по 1к. Сотки у меня есть. Отдаю 4900, на что дама заявляет, что ей не нужны чужие деньги и она хочет сдачу 4895, а не 4900. Слово за слово — дама в позе. Поехали снова искать павильоны. По всему микрорайону прокатились. 40 минут выполнялся заказ. На следующий день позвонили из офиса, сообщили, что та самая женщина пожаловалась на отсутствие у меня сдачи.
По идее она права. Она потребитель услуг. Имеет право… и все такое. Но по-человечески… Ну предупреди ты в приложении, что у тебя 5к. Ну, не предупредила — по дороге скажи… Я уже не говорю, что она в аптеке работает и там стопудово есть размен. Но это все мой горящий зад… По закону она права. Я обязан озаботиться разменом. Это моя головная боль.
Теперь я просыпаюсь не в 7:50, как раньше, чтобы успеть на работу к 9:00. Я просыпаюсь в 7:00, чтобы успеть к 8:00 в аптеку. Эта женщина работает там 2 через 2. Пятница и суббота у нее были выходные. В воскресное утро мы встретились в той самой аптеке. Я купил аскорбинку за 12 рублей 73 копейки. Рассчитался пятитысячной купюрой и, несмотря на ее возмущения, добился сдачи в 4987 рублей 27 копеек. Сегодня с утра я пришел за такой же аскорбинкой, но уже с тысячей (нету больше пятаков. Яжетаксист). Она с порога мне заявила, что обслуживать меня не будет. Я дозвонился до заведующей, дождался ее, она приехала, мы ей обрисовали ситуацию, и продавщица пошла менять деньги. С нетерпением жду четверга.
Это я к чему: включая режим «яжклиент», не надо забывать о человеческих понятиях.
- Всё, хозяин, принимайте работу. Холодная, горячая, открывается — закрывается, ничего не подтекает.
— Спасибо, отлично.
Я расплатился с сантехником и проводил его до дверей. Он немного помялся и всё же решился спросить:
— Извините, такой вопрос: а старый смеситель вам нужен, или на выброс?
— Так он же течет весь.
— Это ничего, я буксы и гусак заменю, послужит еще, метал в нём хороший. Я ведь не для себя прошу, может знаете, в вашем подъезде живет такая бабушка — Вера Степановна, у неё ещё французский бульдог?
— Да, знаю, видел.
— Ну вот, живет она одна, внуки в другом городе, не помогают совсем, а смеситель у неё вообще развалился, ваш старый для неё был бы за счастье. Не думайте, денег я с неё не возьму, даже от себя иногда отрываю, чтобы ей что-то в квартире поделать.
— Откуда такой альтруизм?
— Что откуда?
— Ну, какой ваш бубновый интерес, если не деньги?
— Да, как вам сказать… Человек она хороший, вот и всё. Могу рассказать как получилось, дело житейское. Полгода назад мы провожали сына в армию. Выпили, конечно, не без этого. Сын, уходя оставил мне свой новенький айфон, чтобы с собой не брать, а я отдал ему свою копеечную «звонилку».
Тут и я конечно сплоховал — после проводов зашел к себе на работу и хорошенько ещё поддал с нашими мужиками.
Короче, поздно ночью просыпаюсь от холода, поднимаю голову, смотрю — я один, на асфальте лежу прямо посреди тротуара, через меня люди перешагивают. И тут я вспомнил, что целый день не выпускал из рук айфон сына. Нету. Пошарил вокруг, тоже нигде нет. На мне спортивные штаны и футболка, так что и карманов нет, искать больше негде. Представляете какой для меня удар? Телефон стоит как две мои зарплаты, да и сын вернётся, спросит.
Пришел я домой, выслушал, конечно, от жены пару ласковых. Разделся, стал снимать носок, а в нем записка, развернул, читаю:
«У меня сил мало, а вы очень тяжелый, извините, но, ни разбудить, ни поднять я вас так и не смогла. Только телефон забрала, а то увидит кто, украдет.
2-й подъезд, 18 кв.
С уважением Вера Степановна»…
Группа сорокалетних девчонок решила собраться и пообедать вместе. Поразмыслив, они выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там много молодых официантов в обтягивающих брюках. …
Через 10 лет, когда им исполнилось 50, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там хорошая еда, большой выбор вин и симпатичные официанты. …
Еще через 10 лет, когда им исполнилось 60, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там тихо, красивый вид на океан и вежливые официанты. …
Через 10 лет, когда им исполнилось 70, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что там есть лифт и можно подняться в обеденный зал в инвалидной коляске, а официанты всегда готовы помочь. …
Через 10 лет, когда им всем исполнилось 80, они опять решили пообедать вместе. Выбрали ресторан «Морской бриз», потому что раньше там еще не бывали…
Легенда была придумана идеально. Павел с любовницей договорились, что в переписке по телефону будут обсуждать как бы вопросы финансов и инвестиций. Свидания они называли «сделкой». Ее грудь — «акциями». То, что ниже — «фирмой», ну и так далее. Что у него называлось «кредитом» — можете сами догадаться. При этом любовнице выдумали имя Марк Крутов. На самом деле ее звали Яна и фамилия была совсем другая. То есть просто у Павла в телефоне был записан якобы один из его уважаемых клиентов, по имени Марк Крутов. С которым он вел деловую переписку. Павел был инвестиционным банкиром, помогал клиентам хорошо вкладывать деньги.
Переписка с лже-Марком выглядела так. Яна писала ему: «Моя фирма ждет самой глубокой инвестиции». Павел отвечал: «Марк, я работаю над этим. Мой кредит тоже давно готов к сделке. Предлагаю обсудить вопрос завтра в 19 часов в переговорной комнате». Это означало, что завтра он приедет к ней домой. Или он писал ей: «Марк, добрый день! Надеюсь на скорый лизинг вашей фирмы». Яна отвечала: «Моя фирма уже горячая от высокого курса нефти, и мои крепкие акции тоже вас ждут. Давайте назначим встречу в субботу в загородном клубе?» Это означало, что он приедет к ней на дачу.
Зачем Павел и Яна все это придумали? Беда в том, что Эльвира, жена Павла, любила заглядывать к нему в телефон и проверять: нет ли переписки с бабами. Он это знал. Раньше его это совсем не беспокоило. Пока в его жизни не появилась Яна. Теперь жену они виртуозно обманывали. Пусть Эльвира шарит по телефону, ну увидит переписку с одним клиентов, какой-то Марк, что-то про лизинг и акции, ничего интересного. Эльвира не отличалась умом. Но давно знала: инвестиционные банкиры работают очень много, порой до ночи, иногда в выходные.
Эльвира — бывшая модель, некогда очень красивая, полногрудая — в 90-х сексуально шагала по подиуму и ночным клубам. Они с Павлом познакомились на деловом ужине, который давал то ли Березовский, то ли Гусинский, да и какая разница. Павел лишь входил в серьезный бизнес, ему было всего 27, но его могучий ум финансиста тогда сразу все оценили. Блондинка Эльвира была в то время подругой то ли бизнесмена, то ли бандита, да и какая разница. Павел увел ее легко и бесстрашно. Он ей сразу понравился: умен, перспективен и уже при деньгах. Бандит только удивился: «Оба-на как!»
Эльвира никогда не работала, она была типичной женой русского банкира: сон до 12 дня, бассейн, потом массаж, педикюр, легкий обед с подружками, шоппинг, спортзал, выход в свет, модная галерея, чмоки-чмоки. Рядом с невзрачным Павлом (синий костюм, усталый взгляд, галстук в полоску) она выглядела эффектно. Короче, спутница жизни. Короче, полная дура.
И Павла это устраивало. У них родилось двое прелестных детей, их отправили учиться в Англию.
Но теперь Эльвире было 45, и хотя она дико старалась, потела в спортзале и стонала на массаже — фигушки. Юность и прелесть невозможно вернуть. Никакой силикон, никакой гений-косметолог не сделает жизнь упругой и яркой, как двадцать лет назад.
И два года назад Павел встретил Яну. Ей всего 24. Остроумна, начитана, стройна. Красный диплом экономического факультета МГУ. Ведет блог о здоровом питании. Работает в «Сколково». Три раза прыгала с парашютом, собиралась четвертый. Стремительная девушка нового времени. Без накладных ресниц и каблуков. Но с тем запахом юности, от которого Павел и сам был готов прыгнуть за ней куда угодно.
Однако и расстаться с Эльвирой он быстро не мог: она бы тут же отсудила половину имущества, его недвижимости и активов. И обсуждал с ушлыми юристами, как решить все эти вопросы. Чтобы оставить Эльвире лишь умеренное содержание и двухкомнатную квартиру. На это умница Яна говорила ему с полуулыбкой, что готова подождать. И тайком стала покупать журналы о свадьбах и платьях невесты. Яна знала: сам банкир, его активы, его дом в Майами никуда от нее не денутся. Никуда. И с удовольствием играла во всю эту конспирацию.
Писала ему после очередной встречи: «Вчерашняя сделка в клубе удалась, моя фирма до сих пор испытывает волатильность…». Павел отвечал: «А я теперь думаю о вашей крепкой марже. Хочется снова провести ее аналитику».
Эльвиру он старался видеть как можно реже. Она его давно раздражала, а уж на фоне Яны просто бесила своей тупостью, своим ботоксом. Он очень радовался, что Эльвира сама придумывала себе какие-то занятия, всякие курсы-лекции-семинары и прочие глупости скучающей и стареющей женщины. Яне он иногда говорил: «Моя Эльвира так глупа, что даже на лекции про маникюр не все поймет».
…Однажды ясным субботним утром он собирался к Яне на дачу. То, что в их переписке называлось «сложная сделка в загородном клубе». Эльвира в этот момент пыхтела на беговой дорожке в дальней комнате. Когда Павел уже выходил, она спросила безразлично: «Опять до вечера?». Он ответил: «Ага. Целую». Эльвира выглянула в прихожую: «Лучше поцелуй своего Марка Крутова. И его упругие акции». Павел переспросил: «Извини, что?» Эльвира усмехнулась: «И охота юному Марку заниматься лизингом с таким старым кредитом?»
Павел уронил айфон на мраморный пол. И сам тут же сел рядом. Эльвира снова побежала по дорожке, хохоча: «Не волнуйся, я уже сама подала на развод. Готовься делить недвижимость и все активы. Ты в полной марже, дорогой!».
Да. Да. Да. Блондинка Эльвира последний год ходила на лекции по экономике и финансам. Ей просто захотелось разобраться, о чем там переписывается умный муж с клиентами. Оказалась невероятно способной ученицей. Она быстро поняла, что Павел и некий Марк несут полную чушь. Расшифровать всю их переписку уже не составляло труда Ну, а выяснить, что никакого бизнесмена Марка Крутова нет среди клиентов банка — это совсем пустяк. Эльвире тоже нравилась эта новая игра — быть накрашенной дурой с ресницами, а на самое деле — агентом, детективом, шпионом.
Но и закончить игру надо было эффектно. Без скандала. А легко, на бегу.
В начальной школе учительница по музыке взяла у меня книжку с детскими песенками и никак ее не отдавала. Я ходила к ней несколько месяцев чуть ли не каждый день, а она говорила, что забыла книжку дома. В итоге учительница все же мне отдала ее, а заодно пожаловалась родителям, какая я дотошная. После этого мама сказала, что если я заберу долг у одной ее знакомой, то могу оставить деньги себе. И все лето я ходила к ней и в результате добилась своего.
Вчера мужика в самолёте стюардессы час успокаивали. Такой классический типок, всё при нём — пузо как на седьмом месяце, рожа красная, чёлка штрих-кодом, сандалики, футболка с волком. Понятно, что отпуск у него начался с утра и он уже в том лучшем мире, где ты красив и остроумен, где всё у тебя получается и ты искренне не понимаешь, почему эти скучные люди вокруг тебя сердятся, вместо того чтобы вместе порадоваться жизни.
И тут мне подумалось, что часто ведь так бывает, летишь себе спокойно в самолёте и вдруг стюардесса по радио:
— Уважаемые пассажиры, если среди вас есть профессиональный врач или хотя бы медработник, просьба обратиться к бортпроводнице, одному из пассажиров внезапно стало плохо.
И обычно кто-нибудь поднимается, идёт к этому больному, что-то даёт ему со срочно принесённой аптечки, и делает ему какой-то там массаж. Человек потихоньку отходит и доктора все благодарят, и даже иногда ему хлопают…
Но почему же никогда не объявят, к примеру, вот так:
— Уважаемые пассажиры, может среди вас есть спортсмен действующий или даже бывший, лучше боксёр или рукопашник, просьба обратиться к бортпроводнице, одному из пассажиров внезапно стало хорошо.
И тогда все начали бы друг на дружку оглядываться, а ты медленно так поднимаешься со своего места. Смущаешься, конечно, но помочь-то надо человеку.
Стюардессы тебя к нему подводит, он стоит, шатается, блажит себе чего-то, и двое его уже за руки поддерживают.
А ты чего, всё ж знакомо — тяжесть на правую, ручки поднял, левой чуть обозначил и бам ему с правой прямой в бороду. Он замолкает, а ты вдогонку ему ещё двоечку для контроля — бабам как со стойки!
Ну, обмяк он, сердяга, усаживают его, а ты идёшь обратно на своё место. Люди со всех сторон с уважением смотрят, а самая красивая стюардесса подходит такая к твоему креслу и говорит:
— Спасибо, — говорит, — вам, мужчина, огромное, боялись уже, что на вынужденную из-за этого чмудака идти придётся.
— Да, ерунда, — скромно так отвечаешь, — обращайтесь…
Бабушка моей знакомой выходит замуж. Вся ее семья в ахуе.
Красотке через полтора месяца 69. Последние лет 10 она, по закону постсоветского существования, откладывала деньги на похороны. Выделила в доме крохотную каморку и складывала в нее все, что потребуется на собственные аривидерчи: деньги, ткань, дерматиновые туфли и блузы из хлопка в трех цветах (непонятно какого оттенка будет гроб, образ должен соответствовать). Семья хихикала и немножко злилась: «Ну куда тебе, бабушка, умирать? Успокойся и живи уже в свое удовольствие». Старушка соглашалась, но уверено продолжала списывать себя со счетов. «На День рождения ничего не дарите. Мне уже ничего не нужно. У меня уже все было».
И вот — среди бытовых проблем из консервирования клубничного варенья и сопоставления гробового дуба с гробовой сосной — с соседней черешни ебнулся дед. Дед — Виктор Павлович. Приехал погостить к сестре — соседке нашей героини, — полез собирать ягоды и, оступившись, прилег на бабушкин участок. Йод, флирт в свежепосаженой моркови, сходство на фоне вдовства, сближение на почве остеохондроза — слова за слово и «Виктор Павлик» переезжает в Киев, к бабушке. Вместе с ним дом обогащается дополнительным котом, странным пыльным карбюратором и парой пиджаков с дырявыми лацканами. Все довольны. Бабушка цветет, бурьян вырван, семья радуется закрытию погребальной темы, «Виктор Павлик» сближен с родней. Все чики-пики.
И тут бабушка оглашает, что выходит замуж. «Все смешалось в доме Облонских». Все молчали. Кроме сына бабули — отца моей знакомой:
— Какого хера, ма?! Замуж?! В твоем возрасте?
— А что?
— Тебе 69! Ты хотела кончаться на днях!
— Передумала.
— Ладно… Но… За «Виктора Павлика»?! За него?
— Он Виктор Павлович.
— А папа? Про папу ты подумала?
— Он давно помер.
— А уважение?! Уважение, мама! Хотя бы, из уважения к нему…
— Тоже помереть?
И вот, на глазах у охуевших родственничков, два пенса, удивительным образом разогнувшись в спине, готовятся к торжеству. Забронировали столик к кафешке. Планируют меню и музыку. Просят сделать меньше жареного, но колбасы нарезать с горкой. Курицу и пироги договорились принести сами. Твердое натереть, дорогое заменить, алкогольное разбавить. Гостей сколько? Двадцать. Фата? Та вы, что, какая фата, в моем-то возрасте. Тамада? Берем. Торт? Два! Два торта! Деньги откуда на такие танцы? Так на похороны же копили!
Дата намечена на сентябрь. Сразу после картошки.
Знакомая говорит, что ба просто светится. Впервые в ней столько жажды к жизни. Столько наслаждения от простых вещей: новостей про Путина, воздуха, абрикос и куриного помета. Она даже шутить стала. Говорит, если таки не доживет до мероприятия, то хоронить ее в свадебном платье не нужно: «Стыдно перед людьми, но невеста уже не девственница. Хи-хи». То еще «хи-хи».
— Что тебе на свадьбу подарить, ба? — спросила ее знакомая.
— Да ничего не дари.
— Тебе уже ничего не нужно?
— У меня уже все есть.
И улыбается ей золотыми зубами.
Невеста.
— Она очень некрасиво жрет арбуз! — говорит мой друг. — Я ее брошу.
— Из-за арбуза?!
— Из-за арбуза. Понимаешь, я, когда вижу, что она меня тащит во фруктовый ряд в супермаркете, сразу весь испариной покрываюсь. Чувствую трагичное. Говорю: «Ты, котик мой, винограду захотела, да?». Она мне: «Нет, зайчик, не винограду». Я говорю: «Может голубики, душа моя?» А она: «Нет, драгоценный, не голубики», — и тянет меня нежно за рукав, словно в спальню. «А что? Яблочки? Персики? Сливы? Дыньку хотя бы?» А она: «Нет, любимый! Я хочу арбузик!» И катит, сука, двенадцатикилограммовый на весы. Раком станет и двумя руками толкает ягодку размером с мое горе. А когда устает, ногой его так нежно подпихивает, будто прощупывает живой он или помер. Потом на кассу, в машину, на кухню. Я ей говорю: «Давай, родная, я тебе арбузик почищу. Кубиками нарежу, м? Красиво все сделаю, как в ресторане» А она мне: «Не нужно, сладкий, не утруждайся, я сама». И знаешь, что делает? Хуяк его ножом посередине на две половинки и все. Вся сервировка! Берет ложку, садится на диван полулежа, кладет на пузо пиздюка этого алого и давай наяривать! Минут семь ложкой и ртом работает, потом начинает постанывать. «Я, — говорит, — бусеночек, умираю. Дышать не могу, вызывай скорую». И косточки по бороде спускает. «Так может, солнышко мое на голову ударенное, — отвечаю, — стоит арбузик больше не есть? Перестать откушивать шикарной жизни? Отодвинуть?». И это ее будто подстегивает, представляешь? Глаза загораются, спина вытягивается, мускулы руки у ложки твердеют. «Не отдам!», и снова давай его жрать. Щеки розовым отливают, по локтем течет, волосы, периодически окунаясь в этот тазик с жижей, блестят, как у морского льва. Неописушка, какой пиздец. Еще через 10 минут стоны усиливаются: «Я, — говорит, — бельчонок, кажется, сдыхаю. Пузу — жопа, жопе — вафли. Рожаю я. Посмотри на живот, он сейчас даст трещину, нашим первенцем станет ягодный мякиш. Назовем его Ашот? В честь продавца. Спаси меня». «Так может, гаденькая моя девочка, — отвечаю, — просто, блядь, перестанешь есть это?! Ведь необязательно же за один заход 6 килограммов в себя упокоить. Можно же чуть-чуть! Грамм двести! По-человечески! Ну я тебя прошу…» Не успеваю я договорить, как у нее глаза кровью наливаются (а может это уже арбузный сок к мозгу подошел?). Она расстегивает ширинку, бежит в туалет, возвращается в комнату и говорит: «Все, малыш! Все хорошо. Не беспокойся. Я спаслась!» И идет на кухню за второй половинкой.
— Перетерпи до октября, — говорю я. — Там сезон закончиться, глядишь, она и про тебя вспомнит.
— Нет в этой женщине бога, — отвечает мой друг. — Когда закончится арбуз, начнется айва, хурма и апельсины, еще какая-нибудь шляпа! Можно я лучше сейчас ее брошу?
Можно.
Потому что это у него не по-настоящему. Ведь в любимой женщине нравится все. Даже присохшая к сосочку арбузная косточка.
Тёмным осенним промозглым вечером я поняла, что в моём животе поселился СЫН. То, что это — СЫН, а не, к примеру, глист — я поняла сразу. И очень ответственно стала его взращивать.
Я кормила СЫНА витаминами «Прегнавит», пичкала кальцием, и мужественно глотала рыбий жир.
СЫН не ценил моих усилий, и через пять месяцев вспучил мой живот до размеров пляжного мяча. И ещё он всё время шевелился и икал.
Я торжественно носила в руках живот с СЫНОМ, и принимала поздравления и мандарины. Которые ела с кожурой, и с жеманной улыбкой.
Мы с СЫНОМ слушали по вечерам Вивальди, и трагично, в такт, икали под «Времена года»…
Через шесть месяцев я поймала себя на том, что облизываю булыжник с водорослями, который извлекла из аквариума. Я этого не хотела. Я выполняла приказы СЫНА.
Через семь месяцев я стала килограммами есть сырую картошку. СЫН надо мной глумился.
Через восемь месяцев я влезала только в бабушкин халат, и в клетчатый комбинезон, который делал меня похожей на жену Карлсона. СЫН вырос, и не оставил мне выбора.
Через девять месяцев я перестала видеть собственные ноги, время суток определяла по интенсивности икоты СЫНА, ела водоросли, сырую картошку, мандарины с кожурой, активированный уголь, суxyю глину, предназначенную для масок от прыщей, хозяйственной мыло, сырую гречку, сигаретные фильтры и кожуру от бананов.
Я не стригла волосы, потому что баба Рая с первого этажа каркнула, что своими стрижками я укорачиваю СЫНУ жизнь.
Я не поднимала руки над головой, чтоб СЫН не обмотался пуповиной.
Я никому не давала пить из своей чашки.
Я старательно запихивала в себя свечи с папаверином, чтобы СЫН не родился раньше времени. Причём, запихивала их не туда, куда надо. Подумаешь, ошиблась на пару сантиметров…
Я купила СЫНУ коляску, кроватку, 22 упаковки памперсов, ванночку, подставку в ванночку, зелёнку, вату, стерильные салфетки, 16 бутылочек, 20 сосок, 20 пеленок, 5 одеял, 2 матраса, манеж, велосипед, 15 чепчиков, 12 костюмов, 5 полотенец, 20 ползунков разных размеров, распашонки в неисчислимом количестве, шампунь, масло для попы, газоотводную трубочку, отсасыватель соплей, клизму, 2 грелки, зубную щётку, музыкальную карусель, 2 мешка погремушек и жёлтый горшок.
Я возила горшок в коляске по квартире, стирала и гладила с двух сторон все 20 пелёнок, 20 костюмов и далее по списку, а моя мама втихаря звонила психиатру.
СЫН должен был родиться в период с 12 июля до 3 августа.
Двенадцатого июля я собрала 2 пакета вещей. В первом лежали: тапочки, гель для душа, шампунь, зубная щётка, бумага, ручка, салфетки, расчёска, носки, резинка для волос и жетоны для телефона-автомата.
Во втором пакете были 2 пелёнки, памперс на 3 кг., распашонка, голубой чепчик, голубой «конверт» с заячьими ушами, кружевной уголок, и соска-слоник.
Тринадцатого июля я перетащила пакеты к себе в комнату, и поставила возле кровати.
Четырнадцатого июля я купила прогулочную коляску, и переложила в неё жёлтый горшок.
Пятнадцатого июля от меня сбежал в другую комнату муж.
Шестнадцатого июля я сожрала ударную дозу рыбьего жира, и плотно оккупировала туалет ещё на два дня.
Девятнадцатого июля мне с утра захотелось плакать. Я ушла в гостиную, села в кресло под торшером, достала из кармана своего необъятного халата «Тетрис», и начала строить пирамиду, тоненько при этом всхлипывая.
Через час меня нашёл мой папа. Он посмотрел на меня, о чём-то подумал, подёргал себя за бороду, и тихо вышел.
А ещё через час за мной приехала Скорая помощь.
Я вцепилась руками в мужа, и заревела в голос.
Муж посинел, и сел мимо стула.
СЫН принял решение родиться.
Меня привезли в роддом, взвесили, пощупали, заглянули внутрь практически через все отверстия в моём организме, и сказали, что СЫН родится к полуночи.
На часах было семь часов вечера. В лифте, поднимающем меня в родблок, я заревела. Старушка-нянечка, которая меня сопровождала, торжественно пообещала не спать до полуночи, и лично отвезти меня и СЫНА в палату.
Я успокоилась.
В палате меня уложили на жёсткую кушетку, и оставили одну.
Стало скучно. СЫН внутри меня молчал, и никак не намекал на то, что он хочет родиться. Стрелки больничных часов показывали восемь вечера.
Пришли врачи. Долго читали мою карту. Щупали мой живот. Разговаривали:
— Схватки?
— Слабые.
— Воды отошли?
— Нет ещё.
— Стимуляция?
— Подождём. Сама должна.
— Шейка?
— На пять сантиметров.
— А почему не рожаем?!
И все посмотрели на меня.
Я икнула, и мне стало стыдно. Да, я приехала сюда рожать. Но я понятия не имею, почему я не рожаю! И не смотрите на меня так!
Икнула ещё раз, и тут почувствовала, как подо мной растекается тёплая лужа.
Испугалась, и заорала:
— Рожаю!!!
Ко мне подошли, пощупали живот, похвалили, и ушли.
Через минуту пришла акушерка, поменяла мне простынь, и села рядом:
— Боишься?
Спрашивает, а сама улыбается. Очень смешно. Из неё вода не течёт…
— Боюсь.
Честно отвечаю. И тут же меня колотить начало, как в ознобе.
— Завтра бегать уж будешь. Колбасой по коридору.
Улыбается.
Я рот открыла, чтоб ответить что-то, и тут дыхание перехватило: по всему позвоночнику прошла волна боли, докатилась до коленей, и пошла на убыль.
СЫН твёрдо решил родиться до полуночи.
…Через три часа я лежала на мокрой от пота кушетке, сквозь багровую пелену боли видела только свои покусанные руки, чьи-то холодные пальцы убирали с моего лица прилипшие волосы, и при каждой новой схватке выгибалась дугой.
Кто-то перевернул меня на бок, и сделал укол.
Стало легче.
В ногах увидела трёх девочек-практиканток, которые без интереса смотрели мне куда-то между ног, и тихонько переговаривались:
— Порвётся…
— Неа.
— Спорим?
— Не буду.
— Голова лезет…
— Надо Елену Анатольевну позвать…
Голова лезет?! Уже?! Где?!
Руки непроизвольно потянулись под живот, но тут же перехвачены на полпути:
— Ты чё? Куда ты руками полезла? Инфекцию занесёшь!
Второе дыхание открылось. На выдохе быстро спрашиваю:
— Волосы какого цвета?
— Тёмные. Плохо видно.
— А глаза? Глаза видно?
Сдавленное хихиканье:
— Угу. Ещё как.
Пришла врач. Тоже посмотрела. На голову и на часы. Потом протянула руку:
— Вставай. Только осторожно, на голову ему не сядь. Боком, боком поднимайся… Вот так… теперь идём… Тихонечко, не упади… Теперь давай лезь на кресло… Ножки вот сюда клади… Вот эти как будто рычаги видишь? Хватайся за них двумя руками, подбородок прижми к груди, и тужься! Давай! Ну, ещё чуть-чуть!
Ничего не вижу уже. Глаза щиплет от пота, волосы в рот лезут. Заколку где-то за кушеткой потеряла. Тужусь так, что позвоночник трещит. Слышу, как трещит.
— Давай, давай ещё сильнее! Стоп! Всё! Не тужься! Кому сказала — не тужься! Голова вышла, теперь тельце само родиться должно. Дыши, дыши глубже, и не тужься, а то порвёшься…
Не тужься. Как будто я могу это контролировать. Но — стараюсь. Дышу как паровоз Черепановых на подъёме.
ХЛЮП!
Такой странный звук… Как будто кусок сырой печёнки на пол уронили.
И — пустота внутри. И дышать можно стало. Зажмурилась, и почувствовала, что мне на живот что-то положили.
Тёплое. Мокрое. Скользкое. И живое. И оно ПОЛЗЁТ!
Открываю глаза… Тяну руки. Накрываю ладонями маленькое, жидкое как у лягушонка, тельце…
СЫН… Это МОЙ СЫН!
Животом чувствую, как стучит ЕГО маленькое сердечко.
Кто-то осторожно убирает мои руки, и просит:
— Ещё потужься разок, девочка… Щас детское место выйдет, мы посмотрим, чтоб всё чисто было, чтоб внутри ничего не осталось, ребёночка помоем, и тебе дадим.
Тужусь. Что-то легко выскальзывает.
Через полминуты слышу детский крик. Поворачиваю голову вправо: надо мной стоит врач. Лица его не вижу — оно за повязкой. Вижу глаза. Морщинки лучиками разбегаются в стороны:
— Ну, смотри, мамочка, кто у нас тут?
Смотрю во все глаза. Улыбка до крови надрывает сухие, потрескавшиеся губы…
Потерянно смотрю на морщинки-лучики, и выдыхаю:
— СЫНУЛЬКА…
Смех в палате.
Мне осторожно кладут на живот СЫНА.
СЫН ползёт к моей груди, и тоненько плачет.
Прижимаю к себе родного человечка, боясь его раздавить.
Слёзы капают на подбородок, и на сыновью макушку. Целую его в головку, и всхлипываю:
— СЫН… Мой СЫН… Мой сыночек, моя кровиночка, моя радость маленькая… Мой. Только мой… Самый красивый, самый любимый… Мой Андрюшка!
Имя выскочило само по себе. Почему вдруг Андрюша? Хотели Никитку…
Но вы посмотрите: какой он Никитка? Он не похож на Никиту!!! Это Андрюшка!
Я ждала тебя, СЫН. Я очень тебя ждала. У тебя есть дом, малыш. Там есть маленькая кроватка, и жёлтый горшок. Есть коляска и игрушки. Там живут твои папа, бабушка, и дедушка. Там тёплое одеяльце и ночник-колобок. Тебе понравиться там, СЫН…
На часах — ровно полночь.
Меня на каталке вывозят в коридор, и протягивают телефонную трубку.
Я прижимаю к уху кусок казённой пластмассы, пахнущей лекарствами, облизываю губы, и шёпотом туда сообщаю:
— Папа Вова… У нас уже целых полчаса есть СЫН! Он маленький, красивый, и его зовут Андрюша. Мы ошиблись, папа… Это не Никита. Это Андрюша. Наш СЫН!
Зашёл я за лампочкой в магазин электротоваров.
Внутри народу было немного, человек пять всего, но только двоих из них можно назвать персонажами. Первый персонаж — это дама (с, не по возрасту, прямой спиной), стоящая у кассы. Забегая вперёд, признаюсь, что завидую её друзьям и знакомым, ведь они имеют возможность и удовольствие общаться с таким неординарным человеком. Одета она была неброско и несколько старомодно: тёмное платье до полу, серебряная брошь, маленький ридикюльчик, кружевной платочек в руке и причёска как у барышни из Чеховских рассказов. В театральном фойе, никто бы на такую и внимания не обратил, но в магазине электротоваров, она выглядела как деревянная прялка в Силиконовой долине. Возраст дамы определить было затруднительно, может 61, а может и все 79. Чёрт её знает. В одном я теперь не сомневаюсь, что у неё есть секретный фамильный рецепт, по которому она готовит настойку и принимает её по одной чайной ложечке натощак, каждые двести лет.
Вторым заметным персонажем в магазине был бородатый казак, изучающий витрину с проводами. Казак был одет просто и со вкусом: кроссовки, спортивный костюм, а на голове каракулевая шапка-кубанка. На улице стояла жара под тридцать, поэтому по лицу казака из-под шапки стекали мужественные струйки пота.
Кассирша зачем-то ненадолго отлучилась в подсобку и очередь расползлась по всему магазинчику. У кассы осталась только загадочная дама.
Я подошёл к ней и спросил:
— Сударыня, вы в кассу? Я буду за вами.
Она кивнула и, указывая в сторону казака, ответила:
— Обязана вас предупредить, что за мной занимал в-о-о-н тот господин в зимней шапке.
Все кто были в магазине, разразились диким хохотом, я в том числе.
Казак явно обиделся, он выпятил грудь вперёд и строго сказал:
— Бабуля — это вам не зимняя шапка — это я казак!
Дама сделала вид, что удивилась и ответила:
— Кто бы мог подумать? Казак. Какое милое совпадение, ваше благородие, вы казак, а я баронесса.
— Я казак без всяких совпадений! Понятно?! По шапке не видно что ли?!
— Ну, не сердитесь, голубчик, по шапке, так по шапке, казак, так казак. Но, я старше вас по возрасту и по рангу, так что позволю себе дать вам маленький житейский совет: если вам, вдруг, наскучит быть казаком и вы захотите, чтобы вас стали называть, ну, скажем, ловцом жемчуга, то одной плавательной шапочки будет совершенно недостаточно, придётся всё-таки и за жемчугом понырять.
Мужик в зимней шапке испепелил даму взглядом, внутренне сплюнул и, не дожидаясь кассира, гордо покинул магазин, лязгая невидимыми шпорами на кроссовках…
Недавно помогал своему приятелю переезжать. Он с женой вечно скитается по съемным квартирам, поэтому не имеет никакой мебели и никакой бытовой техники. В общем вынесли мы из квартиры все узлы, коробки, кота и погрузили их в машину. Собрались отъезжать (в новую квартиру) и тут жена приятеля вспомнила про магнитики на холодильнике. Гена ворча вылез из машины и поплелся в подъезд. Не было его минут пятнадцать, мы даже заскучали, а заодно и про магнитики поговорили — их Гене и его жене надарили друзья и знакомые, побывавшие во всяческих командировках во многих странах мира. Гена вернулся и мы поехали. Перед тем как высыпать магнитики из карманов в сумку жены Гена от нечего делать решил провести ревизию магнитов, короче повспоминать кто какой магнит им подогнал.
— Так, этот из Америки от Сани, этот из Турции от Аньки, … О! Блин! А этот от кого?
Жена:
— Какой?
— Беларусь, Минск, а еще написано АТЛАНТ.
— Покажи
— Вот, на
— Так это же табличка от холодильника!!! Придурка кусок! Ты как её умудрился отломать?
— Отверткой, как раз в кармане была, еще думаю все магниты как магниты, а этот приклеен…
Жила кошка у соседки, долго жила, состарилась. Вот и решила соседка
котенка завести, чтобы без кошки не остаться, когда старая сдохнет.
Очень уж она любила кошечек. Подрос котенок, стал в мужичка
превращаться, а старая-то ожила, кокетничать перед ним начала, в общем,
приставать. Вот практически такая же история и у наших эстрадных
звезд-бабулек, заводят себе молодых котяр для оживляжа, молодость уже не
продлить, но старость можно отодвинуть. Флаг им в руки!
Однажды, я был в гостях у одной семьи. Когда сидели за столом, краем глаза заметил, как хозяйская кошка зашла в комнату, подошла к креслу, прыгнула в него и свернулась калачиком. Хозяин тоже заметил её и позвал: «Машка!» И тут кошка меня очень удивила — она вскинула голову и, вполне человеческим голосом, спросила: «А?»
Все засмеялись и кошка опять уютненько разлеглась в кресле. Меня это очень поразило. Позже я много раз повторял этот номер. И каждый раз кошка Машка отвечала мне очень человеческим голосом.
Когда я только купил дачу в селе, у меня еще не было погреба, и я ставил свои соления в погреб к соседям. Возле погреба у них была привязана огромная собака — Барон. Всегда, когда я приходил к соседям за своими банками, сосед держал за повод собаку, а она очень грозно лаяла на меня. Я выходил из погреба со своими банками и тогда сосед отпускал собаку. Но однажды, когда я пришел снова за своими банками, соседей никого не оказалось дома. Я удивился тому факту, что я ходил по двору, а Барон не гавкал, вилял хвостом и явно мне был рад. Я подошел к нему, потрепал его по загривку, а потом зашел в погреб достал свою банку, попрощался с Бароном и пошел домой. То есть Барон каждый раз при хозяевах устраивал для них концерт-демонстрацию своей преданной службы. А когда нет хозяев, то чего зря лаять? Человек-то знакомый, явно хороший, не вор… Разбирается в людях или просто рационален?