Его поэзию ценили такие разные люди, как Чайковский, Эйнштейн и Геббельс. Но после прихода Гитлера к власти творчество Гейне было в Германии под запретом, его памятники разрушали, книги сжигали.
В последние дни поэта часто навещал Карл Маркс - дальний родственник матери. Гейне импонировали остроумие молодого философа и его способность сочувствовать без нарочитости. Как-то Карл застал довольно унизительный момент: поменявшие постель сиделки переносили Генриха на простыне. Несчастный выдавил со слабой улыбкой: «Видите, старина, женщины по-прежнему носят меня на руках…»
К середине ХIХ века его и впрямь решительно все носили на руках: Гейне признан главным поэтом-романтиком, его чтут за литературный дар, придание немецкому языку доселе невозможной легкости, а политической дискуссии - истинно художественных высот. Каждому слову почтительно внимают, каждую мысль обсуждают, состояние здоровья освещается в прессе. Но все это самого Генриха теперь совершенно не волнует. Тело перестало его слушаться, и главное сейчас - успеть дописать мемуары, времени почти не осталось.
…В самом конце XVIII века бывший гвардейский офицер купец Самсон Гейне приехал в Дюссельдорф из Гамбурга в надежде открыть торговлю английским сукном. Дело шло не слишком успешно, зато повезло со спутницей жизни: его полюбила дочь богатого доктора Пейра ван Гельдерн, которую все называли Бетти. У немцев с достатком считалось хорошим тоном использовать английские имена: когда в конце 1797 года у четы родился первенец Генрих, его стали называть Гарри.
В те времена территория Германии представляла собой лоскутное одеяло из крупных и мелких раздробленных земель, аббатств, независимых княжеств и имперских городов, подчиняющихся мало на что влиявшему императору. Крупнейшей была Пруссия. Но в 1806-м Наполеон, объединив шестнадцать государств в Рейнский союз, ее разгромил, взяв под контроль половину страны. Дюссельдорф оказался «под французами» - но не слишком страдал от оккупации. Местная буржуазия, и в первую очередь еврейская, получила свободы, которых доселе не знала. Иудеев уравняли в правах с протестантами и католиками, поэтому Самсон Гейне не уставал благословлять Бонапарта.
Жили Гейне в маленьком домике, и Бетти уверенно правила семейной лодкой. В отличие от не очень образованного мужа она знала латынь и быстро разглядела в сыне поэтичность и пылкость, излишние на ее взгляд, а посему решительно старалась их искоренить. Отнимала у Гарри романы и запрещала служанкам забивать впечатлительному мальчику голову всякими байками и легендами.
В мечтах Бетти видела сына военным. В общем-то он и сам был не прочь носить форму - особенно после того, как увидел в дворцовом саду Дюссельдорфа Наполеона на белой лошади. Но прежде предстояло окончить лицей на базе местной иезуитской школы. Любящие похулиганить сверстники, охочие до разнообразных проделок и шуток над учителями, не понимали Гарри, постоянно погруженного в свои мысли и рифмы.
Каждое утро мальчик бежал в лицей через Рыночную площадь, останавливаясь у статуи курфюрста Иоганна Вильгельма, под которой торговали пирожками с яблоками. По преданию, скульптору, ваявшему князя, не хватило металла и горожане понесли ему на переплавку свои серебряные ложки. Глядя на массивную фигуру курфюрста, мальчик гадал: много ли ложек надо например на то, чтобы отлить руку или голову, и сколько на них можно купить пирожков. Позже поэт скажет, что те яблочные пирожки - главная страсть его детства, которую через годы заменили любовь, истина, свобода и… раковый суп.
Вопреки запрету матери он читал как одержимый: Гете и Шиллер, биографии Робеспьера, Сен-Жюста, Тиберия Гракха. Ночи проводил у свечки, нахлобучив теплый колпак и кутаясь в отцовскую шубу - комнаты почти не отапливались. Жаль, поделиться прочитанным не мог ни с отцом - тот не понял бы ни слова, ни с приземленной матерью. К счастью, рядом оказался ее брат, журналист Симон ван Гельдерн, добряк и человек неординарный. Чудаковатый дядюшка-холостяк позволял племяннику пользоваться своей огромной библиотекой и уговаривал попробовать силы в сочинительстве.
В его доме на чердаке, называемом Ноевым ковчегом, помимо рухляди и старой колыбельки Бетти хранились глобусы, реторты, ящики с древними каббалистическими трактатами и руководствами по магии. То было наследие дедушки Гарри - Симона по прозвищу Восточник (он путешествовал по экзотическим странам и носил арабские одеяния). Порой мечтательному юнцу всерьез казалось, что в него переселилась душа деда, во всяком случае после посещений волшебного чердака сны он видел совершенно фантастические.
Вторым любимым местом мальчика была кухня. Тайком от матери при любой оказии Гарри бежал послушать невероятные истории подружек поварихи о заколдованных принцах и привидениях, обитающих в заброшенных рейнских замках. Заглядывала туда и нянька Циппель, благодаря которой, вернее ее знакомой - вдове палача по прозвищу Гохенка (между прочим, уверяли, что она колдунья), в жизнь шестнадцатилетнего Гейне вошла первая любовь. Ею стала племянница Гохенки и его ровесница Йозефа.
Зефхен, которую все называли «красной» из-за огненно-рыжих волос, пела Гарри народные песни - с тех пор он полюбил их на всю жизнь. В те дни юноша и начал писать стихи. Довольно жуткие, поскольку вдохновлялся леденящими кровь рассказами подруги. Например о том, как в детстве Зефхен видела у деда ночную сходку палачей. Якобы при свете факелов гости сбросили красные плащи и попарно, с мечами под мышкой, подошли к дереву, вырыли у его корней яму и закопали какой-то белый сверток. Позже, уверяла Йозефа, она узнала, что у палачей есть правило избавляться от орудия казни, которым лишали жизни сто раз, ибо оно обретает душу и способно творить чудеса, только отличается крайней жестокостью и бесконечно требует крови.
У Гарри уже родились младшие сестра и два брата, но первенец оставался любимцем матери. Бетти свято верила, что он непременно выбьется в люди, лишь бы поскорее избавился от глупой привычки витать в облаках. О золотых эполетах речь уже не шла: империя Наполеона рушилась, Пруссия вернула права на Рейнскую область - и Гейне быстро почувствовали на себе последствия искоренения французского духа. Первым шагом властей стало поражение иудеев в правах. Теперь им было запрещено претендовать на должности, требовавшие военной или государственной присяги. Вот когда Бетти пожалела, что в свое время наотрез отказалась от предложения лицейского преподавателя окрестить Гарри и направить по духовной стезе.
Отныне мать видела сына банкиром, брат мужа Соломон весьма преуспел в этом деле. Ее по-прежнему не волновало тяготение Гарри к гуманитарным наукам, и после окончания лицея юношу отдали в торговую школу - постигать основы коммерции и промышленности. Много позже, все-таки став вопреки чаяниям матери поэтом, но парадоксально исполнив ее мечту об успехе, Гейне посвятит Бетти немало нежных и благодарных строк. Он напишет о всегдашней деятельной заботе матери, силе ее любви и о том, как, осознав, что сыну не стать ни военачальником, ни финансовым воротилой, она, преодолев разочарование родительского тщеславия, одарила его своей полной поддержкой. Но до этого было еще далеко. А пока…
Обрадованный тем, что сын взялся за ум, Самсон Гейне не сильно переживал, что торговую школу его мальчик окончил неважно. Впрочем, отправлять его к брату он пока посчитал преждевременным и пристроил к банкиру Риндокопфу во Франкфурт-на-Майне. Увы, вскоре тот вежливо сообщил, что у Генриха нет ни малейшего стремления трудиться. Вместо того чтобы корпеть над цифрами в конторе, он целыми днями болтался по городу. А когда и это надоело, сбежал домой и продолжил писать стихи - тревожные, фантастические, проникнутые кладбищенской романтикой.
Самсон и Бетти не отступили и на сей раз отправили сына в вольный Гамбург - к дядюшке Соломону Гейне. Тот был на редкость удачливым дельцом, рано добившимся богатства и почета, обаятельным и оборотистым. Перед отъездом Гарри написал другу детства душещипательные вирши: «На север влечет меня золотая звезда; прощай, мой брат, вспоминай обо мне ты всегда!» Золотая звезда имела конкретное имя - Амалия. В дочь Соломона девятнадцатилетний Гарри влюбился два года назад, когда дядя с детьми приезжал погостить в Дюссельдорф.
Теперь он аккуратно ходил на работу, чтобы не прогневать Соломона и увидеть часто забегавшую к отцу Молли. Делал выписки из счетов, вел коммерческую переписку - и то и другое, впрочем, довольно небрежно. Как-то дядя подошел к его столу, приподнял конторскую книгу - и на пол упало несколько исписанных листков. Это оказались стихи и записи снов - ни единой цифры, сплошные рифмы и витиеватые словеса. Банкир впал в ярость, обругал беспутного племянника последними словами и пригрозил выгнать взашей. Если б не чувство к Молли, Гарри не остался бы здесь ни минуты. Он ненавидел всех и вся - улицы, прохожих, деньги, цифры. Жаловался в письмах, что Гамбург - торгашеский притон, где много девок, но не муз, и ужасно боялся, что поэтический дар оставил его, напуганный коммерческой прозой.
Скорее всего причина хандры Гейне крылась в неразделенной любви к кузине. Напрасно он беспокоился за свой дар, стихи и песни в ее честь сочинял десятками, всячески пытаясь ей понравиться. Но выстраданные рифмы не вызывали в сердце Амалии ни малейшего отклика, девушка практичная - плоть от плоти своего отца, она ждала достойной партии и только смеялась над чувствами кузена.
Вскоре поэт страдал уже не только душой, но и телом: на нервной почве начались чудовищные мигрени, которые будут преследовать его всю жизнь. В один прекрасный день Гарри, собравшись с духом, признается ей в любви и получит унизительный отказ. «Молли так жестоко и презрительно отозвалась о моих прекрасных песнях, сочиненных только для нее, - с горечью писал он другу Христиану. - Хоть я имею неопровержимейшие, очевиднейшие доказательства ее равнодушия ко мне, все же бедное любящее сердце не хочет сдаваться и твердит: что мне до твоей логики, у меня своя логика! Я снова увидел ее… Тише, тише!.. Не дыши так сильно, я построил прелестный карточный домик, стою на самой верхушке его и держу ее в объятиях». Все, что ему оставалось, - стихи.
Кто влюбился без надежды,
Расточителен, как бог.
Кто влюбиться может снова
Без надежды - тот дурак.
Это я влюбился снова
Без надежды, без ответа.
Насмешил я солнце, звезды,
Сам смеюсь - и умираю.
Гарри даже решился опубликовать их, причем в заботе о добром купеческом имени дяди выбрал неуклюжий псевдоним Си Фрейдгольд Ризейгарф - анаграмму из имени, фамилии и названия родного города. Публикация прошла незамеченной. Разочарованный Гейне ударился во все тяжкие. Впоследствии он признавался: «Жизнь моя была безумна, беспутна, цинична, отвратительна».
Соломон, не терявший надежды заставить племянника взяться за ум, придумал ему самостоятельное дело, предложив возглавить филиал отцовской фирмы по продаже английской мануфактуры. Предприятие назвали «Гарри Гейне и Ко». Увы, тот не выказал ни малейшего энтузиазма. Всю работу свалил на приказчиков, а сам целыми днями шлялся по паркам и кафе. Через год фирма обанкротилась, и Гарри покинул Гамбург. Уезжал он с тяжелым чувством: в 1819 году в городе случился еврейский погром. Его соотечественников обвинили в подорожании хлеба. Власти подавили беспорядки лишь угрозой расстрелов.
В голове неугомонного дяди родилась новая идея, связанная с устройством дальнейшей судьбы племянника. Коли тот бойко складывает слова, пусть станет юристом и делает это на благо общества, за хорошие гонорары. Банкир пообещал выделять четыреста талеров в год на его обучение в Рейнском университете, и Гейне отправился в Бонн. Провожал его бухгалтер Соломона Арон Гирш. По пути он прочел беспутному юнцу мораль, сетуя, как легкомысленно было упустить шанс сделать карьеру у дяди. Гейне похлопал его по плечу: «Вы еще услышите обо мне, дорогой Гирш».
Крючкотворство интересовало Гарри не более основ коммерции, а потому учился он спустя рукава. Невысокого близорукого юношу в чрезмерно длинном сюртуке, выглядевшего крайне нелепо, товарищи считали чванливым занудой и прозвали «очкастой лисой» - трактирных пирушек с беседами по душам он обычно сторонился. Пожалуй, именно тогда оформилась поразительная противоречивость натуры Гейне. Всю жизнь ему будут свойственны полярные черты: сегодня он - мятущийся романтик, завтра - саркастичный циник, то затравленный тихоня-скромник, то едкий памфлетист. Эта непредсказуемость обескураживала не только знакомых, но и его самого, и повлекла за собой немало крутых поворотов судьбы.
Зимой 1820 года Гейне перебрался из Бонна в Гёттинген, чтобы продолжить изучение юриспруденции. Город, знаменитый своим университетом имени Георга-Августа, предстал серым и старчески умным, «доверху набитым адвокатами, диссертациями, танцевальными залами, прачками, жареными голубями, орденами, чубуками, надворными советниками». Ему совсем здесь не нравилось. Студенты - слишком надоедливы, профессора - чересчур педантичны, и старогерманский эпос не в чести.
Гейне предпринял очередную попытку опубликовать свои стихи у известного издателя Брокгауза, но тот не заинтересовался. Раздраженный отказом, Гарри за обедом в харчевне «Английский двор» из-за какой-то ерунды сцепился со студентом Вильгельмом Вибелем и вызвал его на дуэль. Секундантов нашли тут же, но поединок не состоялся: проведавший о ссоре проректор посадил обоих под домашний арест. Замять дело не удалось, вмешался куратор, и Гейне на полгода исключили.
Из Гёттингена он подался в Берлин. В столичном университете увлекся языкознанием, греческими классиками и «Песнью о Нибелунгах». Гарри поздно ложился - и так же поздно вставал. Обедал в трактире, пил кофе с безе, затем шел на занятия. А после очередной лекции Гегеля, ставшего его кумиром, - в какой-нибудь из многочисленных кружков-салонов, где говорили о музыке, литературе и театре.
С особым удовольствием Гейне посещал особняк дипломата, театрального критика и великого сплетника Варнгагена фон Энзе. В салон его жены Рахель - дамы, обладавшей редким интеллектом, остроумием и вкусом, Гарри попал благодаря рекомендательному письму и поначалу внимания к себе не привлек. Но как-то решился прочесть пару своих стихов - и его впервые оценили по достоинству. Рахель стала одной из самых горячих поклонниц и покровительницей молодого поэта. Гейне носил галстук с надписью «Я принадлежу госпоже Варнгаген» и утверждал, что она знает и понимает его лучше всех. О нет, между ними не возникло романа, Гарри увлекся родственницей супруги дипломата Фридерикой Роберт, посвящая ей стихи и прозу. Привечала его и баронесса фон Гогенгаузен, в салоне которой Гейне объявили немецким преемником и наследником Байрона. Причем в этом убеждении так утвердились, что Генриху всерьез пришлось отрицать свое родство с английским лордом.
Помимо светских салонов по вечерам он часто заглядывал в погребки на Шарлоттенштрассе, где атмосфера была простой и демократичной, а вино и пиво лились рекой, из-за чего обычно умеренно употреблявший алкоголь Гейне несколько раз крепко напивался. Однажды выйдя совершенно пьяным из таверны, поэт «увидел», как стоящие вдоль улицы дома протягивают друг другу руки и вот-вот пустятся в пляс. Боясь быть раздавленным, он шел строго по середине дороги. Кажется, именно в тот вечер Гарри узнал, что дядюшкина дочь Амалия вышла замуж за богатого коммерсанта Джона Фридлендера…
Это случилось в августе 1821 года, а в декабре Гейне напечатал первую книжку лирики, не снискавшей, впрочем, особенного успеха. Лишь через несколько лет он осуществил более удачную попытку - к редактору Губицу пришел наобум со словами: «Я вам совершенно неизвестен, но надеюсь стать таковым с вашей помощью». В качестве гонорара поэт получил сорок экземпляров, которые раздарил друзьям. Один, снабдив проникновенным письмом, отправил своему кумиру Гете. Иоганн Вольфганг, впрочем, не прочел ни письма, ни сборника - его без конца донимали просьбами об отзывах молодые рифмоплеты.
Гейне начали печатать - и с каждым годом известность поэта крепла. Вот только семья оставалась все так же равнодушна к его успехам. Мать читала опусы сына и лишь пожимала плечами, а дядя считал, что если бы парень хоть чему-то научился, ему не пришлось бы заниматься таким незавидным трудом, как писательство. Впрочем, банкиру польстило, что Гарри посвятил ему свою вторую книгу - в знак благодарности и уважения.
Свою лепту внес и Губиц. Издатель нанес Соломону визит и битый час втолковывал, что его племянник - необычайный талант и к нему нельзя относиться как к обычному человеку. Выслушав красноречивого гостя, дядя со вздохом сказал помощнику: «Этот господин утверждает, что может пропасть великий гений, что ж, хочу в это верить!» - и назначил молодому дарованию ежегодную стипендию в пятьсот талеров. После того как Самсон разорился, брат-банкир практически содержал его семью.
Но роль бедного родственника тяготила Гарри, и он всерьез задумался о юриспруденции. Как раз подошел к концу срок изгнания из Гёттингена, и превозмогая вернувшиеся страшные головные боли, он засел за учебники. Но это не мешало переживать маленькие любовные драмы и порой выступать секундантом в студенческих дуэлях.
Наконец Гейне получил степень доктора права, предусмотрительно перейдя в протестантство: иудею диплом не выдали бы. В Гамбурге он несколько лет пытался заниматься адвокатурой, к которой не имел ни малейшей склонности. И вдруг удача: местный издатель взялся выпустить его «Путевые картины» - сборник прозы. В 1827 году Гейне пригласили в Мюнхен редактировать новый журнал «Политические летописи». Перед отъездом он встретился с Амалией, которую не видел одиннадцать лет, и нашел кузину, разбившую ему когда-то сердце, невыносимо скучной. Позже Гарри скажет, что с этой минуты мир стал пахнуть для него засохшими фиалками.
В Мюнхене наконец появилась интересная работа, среди приятелей - видные политики, художники, литераторы, в том числе русский поэт и дипломат Федор Тютчев. Влиятельные друзья обещают познакомить короля с сочинениями Гарри, и кажется, ему скоро дадут университетскую кафедру… Увы, судьба недолго оставалась благосклонной к Гейне: журнал закрылся, назначение не состоялось. Вскоре тяжело заболел отец, поэт поспешил на родину, но в живых его уже не застал.
Все это время, несмотря на сильные головные боли, ухудшающееся зрение и слабость в руках - симптомы терзающего Гарри непонятного недуга, он не переставал писать и публиковаться. Гейне стал известен как блестящий полемист. Находясь под постоянным огнем критиков-антисемитов и цензуры, он высказывался о равенстве полов, критиковал институты монархии и религии. В какой-то момент вольнодумство поэта сочли по-настоящему опасным, и в мае 1831 года он перебрался во Францию. В Париже Анри - как здесь величали Генриха - не затерялся: слава первого немецкого поэта и блестящего полемиста летела впереди него.
В конце 1834 года на улице он случайно познакомился с девушкой. Ее звали Кресценция-Евгения Мира, но она решила, что имя Матильда, ставшее модным благодаря одной из героинь мадам де Сталь, подходит ей куда больше. Что ж, Гарри не возражал. Деревенская барышня, начитавшись любовных романов, переехала к тетке, надеясь обрести счастье в столице, и помогала ей торговать в обувной лавке. Гейне она показалась серьезной - не чета легкомысленным модисточкам. Довольно долго Матильда удерживала кавалера на расстоянии, важно заявляя, что «не из таких» и не допустит, чтобы ее обольстили и бросили. Они встречались на танцевальных вечерах, и Гарри не на шутку ревновал подругу.
В простенькую провинциалочку он влюблялся все сильнее с каждым днем. Друзьям вместо привычно длинных писем с рассуждениями коротко докладывал: простите, мол, за молчание и читайте «Песнь песней» царя Соломона - там все, что он может сказать в эти дни. Но порой сила собственного чувства пугала поэта и он мечтал от него освободиться. Летом 1835 года после очередной вспышки ревности Гейне порвал с Матильдой и отправился в поместье княгини Бельджойозо, надеясь утешиться в ее обществе. Блистательной итальянке, безусловно, льстило внимание знаменитого поэта-романтика. Однако тот быстро устал от «милого круга благородных людей», признавшись себе, что страшно соскучился по своей простушке.
Любя ее, Генрих не мог не понимать, что Матильда - девушка крайне недалекая. «У нее чудесное сердце, но слабая голова», - писал он в дневнике. Чтобы образовать свою Галатею, Гейне определил Матильду в закрытый пансион - и вскоре с удовольствием стал отмечать, что та уже лучше него помнит династии египетских фараонов. Однако особого усердия любимая не проявляла, до конца жизни так и не выучила немецкий и не понимала, что пишет муж, не в силах разобраться в его поэтических образах даже в переводе на французский. Она любила наряды, танцы, театр, своих кошку и попугая, чувствительные мелодрамы и водевили, отличалась известным изяществом и грацией - большего Анри и не желал, тем более что так и не перестал ей изменять…
Девушка хоть и заявляла поначалу, что «не такая», все же решилась на связь во грехе. Поговаривали, чтобы заполучить свою простушку, Гейне пришлось в буквальном смысле выкупить ее у тетки за три тысячи франков. Матильда, переступив порог его дома, торжественно заявила Гарри: она отдала ему все, что честная девушка может отдать мужчине, поскольку любит и не оставит никогда, женится он или нет, будет с ней хорошо обращаться или плохо… В 1841 году поэт женился на Кресценции-Евгении.
Гейне называл ее «домашним Везувием» - уживчивым характером Матильда не отличалась. Кроме того, она оказалась крайне непрактичной хозяйкой. Семи тысяч франков (четыре давал дядя Соломон, еще три Гейне зарабатывал публикациями) катастрофически не хватало, и скоро долги превысили двадцать тысяч. Чтобы выбраться из финансовой пропасти, Гарри то бросался в неуклюжие биржевые спекуляции под влиянием знакомства с Ротшильдом, то подписывал кабальные договоры с издателями. Но он не жалел, что связал судьбу с Матильдой, в трудную минуту оказалось, что на верную супругу можно положиться. Жадная до удовольствий, беспечная мотовка, когда муж заболел, она превратилась в самую преданную сиделку.
Коварный недуг все сильнее подтачивал здоровье Гейне. В 1837 году у него почти отнялась левая рука, следом обострилась болезнь глаз, грозившая слепотой.
Тем не менее писать он продолжал - еще более желчно и зло. Памфлеты, публицистику, стихи и поэмы. Ядовитую «Зимнюю сказку» в Пруссии запретили, и во все пограничные города власти направили указ арестовать Гейне, если он там появится. Против поэта ополчилась вся немецкая пресса, обвиняя сочинителя в посягательстве на государственный строй и неуважение к нации.
Затем последовал очередной удар. Умер дядюшка Соломон, завещав племяннику всего восемь тысяч франков и ни словом не обмолвившись о данном когда-то обещании выплачивать ему и Матильде пожизненную пенсию. Сын Соломона Карл, не имея письменного подтверждения воли родителя, от выплат отказался.
Генриха это потрясло, он страшно обиделся на Карла, с которым дружил и за которым ухаживал, когда тот болел холерой. Последовал период отстаивания мифических прав, семейные дрязги выплеснулись на публику, Гарри писал обличительные статьи в газеты, требовал публичной поддержки от друзей, заявлял, что не пойдет ни на какие уступки. Когда же ему обещали вернуть содержание при условии, что в печати более не появится ни одной оскорбительной для кузена строчки, униженно соглашался. В конце концов пришли к компромиссу: Карл получил расписку в родственной лояльности и заверил Гарри, что возобновит выплаты.
Крайне нервное поведение поэта в этой неприглядной истории во многом объяснялось влиянием болезни. Диагностировать ее в то время не удалось - век спустя, вероятно, вердиктом стало бы системное аутоиммунное заболевание, но в середине XIX столетия врачи лишь туманно говорили о какой-то разновидности паралича. Гейне, который чувствовал себя все хуже, страшило будущее: надвигалась беспомощность, тревожила судьба Матильды, и для него имел значение каждый франк. В любом случае семейная ссора, вернее эмоциональные переживания, с ней связанные, надо полагать, дали толчок стремительному развитию недуга, превратившего последние одиннадцать лет жизни поэта в настоящую пытку. Впоследствии друзья говорили, что сотни битв в литературе и политике не причинили Гейне вреда, а единственный удар, нанесенный родней, разбил его наголову.
Ужасные мигрени и нервные расстройства преследовали Гарри в течение всей недолгой жизни. Проблемы то появлялись, то внезапно исчезали, как в начале сороковых - тогда поэт производил впечатление вполне здорового человека, даже появилась надежда. Увы, напрасная. Теперь сорокасемилетний Гейне превратился буквально в скелет. Он почти не видел, тело утратило чувствительность. В отчаянии несчастный обратился к прусскому королю, прося дать возможность приехать в Берлин к знаменитому врачу Диффенбаху. Но перед полицией даже монарх оказался бессилен, и поэту пришел ответ: «Считаю своим долгом просить Вас не вступать на прусскую землю». Гарри слабел на глазах, но не утратил способности подтрунивать над собой: стал, мол, похож на тощего одноглазого Аннибала, имея в виду легендарного карфагенского полководца. Сожалел, что ничего не чувствует, целуя Матильду.
Понимая, что дни его сочтены, Гейне взялся за завещание. Все, включая права на сочинения, оставил жене, «которую несказанно любил и которая освещала мою жизнь столь же прекрасно, как верно». Кузена просил не лишать ее обещанной пенсии, друзьям поручил редакцию полного собрания своих сочинений и распорядился, чтобы его похоронили на кладбище Монмартра - причем в католической, а не протестантской его части, ведь именно там будет лежать Матильда, с которой он не хотел разлучаться. Оставил прощальные письма сестре, братьям и матери, от которой до последнего скрывал болезнь. Простился с родиной и той землей, что приютила его: «Прощай и ты, страна загадок и скорбей, будь светла и счастлива! Прощайте вы, умные добрые французы, которых я так сильно любил. Благодарю за ваше милое гостеприимство». Продолжая шутить над собой, через немецкую газету, публикующую сводки о его здоровье, сообщал публике, что в минуты слишком сильных судорог в спине сомневается, действительно ли человек - двуногий бог. Наедине с собой признавался: «Жизнь для меня навеки потеряна, а я ведь люблю ее так горячо, так страстно!»
Гейне уже совсем не видел, не раз его посещала мысль о самоубийстве, удерживали только переживания о жене. Он продолжал сочинять, диктовал статьи, стихи, спешил закончить мемуары. Радовался визитам друзей - Дюма, Готье и Беранже, подолгу беседовал с Жорж Санд.
Удивительно, но перед смертью он влюбился. Камилла Сельден была поклонницей поэта и приехав в 1855 году из Пруссии в Париж, явилась к тяжелобольному кумиру с весточкой от общего знакомого. Обаятельную, невероятно теплую Камиллу Гейне звал Мушкой. Он писал ей записки, диктовал, делился с Сельден воспоминаниями. Строки одного из последних стихотворений посвящены Мушке:
Дитя мое! В цветке таилась ты,
Твою любовь мне возвратили грезы;
Подобных ласк не ведают цветы,
Таким огнем не могут жечь их слезы!
Мой взор затмила смерти пелена,
Но образ твой был снова предо мною;
Каким восторгом ты была полна,
Сияла вся, озарена луною.
Молчали мы! Но сердце - чуткий слух,
Когда с другим дано ему слиянье;
Бесстыдно слово, сказанное вслух,
И целомудренно любовное молчанье…
«Я теперь примирился со всем миром и перестал роптать на Бога, который посылает мне тебя как прекрасного ангела смерти: я, вне всякого сомнения, скоро умру», - писал поэт. Матильда понимала, что она не вправе отказывать своему мужу в последней радости, и когда Мушка приходила, деликатно покидала дом, чтобы не смущать девушку.
В начале февраля 1856 года самочувствие Гейне резко ухудшилось. Тем не менее он продолжал работу над воспоминаниями и в ответ на увещевания отложить диктовку зло отвечал, что ему нужно всего дня четыре. Шестнадцатого февраля после обеда успел сказать: «Бумагу и карандаш!» - это были последние слова, после которых началась агония. Ночью поэт умер.
Все было исполнено в точном согласии с завещанием. Его похоронили без церковной церемонии и скорбных речей. Позже Матильда - она пережила мужа на двадцать семь лет и скончалась в годовщину его смерти - поставила на могиле скромный памятник с краткой надписью: Heinrich Heine.
Конечно, Баратынский схематичен.
Бесстильность Фета всякому видна.
Блок по-немецки втайне педантичен.
У Анненского в трауре весна.
Цветаевская фанатична муза.
Ахматовой высокопарен слог.
Кузмин манерен. Пастернаку вкуса
Недостает: болтливость - вот порок.
Есть вычурность в строке у Мандельштама.
И Заболоцкий в сердце скуповат.
Какое счастье - даже панорама
Их недостатков, выстроенных в ряд!
Поэты, поскучнев, учились льстить,
А не язвить. - Лишь те, кто посмелее,
Не поступились Волею своею -
И вот Сатира в мире завелась,
И славит Благо, разгребая Грязь.
В действительности, мешать может очень многое. Но прежде, чем следовать хотя бы одному из приведённых здесь советов, хорошенько задумайтесь на тему: какова Ваша цель в творчестве? Чего бы Вам хотелось добиться? Какие результаты получить?
От ответов на эти вопросы будет зависеть, насколько вообще Вы нуждаетесь в чьих-либо рекомендациях. Может быть, Вы совершенно самодостаточны. Знаете что и для чего делаете. Тогда подобные рассуждения способны вызвать у Вас негативные эмоции. А стресс, волнения и тревоги - не лучшее подспорье при чтении.
Итак, если Вы для себя всё уже решили и с самоанализом покончено, то давайте перейдём к тому, что же, как правило, становится камнем преткновения для человека, пишущего стихи?
Начнём, пожалуй, по порядку. Самое главное - желание написать хорошо. Если Вы всё время сосредотачиваете внимание на мысли о необходимости соблюдать ритм и размер, придерживаться некой оригинальной формы, вкладывать неординарный смысл в своё произведение, то в результате ничего путного, скорее всего, не выйдет. Любое творчество, будь то создание компьютерной программы или сочинение поэмы, прежде всего, требует полного погружения в процесс.
Поэтому расслабьтесь, абстрагируйтесь от окружающей действительности. Закройте глаза и представьте себе сюжет будущего стихотворения. Например, Вы хотите написать посвящение любимой девушке. Припомните до мельчайших подробностей её черты, движения, жесты, манеру говорить, одеваться, вести себя. Мысленно поместите свою героиню, допустим, на пляж. В шезлонг под пёстрым зонтиком. Вокруг шумит море, шелестит под ветром золотой песок, синеет небо… И золотисто-рыжие лучи жгучего солнышка рассыпаются сияющими бликами по гладкой загорелой коже. Увидите, что этот красочный мыслеобраз весьма подстегнёт Ваше вдохновение и поможет быстрее найти нужные слова.
Второй по значимости бедой, одолевающей юные дарования, на мой взгляд, является упорное стремление соблюсти все придуманные правила стихосложения. Почему-то считается, что стихотворение, написанное согласно классическим канонам, при любых обстоятельствах будет гармоничным и благозвучным. В связи с этим многие начинают свою карьеру поэта с того, что прилежно изучают учебники по стихосложению или заканчивают литературные институты. Как показывает практика, знание литературных приёмов и безукоснительное следование им - это ещё даже не половина дела.
Не надо старательно высчитывать количество гласных и согласных в строке. Не стоит художественно выстукивать по столу ритм стихотворения. И тем более незачем мучительно припоминать: как называется размер, которым Вы сейчас пользуетесь? Всё это, конечно, неплохо знать для повышения общеобразовательного уровня и пополнения теоретической базы, однако в самом творчестве, идущем из глубины души, подобная наука бессмысленна и бесполезна. Она только сбивает настроение, опускает с заоблачных высот стремительного полёта сказочного Пегаса на грешную и бренную Землю. Придавливает осознанием собственного несовершенства, ограничивает заранее установленными рамками, фактически лишает свободы выбора и права на персональное изобретение.
Выбросьте из головы все наукообразные гипотезы. Освободитесь от гнёта жизненного опыта, подавляющего Ваше воображение своими циничными насмешками над романтическими представлениями о реальности. Целиком и полностью отдайтесь во власть девяти прекрасных древнегреческих муз, которые обязательно придут к Вам и сядут рядышком, чтобы помочь и подсказать, если что-то пойдёт не так. Девиз поэта: «Думаю чувствами и чувствую мыслями».
Ещё одним существенным препятствием на пути к славе и красоте изложения оказывается отсутствие достаточного лексического запаса. Если обратиться к исследованиям социологов в данной области, то мы увидим, что современный человек в возрасте от 16 до 25 лет, главным образом, задействует в своей обыденной речи лишь несколько тысяч слов, тогда как русский язык в сотни тысяч раз богаче. Отсюда и неубедительность в стихотворениях, и неуверенность автора, и шероховатости в стилистике.
Чтобы избежать этой напасти, следует как можно больше времени уделять чтению. Книги - вот неисчерпаемый источник не только новых знаний, но и обогащения повседневной лексики. Кроме того, есть и другой вариант - прибегать к словарям, энциклопедиям и специальным программам, которые называются «Помощник поэта». К примеру, одна из них функционирует на национальном сервере современной поэзии
Помимо этого, отдельного упоминания заслуживает проблема подбора рифм. Часто молодые поэты (да и не они одни) прибегают к широко распространённым клише, стереотипным или устоявшимся выражениям. К ним можно отнести, например, такие пары, как «Любовь-кровь», «Судьбой-тобой», «Города-никогда»
Выход, безусловно, есть и из этого тупика. Он заключается в смелых экспериментах со словами и созвучиями, в использовании непрямых рифм или многозначных слов («Ключ», «Блок», «Лук», «Пол»
Это, разумеется, далеко не единственные причины, по которым у начинающих или уже относительно опытных стихотворцев ничего не получается. К настоящему перечню, пожалуй, необходимо добавить и чрезмерное увлечение экзальтацией или эпатажем, особенно присущие поэтессам, и эмоциональную сдержанность или грубоватую чеканность, в которых чаще замечены мужчины, и ряд иных недостатков, которые, впрочем, вполне могут компенсироваться искренностью, живостью, эффектностью и доступностью, почти физической близостью изложения, вызывающего у читателя невольное отождествление себя с персонажем стихотворения.
Велимир Хлебников - один из самых загадочных поэтов Серебряного века. Споры о его творчестве не утихают и в наше время, но аксиомой остаются два факта: талант и любовь к России, которую он называл божественно звучащим стихом. Поэт прожил всего тридцать семь лет, но сумел, как и мечтал, «приобщить трепет своего сердца ко Вселенной».
Прыжок в будущее
Осенью 1885 года в дружной семье Хлебниковых появился третий ребенок, сын Виктор. Родители мальчика происходили из купеческих семей и были высокообразованными людьми: отец - орнитолог, а мать - историк. Семья очень часто переезжала с места на место, и свою учебу Виктор начал в Казани. Там же он поступил в Университет на физико-математическое отделение.
Когда в 1903 году начались студенческие политические волнения, юноша принял активное участие в демонстрациях, был арестован и вместе с однокурсниками провел в заключении целый месяц. По освобождении Виктор восстановился в Казанском Университете, но перевелся на естественное отделение, где и продолжил свою учебу. К этому времени относятся его первые пробы пера, довольно успешные и быстро ставшие популярными в студенческой среде. Однако пьеса, которую Хлебников пытался опубликовать, отправив ее Максиму Горькому, была раскритикована «буревестником революции» и не увидела света.
Виктор продолжает учебу, занимается исследованиями, принимает участие в экспедициях орнитологов, публикует свои научные статьи, самостоятельно изучает японский язык и увлекается творчеством символистов. Начало войны с Японией оказало огромное влияние на молодого поэта. Именно это тяжелое время, он называет «броском в будущее».
Король времени
Это была эпоха накала политических страстей и революционных событий, и сам дух того времени породил плеяду таких талантов, как Гумилев, Цветаева, Мандельштам, Пастернак и Ахматова. Осенью 1908 года Виктор Хлебников переводится в Санкт-Петербургский университет, чтобы быть ближе к центру поэтического новаторства. Он знакомится с поэтами и писателями, входит в петербургские литературные общества и начинает всерьез заниматься литературой.
Познакомившись с молодыми прогрессивными поэтами того времени и посещая поэтические вечера и литературные капустники, Виктор попадает под влияние символистов. Особенно он сближается с поэтами Ремезовым и Городецким, чей дом стал средоточием зарождающегося поэтического направления.
В это время Хлебников начинает создавать каламбурные рифмы и синтезированные слова. Сначала его «времыши» и «облакини», кажется, приводят читателя в замешательство, но именно этот необычный прием вскоре очаровывает, словно экзотическое кружево, от которого невозможно отвести взгляд.
Заклятие смехом
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
1908−1909
Увлечение русским язычеством и античной мифологией помогло поэту создать сотни загадочных стихотворений, которые буквально взрывают воображение и раздвигают рамки пространства. Не зря Хлебников в это время и взял псевдоним «Велимир», что в переводе с южнославянского означает «большой мир». В этот период творчества друзья называют Велимира Хлебникова «королем времени».
Председатель
Сам же неординарный человек и странный поэт был не согласен с титулом, присвоенным ему коллегами. Он называл себя «председателем Земного Шара». Это было отнюдь не самолюбование и не культ собственной личности. Поэт хотел создать общество подобных «будетлян», кто соединял бы в своем творчестве историю, философию, поэзию и даже математику. А сам же «председатель» продолжал творить, жонглируя стихотворными размерами. Велимир использовал стили верлибра и палиндрома. В 1920 году Хлебниковым была создана уникальная поэма «Разин», написанная в стиле «перевертеня», как сам автор именовал палиндром.
Многие критики того времени называли творчество уникального поэта дурным тоном, насилием над русским языком и конфронтацией с поэтическим миром. Большинство изданий отказывались печатать произведения Хлебникова. Однако, несмотря на это, с 1912 года начинают выходить сборники его стихотворений, которые раскупаются с огромной скоростью. Вскоре имя Велимира Хлебникова, как поэта, начинает звучать с оглушительной силой, а многие считают его даже литературным гением современности.
В эти годы Хлебников создает новый жанр. Его произведение «Зангези"(1922 г.) перевернуло представление о литературе как таковой. Его «сверхповесть» - это органичное сочетание разных, казалось бы, несочетаемых наук; это стиль, который расширяет рамки русской словесности. Хотя сверхповести Хлебникова многие считали заумными, они стали, своего рода, первыми шагами в исследованиях закономерностей, способных изменить жизнь человечества к лучшему.
Послесловие
Вся история России начала двадцатого века так или иначе отразилась в произведениях Велимира Хлебникова. Он, колесивший по всей стране, посетивший Украину и Персию, всегда оказывался в эпицентре событий.
Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетия движется,
Неужели из нашей времен полосы
Не вылетит война, как ненужная ижица?
Там, где род людей себе нажил почечуй,
Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны,
Я вам расскажу, что я из будущего чую
Мои зачеловеческие сны.
Я знаю, что вы - правоверные волки,
пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои,
Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки,
Этой чудесной швеи?
Я затоплю моей силой, мысли потопом
Постройки существующих правительств,
Сказочно выросший Китеж
Открою глупости старой холопам.
И, когда председателей земного шара шайка
Будет брошена страшному голоду зеленою коркой,
Каждого правительства существующего гайка
Будет послушна нашей отвертке.
И, когда девушка с бородой
Бросит обещанный камень,
Вы скажете: «Это то,
Что мы ждали веками».
Часы человечества, тикая,
Стрелкой моей мысли двигайте!
Пусть эти вырастут самоубийством правительств и книгой -
Будет земля бесповеликая!
Предземшарвеликая!
Будь ей песнь повеликою:
Я расскажу, что вселенная - с копотью спичка
На лице счета.
И моя мысль - точно отмычка
Для двери, за ней застрелившийся кто-то…
В октябре 1917 года поэт приезжает в Петроград, а затем наблюдает за революционными событиями в Москве. Избегая мобилизации в деникинскую армию, Велимир Хлебников уезжает в Поволжье, где принимает участие в помощи голодающим. В период расцвета НЭПа он возвращается в Россию, где его жизнь обрывается совершенно нелепо из-за отсутствия медицинской помощи.
…Он так и не успел стать «председателем Земного Шара», но каждая его строчка достойна быть высеченной на камне, как считал Осип Мандельштам. Творчество Велимира Хлебникова - это памятник человеку будущего.
Источник:
На Тобольском Завальном кладбище стоит мраморное надгробие, на котором написана парадоксальная эпитафия: «Пётр Павлович Ершов, автор народной сказки «Конёк-горбунок». Казалось бы, как у «народной» сказки может быть «автор»? Может Пётр Павлович просто записал народный сюжет, как он сам не раз скромно замечал? Или его «Конек» ускакал в народ уже после написания?
На этом вопросы о происхождении знаменитой сказки не исчерпываются, ибо во второй половине 1990-х годов по СМИ разошлась сенсационная гипотеза, которая приписывает авторство «Конька-горбунка» вовсе не Ершову и даже не народу, а совсем другим авторам…
Попридержим удила,
Это присказка была,
Неча бегать без оглядки,
Разберемся по порядку…
Шел 1834 год. Преподаватель кафедры русской словесности Санкт-Петербургского университета Петр Александрович Плетнёв, как обычно, пришел в аудиторию, но вместо лекции неожиданно начал читать неизвестную озорную сказку:
«У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак…»
Когда он закончил, восхищенная аудитория потребовала назвать автора. Тогда-то Плетнев объявил, что читал он на самом деле курсовую работу по народному творчеству, которую написал их коллега - студент. И указал на счастливого и смущенного 18-летнего юношу - Петра Ершова.
Друг Ершова В. Григорьев:
«Он умел возбудить в слушателях охоту пробовать свои силы в разных родах литературных произведений и скоро на кафедре его явились студентские упражнения, о каких не могло быть и мысли, пока кафедра эта занимаема была его предшественником. Явился между прочими и писанный со скуки на скучных лекциях, неподражаемый по весёлости и непринуждённости „Конёк-Горбунок“ Ершова».
Но это было только начало славы студента философско-юридического факультета (надо сказать, не самого прилежного). События развивались стремительно. В том же году Плетнев знакомит со сказкой и ее автором литературные круги столицы, не исключая и самого Пушкина. Автор «Царя Салтана» и «Золотой Рыбки» восторженно встретил появление «Конька-горбунка». «Теперь этот род сочинений мне можно и оставить», - заявил Александр Сергеевич и добавил: «Этот Ершов владеет русским стихом, как своим крепостным мужиком».
М. Знаменский, запись разговора с Ершовым в конце 1863 г.:
«- Вы были знакомы с Пушкиным?
- Да, я бывал у него, если вытащат к нему. Я был страшно обидчив. Мне все казалось, что надо мной он смеется, например: раз я сказал, что предпочитаю свою родину. Он и говорит:
- Да вам и нельзя не любить Сибири, - во-первых, - это ваша родина, во-вторых, - это страна умных людей.
Мне показалось, что он смеется. Потом уж понял, что он о декабристах напоминает».
Издатель А. Смирдин сообщает, что Пушкин не только встретил «Конька-горбунка» с живым одобрением, но и подверг его «тщательному пересмотру», а также написал «первые четыре стиха» к нему. К сожалению, нам неизвестно, в чем собственно заключались правки и советы Александра Сергеевича - не осталось не рукописей, ни заметок. Не все исследователи согласны с тем, что и первое четверостишие -
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, на земле
Жил старик в одном селе…
- принадлежит Пушкину. Сторонники авторства Пушкина, кроме свидетельств Смирдина, приводят «Опись» его бумаг, где среди прочего упоминается и документ «Заглавие и посвящение Конька-Горбунка». Противники этой точки зрения парируют, что а) сам документ не найден; б) «Заглавие и посвящение» - это всё-таки нечто совсем другое, нежели текст стиха.
Впрочем, и без этого влияние сказок Пушкина на «Конька-горбунка» заметно невооруженным глазом. Сказка Ершова написана тем же размером, что и «Царь Салтан» - а именно 4-хстопным хореем (он выбран поэтами не случайно, ибо хорей с его ударением на первом слоге характерен для народной поэзии) и с обилием глаголов. Много отсылок к Пушкину и в самом тексте «Конька-горбунка» - «царь Салтан», «Новый гроб в лесу стоит, / В гробе девица лежит…», «Пушки с крепости палят…».
Забавно и совпадение сюжетов сказки Ершова и «Золотого петушка» Пушкина - в обеих старый царь хочет взять в жены плененную заморскую девицу (у Ершова царю 70, а девице - всего 15 лет) и жестоко за это расплачивается. К тому времени «Петушок» существовал лишь в рукописи, и Ершов о нем знать не мог. Зато Пушкин, увидев перекличку сюжетов, даже внес небольшую правку, перенеся шатер Шамаханской царицы с берега моря (где был шатер и Царь-девицы Ершова) в горы (это подметила А. Ахматова).
Но не только Пушкиным вдохновлялся автор «Конька-горбунка»…
Как известно, родиной Ершова была Сибирь. Он родился 6 марта 1815 года в деревне Безруково Тобольской губернии, но с самого детства его носило вслед за чиновником-отцом по разным сибирским городам. В каждом из них мальчик с жадностью впитывал местные сказки и предания, да и сам был охоч сочинять. «Собрать побольше старух, так вот и сказка» - как-то сказал Ершов. К тому же он заявлял, что в своем «Коньке-горбунке» всего лишь пересказал уже имеющиеся народные сюжеты.
И, действительно, отдельные сюжетные линии произведения Ершова можно найти в таких русских народных сказках, как «Жар-птица и Василиса-царевна», «Сивка-бурка», «Волшебный конь»… Да и не только в русских. Очень похожий сюжет встречается в итальянском сборнике Страпаролы XVI в. под названием «Приятные ночи» (им кстати, вдохновлялся и Пушкин). В сказке о царевиче Ливоретто герою тоже помогает волшебный конь, с помощью которого он исполняет задания султана - похищает принцессу Беллизандру, ищет ее утопленное кольцо, а затем достает живую воду. Беллизандра проводит жестокую презентацию: убивает Ливоретто, а затем оживляет и омолаживает его с помощью живой воды. Поведшегося на этот эксперимент султана никто оживлять, конечно, не стал.
Несмотря на фольклорные заимствования и влияние сказок Пушкина, трудно не увидеть оригинальность и новизну «Конька-горбунка». Стиль Пушкина более ясный и простой, рифмы более точные. Язык же сказки Ершова сознательно приближен к разговорной речи («И поехал в дальний путь… / Дайте, братцы, отдохнуть!») и предваряется шутливыми зачинами и присказками, вроде:
«…Как у наших у ворот
Муха песенку поёт:
«Что дадите мне за вестку?
Бьёт свекровь свою невестку:
Посадила на шесток,
Привязала за шнурок,
Ручки к ножкам притянула,
Ножку правую разула:
«Не ходи ты по зарям!
Не кажися молодцам!»
Это присказка велася,
Вот и сказка началася…»
Кроме того сказка просто насыщена просторечными выражениями. Сегодня это единственное, что затрудняет восприятие довольно складно написанной сказки и требует примечаний. Например: «малахай» (длинная широкая одежда без пояса), «пластью» (пластом, неподвижно), «слов-то не померил» (т.е. не проверил), «Вот бы курево развесть…» (здесь, курево «костер, огонек»), «ендова» (посуда для вина), «спальник» (царский слуга), «шабалки» (шабаш, конец), «жом» (пресс для выжимания растительного масла), «плес» (хвост), «Гости! Лавки отпирайте…» (здесь «гости» значит «купцы» - помните «Садко, богатый гость…»?), «лубки» (картинки, отпечатанные с матрицы на липовой доске, и сопровождаемые подписями - низовой книжный жанр, популярный среди простого люда), «седмица» (неделя), «Доставать тоё Жар-птицу» (т.е. «Доставать ту Жар-птицу»)
Например, кобылица говорит Ивану:
«…Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за черную, слышь, бабку…»
Бабки - это кости суставов копытных животных, испльзуемых в одноименной старинной игре. Бабки надо было сбивать битой - специальной, покрашенной в черный цвет, бабкой, в которую для тяжести заливали свинец.
А вот братья, оправдывая воровство коней, говорят Ивану:
«Дорогой наш брат Иваша,
Что переться - дело наше;
Но возьми же ты в расчет
Некорыстный наш живот…»
«Живот» - это устаревшее слово, обозначающее «жизнь» («Не пощадить живота своего»), а также «имущество, добро, достаток».
Язык сказки Ершова во многом лапидарен и полон грубоватого юмора:
«…Тут, отдав царю поклон,
Ерш пошел, согнувшись, вон.
С царской дворней побранился,
За плотвой поволочился
И салакушкам шести
Нос разбил он на пути».
Народный комизм полностью воплощает герой сказки - Иван-дурак. При этом Иван далеко не идеальный персонаж.
Один из рецензентов сказки в 1843 году напишет: «Младший - дурак, лентяй, который только и делал, что лежал на печи и ел горох и бобы, стал богат и женился на Царь-Девице. Следственно, глупость, тунеядство, праздность - самый верный путь к человеческому счастью. Русская пословица говорит: не родись ни пригож, ни умён, родись счастлив, - а теперь, после сказки г. Ершова, надобно говорить: не родись пригож и умён, а родись глупцом, празднолюбцем и обжорой. Забавно, что узкие головы, помешанные на своей так называемой нравственности, проповедуя добродетель и заботясь о невинности детей, рекомендуют им сказку Ершова, как приятное и назидательное чтение!»
На что Ершов раздраженно заметит:
«…одних бранят за нравоучения, называя их копиями с детских прописей, а меня бранят за то, что нельзя вывести сентенции для детей, которым назначают мою сказку. Подумаешь, куда просты Пушкин и Жуковский, видевшие в „Коньке“ нечто поболее побасёнки для детей».
На самом деле именно естественность образа Ивана (эдакого аналога шута-Петрушки) и вызывала у многих читателей симпатию. Да, он не идеален, да, он с ленцой, да, он разгильдяй, озорник и хитрец. Но при этом он добродушен и незлопамятен, весел и жизнерадостен, лишен алчности (лишь раз польстился на перо Жар-птицы и каковы результаты), когда надо - смел, отчаян и находчив. Он ничего не понимает в чинах и субординации и обращается к царю панибратски:
«Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»
Под стать Ивану и его помощник - Конёк-горбунок. Он тоже третий в семье, и тоже «отклонение от нормы». Однако за внешним уродством кроется волшебная сила и рассудительность, которой так порой не хватает Ивану. Сам образ Конька оригинален и близких аналогов до Ершова не имел (кони, помогающие героям, были, как на подбор, красавцами) - внешний вид его представляет некую помесь коня, осла и верблюда.
«Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами…»
У многих (в том числе и у меня) описание Конька вызывало понятное недоумение - пересчитав аршины и вершки, выходило, что помощник Ивана был ростом чуть более 13 см и с ушами 70 см. Даже для сказки это было уж чересчур диспропорционально. Но и этому нашлось объяснение.
Александр Чудаков «Конек-горбунок»:
«Иногда незнание значения слова или реалии, за ним стоящей, приводит к искажению смысла. …Дело в том, что в старину количество вершков применительно к росту человека или лошади означало сверх: для человека - сколько вершков сверх двух аршин, для коня - сверх одного. Это значит, что герой рассказа Тургенева „Муму“, немой богатырь Герасим, бывший двенадцати вершков, имел рост под два метра (71×2 52,8 194,8 см). Рост Конька-горбунка, таким образом, в холке был равен (71 4,4×2) 79,8 см. Не кавалерийский, конечно, конь, но всё-таки ростом с небольшого ослика или пони, на которого всё же можно сесть верхом».
Вернемся к стилистике сказке и посмотрим, действительно ли она является просто удачной стилизацией под фольклор. Здеь стоит обратить внимание на оценку профессора В. Евсеева, который проницательно назвал «Конька-горбунка» «пародийно-фольклорной» сказкой, где «задает тон романтическая ирония автора». Внимательный читатель легко услышит, как, ведя свое повествование в народном ключе, Ершов со стороны подсмеивается над этой народностью. Особенно явно это видно в описании того, как Иван воспринимает прекрасное со своей крестьянской точки зрения.
Вот он оценивает Царь-девицу:
«…Эта вовсе не красива:
И бледна-то и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то ножонка!
Тьфу ты! Словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму.
…Вот как замуж-то поспеет,
Так небось и потолстеет…»
Обилие света, излучаемого Жар-птицами, Иван меряет «шапками», а самих птиц описывает так:
«Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то - сущий смех!
Чай, таких у куриц нету;
А уж сколько, парень, свету -
Словно батюшкина печь!»
При этом Иван, как нормальный деревенский пацан хочет этих птиц «пугнуть». И посреди этой комичной сцены взлет птиц описан уже с точки автора, как прекрасное зрелище:
«Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щелоком облит».
Ершов также искусно вплетает в одну сюжетную нить и архаичные народные представления о мироздании. Это и место схождения Неба с Землёю, «где крестьянки лен прядут, / Прялки на небо кладут». И небесный терем Месяца Месяцовича, который естественно венчает «православный русский крест». И «Чудо-юдо Рыба-кит», который в старинных поверьях выступал держателем суши.
Пародийность «Конька-горбунка» заметна и в описании подводного царства, где всё так похоже на устройство царской России
«Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Черный рак указ сложил
И печати приложил…»
И, наконец, для сказки характерны емкие и меткие строчки, легко врезающиеся в память читателя:
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?»
…Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
…Но, сказать тебе по дружбе,
Это - службишка, не служба".
«И чтоб никакой урод не обманывал народ»
«Гей! Позвать ко мне Ивана!» -
Царь поспешно закричал
И чуть сам не побежал".
«Два раза перекрестился, -
Бух в котел - и там сварился!»
Недаром Ершов скажет об успехе своей сказки: «Мне удалось попасть в народную жилу. Зазвенела родная, и русское сердце отозвалось».
Остановимся теперь на печатной судьбе сказки «Конёк-горбунок». Стоило только Плетневу ознакомиться со сказкой Ершова, как с его подачи в мае того же 1834 года первая часть была опубликована в журнале «Библиотека для чтения».
Редактор журнала О. Сенковский предварил публикацию очень лестным предисловием, где сообщал о «новом, весьма примечательном даровании… юном сибиряке, который ещё довершает своё образование в здешнем университете» и добавлял, что «читатели сами оценят его достоинства и силу языка, любезную простоту, весёлость и обилие удачных картин, между которыми заранее поименуем одну - описание конного рынка - картину, достойную стоять наряду с лучшими местами русской лёгкой поэзии».
А в сентябре 1834 года «Конёк-горбунок» вышел уже полностью и отдельным изданием. Полностью-то полностью, да не совсем. Цензура изрядно поработала над текстом, и читатель мог только догадываться, что скрывается за многоточиями вымаранных строчек. А скрывались в них все панибратски-непочтительные обращения Ивана к царю, а также такие пассажи царя, как:
«Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив свое веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! Позвать мне дурака!»
(были удалены последние две строчки - С.К.)
По иронии судьбы цензором был университетский учитель Ершова А. Никитенко.
Наряду с похвальными откликами на сказку, были и нелестные. Например, Виссарион Белинский написал следующее:
«Как бы внимательно ни прислушивались вы к эху русских сказок, как бы тщательно ни подделывались под их тон и лад и как бы звучны ни были ваши стихи, подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак. В вашей сказке будут русские слова, но не будет русского духа, и потому, несмотря на мастерскую отделку и звучность стиха, она нагонит одну скуку и зевоту. Вот почему сказки Пушкина, несмотря на всю прелесть стиха, не имели ни малейшего успеха. О сказке г. Ершова - нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса».
Обычно проницательный критик ошибся - русский народ очень быстро признал сказку своей. Друг и биограф Ершова А. Ярославцов писал автору сказки, что сам видел, как канцелярский чиновник переписывал «Конька-горбунка» от руки. Ну, а самым ярким опровержением слов Белинского стало то, что, вышедшая из народной стихии, сказка Ершова умудрилась естественным путем в эту стихию и вернуться. Образы и сюжеты авторской сказки стали сами оказывать влияние на фольклор! Недаром А. Афанасьев включил «Конька-горбунка» в свой знаменитый сборник русских народных (!) сказок!
К сожалению, слава сказки не грела своими лучами самого автора. Умер его отец, начались проблемы со здоровьем из-за влажного питерского климата, и самое главное - Ершов никак не мог найти работу.
Пришлось «юному дарованию» в 1836 году вернуться в сибирский Тобольск и стать преподавателем в гимназии. Планы вернуться в Санкт-Петербург в 1838 году так и не сбылись. Погиб Пушкин, мечтавший издать «Конька-горбунка» «с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров». Никто из столичных знакомых помочь Ершову с трудоустройством не смог (или не захотел). К тому же сам писатель женился на вдове с четырьмя детьми и полностью погряз в провинциальном быту. Однажды в налете «хандры» он даже сжег все свои рукописи и прочие заметки, о чем сам очень жалел (а уж как жалели последующие литературоведы!).
Литературное творчество, расцветшее в петербургский период, тоже пошло на спад. Остался нереализованным смелый замысел 10-томной поэмы «Иван-царевич и серый волк», от которой остались лишь небольшие фрагменты. Другие стихи, рассказы и пьесы особого успеха не имели (разве что Ершов поучаствовал в пьесе «Черепослов» известного проекта «Козьма Прутков»). Так и остался Петр Павлович автором одной книги. Зато какой!
Карьера «Конька-горбунка» продолжалась. В 1840 г. выходит второе, а в 1847 г. - третье издание сказки (последнее даже без договора с автором). Оба издания сохраняли те же цензурные многоточия, что и первое.
В 1851 г. издатель П. Крашенинников хотел очередной раз издать «Конька-горбунка», но цензура внесла столько дополнительных правок, что текст потерял цельность. Цензор пишет следующий отзыв: «По содержанию сказка предназначается для простого народа, и заключается в бытии не естественном, как царя сварили в котле, а царица вышла замуж за Иванушку дурачка… Полагаю такой рассказ не соответственным понятиям и образованиям».
Когда же спустя три года Ершов просит издать сказку - хотя бы и с купюрами - цензор отказывают ему даже в этом в этом, заявляя: «В забавных превращениях, которые делал дурачок с помощью Конька-горбунка, встречаются выражения, имеющие прикосновение к поставленным от правительства властям…».
Как тут не вспомнить слова коварного спальника из самой сказки:
«…Донесу я в думе царской,
Что конюший государской -
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкой держит крест
И постами мясо ест».
В результате в середине 1850-х сказка Ершова оказывается почти забытой. Но вот умирает Николай I, смягчается политический климат, и тот же Никитенко, что был цензором первого издания «Конька», убедил нового министра просвещения А. Норова разрешить печатать сказку Ершова, да еще и без цензурных лакун.
А. Норов:
«Одобрить это сочинение к перепечатанию, как по заслуженной его литературной известности, так и по общему его направлению, которого благонамеренность не нарушается лёгкими, безвредными шутками».
Пользуясь случаем, Ершов сам отредактировал новое издание - добавил кое-какие детали, сделал рифмовку более точной и добавил в текст множество простонародных слов и оборотов. 4-е издание вышло в 1856 году. Последние же правки Ершов внес в 5-е издание 1861 года, текст которого и стал считаться каноническим, наиболее полно выражающим волю автора.
При жизни Ершова «Конек-горбунок» будет переиздан еще два раза (1865, 1868). Самого же автора жизнь не балует. Его жена умирает, он женится второй раз, но через несколько лет умирает и вторая жена. Из 15 детей 11 умерли еще во младенчестве. Единственный карьерный успех - из преподавателя гимназии он становится ее директором - ненамного улучшает материальное благополучие Ершова. Его бывшему ученику и мужу его падчерицы - известному химику Дмитрий Менделеев - удается выхлопотать пенсию и больной 50-летний Ершов уходит с работы, чтобы спустя четыре года почить в том же Тобольске.
Когда в 1869 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о смерти автора «Конька-горбунка», многие удивились: «А мы думали он уже давно мертв».
Стихи Константина Бальмонта, поэта-символиста, могут нравиться или оставлять равнодушными, но никто не может отрицать их необыкновенную музыкальность. Бальмонт словно весь был создан из анахронизма. Поэт с изумительно зелеными глазами и чересчур аристократической внешностью. Именно таким девушки представляют Принца или Короля.
Он царил над толпой. В его поэзии то клекот, то щебет, и русское ухо тревожат непривычные, носовые «н» в рифмах «влюбленный, полусонный, опьяненный».
Я в этот мир пришел,
чтоб видеть солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел,
чтоб видеть солнце
И выси гор
В музыкальных строках его поэзии звучат грациозная меланхолия Шопена и величие вагнеровских аккордов - светозарных струй, горящих над бездною хаоса. В его стихотворных красках разлита нежная утонченность Боттичелли и пышное золото Тициана.
Я возглас боли, я крик тоски.
Я камень, павший на дно реки.
Я тайный стебель подводных трав.
Я бледный облик речных купав.
Я легкий призрак меж двух миров.
Я сказка взоров. Я взгляд без слов.
Я знак заветный, - и лишь со мной
Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной»
Его исступленная любовь к поэзии, его тонкое чутье к красоте стиха, вся его своеобразная личность производят исключительное впечатление. Многое, очень многое становится понятным через призму его стихов. Он учит понимать других поэтов, своих современников, учит по-настоящему любить жизнь.
Его друзья - Илья Эренбург, Валерий Брюсов и Андрей Белый. Они проводят вместе вечера, часто засиживаясь до утра. И без конца декламируют друг другу свои стихи и стихи своих любимых поэтов. Бальмонт с упоением читает Шелли и Эдгара По, Брюсов - Верлена, Тютчева, Каролину Павлову. Эти вечера и ночи, когда они говорят обо всем на свете, останутся навсегда в числе самых значительных событий их жизни.
Чуть бледнеют янтари
Нежно-палевой зари.
Всюду ласковая тишь,
Спят купавы, спит камыш.
Задремавшая река
Отражает облака,
Тихий, бледный свет небес,
Тихий, темный, сонный лес.
В этом царстве тишины
Веют сладостные сны,
Дышит ночь, сменяя день,
Медлит гаснущая тень.
В эти воды с вышины
Смотрит бледный серп луны,
Звезды ихний свет струят,
Очи ангелов глядят.
Константин Бальмонт родился 15 июня 1867 г. в поместье небогатого дворянина Владимирской губернии. По материнской линии считал себя потомком татарского князя и свою фамилию переводил как «Белый Лебедь Золотой Орды». Отец Константина был заядлым охотником и почти все свое время тратил на эту забаву. Зато мать была натурой творческой: писала статьи в журналы, в их доме нередко ставились спектакли, читались стихи новых авторов, исполнялись модные в то время романсы.
Бальмонта нередко причисляли к революционно настроенной молодежи, хотя, скорее всего, он был просто увлекающимся бунтарем, принимавшим участие в стихийных студенческих волнениях. Однако «неосторожные высказывания» о существующей власти служили поводом исключения его из гимназии и московского университета.
Бальмонт несколько раз пытается получить специальность юриста, но вскоре понимает, что хочет серьезно заниматься литературой. В 23 года он расстается с женой. Тяжело переживая разрыв, временами впадая в тяжелую депрессию, он пытается совершить самоубийство, выбросившись из окна. Родные определяют его на длительное лечение. Лечение пошло на пользу, и Бальмонт полностью уходит в творчество.
Издается несколько сборников стихов, о которых сочувственно отозвался В. Короленко, однако критики и читатели их не приняли. Но успех Бальмонту приносят блестящие переводы Ибсена, Байрона, Шелли, Лопе де Вега, Эдгара По и других поэтов и прозаиков.
С середины 1890-х гг. Бальмонт занимает одно из ведущих мест в русском символизме, особенно после выпуска сборников «Под северным небом», «В безбрежности» и «Тишина». Он становится понятнее и ближе читателям. Его воспринимают как новатора, преобразователя стихотворных форм. Бальмонт в творчестве словно проходит два этапа. Неясное томление, фантазии, отход от реальности, а затем внезапное превращение в активную, революционную личность. Это особенно ярко выразилось в его «Лирике современной души» и сборнике «Будем как Солнце».
Однако в 1905 г. в творчестве Бальмонта, по словам Блока, происходит «перелом». На протяжении 12 лет, с 1905 по 1917 год, выходит несколько сборников его стихов: «Литургия красоты», «Птицы в воздухе», «Хоровод времен, «Зарево Зорь», «Ясень. Видение древа», «Сонеты Солнца, Неба и Луны» (1917). Но все его произведения встречаются более чем прохладно. Бальмонт подсознательно чувствует это и, чтобы набраться новых впечатлений, решает отправиться в путешествие. Еще в 1896 - 1897 гг. он посетил почти все европейские страны. В 1905 г. - Америку. В 1906 - 1913 гг. Бальмонт побывал в Египте, Африке, Австралии, Новой Зеландии, Полинезии, Цейлоне, Индии, Новой Гвинее, Канарских и Балеарских островах. В 1916 г. Бальмонт едет в Японию.
Посещая различные страны, он изучает местные легенды, мифы и новые языки. Сам Константин Дмитриевич считал, что знает не менее 15 языков. Творчество народов мира вдохновляет его, и он с упоением занимается созданием очерков и новых поэтических сборников, в основу которых положены древние письменные источники. Например, индейские мифы вошли в книгу «Змеиные цветы», воспоминания о Египте - в книгу «Край Озириса», образы сказочной Океании воплотились в сборник стихов «Белый зодчий. Таинство четырех светильников».
Необходимо отметить, что переводы делались Бальмонтом с подлинников. Не особенно заостряя свое внимание на точности перевода, он стремился донести до читателей «дух подлинника». Не забывал поэт и о своей родине: Волга, Урал, Сибирь Грузия. Впервые побывав в Грузии в 1914 г. Бальмонт изучает грузинский язык, чтобы перевести поэму Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
Бальмонт лояльно относится к новой власти, но, в отличие от Маяковского, считает, что поэт должен быть вне политики. Однако хаос гражданской войны Бальмонт принять не может и 25 июня 1920 г. навсегда покидает Россию.
Во Франции поэт публикует в периодических изданиях разных стран свои произведения: «Дар Земле», «Песня рабочего молота», «Марево» «Стихи о России», «Марево», «В раздвинутой дали», «Голубая подкова». В 1923 г. появляются две книги автобиографической прозы: «Под новым серпом» и «Воздушный путь». Бальмонт работает над переводами европейских поэтов. В 1930 г. выходит в свет его перевод «Слова о полку Игореве».
Последние годы Бальмонта мучает ностальгия по родине, он практически ничего не пишет. Умер Константин Бальмонт в 1942 г. в Нуази-ле-Гран, близ Парижа.
Ни в одном городе, кроме Флоренции, не отыщешь улицы Ада (Via dell' Inferno). Даже парковка с автомастерской, которая находится на этой улице, называется Garage Inferno, «Адский гараж». А рядышком еще есть улица Чистилища (Via del Purgatorio). Правда, улицы Рая во Флоренции нет.
Туристы удивляются, но понимают. Флоренция - родина Данте, автора «Божественной комедии». Из множества знаменитых флорентийцев, чьи статуи в XIX веке были поставлены в нишах здания галереи Уффици, Данте Аллигьери (Dante Alighieri) (1265−1321), пожалуй, самый знаменитый.
Хотя Данте - это не настоящее имя поэта, а детское прозвище, сокращение от имени, данного при крещении, Дуранте. Крещение же произошло 26 мая, что и было зафиксировано, а вот когда поэт родился, мы можем только предполагать.
Данте родился в патрицианской семье. Иначе сведений о нем было бы у нас гораздо меньше. Всякие низкородные флорентийцы проходили по жизни тихо и уходили без упоминания в городских хрониках. Впрочем, и политические бури на их судьбу не очень влияли. Сапожник, маляр-художник или ювелир нужны любым властям.
Данте же, когда в 1302 году к власти в городе пришла враждебная партия, был изгнан из Флоренции как враг народа и до конца жизни в родной город уже не возвращался. Нам сейчас трудно припомнить, кто такие гиббелины, а кто - гвельфы, и уж тем более не сказать, чем белые гвельфы (к которым принадлежал Данте) отличались от гвельфов черных (которые его изгнали). Но жизнь поэта изменилась круто.
К тому времени уже отец троих детей, он оказался на чужбине. Дети навещали отца в изгнании, жена же не приезжала к нему никогда. О чем, впрочем, он не слишком печалился.
Жену Данте звали Джемма. Она принадлежала к флорентийскому клану Донати. Клан этот враждовал с кланом Алигьери, вероятно, не хуже, чем шекспировские Монтекки с Капулетти. Но в данном случае до трагической концовки не дошло. Конфликт кланов уладили женитьбой детей.
История Данте и Джеммы не завершилась подобно «Ромео и Джульетте» хотя бы еще и потому, что никакой любви между ними не было. Не было и обычного в таких случаях любовного треугольника. Вернее, любовный треугольник был, но получился он очень необычный. Поскольку другая женщина так никогда и не узнала, что она любима.
В 9 лет Данте влюбился в дочь одного из соседей, которую звали Беатриче. Это оказалась любовь на всю жизнь. Вторая их встреча произошла, когда Данте было уже 18 лет, а Беатриче - 17. Девушка шла по улице в сопровождении двух пожилых женщин. На Беатриче было белое платье. Она поздоровалась с соседским юношей, с которым она, конечно же, была знакома. Но о любви которого к ней она по-прежнему ничего не знала.
Данте и Беатриче принадлежали к одному кругу городской знати, но Данте не приближался к возлюбленной, опасаясь, что его чувства станут ей известны. В подобных странных отношениях прошла жизнь.
Продолжительность человеческой жизни и в наше время невелика, а в те годы она была и того короче. Когда в возрасте 35 лет Данте начал свою «Комедию» словами «Земную жизнь пройдя до половины», он осознавал, что это - поэтическая вольность. Немногие из его современников доживали до 70 лет. Беатриче было отпущено 24 земных года. Из них три последних она была замужем.
Для Данте Беатриче осталась самой главной женщиной в жизни. И в свою «Комедию» он ввел умершую возлюбленную, придав ей - ни много ни мало - черты и привилегии самой девы Марии. По ее повелению к Данте является проводник по загробному миру, римский поэт Вергилий, она же защитница Данте от опасностей в его длительном подъеме от адских глубин до самых высоких вершин райского неба. Именно там происходит встреча возлюбленных.
Данте называли архитектором загробного мира, и не зря. Он так величественно его описал, что с тех пор эта картинка навсегда внедрилась в сознание европейцев. Некоторые современники, встречаясь с Данте, всерьез верили, что смугловатая кожа поэта обожжена адским пламенем во время его реального путешествия в преисподнюю.
Христианская картина загробного мира складывалась несколько столетий. К концу XIII века, когда жил Данте, это была весьма затейливая конструкция, состоящая из двух отделений. Подземный Ад предназначался для душ грешников и был местом их посмертных мучений. Само слово «ад» происходит от древнегреческого названия сумрачного Аида, куда, по мнению древних греков, навсегда уходили души умерших.
Обиталище душ праведников размещалось на небесах. Итальянское его название «paradiso» через латинский и древнегреческий язык восходит к персидскому слову «пардес», «сад». Души, попавшие сюда, наслаждаются блаженством и покоем.
Но блаженство блаженству рознь. Также и посмертные мучения грешников могут (и должны) быть весьма разнообразны. Так что ни в раю, ни в аду равенства нет, а есть система уровней, совершенно очевидная человеку, живущему в иерархическом феодальном мире. В аду - девять кругов, постепенно сужающихся к центру земли. Ад, таким образом, представляет из себя огромную воронку.
Рай, в свою очередь, - это девять небесных сфер, ведущих к центру мироздания, где находится райская роза. Это - причудливое отражение в сознании средневекового человека древнегреческой космогонии с семью небесными сферами, по которым ходили семь известных тогда планет.
В католической картине царства мертвых возникло еще одно, промежуточное отделение, Чистилище. Чистилище давало возможность достигнуть посмертного блаженства тем, чьи грехи оказались маловаты для ада, а подъемной силы праведности не хватало для вознесения в райскую обитель.
Молитвы живых (и, что не менее важно, их подаяния на благие дела) могут улучшить положение душ усопших, находящихся в Чистилище, и в конце концов, в принципе, даже поднять их в рай. Надо сказать, хитрая придумка, дававшая надежду живым.
В православии Чистилища нет, однако имеется апокрифический рассказ о хождении Богородицы по мукам, тоже дающий смутную надежду на спасение души даже грешникам.
В «Комедии» Данте Чистилище находится на другой стороне Земли, в южном полушарии, и представляет собой гору посреди океана. Гора имеет девять уступов и возносится к небесам, где соединяется с дверями Рая.
Чтобы описать подобную величественную картину мироздания, наполнив ее героями (зачастую своими современниками), надо, без сомнения, быть выдающимся поэтом. Так что поэтическая слава Данте вполне заслужена.
Еще одна его огромная заслуга - создание литературного итальянского языка. Хотя первым литературным произведением на итальянском языке были стихотворные молитвы святого Франциска Ассизского, именно Данте считается основателем современной итальянской литературы. А его «Комедия» с легкой руки одного из первых почитателей, Джованни Бокаччо, помечена эпитетом «Божественная».
Кстати, а почему «Комедия»? Да по общему правилу тогдашней литературы. Если у литературного произведения был хороший конец, об этом сообщали читателю уже в названии. А что может быть счастливее такого конца, когда читатель видит Рай, а автор - встречается со своей возлюбленной, словно бы та никогда не умирала?
…Ведь что стихи! Бряцанье шпор.
Меж прочих величин
их номер - даже не второй.
Стихи, положим, вздор -
как говорил один герой.
И даже не один.
Слова не труд, слова не в счет,
поэт на деле - враль
и плут, и дом его - корчма,
и календарь не врет:
и впрямь повсюду тьма,
и смысла нет стремиться вдаль.
А я стремлюсь и это жаль…
Но где-то льстивая поет
труба… красивая труба.
И снова в путь меня влечет
судьба… печальная судьба!
Моя судьба.
И снова - пляска городов,
мельканье фонарей,
в глазах - дорожные столбы,
тошнит от поездов,
и гул бессмысленной толпы
страшит, как рев зверей.
О, кочевая жизнь шута!
И все-то лишь затем,
что иногда внезапный блик,
случайная черта,
слезою сквозь вуаль
блеснет, как адамант
с небес, - и чувствуешь на миг,
что ты не так уж нем,
что есть в тебе талант
и голос звонкий, как хрусталь.
А после - смерть, и это жаль…
За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты, - и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.
Напрасно и день светозарный вставал
Над этим печальным болотом;
Его обитатель свой день посвящал
Вину и усердным работам.
Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали цинично и прямо.
Под утро их рвало. Потом, запершись,
Работали тупо и рьяно.
Потом вылезали из будок, как псы,
Смотрели, как море горело.
И золотом каждой прохожей косы
Пленялись со знанием дела.
Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…
Так жили поэты. Читатель и друг!
Ты думаешь, может быть, - хуже
Твоих ежедневных бессильных потуг,
Твоей обывательской лужи?
Нет, милый читатель, мой критик слепой!
По крайности, есть у поэта
И косы, и тучки, и век золотой,
Тебе ж недоступно всё это!..
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцой,
А вот у поэта - всемирный запой,
И мало ему конституций!
Пускай я умру под забором, как пёс,
Пусть жизнь меня в землю втоптала, -
Я верю: то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!
Моя няня была простой польской женщиной, волею судеб попавшей из тихого Кракова в шумный и яркий Баку. В ее маленькой чистой комнатке было много интересных вещей: старинные вышивки, плюшевая зеленая скатерть, этажерка с пустыми фарфоровыми пудреницами и фарфоровой же статуэткой балерины, изящно отставившей ножку в сторону. Справа и слева от этой статуэтки стояли два поблекших от времени маленьких портрета. На одном портрете был запечатлен ее умерший в младенчестве сын, на другом - поэт Александр Блок.
Это был не тот портрет, о котором одна из героинь фильма «Весна на Заречной улице» сказала встревоженному герою Рыбникова: «Кто, кто? Хахаль ейный». На этажерке в темной деревянной рамке было лицо немолодого уставшего человека. Глаза его напряженно и грустно смотрели на меня.
Блок - поэт не для маленьких. Естественно, я с большим удовольствием слушала в нянином прочтении пушкинские и некрасовские строки, не говоря уже о сказках Чуковского. Но иногда няня брала в руки гитару и глуховатым голосом напевала, будто рассказывала:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Слова эти моментально завораживали, невидимой нитью привязывая меня к табурету, а няня продолжала томительно:
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч дрожал на белом плече.
И каждый во мраке стоял и слушал,
Как белое платье бьется в луче.
Уже потом в институте, изучая историю Серебряного века русской литературы, я добросовестно определяла размеры стихов и типы строф и рифм, пыталась проникнуть в дебри символизма. А в душе продолжало звучать:
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Новую жизнь себе обрели.
На этом месте моя всегда жизнерадостная няня вытирала ладонью покрасневшие глаза и говорила тихо:
- Простые слова, Лямашенька, а ведь сердце плачет от такой красоты.
Ах, няня моя, Елизавета Станиславовна! Ей я обязана впечатлительностью и неистребимым духом любопытства ко всему красивому и завораживающему.
Сегодня читают мало. Время мчится с такой бешеной скоростью, будто кто-то специально убыстряет его ход, чтобы люди не могли опомниться. С экранов телевизоров льются потоки негативной или намеренно завлекательной информации. Причем завлекают, почему-то воздействуя больше на низменные человеческие чувства. Стихов Блока услышишь мало, впрочем, как и любых других стихов. А интересующиеся жизнью поэта почему-то лучше запоминают то, что он выпивал, что от него уходила жена, что у него в квартире стояли гнутые венские стулья, что тесть его был знаменитым химиком Дмитрием Менделеевым и что, наконец, он умер от рака мозга в 41 год. То, что при этом он был высокообразованным, прекрасно воспитанным человеком и замечательным поэтом, как-то остается в тени.
Ну, что же… Времени, как видно, не изменить, да и человеческую природу тоже.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только далеко у царских врат
Причастный тайнам плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Да, Александр Блок вовсе не был ни падшим ангелом, ни поверженным демоном. Почему-то в предисловиях к сборникам блоковских стихов его нередко награждали этими эпитетами. Александр Блок вовсе не подъезд и не лестничная площадка, как недавно услышала я такое «определение» поэта от одного из юных представителей нынешнего поколения. Да, в жизни и во взглядах его было много непонятного и противоречивого.
Но именно Блок был человеком, разглядевшим на ноже «пылинку дальних стран» и тем самым открывшим невероятные возможности для полета человеческой фантазии. Именно Блок написал изумительную «Незнакомку» и «Снежную маску». И, наконец, именно Блок провозгласил деликатность как высшее милосердие. А милосердие, как известно, наиболее всего заслужено человеком.
Не подходите к ней с расспросами.
Вам все равно, а ей довольно.
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена. Все больно.
Имена поэтов выше их грязного белья, в котором так любят копаться некоторые обыватели, выше их повседневного существования, их быта, подчас действительно тяжелого и неприглядного. А тем, кому от великих имен нужны лишь сально-жареные факты, Блок давно и насмешливо ответил:
Пускай я умру под забором как пёс,
Пусть жизнь меня в землю втоптала, -
Я верю: то Бог меня снегом занёс
То вьюга меня целовала!
Блока не стало 7 августа 1921 года. Более полувека спустя я разглядывала его портрет на няниной этажерке. Потом этот портрет в потемневшей деревянной рамке затерялся. Но почему-то мне казалось, да и теперь кажется, что запечатленному на нем усталому седеющему человеку было бы радостно услышать песню моей няни на свои стихи.
Об Александре Сергеевиче Пушкине известно, кажется, все. Много известно и о самой трагической странице его жизни - дуэли. Федор Достоевский сказал: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». Так о какой тайне идет речь? Над какой разгадкой вот уже два века бьются исследователи творчества А. Пушнина…
Известно, что незадолго до дуэли поэт получил странное письмо, а вернее, пасквиль, который, возможно, и стал причиной гибели Александра Пушкина.
Анонимное письмо было следующего содержания:
«Полные Кавалеры, Командоры и рыцари светлейшего Ордена всех Рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле, под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена, Его Превосходительства Д.Л.Нарышкина, единодушно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором (заместителем) Великого Магистра Ордена всех Рогоносцев и историографом Ордена».
В этом тексте есть прямой намек на близость жены поэта с царем. Поскольку все знали, что жена князя Д. Нарышкина, женщина изумительной красоты, длительное время являлась фавориткой царя Александра I и даже родила ему дочь.
Современники так писали о «благодарности» царя Нарышкину:
«Царь Александр I оригинально платил Нарышкину за любовь к себе его жены. Нарышкин приносил царю очень красивую книгу в переплете. Царь, развернув книгу, находил там чек в несколько сот тысяч, будто на издание повести, и подписывал этот чек. Но в последний раз, очевидно, часто и очень много просил Нарышкин, царь написал резолюцию: Издание этой повести прекращается».
Поставив поэта на одну планку с Нарышкиным, автор пасквиля нанес Александру Пушкину болезненный и очень сильный удар. Оскорбленный поэт жаждал отомстить обидчику.
А. Пушкин был уверен, что автором оскорбительного письма является приемный отец офицера Дантеса - голландский посланник Геккерн. Поэт написал письмо шефу жандармов Бенкендорфе, которое адресат прочитал только после смерти поэта.
Вот выдержка из этого письма:
«…я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества».
Третье отделение жандармерии, в последствии, пыталось разыскать анонимщиков, но их усилия не дали результатов. Не исключено, что достаточно профессиональная служба просто не стала афишировать громкие имена, которые были замешаны в этом грязном и мерзком деле. Также приказ о молчании, мог дать царь, который не хотел огласки причины гибели любимого Россией поэта.
Через много лет сын Николая I как-то за столом громко произнес: «Ну, вот теперь известен автор анонимных писем, которые были причиною смерти Пушкина, это графиня Нессельроде».
Известно, что отец графини - министр финансов Д. Гурьев, прославился взяточничеством. В высшем свете гуляла эпиграмма, авторство которой приписывали Пушкину: «Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ, Аракчеев куролесил, Царь же ездил на развод».
Графине тоже доставалось от Пушкина - анекдоты и эпиграммы о ней, клеймили эту злобную и надменную женщину. Не секрет и то, что она была очень дружна с Геккерном - приемным отцом Дантеса.
После смерти мужа графини Нессельроде, который занимал пост министра иностранных дел, у него в сейфе нашли копию пасквиля, который получил Пушкин, поэтому графиню признали автором пасквиля. Но это только одна из версий. Ведь это письмо могло поступить министру в той же рассылке пасквиля, направленного не только поэту, но и многочисленным его товарищам.
Друзья Пушкина считали, что это грязное письмо написали два высокородных шалопая - князья Гагарин и Долгорукий, которые также были дружны с Дантесом и Геккерном. О молодом князе Долгоруком говорили как о шантажисте, интригане, человеке нечистоплотном как в нравственном, так и в моральном плане.
В то же время Долгорукий был умен и образован, писал труды по русской генеалогии, а также одновременно был автором мерзких пасквилей. Однажды жена Долгорукого призналась, что ее муж участвовал в интриге против Пушкина.
Конечно, слухи нельзя считать доказательством и друг Пушкина князь П. Вяземский написал по этому поводу: «Это еще не доказательство, хотя Долгоруков и был в состоянии сделать эту гнусность».
В 1928 году, по просьбе известного пушкиниста П. Щеголева, была проведена экспертиза почерка на пасквиле. Эксперт вынес однозначное заключение - «пасквильные письма о А.С.Пушкине в ноябре 1836 года написаны, несомненно, собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым».
Это мнение продержалось до 1974 года, когда новейшая экспертиза опровергла выводы предыдущего исследования почерка на пасквиле. Результат - ни Долгорукий, ни Гагарин не являются авторами «диплома рогоносца», полученного Пушкиным. Возможно, это был некий человек, услуги которого были щедро оплачены.
В 1987 году была проведена еще одна экспертиза пасквиля. Выводы следующие:
- диплом написан не французом, поскольку есть буквы строго русского написания;
- диплом написан человеком из высшего общества;
- автором и исполнителем пасквиля был один и тот же человек;
- анонимка написана не Гагариным и не Долгоруким.
Так кем же?
Известный филолог Леонид Аринштейн утверждает, что пасквиль написал сын прославленного героя 1812 года - Александр Раевский. Благодаря отцу, он достаточно быстро продвигался по служебной лестнице и в 30 лет стал камергером.
Л. Аринштейн писал:
«Между тем, если обратиться к самому пасквилю, его стилистике, обратить внимание на некоторые его особенности, то можно прийти к выводу, что следы ведут… к давнему «злому гению» Пушкина - Александру Раевскому, человеку крайне безнравственному, принадлежащему к типу людей, обуреваемых комплексом превосходства.
Смысл своей жизни А. Раевский видел в самоутверждении за счет унижения и подчинения себе окружающих. Познакомившись с Пушкиным в 1820 году (Пушкин провел в семье Раевских более трех месяцев) и тесно общаясь с ним в последующие четыре года (в Одессе), Раевский буквально терроризировал Пушкина, стремясь подчинить его своему демоническому влиянию.
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
(«Демон»)
Раевский соперничал с Пушкиным в любовных делах, вливал в его душу яд скептицизма, всячески утверждая собственное превосходство. Блестящая карьера Раевского только укрепляла его маниакальную гордыню…
Безудержная гордыня подвела Раевского: в 1828 году он настолько зарвался, что учинил неприличный уличный скандал супруге генерал-губернатора графине Е. Воронцовой, за что, несмотря на все былые заслуги и чины, Император Николай выслал его из Одессы без права проживания в столицах. Лишь шесть лет спустя, в начале 1834 года, он получил дозволение поселиться в Москве.
Поэт был в то время в зените своей славы женат на первой красавице Петербурга, благосклонно принят при дворе и пользовался расположением самого Государя.
Для самовлюбленной и озлобленной души Раевского это было невыносимо: он не мог внутренне примириться с тем, что человек, которого он считал по всем статьям ниже себя, так превзошел его в жизненных успехах…
После еще одной встречи с Пушкиным в мае 1836 года, когда по Москве ходили толки о внимании к жене Пушкина самого Императора Николая I, Раевский, с присущей ему злостью и желчностью, дает выход своим чувствам в едком, оскорбительном, насмешливом пасквиле…"
Также Аринштейн утверждал, что оттиск печати на пасквиле был выполнен печатью, принадлежащей А. Раевскому.
Впрочем, версий тех трагических событий множество, но теперь ясно, что правду мы уже, к сожалению, никогда не узнаем и тайна так и останется тайной…
Великие русские… алкоголики, наркоманы, самоубийцы
Сразу было интересно
Потом страшно.
Потом грустно.
Учителя литературы в школе заставляют детей анализировать и понимать стихи алкоголиков, покончивших жизнь самоубийством. © Выглядело полушуткой. Оказалось, зря.
Стало мне интересно, кто они, эти русские писатели и поэты, и кто их пороки.
Страшно, что их проходят в школе - в подростковом возрасте, когда так хочется подрожать кумиру.
Грустно оттого, что создаётся впечатление об алкоголизме, наркотиках, самоубийствах как о неизменных спутниках творчества, своего рода платы за него.
Про Есенина, конечно все знают, что он алкоголик. Его стихи проходят в школе.
Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством, повесившись. Её проходят в школе.
У Булгакова есть цикл повестей «Записки юного врача», основанный на событиях его жизни. Совершенно потрясающие произведения, без иронии. Я их перечитывала не один раз. Среди них «Морфий». Про Булгакова как раз и приходят мысли о «плате» за творчество.
Да, Булгаков наркоман. Его тоже проходят в школе.
Я призадумалась. Правильно ли анализировать произведения писателей и поэтов, без учёта факта, что они были психически нездоровы? Иногда об этом сообщают, мельком, чаще умалчивают.
А ведь это влияет на их творчество. Иногда это и есть причина их творчества в том виде, в каком мы его знаем.
С одной стороны, странно сказать школьникам: «Это X, алкоголик, великий русский писатель, самоубийца»
С другой стороны, зачем вообще детям слышать в школе сочетания о достойных писателях и алкоголизме, наркотиках, самоубийствах и прочих пороках? Мы же пытаемся научить их тому, что это плохо, зло, никогда не пробуй. А тут - писатель, поэт, с экранов телевизоров - актёр, певец
Большинство взрослых способны понять, что у медали есть две стороны, и отделить семена от плевел. Потому что система жизненных ценностей уже сформирована. Но в ранней юности этому ещё только учатся и именно в подростковом возрасте пробуют алкоголь, сигареты, наркотики, начинают задумываться о ценности жизни и значении смерти. Хочется проверить всё на личном опыте.
Зачем в этом возрасте позитивные примеры пороков?
Или если ребёнок не открыл томик Есенина в 16 лет, то в 25 он его уже не оценит?
И также верно, что если убрать всех, кто дружил с пороками - то слишком много убирать придется.
Может тогда правильно изучать произведения вне контекста биографии его автора? Без «что хотел сказать автор""что хотел сказать алкоголик/наркоман
У меня нет ответов на эти вопросы.
Единственное, в чём я уверена - в том возрасте, когда проходят эти произведения, ввиду отсутствия жизненного багажа и опыта, дети еще не способны понимать настоящую связь жизни автора с его творчеством. Иногда осознать и полное отсутствие этой связи по причине психических отклонений в момент написания произведения.
Отстранённо отнестись к порокам писателей. В этом возрасте жизнь ещё в процессе разделения на чёрное и белое, хорошее и плохое.
В школе я не понимала «Мастера и Маргариту» Булгакова. Оно мне казалось странным. Помню, когда я увлеклась Булгаковым от нечего читать и узнала про его зависимость (это было гораздо позже школы), моё отношение к его произведениям не изменилось. Скорее этот факт дополнил в моей голове пазл о «Мастере и Маргарите», объяснив его странность, и пазл о Записках врача, когда я поняла, каким образом он так правдоподобно всё описывает.
Возможно сам факт того, что Булгаков был врачом и стремился приносить пользу людям, сильно смазал негатив от наркотиков.
Когда я узнала про Есенина - я поняла, почему у меня к нему отторжение: все эти картинки в его стихах - они были и так неприятны, и оказались не вымыслом, а реальностью, которая мне неприятна вдвойне. Кое-как закончив в школе, я к нему никогда не возвращалась.
Да, я считаю, что информация об авторе влияет на восприятие произведения. И не знаю, как сформировать правильное отношение в ситуации с алкоголиками, наркоманами, самоубийцами и прочими…
Дальше фамилии наиболее известных писателей и поэтов - алкоголиков, наркоманов, самоубийц. К сожалению, их очень много, поэтому здесь только несколько фамилий, маленькая часть.
САМОУБИЙЦЫ. Список огромен. Вот некоторые фамилии на слуху
Есенин, Сергей Александрович (1895 - 1925) - русский поэт. Перерезав себе вены, повесился.
Купала, Янка (1882 - 1942) - белорусский поэт. По официальной версии покончил с собой в гостинице «Москва». [его фамилия в этом списке удивила, я не знала об этом]
Лондон, Джек (1876 - 1916) - американский писатель, принял сверх дозу снотворного. Рядом с телом нашли блокнот, в котором были цифры: перед смертью писатель вычислял необходимую дозу яда.
Маяковский, Владимир Владимирович (1893 - 1930) - русский поэт. Застрелился.
Радищев, Александр Николаевич (1749 - 1802) - автор «Путешествие из Петербурга в Москву» и других произведений. Сначала принял яд, а потом ещё и пытался зарезаться бритвой. Умер после долгих мучений.
Сенека Луций Аней (сын) (4 г. до н.э.- 65 после н.э.) - римский поэт, философ. Вскрыл себе вены в ванной, предварительно выпив яду. Вокруг сидели друзья и записывали его последние откровения.
Соболь Андрей Михайлович (1888 - 1926) - советский писатель, отец поэта Марка Соболя, застрелился среди бела дня, сидя на скамейке в московском сквере.
Стахура, Эдвард (1937 - 1979) - польский поэт, повесился в собственном доме, до этого бросался под поезд, который отрезал ему руку.
Табидзе, Галактион Васильевич (1891 - 1959) - великий грузинский поэт. Выбросился из окна лечебницы.
Успенский, Николай Васильевич (1837 - 1888) - русский писатель. Зарезал себя в переулке.
Фадеев, Александр Александрович (1901 - 1956) - русский советский писатель. Застрелился на даче, не выдержав разоблачений культа личности и погрязнув в алкоголизме.
Цветаева, Марина Ивановна (1892 - 1941) - русская поэтесса, прозаик, переводчица. Повесилась.
и др.
НАРКОМАНЫ.
Кэрролл Льюис - английский писатель, автор «Алисы в стране чудес», употреблявший опиум.
Кинг Стивен - американский писатель, общепризнанный «король ужасов». В период с 1974 по 1987 имел большие проблемы с алкоголем и наркотиками. Как это ни парадоксально, именно в этот период он создаёт свои наиболее яркие и жёсткие произведения, среди которых романы «Сияющий», «Мёртвая зона», «Воспламеняющая взглядом», «Куджо», «Бегущий человек», «Кладбище домашних животных», «Кристина», «Талисман», «Худеющий», «Оно», «Томминокеры» и «Тёмная Башня», а также повести «Тело», «Способный ученик», «Рита Хейворт и побег из Шоушенка». По его личному признанию, некоторые романы он даже не помнит как писал.
Берроуз Уильям - американский писатель, автор романа «Голый завтрак» (Naked Lunch) и других книг, основанных на его опыте полученного во время пристрастия к героину и многим другим наркотическим веществам.
Бодлер Шарль - французский писатель, свои впечатления от гашиша и опиума описывал в книге «Искусственный рай».
Булгаков Михаил - русский писатель, автор частично автобиографичного романа «Морфий». И вообще, все его произведения невероятно интересные.
Высоцкий Владимир - русский советский поэт, музыкант, актёр, бард, автор сотен песен на собственные стихи, употреблял морфий внутривенно. Об этом стало широко известно только после его смерти.
Владимир Маяковский, по воспоминаниям современников, пристрастия к алкоголю не имел, но зато употреблял кокаин и страдал от всевозможных маний, граничащих с помешательством.
Гайдук Дмитрий - писатель, известный своими растаманскими народными сказками - небольшими юмористическими рассказами о жизни растаманов.
Кастанеда Карлос - написал множество книг, из которых две посвящены описанию опыта употребления галлюциногенных растений, используемых мексиканскими индейцами. В данных впоследствии интервью выступал против употребления наркотиков.
Томас де Квинси - английский писатель XIX века, автор знаменитой книги «Исповедь курильщика опиума»
Кен Кизи - по крайней мере в 1960х годах активно потребителял ЛСД и марихуану. Автор романа «Пролетая над гнездом кукушки», являющимся одним из центральных литературных произведений движений битников и хиппи, в основу которого лёг опыт участия Кизи в экспериментах с ЛСД, мескалином, и другими психоделиками.
Кроули Алистер - британский писатель, автор «Дневника наркомана» (The Diary of a Drug Fiend) и других книг, имеющих дело с гашишем, кокаином и героином.
Пелевин Виктор - герои его книг употребляют наркотики. В романе «Generation П» подробно описаны ощущения от приёма наркотиков, в том числе яркие трипы под ЛСД и мухоморы. Автор эссе «Мой Мескалитовый Трип (о Карлосе Кастанеде)».
Хантер Томсон - американский журналист, автор книги «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» (Fear and Loathing in Las Vegas), создатель гонзо-журналистики.
Роберт Антон Уилсон - американский писатель, философ, анархист, на протяжении жизни эсперементировал с наркотиками, преимущественно с психоделиками, получал медицинскую марихуану, был ярым противником войны с наркотиками.
Ирвин Уэлш - британский писатель, автор романа Trainspotting и других книг, описывающих жизнь английских наркоманов.
Олдос Хаксли - автор The Doors of Perception, книги, описывающей его опыт с мескалином.
Баян Ширянов - русский писатель, автор цикла романов Пилотажи, описывающих жизнь московских «винтовых» наркоманов, принимающих внутривенно эфедрин и первитин.
АЛКОГОЛИКИ
Шолохов Михаил Александрович. Выросший среди донских казаков, он с ранних лет пил, как воду, местное вино, водку и самогон. К концу жизни увлечение алкоголем стало сказываться на здоровье Шолохова. Он пил по-тихому вплоть до своего восьмидесятилетия и умер от рака горла.
По Эдгар Аллан. Его не раз отвозили в больницу с приступом белой горячки, в котором он ругался с привидениями и неистово отбивался от них. Однажды его пьяным нашли в канаве, привезли в больницу, где он и скончался.
Уильям Фолкнер. Безумный пьяница. Родился и вырос в семье алкашей. К 18 годам будущий писатель пил, как заправский алкоголик. Его алкоголизм длился на протяжении 30 лет практически не прерываясь. Но именно в этот период он написал многие свои лучшие произведения.
Ремарк Эрих Мария. Писатель стал знаменитым после одного-единственного произведения «На Западном фронте без перемен» (1930). Ему, как человеку прошедшему две мировых войны, алкоголь стал анестезией. Сам же он, после прекращения запоев винил себя за пусто потраченное время.
Хемингуэй Эрнест. Лауреат Нобелевской премии 1954 года по литературе, полученной за известнейшую повесть «Старик и море», журналист. Один из самых известнейших алкоголиков. В последний год перед смертью он лежал в больнице с диагнозом депрессия, умственное расстройство и… цирроз печени. В июне 1961 года он приставил к голове охотничье ружье и покончил с собой, сидя на своем ранчо.
Есенин Сергей. О пристрастии Сергея Есенина к алкоголю известно пожалуй всем. Но быть может именно благодаря этой пагубной привычке Есенину удавалось с такой поразительной точностью изложить в своих стихах мотивы русской действительности и загадочной русской души и грусти.
Лондон Джек. Он работал по 17 часов в сутки, и за 15 лет писательства сочинил на 40 томов. При этом страдал депрессией и алкоголизмом. В ночь на 22 ноября 1916 года Джек Лондон покончил с собой. Рядом с телом нашли блокнот, в котором были цифры: перед смертью писатель вычислял необходимую дозу яда.
Стейнбек Джон. В 1947 году он приехал в Советский Союз, чтобы написать серию репортажей. Утомившись от официоза, Стейнбек решил посмотреть настоящую жизнь русских. Он вышел из московского отеля один и догулялся до того, что напился в компании алкашей (!) и заснул на скамейке.
Стайрон Уильям. Пил 40 лет подряд. В возрасте 60 лет Стайрон заработал непереносимость алкоголя. Один глоток - и у него начинались тошнота и кошмары. Стайрон перестал пить, однако без привычных вливаний ему было еще хуже. Он впал в депрессию и попал в психиатрическую больницу. Оклемался и написал - по следам своего пребывания в дурдоме - книгу «Зримая тьма». Прожил после этого Стайрон еще 15 лет, умер в возрасте 86 лет. Не пил. Страдал ли от вынужденной трезвости, мы не знаем.
Твардовский Александр Трифонович
Берггольц Ольга Федоровна
Олеша Юрий Карлович
Успенский Николай
Блок Александр Александрович
Фадеев Александр Александрович
и многие другие писатели
К сожалению, их очень много. Многие и умирали от алкоголизма опустившимися людьми или совершали на его фоне самоубийства.
Из конфет и пирожных сделаны девочки, но бывают из соли.
И однажды такая девочка увидела море.
Кто ты? Спросила она. И услышала: море!
Что же такое море? И много в нём соли?
И ответило девочке море: ты мне улыбнись!
Если хочешь узнать меня - то со мной обнимись!
Если хочешь понять меня - чем-нибудь поделись!
Даже если боишься меня - всё равно прикоснись!
Наступила на краешек моря она несмело.
Море тут же ей пальцы волною съело.
Показалось ей вдруг, что она узнавать начала море.
Вынув ногу, увидела: пальчиков нет! О, какое же горе!
- Ты зачем это сделало? Для чего со мной так поступило?
- Чтоб понять меня, милая, свои пальцы ты мне подарила…
Стала чувствовать девочка, что пока она так говорила,
Познавала и думала, целиком себя растворила…
Уплывая с волной, повторяла она: что такое море?
Отдала себя всю, поняла: я и есть - море…
Наталья Грэйс
4 Июля 2017, 10:17
Денисьевский цикл называют самым лиричным и пронзительным в творчестве Федора Тютчева. Адресатом этих стихов является муза и последняя любовь поэта Елена Денисьева. Ради любви к Тютчеву она принесла в жертву все: свой социальный статус, расположение семьи, уважение окружающих. Их отношения продолжались долгих 14 лет. Они были сладостными и мучительными одновременно.
Елена Александровна Денисьева происходила из старинного, но обедневшего дворянского рода. Ее мать скончалась, когда Елена была еще ребенком. Спустя некоторое время отец женился вновь, но мачехе не слишком понравилась непокорная падчерица. Поэтому в срочном порядке девочку отправили в Петербург на воспитание к сестре отца Анне Дмитриевне Денисьевой. Та находилась на должности инспектрисы Смольного института. Это положение позволило тетке устроить племянницу на учебу в Институт благородных девиц.
Обычно строгая с воспитанницами Анна Дмитриевна души не чаяла в Елене и баловала ее. Она покупала племяннице наряды, вывозила ее в свет. На юную красавицу с идеальными манерами обращали внимание как великовозрастные светские львы, так и пылкие юноши.
Годы учебы в Смольном позволили Елене Александровне овладеть искусством придворного этикета, говорить без акцента на немецком и французском языках и приобрести прочие навыки, необходимые воспитанницам. Девушку ожидало вполне удачное устройство ее судьбы: после окончания Смольного института она должна была стать фрейлиной при императорском дворе, если бы не большой скандал, разгоревшийся прямо перед выпуском Денисьевой. г.
В одном классе с Еленой Александровной учились дочери Федора Ивановича Тютчева, поэтому Денисьева была частой гостьей в его доме. Дочери поэта приезжали вместе с подружкой на домашние чаепития. Постепенно Тютчев стал уделять девушке внимания больше, чем этого требовал этикет. Супруга поэта видела, как тот ухаживает за юной красавицей, но не придавала этому большого значения. Эрнестина Федоровна, памятуя о прошлых интригах мужа с аристократками, посчитала, что его привязанность к девушке-сиротке не несет в себе никакой угрозы.
В марте 1851 года, перед самым выпуском из Смольного и последующим распределением по будущим должностям, разразился невероятный скандал. Оказалось, что воспитанница Денисьева беременна и вскоре уже родит. Директор устроил слежку за Еленой Александровной и выяснил, что та тайно встречалась с Федором Тютчевым на съемной квартире неподалеку от Смольного института. Денисьева родила уже в мае того же года.
Тетушку тут же выдворили с места работы, правда, назначив щедрую пенсию, а от Елены практически все отвернулись. Отец проклял ее и запретил родственникам общаться с дочерью. Только тетушка поддержала племянницу и взяла ее к себе жить.
Тогда Денисьевой было 25 лет, а Тютчеву - 47. Для него юная и статная Елена Александровна была музой, всепоглощающей страстью. Их мучительные отношения продлились целых четырнадцать лет.
Тютчев не собирался расторгать официальный брак, но и расстаться с любимой был не в силах. У них появилось трое детей. Елена Александровна прощала Тютчеву и нечастые приходы, и жизнь на две семьи. На вопрос детей о том, почему папы практически не бывает дома, женщина лгала, что у него слишком много работы.
Только несколько недель в году заграницей Елена Александровна была по-настоящему счастлива. Ведь там никто не знал ее истории и она, заселяясь в гостиницу, решительно именовала себя мадам Тютчева.
В России же Денисьевой снова приходилось мириться с положением полужены-полулюбовницы. Она прекрасно понимала, что занимается самобичеванием, но ничего не могла с собой поделать, т. к. слишком любила поэта.
И все-таки порой эта покорная женщина не выдерживала и проявляла свой нрав. Когда она сообщила, что беременна в третий раз, Федор Иванович попытался отговорить ее от родов. Тогда Денисьева пришла в ярость, схватила статуэтку со стола и со всей силы запустила ее в Тютчева. Она не попала в него, а только лишь отбила угол камина.
Их мучительные отношения так бы и продолжались, но в 1864 году Елена Денисьева скоропостижно скончалась от туберкулеза. Тютчев был безутешен.
Весь день она лежала в забытьи -
И всю её уж тени покрывали -
Лил тёплый, летний дождь - его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она -
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала - увлечена,
Погружена в сознательную думу…
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила:
(Я был при ней, убитый, но живой)
«О, как всё это я любила!»
Любила ты, и так, как ты, любить -
т, никому ещё не удавалось -
О Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
После кончины любимой Тютчев писал своему другу: «…Память о ней - это то, что чувство голода в голодном, ненасытимо голодном. Не живётся, мой друг Александр Иванович, не живётся… Гноится рана, не заживает. Будь это малодушие, будь это бессилие, мне всё равно. Только при ней и для неё я был личностью, только в её любви, её беспредельной ко мне любви я сознавал себя… Теперь я что-то бессмысленно живущее, какое-то живое, мучительное ничтожество. Может быть и то, что в некоторые годы природа в человеке теряет свою целительную силу, что жизнь утрачивает способность возродиться, возобновиться. Всё это может быть; но поверьте мне, друг мой Александр Иванович, тот только в состоянии оценить моё положение, кому из тысячи одному выпала страшная доля - жить четырнадцать лет сряду, ежечасно, ежеминутно, такою любовью, как её любовь, и пережить её.
[…] Я готов сам себя обвинять в неблагодарности, в бесчувственности, но лгать не могу: ни на минуту легче не было, как только возвращалось сознание. Все эти приёмы опиума минутою заглушают боль, но и только. Пройдёт действие опиума, и боль всё та же…"