Во хмелю слегка,
Лесом правил я.
Не устал пока, -
Пел за здравие.
А умел я петь
Песни вздорные:
«Как любил я вас,
Очи черные…»
То плелись, то неслись, то трусили рысцой.
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штоф у горла скручу - и опять затяну:
«Очи черные!
Как любил я вас…»
Но - прикончил я То, что впрок припас.
Головой тряхнул,
Чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул -
И присвистнул аж:
Лес стеной впереди - не пускает стена, -
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал - не видать ни рожна!
Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой,
Выручай же, брат!
Ты куда, родной, -
Почему назад?!
Дождь - как яд с ветвей -
Недобром пропах.
Пристяжной моей
Волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать - не суметь, -
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого - смерть!
Я ору волкам:
«Побери вас прах…» -
А коней пока
Подгоняет страх.
Шевелю кнутом -
Бью крученые
И ору притом:
«Очи черные!..»
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс -
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ах вы кони мои, погублю же я вас, -
Выносите, друзья, выносите, враги!
…От погони той
Даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой -
На одних осях,
В хлопьях пены мы -
Струи в кряж лились, -
Отдышались, отхрипели
Да откашлялись.
Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта, до самой земли,
Сбросил с воза манатки, повел в поводу…
Спаси бог вас, лошадки, что целым иду!
Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу -
И то, что слышу, и то, что вижу, -
Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь - издам книжонку.
Про то, что, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны - как в бане пассатижи.
Все эмигранты тут второго поколенья -
От них сплошные недоразуменья:
Они всё путают - и имя, и названья, -
И ты бы, Ваня, у них был - «Ванья».
А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны - как в русской бане лыжи!
Я сам завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь - и Пьер, и Жан.
И уже плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан!
Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!
Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена.
Чтобы грудь почти от подбородка,
От затылка, сразу чтоб спина.
На короткой незаметной шее
Голове уютнее сидеть
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.
А они вытягивают шею
И встают на кончики носков.
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.
Все, теперь он темная лошадка,
Даже если видел свет вдали.
Поза неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.
И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней.
Дальше видно, но не дальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.
А они вытягивают шею
И встают на кончики носков.
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.
Чуть отпустят нервы, как уздечка,
Больше не держа и не храня,
Под ноги пойдет тебе подсечка,
И на шею ляжет пятерня.
Вот какую притчу о Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
Даже сказки здесь и те жестоки, -
Думал я и шею измерял.
Шея длинная - приманка для петли,
А грудь - мишень для стрел, но не спешите,
Ушедшие не датами бессмертье обрели,
Так что живых не очень торопите.
Владимир Семенович Высоцкий
Наверно, я погиб. Глаза закрою - вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом -
Куда мне до нее! Она была в Париже,
И я вчера узнал - не только в нем одном.
Какие песни пел я ей про Север дальний!
Я думал: вот чуть-чуть - и будем мы на «ты».
Но я напрасно пел о полосе нейтральной -
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще - я думал, это ближе, -
Про юг и про того, кто раньше с нею был.
Но что ей до меня! Она была в Париже,
Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.
Я бросил свой завод, хоть в общем, был не вправе,
Засел за словари на совесть и на страх,
Но что ей до того! Она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках…
Приедет - я скажу по-польски: «Проше, пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь!»
Но что ей до меня! - она уже в Иране, -
Я понял - мне за ней, конечно, не успеть.
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле -
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, -
Пусть пробуют они. Я лучше пережду.
«В какую прОпасть напоследок прокричу?» (В.В.)
…
Послушай,
мне давно уже не важно -
в какую мглу и прОпасть прокричать,
в какую высь взлететь многоэтажно,
чтоб эхо подхватило:
«мать…мать…мать…»
…
Фатальность нераскрытых парашютов -
по жизни - не проклятие, а дар:
возможность без усилий за минуту
раздуть из малой искорки
пожар…
…
Сгореть в себе.
Оплавиться мгновенно:
до истины… до сути… до нутра.
Нетленное останется нетленным
назло испепеляющим ветрам.
…
А что не уцелеет - то в архивы,
и в урны с пеплом / тоже вариант /
О, сколько их -
обугленных любимых
на полочку поставлено в сервант.
…
Жестокость?
Нет…
Ни месть… ни божья кара…
ни блажь… ни рок…
А просто мой удел:
влюбляться обезбашенно в Икаров
/до Солнца ни один не долетел!/
…
Сгорали все беспомощно на старте -
как некогда над ФлОридою «Шатл»…
И всё, что я могла вослед сказать им:
негромкое,
но искреннее: «Жаль.»
…
Верна себе,
смотрю из-под ладони,
куда-то вверх… в скольжении минут.
«десантника» узрев на небосклоне,
молюсь,
чтоб не раскрылся парашют…
когда ты успела, слушай,
…стать самой обычной тёткой?
кудесница… ведьма… сучка - с прожженной стихом душой…
и как уверяет «google»:
решилась родить ребёнка…
а, судя по новым фоткам - ребёнок уже большой…
…
я думала так бывает - с любой - из ста тысяч женщин.
но ты! - это слишком странно…
рассказывай:
…в чём подвох?
из зол, поделённых на два - ты вряд ли бы стала меньшим,
в строку умещая больше,
…чем может осмыслить Бог…
…
а Бог не простил, конечно -
…и вырвал из сердца жало -
ревнивец (!) /какая жалость / - с богами не смей шутить!
одно роковое Слово - хлопОк - и ТЕБЯ не стало…
на фотке простая баба,
…и скучный мещанский быт…
…
прости меня - я зверею -
…/ какой-то порыв садизма /
и хочется сжечь за ересь - всё то, что уже не «ты»…
и больше, увы, не бредить
/ стихами /
читая письма…
любимый мерзавец Бодлер, увяли твои цветы!
…
а, впрочем… я вру…
послушай…
а ну-ка попробуй снова
взглянуть исподлобья кротко, пока твой младенец спит…
глазами обжечь мне душу.
не ведьма… о, нет…
Мадонна (!) -
познавшая материнство и тайну Любви -
Лилит…
Сам виноват - и слезы лью,
И охаю -
Попал в чужую колею
Глубокую.
Я цели намечал свои
На выбор сам,
А вот теперь из колеи
Не выбраться.
Крутые скользкие края
Имеет эта колея.
Я кляну проложивших ее, -
Скоро лопнет терпенье мое,
И склоняю как школьник плохой,
Колею - в колее, с колеей…
Но почему неймется мне?
Нахальный я!
Условья, в общем, в колее
Нормальные.
Никто не стукнет, не притрет -
Не жалуйся.
Захочешь двигаться вперед?
Пожалуйста.
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее.
И я живо себя убедил -
Не один я в нее угодил.
Так держать! Колесо в колесе!
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой:
- А ну, пусти! -
И начал спорить с колеей
По глупости.
Он в споре сжег запас до дна
Тепла души,
И полетели клапана
И вкладыши.
Но покорежил он края,
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след -
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда -
Стартер заел.
Теперь уж это не езда,
А ерзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть,
Но прыти нет -
Авось подъедет кто-нибудь -
И вытянет…
Напрасно жду подмоги я, -
Чужая эта колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой, -
Тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот
До косточки,
И я прошелся чуть вперед
По досточке.
Гляжу - размыли край ручьи
Весенние,
Там выезд есть из колеи -
Спасение!
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй, вы, задние! Делай, как я.
Это значит - не надо за мной.
Колея эта - только моя!
Выбирайтесь своей колеей.
Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете -
по учению,
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, -
по течению.
Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте -
я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь, -
брагу кушаю.
И пока я наслаждался,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я, -
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.
Я кричу, - не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу - отвечает:
«Я, Нелегкая!
Брось креститься, причитая, -
Не спасет тебя святая
Богородица:
Кто рули и весла бросит,
Тех Нелегкая заносит -
так уж водится!"
И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням, кореньям
тяжкой поступью,
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу -
только по сто пью.
Вдруг навстречу мне - живая
Колченогая Кривая -
морда хитрая.
«Не горюй, - кричит, - болезный,
Горемыка мой нетрезвый, -
слезы вытру я!»
Взвыл я, ворот разрывая:
«Вывози меня, Кривая, -
я на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока, -
только вывези!»
Влез на горб к ней с перепугу, -
Но Кривая шла по кругу -
ноги разные.
Падал я и полз на брюхе -
И хихикали старухи
безобразные.
Не до жиру - быть бы живым, -
Много горя над обрывом,
а в обрыве - зла.
«Слышь, Кривая, четверть ставлю -
Кривизну твою исправлю,
раз не вывезла!
Ты, Нелегкая, маманя!
Хочешь истины в стакане -
на лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять -
облегчение!"
И припали две старухи
Ко бутыли медовухи -
пьянь с ханыгою, -
Я пока за кочки прячусь,
К бережку тихонько пячусь -
с кручи прыгаю.
Огляделся - лодка рядом, -
А за мною по корягам,
дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои - Кривая
да Нелегкая.
Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
на стремнину ли, -
А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою
там и сгинули!
хочешь, я стану твоим звездочётом?
В зрачок телескопа все звёзды поймаю,
Сведу полнолуние с солнцеворотом,
И даже день встречи с тобой угадаю!
Кометами полночь твою разукрашу,
Укутаю в плащ тишины, чтоб теплее,
Найду среди тысячи звёздочку нашу -
Возьми её в руки, не бойся… смелее!
А хочешь, я стану твоим капитаном?
Ведь ты же не любишь балы и салоны…
Карибским пиратом, морским хулиганом
Я буду топить в твою честь галионы!
И дам островам твоё светлое имя,
Вернув им свободу отменою рабства,
И пусть кто-то скажет, что ты не богиня -
Порвёт его в клочья пиратское братство!
А хочешь, я стану последним драконом?
Без шанса влюблённым, но безупречным,
Ведь даже живя по звериным законам
Любовь не позволит быть бесчеловечным!
Мне б только за честь твою истово биться,
Ведь нет никого мне на свете дороже…
Но если тебя угораздит влюбиться,
Я стану покорно служить ему тоже…
А ты улыбнёшься на краешке света,
Услышу твой голос шутливо-ранимый:
Скажи, ну зачем я влюбилась в поэта?!
Вот только драконом не надо, любимый…
Глупо у поэта спрашивать время. Без-дарно. Потому он и сошел с ума - от таких глупых вопросов. Нашли себе часы! ЕМУ нужно говорить время, а не у него - спрашивать.
К поэту муза заявилась
Под утро, крыльями шурша.
Всю ночь не спал, иссякли силы,
От муки творческой душа
Его устала. Он в смятеньи
Искал заветную строку,
И был в ужасном настроеньи -
Не смог Пегаса на скаку
Остановить. Не получилось.
Был необъезженным Пегас.
И тут как раз она явилась -
Сама Эвтерпа в этот час,
Влетела в форточку к поэту
И стала строчки диктовать,
И даже кофе с сигаретой
Ему доставила в кровать.
Затем торжественно вручила
Под шум своих шуршащих крыл
Слегка расстроенную лиру
Ему в подарок. Заслужил!
Ещё напутствие шепнула:
«Мол, ненадолго удалюсь.
Когда понадоблюсь, по струнам
Лишь проведи - опять явлюсь,
Дам вдохновение и силы.
Не бойся, мне не надоест.
Тебе я лиру подарила,
И ты неси её, как крест"…
Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:
«Будьте добры, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
Лицо вытянулось, как у груши.
«Сумасшедший!
Рыжий!" -
Запрыгали слова.
Ругань металась от писка до писка,
И до-о-о-о-лго
Хихикала чья-то голова,
Выдергиваясь из толпы, как старая редиска.
На капитанском мостке
Аудитория
сыплет
вопросы колючие,
старается озадачить
в записочном рвении.
Политехнический осажден. Смяты очереди. Трещат барьеры. Давка стирает со стен афиши. Администратор взмок… Лысой кукушкой он ускользает в захлопнувшееся окошечко. Милиция просит очистить вестибюль.
Зудят стекла, всхлипывают пружины дверей. Гам… Маяковский сам не может попасть на свой вечер. Он оказывается заложником у осаждающих. С него требуют выкупа: пятьдесят контрамарок… ну, двадцать - тогда пропустят. Но он уже роздал вчера, сегодня, сейчас десятки контрамарок, пропусков. Больше нет. Он оскудел.
…
- Сегодня, - начинает он, - я буду…
Сообщается программа вечера.
- После доклада - перерыв: для моего отдыха и для изъявления восторгов публики.
- А когда же стихи будут? - жеманно спрашивает какая-то девица.
- А вам хочется, чтобы скорее интэрэсное началось? - так же жеманно басит Маяковский.
Первый раскат заглушённого хохота. В зале копится пока еще скрытое восхищение и негодование.
…
Стенографистки то и дело записывают в отчете: «смех», «аплодисменты», «общий смех», «бурные аплодисменты».
На стол слетаются записки из всех углов зала. Обиженные шумят. На них шикают. Обиженные оскорбляются. «Шум в зале», - констатирует стенограмма.
- Не резвитесь, - говорит Маяковский. Он не напрягает голоса, но грохот его баса легко перекрывает шум всего зала.
- Не резвитесь… Раз я начал говорить, значит, докончу. Не родился еще ни в дворянской семье, ни в купеческой такой богатырь, который бы меня переорал. Вы там, в третьем ряду, не размахивайте так грозно золотым зубом. Сядьте! А вы положите сейчас же свою газету или уходите вон из зала: здесь не читальный зал, здесь слушают меня, а не читают. Что?.. Неинтересно вам? Вот вам трешка за билет. Идите, я вас не задерживаю… А вы там тоже захлопнитесь. Что вы так растворились настежь? Вы не человек, вы шкаф.
Детство
Я - дедом казак,
другим - сечевик,
а по рожденью грузин.
-----------------------
Однажды семья отправляется посмотреть Гелатский монастырь, недалеко от Кутаиси. Заходят в церковь. Идет служба на грузинском языке.
- Мамиса, дадиса, сулиса!.. - бубнит священник. И вдруг Володя в тон ему подхватывает:
- Крутися, крутися, колесо, чтобы дело наше пошло хорошо!
А голос у него уже такой, что слышно во всех углах церкви. Все смеются, разобрало даже богомольную тетку. Володю спешно выпроваживают из церкви.
Так кончается первое публичное выступление Владимира Маяковского.
… … …
.
Что так дорого поэту?
Чистый лист и карандаш,
Кофе крепкий по утру,
Поэтический ль кураж?
Не ответит ничего.
Муза посетит его.
Сразу пишется легко.
Он творит и всё.