РОЗА И КРАПИВА
Тот не считается красивым,
В ком нет душевной красоты…
Смеялись розы над крапивой,
Кривя карминовые рты:
- Подумаешь, какая цаца! -
Сказала ей одна из роз.
Кому нужна ты, разобраться?
А на меня великий спрос.
Я людям радость приносила,
Я на груди у них цвела.
- А я людей в войну кормила
И тем довольная была.
Волчата.
утро… Над горами, заросшими ельником, сосняком и кедрачом стоит плотная завеса тумана. Знобит ужасно - зуб на зуб не попадает!
- Лето! Тоже мне! - Но старик вспомнил, как он через пару-тройку часов будет отогреваться на солнце, лежа под огромной старой сосной, собирая в горсть чернику-землянику (эх, жаль - рано еще ягодам, очень рано), и душа его начала звенеть в предвкушении «охоты».
- Да, ладно, какая там охота! Господь с тобой! хе-хе. Эт я так бабке своей говорю. Я ж на охоту для чего хожу - чтоб из ружжа попалить, бражки попить, чтоб старая не жужжала над ухом, чтоб не прятала.
Лайка не выходила из будки ни в какую, делала вид, что спит.
- Ну, эт надо ж не человек, а притворяться начилась! Ну ладно Бог с тобой - как будто спи! А то опять всех цыплят у куропаток напугаешь, - Дед энергичным шагом прошел через соседский двор, на залаявшую было соседскую собаку, шикнул: «Ты чего это же я, пусть хозяева спят пока».
Спуск с почти отвесной горы уже начал покрываться обильной росой, припозднился, значит, нехорошо. Лодка перевернутым дном призывно поблескивала просмоленным днищем.
- Хе, заждалась, родимая, щас поедем на ту сторону!
Озеро Круглое, оно и впрямь круглое, оно раньше называлось Лебединное - лебеди на нем жили, но шишкам-то высоким им ить все равно, взяли, да постреляли всех, каких лебедят выходили - улетели, но не вернулися они.
- Не вернулись, вот так-то.
Размышляя, да вспоминая, дошел до своей любимой сосны, погладил ее мощный, ровный ствол, прилег, выпитая по дороге бражка нагоняла приятный сон. Проваливаясь в сон, показалось, что будто баба рядом плачет. Нет, зря все-таки стока выпил, все хорош, боле не буду. Открыв один глаз, вылил все содержимое фляжки. Да нет. Не баба, а вроде как дитя, как будто переревевшее задыхается всхлипами. А? Старик вскочил. Прислушался. Что-то тут творится неладное! Ни звука. Ажно в ушах от тишины звенит. Он прошел вперед. Едва слышимое, сдавленное рычание послышалось. Где? Ага, на одиннадцать. Пройдя несколько шагов, старик обомлел. Слышал иногда о таком от старых охотников, но чтоб своими глазами увидеть! Беременная волчица, в животе ее толкались щенята - невооруженным, говорится, взглядом видать - родит скоро - застыла в оскале. Из ее рта капала свежая кровь, лапу отгрызала свою, в капкан попавшую.
- Милая! да ты штож делашь-то?! Ить больно же! Дед подбежал к ней, по дороге наощупь вытаскивая из рюкзака железяку покрепше. Открыл капкан. Волчица была вся то ли в поту, то ли в пене, то ли роса на ей не обсохла еще. Завернул аккуратно в свой плащ, на бегу захватил ружье, осторожненько положил серую бедолагу на дно лодки. Вспомнил, что оставил открытым капкан, побежал, защелкнул его, забрал. Подбежал к лодке. Странно не шевелится лодка. Эхе-хе, удрала! Подошел, открыл - а там у бедняги уж схватки начались. С такой скоростью старик не лягал на весла уж давно, последний раз, наверное, когда, из-под обстрела выбирались. Как он добежал со своей «драгоценной ношей» до своего сарая - одному Богу известно!
- Бабка! Ивана зови! Срочно! Да куда сама со своими ногами, пока добежишь - он ненужен уж будет. Ленку пошли. Внучка опрометью сбегав за ветеринаром, умирая от любопытства - что ж случилось - заглянула в сарай.
- Деда, а ты откуда эту собачку принес?
- Принеси-ка мокрых чистых тряпок, вишь силы у ей кончаются, не может вылизать сама своих волчат, даже и не смотрит на них.
…
Прошел год. Лето подходило к концу. Ранним утром всю деревушку разбудила истерика собак. Дед с внучкой собирались на «охоту».
- Деда, глянь! Там наша Акелка с волчатами идет, - посреди дороги, не обращая внимания на вопли собак шла трехногая волчица, за ней пятеро волчат, больше похожих на щенят, задорно играя бежали за мамкой.
- Ты пошто выводок-то свой притащила? Целый день волчица соблаговолила полюбоваться своими детьми деду и его семье - внучке с бабкой, да Верному, после тщательного обнюхивания, остальные видели только ее оскал и готовность к прыжку, но ни одного ее ребенка!
- Иван, а ведь ты говорил не выживут ни она, ни дети ее.
Так продолжалось семь лет - раз в год волчица приводила свой выводок, гордо красуясь своими детьми. Все эти семь лет в округе на многие километры не пропала ни одна скотина - ни баран, ни крова, даже курей ни ласка, ни лиса не беспокоила. Но в мире людей всегда найдется какой-нибудь умник, которому захочется чего-нибудь экзотического …
дальше не буду продолжать рассказ. Этим рассказиком хотела сказать, что если даже дикий зверь понял, что ему хотят добра, то люди что ж?
Хочу поменять здесь аватарку, не получается (((помогите!!!
Народ! у меня страничка ИЗБРАННОЕ не открывается!!! Пишет ВНУТРЕННЯЯ ОШИБКА СЕРВЕРА ! Что делать?
Ангел - это не прекрасный человек с крыльями, а тот, кто помогает другим.
ДРУЗЬЯ!!! ПОМОГИТЕ!!! Нашли черепаху красноухую (водную)… Пристроим в добрые заботливые и знающие руки ИЛИ примим в дар аквариум с лампой!!! У нас уже есть 3 собаки, 3 кошки и 1 крыса… Просто не по силам нам сейчас аквариум!!! ОЧЕНЬ ПРОШУ - ПОМОГИТЕ!!! Черепашке очень плохо в ведре!!! Тесно…
Суббота. Люд на подушках нежится
В теплой, уютной пододеяльности.
К мусорным бакам крадутся беженцы -
Лица хвостатой национальности.
Hет рыбьих хвостов - погрызут и корочку.
Hо этикет блюдут в доскональности,
И делают <бедную, но гордую> мордочку
Лица усатой национальности.
Им бы не дом - хоть его подобие,
Да вот на лбу - клеймо нелегальности.
У малышей лишь нет ксенофобии
К лицам пушистой национальности.
У нас языки, как флаги, полощутся -
Сентиментальности да банальности…
Слабо прописать на своей жилплощади
Лицо мурчащей национальности?
Бывает и так: кто любит, тот губит, а кто презирает - спасает.
Когда много слов, не жди помощи, настоящая помощь в словах не нуждается.
не пытайтесь отвлечь человека от горя, даже из самых благих намерений. Лучше просто сядьте рядом и поплачьте вместе с ним. лучшая помощь - это осознание что ты не одинок в своем горе.
? МАРКИЗА АНГЕЛОВ ??•·? Вы когда-то предлагали юридическую помощь ???
Никогда никому ни на что не жалуйся - помочь вряд ли помогут, а уважать перестанут…
Посредине широкой реки, на острове, была деревня. Однажды на реке случился паводок, река разлилась и начала затапливать деревушку, люди бежали кто на чём-на лодках, плотах, брёвнах… А в этой деревне жил одинокий старик, который верил в Бога, соблюдал посты и праздники, молился, вёл праведную жизнь… И не досталось ему плота или замешкался-в общем, остался он на островке один, а вода накатывает, уже весь остров покрылся тоненьким слоем воды… Люди с берега собираются за ним лодку посылать, а он им и говорит-Бог всемогущ, он спасет меня! Вот и взмолился старик:" Господи! вся жизнь моя у тебя как на ладони! Верил в тебя, заповеди соблюдал, не покинь же меня! Спаси, Господи!" и вдруг видит-плывёт по реке корабль громадный, красвый, на палубе народ, оттуда ему круги спасательные кидают… А дед всё своё твердит-«Меня Бог спасёт!» уплыл корабль… а вода прибывает, уже до колен дошла… Всплывает подводная лодка-на ней моряки уже лодку снаряжают-старика спасать, а он всё твердит-«Спасибо, меня мой Бог спасёт!» Уплыла лодка. Вода уже по-пояс, холодная… Летит вертолёт, с него лестницы спускают-«Дед, хватайся!» А дед всё своё повторяет:"Не надо вашей помощи, меня Бог спасёт!" так и потонул…
Попал на небеса, первый вопрос-«Господи, я же так в тебя верил, так молился, почему ж ты меня не спас?»
А Господь и отвечает:"А кто ж тебе, дурень, корабль, лодку и вертолёт посылал!!!"
Дворец
Сказки, знаю нас - напрасно вы не молвитесь!
Ведь недаром сон я помню до сих пор:
я сижу у синя моря, добрый молодец.
Я кручинюсь. Я оперся о топор.
Призывал меня вчера к себе царь-батюшка
и такие мне говаривал слова:
«На тебе, гляжу, заплатанное платьишко,
да и лапти твои держатся едва.
Гей, возьмите, мои слуги, добра молодца,
отведите его к синю морю вы.
А не сделает к утру - пускай помолится.
Не сносить ему шалавой головы!
Вы ведите его к морю, да не цацкайтесь!"
Благодарно я склонился до земли.
Подхватили меня крепко слуги царские
и сюда, на эту кручу, привели.
Был не очень-то настроен веселиться я,
как избавиться, не знал я, от беды.
Вдруг я вижу что Премудрой Василисою
появляешься ты прямо из воды!
На меня ты, подбодряя словно, глянула
и, пройдя по морю синему пешком,
трижды топнула решительно сафьяновым,
шитым золотом заморским сапожком.
Там, где бровью указала чернодужною,
затвердели волны глыбами земли.
Где на землю кику бросила жемчужную,
там палаты камня белого взошли.
И смотрел, застыв на круче, удивленно я,
как, улыбкой создавая острова,
доставала ты, шутя, сады зеленые
то из лева, то из права рукава.
Птиц пустила в небеса, мосты расставила.
«Будь спокоен!- мне сказала.- Можешь спать».
И скользнула легкой тенью, и растаяла,
и оставила до случая опять.
А наутро просыпаюсь я от гомона.
Вижу я - стоит народ, разинув рот.
Вижу - движется ко мне толпа огромная,
окружает и к царю меня ведет.
Царь дарит меня и милостью и ласкою
(правда, милость государя до поры),
но пока хожу, одет в наряды фряжские,
и уже поют мне славу гусляры.
И не знают люди, чудом ослепленные,
что не я - его действительный творец,
что не мной сады посажены зеленые
и построен белокаменный дворец…
На скамейке, над обрывом
Кирилл стоял у каменной балюстрады, огораживающей смотровую площадку. Под ним был крутой обрыв, почти пропасть, а далеко внизу, на самом ее дне, билась об огромные валуны быстрая речка, и от пены вода в ней казалась кипящей. Со дна пропасти тянуло холодом…
- Молодой человек! Я бы вам настоятельно не рекомендовал этот способ решения вашей проблемы! - услышал Кирилл чей-то негромкий спокойный голос и оглянулся. На другой стороне площадки, на белой решетчатой скамье в тени самшитовых кустов, сидел старик в белых летних брюках, полинявшем военном кителе и соломенной шляпе; рядом с ним, прислоненная к скамье, стояла толстая коричневая палка с изогнутой черной рукоятью. Забавный такой старикан…
- О какой проблеме вы говорите и с чего это вы вообразили, что я собираюсь бросаться вниз? - грубовато спросил Кирилл. - Может, я просто на пейзаж любуюсь!
- Пейзаж на дне пропасти? Не надо мне морочить голову, юноша. Ваши настоящие намерения я угадал по выражению вашей спины и плеч. А вот сейчас лицо ваше окончательно утвердило меня в подозрениях.
- Надо же! - фыркнул Кирилл, а про себя подумал: кто знает, может и впрямь каждому встречному-поперечному по его лицу все понятно. - И вообще, что бы я ни собирался сделать, это не ваше дело!
- Как знать, как знать… Подойдите ко мне, присядьте. Если ваше решение твердо, то маленькая задержка вам не страшна. Тем более что вы еще не окончательно решились, а только примеряетесь. Я прав?
- Да, вы правы! - резко ответил Кирилл, перешел площадку и уселся рядом со стариком. На его кителе он сразу увидел звездочку Героя, а ниже ряд разноцветных планок: ветеран… Ну да, сегодня 22 июня, годовщина войны, вот он и оделся соответственно. Грубить боевому старичку в такой день расхотелось.
- Понимаете, я вчера узнал от врачей о страшном диагнозе, всю ночь не спал, мучился и понял, что выхода у меня, кажется, нет.
- Так все-таки «кажется» или и вправду нет?
Кирилл не ответил.
- А диагноз можно узнать?
Кирилл невесело усмехнулся и четко, почти по слогам произнес:
- Хорея Гентингтона. Навряд ли вам известно, что это такое.
- Ну почему же? Как раз известно. Я сам врач, хотя теперь уже давно на пенсии.
- Тогда вы должны понимать, что меня ожидает. А я это наблюдаю каждый раз, когда навещаю отца в больнице. Вижу, как он смотрит в тарелку, хочет взять ложку - а руки его не слушаются. Он встает с места, хочет пройти в дверь, а оказывается перед стеной. И при этом он все понимает и очень страдает!
- Да, это хорея Гентингтона. - Старик взял свою палку, поставил ее перед собой и оперся на нее подбородком. Подумал немного, а потом спросил:
- Вы пока только подозреваете, что вам передалось по наследству от отца его заболевание или…
- Не только. Я прочел все, что мог найти об этом заболевании и настоял на генетическом исследовании.
- И каков результат?
- Положительный. Это значит, что в будущем болезнь разовьется неминуемо, это вопрос времени. Отложенный диагноз, так сказать. А эффективного лечения хореи Гентингтона на сегодняшний момент не существует.
- К сожалению, это так. Но, как я понимаю, болезнь и гибель от нее пока отложены на неопределенный срок, а покончить с собой вы решили уже сейчас, загодя, так сказать?
- Если вы врач, то должны понимать, каково это - жить годы с таким диагнозом в ожидании конца.
- Юноша мой дорогой, а разве мы не все рождаемся на свет с отложенным смертельным диагнозом? И в конце жизни смерть поджидает нас всех.
- Но не всех - такая!
- Ваш отец очень страдает?
- Физически - нет. Но морально он очень угнетен и находится в постоянной депрессии. Вначале ему даже был поставлен ошибочный диагноз - шизофрения.
- А мать у вас есть?
- Да, есть.
- А вы о ней сегодня ночью думали?
Кирилл виновато промолчал: он и в самом деле о матери как-то не подумал.
Старик его понял, покачал головой и спросил о другом:
- Скажите, а ваш отец кричит от боли? Ему не помогают обезболивающие? Он молит о смерти, потому что не в силах терпеть боль?
- Нет, таких страшных болей у него нет.
- А есть смертельные болезни, при которых они почти неминуемы. Я сам был болен такой болезнью примерно в вашем возрасте. Однако, как видите, жив до сих пор.
- Вас все-таки вылечили?
- Никто меня не лечил, кроме Господа Бога.
- Я неверующий! - решительно заявил Кирилл, сразу пресекая возможное развитие темы.
- Это понятно. Иначе бы вы не подошли так близко к этому обрыву. И я был тоже неверующим, но меня от смерти и неверия спасло горе, причем не мое личное горе, а всенародное - война.
- Я вижу, что вы ветеран войны.
- А, ну да… Мы сегодня встречаемся с моими друзьями. Выпьем по рюмочке, вспомним военное прошлое, как водится.
- А вы мне не расскажете, как это вас война от смерти спасла?
- Почему нет? Расскажу - в надежде, что вы из моего рассказа извлечете для себя пользу. У меня еще примерно час до встречи, вот я и решил сюда заглянуть, подышать воздухом. И вот, оказывается, не зря… Ну, так слушайте мою историю, юноша. Перед войной был молод, учился на первом курсе медицинского, играл в футбол, ухаживал за девушками и, помнится, ни о чем серьезном не задумывался. Однажды во время игры мне здорово попало по голени бутсой противника. Я и внимания особого не обратил: подумаешь, похромаю денек-другой, все и пройдет. Но не прошло. Сначала был просто синяк, ну еще опухоль небольшая, а потом, когда опухоль спала и синяк прошел, на их месте образовался небольшой такой, но очень болезненный желвак. Я несколько месяцев все медлил с походом к врачу, надеялся, что так пройдет, а когда все-таки пошел, оказалось - саркома. Причем уже с метастазами в легком. Предложили лечь в больницу. Я так и собирался сделать, но сначала забрался в институтскую библиотеку и, вот как вы сейчас, прочел все, что мог, о своей болезни. И ничего утешительного, конечно, не вычитал. Только вдруг почувствовал себя в черной ледяной пустыне, оставленный один на один со своим страшным диагнозом, будто весь мир вокруг меня замер. У близких и друзей я поддержки искать не стал, потому как не верил в нее, а той главной поддержки, с которой никакой диагноз не страшен, у меня еще не было - в Бога я тогда не верил. Но об этом впереди. И решил я тогда покончить с собой, чтобы избежать напрасных грядущих мучений. Струсил, проще говоря.
- Ну вы уж и скажете - струсил!
- А вот вы послушайте, что было дальше, а потом делайте выводы. Жили мы на седьмом этаже, окна нашей квартиры выходили на площадь, покрытую асфальтом, и решил я, выбрав момент, когда дома не будет родителей и младшей сестренки, выброситься из окна. Мне «повезло»: в воскресенье, а было это 22 июня 1941 года, родители предложили нам поехать за город. Я отказался, сославшись на дела, и меня оставили одного. Проводив родителей и сестру, я сел к столу и написал прощальное письмо, в котором все объяснил. Оставил письмо на столе, а сам подошел к окну и распахнул его. И тут я увидел, что под репродуктором, висевшим на столбе на краю площади, собралась толпа: все слушают какую-то передачу и многие женщины плачут. Я встревожился, прошел на кухню, где у нас тоже висел репродуктор, и стал слушать: это было сообщение о нападении на СССР гитлеровской Германии.
«Ну, вот и решение проблемы! - подумал я. - Чем просто подыхать на больничной койке, лучше уж отдать свою жизнь за Родину! Может быть, я еще успею и подвиг совершить перед смертью!» Я тогда еще не понимал, что подвиги нужны не только на войне. Словом, разорвал я свое письмо и отправился в военкомат. Там уже была громадная очередь тех, кто подлежал призыву. Врачам я ничего о своем диагнозе, естественно, не сказал, а на небольшой желвак на моей правой ноге никто в той суматохе и внимания не обратил, ну и меня тут же оформили как полагается. На следующее утро, простившись уже как следует с близкими, я отправился со всеми новобранцами в часть.
Воевать я начал в разведке, сам туда напросился, сославшись на знание немецкого - учил его в школе и в институте. Считался храбрым разведчиком, потому что смерти не боялся нисколько, можно сказать, сам шел ей навстречу. Однажды нас накрыли немецкие пулеметы, когда мы с языком возвращались в часть. Меня ранило в ногу, а товарищи мои все погибли. С нами был немецкий офицер, захваченный «язык», и вот его ни одна немецкая пуля не задела. Немец оказался трусом, он и не подумал сопротивляться: я его подгонял, а он послушно полз впереди меня, только всю дорогу твердил: «О майн Гот! О майн Гот! Ретте Мих!» - молился Богу по-своему. Я рассердился на него, с чего это Бог, если Он есть, станет ему, немчуре-захватчику помогать? - и давай назло ему молиться по-своему: «Нет, Господи, ты лучше мне помоги! Помоги, Господи!» И Господь помог мне, а не ему: мне удалось ползком, с полным крови сапогом, погоняя немца наганом, все-таки доставить его к нашим. Впрочем, может это и ему Бог помог, ведь для него война кончилась: он в плен попал и, надо думать, жив остался. Сдав его командованию, я, наконец, потерял сознание.
- За это вам и дали Героя? - спросил Кирилл.
- Ну нет, тогда, в сорок первом, звезды Героев еще не очень-то раздавали. Так вот, языка отправили в штаб, а меня - в госпиталь. А поскольку полз я по осенней слякоти, в раны раздробленной ноги набилось столько грязи, что у меня тут же началась гангрена, и ногу мою - вместе с саркомой! - сразу же, еще в нашей санчасти, ампутировали. И представьте, так врачи и не заметили, что там у меня еще, кроме раздробленных костей, на ноге было! С тем и отправили меня в госпиталь долечиваться.
Лежу я, выздоравливаю понемногу, учусь ходить на костылях. А тем временем к городку, в котором был госпиталь, подошли немцы. Нас, раненых, погрузили в санитарный эшелон с красными крестами на крышах вагонов и отправили в тыл. Только немцы не больно-то по правилам воевали: когда мы проезжали через дремучие брянские леса, разбомбили они наш санитарный поезд. В живых нас осталось немного, человек пятнадцать со всего поезда: летчики немецкие еще с воздуха нас из пулеметов поливали. Собрались мы, уцелевшие, и решили по лесам к своим пробираться. К линии фронта мы так и не выбрались, а попали к партизанам. В лесу мне вырезали подходящую деревяшку, и стал я ходить на этом самодельном протезе, опираясь на палку. И там, в партизанах, я, бравый вояка, но очень плохой ходок, через год стал командиром партизанского отряда.
- Ну, наверное, вас командиром назначили не только потому, что вы были на протезе!
- Главным образом потому, что я уже имел опыт разведчика и умел организовать наши операции так, что за всю войну отряд потерял всего несколько человек, а вреда фашистам принес немеряно. Впрочем, вред этот был оценен по достоинству, и вот после войны-то я и получил звание Героя Советского Союза.
- А потом, после войны вы рассказали врачам, что у вас был рак?
- Пришлось рассказать, когда я добровольно пришел им сдаваться: надо же было мне проверить, что там с метастазами в легких?
- Ну и что оказалось?
- А ничего! Не выдержали метастазы суровой партизанской жизни и брянских морозов - сдохли прежде меня самого. И вот тут я уже окончательно поверил, что меня Бог помиловал за то, что я не покончил с собой из трусости, не убил себя прежде смерти.
- Классная история! Ну, а дальше что было?
- Дальше была тоже трудная, но уже счастливая мирная жизнь. Я продолжил учебу в медицинском институте, окончил его, женился на своей сокурснице и до самой пенсии работал врачом вот в этом самом городе.
- И никакого горя после этого в вашей жизни не было?
- Почему же это не было? Что это за жизнь, если в ней нет ни бед, ни горя, а значит, нет и места мужеству? Горя хватало… Вот, например, у нас с женой долгое время не было ребятишек. Мы подумали-подумали, помолились и решили взять ребеночка в детском доме. Оказалось, что за детьми стоят огромные очереди. За здоровыми детьми. И тогда мы с женой решили взять ребенка-инвалида. Мы нашли мальчика-эпилептика, Гришу. Ох, и намучились мы с ним, пока вылечили и воспитали, вернее перевоспитали! А в награду через пять лет после того, как Гриша стал нашим сыном, жена моя забеременела и родились у нас близнецы, мальчик и девочка, Саша и Даша, а потом через три года еще один мальчик, Юрочка, младшенький. Но любимчиком у нас оставался Гриша, который тяжелее всех достался. Кстати, если вы вместо самоубийства выберете жизнь-подвиг, то вам надо будет учесть, что своих детей вам лучше не заводить, слишком велик риск, а лучше взять обездоленного ребенка из детдома и сделать его счастливым.
- Да ваша жизнь, как я погляжу, это одни сплошные подвиги!
- Любите вы это слово, юноша! Впрочем, это у нас, мужчин, видимо, в крови - стремление к подвигу. Но самый большой подвиг, между прочим, это жить достойно, спокойно принимать все, что послано Богом, быть верным себе и делать свое дело так, чтобы приносить как можно больше добра людям. К счастью, выбранное мною медицинское поприще это как раз позволяло: сколько я за свою жизнь вылечил безнадежных пациентов - это знает только Господь Бог. Я ведь в реанимации работал. Ну, а если бы 22 июня 41-ого года я в окошко сиганул? Подумать страшно… Я ведь даже не знал тогда, что 22 июня мои именины! Меня зовут Кирилл Александрович, а Православная Церковь вспоминает в этот день святителя Кирилла архиепископа Александрийского. Я тоже стоял в тот день, как вот вы сегодня, над пропастью - перед раскрытым окном, и сколько же раз я потом благодарил Господа, что Он надоумил меня сделать правильный выбор! И никогда ни разу я не пожалел о нем. Вот и перед вами, молодой человек, стоит сейчас та же самая дилемма: струсить и уйти без борьбы, оставив после себя пустоту и двойное горе матери, или решиться на подвиг и наполнить свою жизнь смыслом, не смотря ни на что. Выбирайте!
- Да, после вашего рассказа мне что-то расхотелось снова подходить к обрыву. Я ничего вам не обещаю, но я подумаю. Прошлую ночь я не спал, все взвешивал, хватит ли у меня сил и мужества покончить с жизнью? А сейчас мне кажется, что и эту ночь мне не спать: буду думать, хватит ли у меня сил и храбрости, чтобы жить дальше? Может, и я найду свой жизненный подвиг?
- Ваш подвиг начнется уже тогда, когда вы преодолеете свой ужас перед диагнозом и осознаете свой долг перед матерью. И запомните хорошенько еще вот что: очень часто хорея Гентингтона настигает человека только в глубокой старости, и в этом случае перед вами еще долгие и долгие годы деятельной и осмысленной жизни. И медицина, кстати, тоже не стоит на месте! Так что мой совет, идите и превратите свою беду в подвиг преодоления беды.
- Я попробую… А знаете, ведь меня тоже зовут Кириллом!
- Правда? - обрадовался старик. - Ну тогда поздравляю вас, Кирилл, с Днем Ангела!
- Спасибо. И я вас тоже поздравляю, Кирилл Александрович. Как вы думаете, может, мы с вами вовсе не случайно встретились сегодня тут, на скамейке, над обрывом?
- Определенно не случайно!