Он ходит по одной с тобой земле -
Огромнейшей из всех людских пристанищ.
Измерь мою влюблённость по шкале
От десяти до двадцати… Ты знаешь.
Надеюсь, держишь голову в тепле.
Надеюсь, у тебя всё хорошо…
Слова скребутся в горле словно кошки,
горчат как ванилина порошок
и гнутся, как дешёвенькие ложки.
Он прячется в свой серый капюшон…
Поговори со мной о нём немножко?
Поговори. Он - острое плечо
И мягкий смех, и родинки как звёзды.
А время так стремительно течёт
Сквозь наши пальцы. Но пока не поздно,
Поговорим. Мне всё равно о чём.
Как это странно. Раньше было так:
Не нужен повод, не нужны причины…
Теперь же - холод, тьма и пустота.
Вина и боль мне дружно дышат в спину,
И на твоё, допустим, «как ты там?»
Я промолчу.
Нелепо и нечестно,
Но по любой, вообще любой шкале
Всё решено (какие тут протесты?).
…Он ходит по одной с тобой земле -
Той самой, на которой
нет
мне
места.
- Дорогая, ты так сладко храпишь.
- Я не храплю. Ты мне с другой бабой снился - я рычала!
он глядит на ее ресницы, волосы, изгибы ее плечей,
вот был волк-одиночка, бродяга, всегда ничей,
чтоб открыть его душу - нету таких ключей,
а теперь она здесь - флиртует своей улыбкой.
и внутри поднимается птицей поток огня,
и мне страшно теперь, что подумает про меня,
стала мягкой, как масло, металлическая броня,
и земля под ногами становится ватной, зыбкой -
ты прости меня, бог. я не ведал, что говорил,
и сейчас держусь из всех сил за изгиб перилл,
чтоб не рухнуть оземь, небо-глянец, словно акрил
и ее глаза - проводник в измеренье рая.
я теперь молюсь, я поверил, и вновь живой,
солнце светит, как нимб, над растрепанной головой,
ее нет минуты и хоть от безумья вой,
от неистовой боли сгибаясь и замирая.
я исправлюсь, стану защитником и героем,
буду на кулаках расправляться с горем,
куплю нам дом, чтобы с садом, мечтой и морем,
где нас не потревожит уже никто.
и я понял вдруг, потерянный меж мирами,
что жить с любовью то же, что жить при храме,
и смысл жизни - холодными вечерами
укрывать ее тонкие плечи своим пальто.
Я так хочу!
Чтобы мы, чтобы тепло.
Чтобы вместе, чтобы одно.
Чтобы не сон, чтобы он.
Чтобы явь, чтобы любовь!
Моё одиночество - прекрасно!
Неопасно, если честно,
Совсем немного заразно.
Но от себя не убежишь,
Он мой последний, каприз…
Он, моя иллюзия.
Его придумала я, для себя.
Он, мой сон, мой.
Его глаз, не знаю я.
Он, мой дождь.
Его капли, не для меня.
Он, холодный, такой.
Его сердце, бьётся не для меня.
Он, забрал мой сон.
Его так жадно хочу, я.
Он звукоизоляция, моя.
Его объятия, не для меня.
Я чувствую дрожь…
Я всегда жду тебя…
И привкус от греха и смех,
Всё было в ней, как ночь и день…
Он прикасался к ней так жадно, чуть дыша.
Её хотел томительно и сладко.
И кошки дикой, были все её повадки.
Ходила, где хотела, пусть и не любила…
Лишь им одним она болела.
Не верила и не ждала - скучала,
Иногда дышала, и если он не снился
Ей ночами, даже умирала.
И хочет он владеть и обладать,
Опять, опять…
И впиться в шею дикой рыжей кошке,
Чтобы жажду вековую утолить.
Она, заглядывала в дикие глаза,
Просила лишь, ещё… ещё и навсегда…
Он зверь её, он к ней привык,
Но приручить его, нет мыслей у неё.
И отпускает вновь и вновь…
Свободу ЛЮБИТ Он…
Она мечтает - она его ждет
Сердце грустит - Любовь в нем живет
Он есть единственный - очень красивый
Лишь для нее - неповторимый …
Запутались с тобой в текстурах одеяла.
А, мне хочется в окно!
Он не понял ничего…
Он уже не злился на нее, только страдал от неизвестности, ведь любящему мужчине, каким бы грубым или непримиримым он ни был, больше жизни нужно знать, что он нужен своей женщине, несмотря ни на что.
Между вами сейчас города,
Километры дорог и огней.
Через месяцы, через года,
Ты не можешь не думать о ней…
Все в душе перевернуто, смято…
Настежь окна, а воздуха нет.
Желтый дым сигарет, кофе с мятой…
В своем прошлом мы ищешь ответ.
По дорогам, вокзалам и скверам -
Одиночество бродит повсюду.
Ты уже ей не сможешь поверить.
Ты ее никогда не забудешь.
Отчего же все? Так не бывает…
Ты ее представляешь глаза…
Комом в горле слова застывают,
Те, что ты не успел ей сказать…
Анна Мамаева
Все семь подводных лодок королевского флота Великобритании подлежат ремонту либо уже сейчас находятся на техническом обслуживании, поэтому неспособны выполнять боевые задачи.
А помните, Темнейшего видели с аквалангом? Он якобы за амфорами нырял? Во-о-от!
Таня чмокнула меня в щеку, порывисто обняла Руслана и заскочила в салон подъехавшего такси. Мы остались стоять с ним вдвоем на едва освещенной улице. Мороз неприятно сковывал мышцы лица, но мы не решались даже заговорить. Тягучее тяжелое чувство укутывало нас и стискивало легкие. Я на секунду поджала губы и посмотрела в глаза Руслану. Нежно-зеленые, сейчас я видела там полное отражение моих внутренних чувств. Мы оба испытывали болезненную неопределенность. Одна часть меня хотела сжать Руслана в объятиях и целовать, целовать будто безумная. Вторая часть прекрасно понимала, что толку не будет. У нас нет оснований даже для крепкой дружбы, а отношения? Про них даже думать больно. Нас с ним связывала именно эта выворачивающая, уродующая потребность друг в друге. Родственные души неспособные быть вместе. Никогда, ни при каких условиях… И стоя сейчас на тротуаре, ожидая своего такси, я понимала, это последняя наша с ним встреча. Мы не сможем больше жить на этой грани «не-отношений», «не-дружбы», нас связывало что-то большее, чем просто любовь, это была необходимость, будто две половинки души встретились, но из-за обстоятельств они вынуждены вновь разъединиться. Руслан улыбнулся, нежно тепло с заботой. Вытащил руку из кармана, снял перчатки и щелкнул меня по носу, совсем легонько, но этого хватило, что бы струна внутри меня окончательно лопнула и меня затопило смирение. Я приняла ситуацию, сил менять что-то и бороться, просто не осталось. Я заулыбалась в ответ и тоже сняла перчатки.
- Хорошо, что собрались после стольких лет - он смотрел в мои глаза неотрывно, его взгляд, улыбка, жесты, все сочилось той всесогревающей солнечной теплотой, которая так жгла меня первое время и грела, когда мы были вместе. Увы, мы никогда не были даже любовниками на одну ночь. Да даже не друзья, только хорошие знакомые. Только знакомые…
- Да, так здорово! Посидели вместе так, будто никто никуда и не уезжал - я едва слышно рассмеялась, не сводя взгляда с его глаз.
- Ты теперь снова в Питер? - в глубине его нежно-зеленых омутов мелькнули разочарование и облегчение на пару.
- Да, там у меня работа, парень - при мысли о Сергее мне стало немного стыдно, я уже четыре года использую его как удобную гавань, нагло вру о любви и привязанности, а сама же мучаюсь и испуганно вздрагиваю, заметив в толпе русые волосы или зеленые глаза. Мне всегда нужно время, для осознания, что человек, которого я так боюсь встретить, и не-встретить, живет в другом городе. Но стыд мгновенно прошел, я всегда наплевательски относилась к другим людям.
- Саш, а у меня для тебя сюрприз - Руслан вытащил из кармана маленькую коробочку - Я знаю, что ты не носишь колец, но мне оно показалось интересным, и я решил его купить.
- Хей, я теперь могу хвастаться, что люди на свои день рождения дарят мне подарки - я взяла в руки коробочку и открыла, кольцо в виде «Уроборос» грязно-желтого цвета, с затемнениями. Я удивленно покрутила его в руках. Подарок и правда, был мне по вкусу - Спасибо!
- Оно с секретом, но ты увидишь его только при свете - Руслан хитро подмигнул мне.
- С гравировкой что ли? - Руслан кивнул - О, мой подарок тоже с гравировкой - я рассмеялась.
- Мда, у дураков…
- Но-но-но! Я гений! - я важно подняла указательный палец вверх и погрозила им. Мы с Русланом рассмеялись. Тягостное чувство отступило на некоторое время, мы еще немного дурачились, даже снежками покидались друг в друга.
- Такси - это слово больно резануло слух и засело где-то в мозгу. Дышать сразу же стало тяжело и невыносимо. Руслан вновь просто смотрел на меня. Его взгляд был невыносимо-тяжелый, придавливающий. Я понимала, что не только мне сейчас тяжело до дрожи в коленях, но и ему. Только вот, мы ведь не дети, чтобы тешить себя мечтами о том, что мы можем быть вместе.
- И правда, ну, мне пора - я поправила капюшон, Руслан едва заметно кивнул.
-До встречи - «которой не будет" - так и читалось в его глазах. Я это понимала и не винила за то, что ему не хватило сил сказать: «прощай». У меня ведь их тоже не было.
- До встречи - я крепко обняла самого дорогого и близкого для меня человека. Руслан стиснул меня в ответ так, что заныли ребра, но я не двинулась с места. Почти минуту мы стояли, не размыкая рук, я всем своим естеством чувствовала, как моя душа рвется к нему, жаждет соединиться. Гудок прозвучал выстрелом. Я смазано поцеловала Руслана в щеку, и привычно почувствовала его теплые и нежные губы, на своей.
Усевшись в машину, я помахала ему рукой. Внутри во всей красе разворачивалась апатия. Мне было даже не больно уезжать от него. Я знала, что никогда не забуду ни его голос, ни внешность, ни повадки, ни характер. Я даже через четыре года помню, какой кофе он пьет и сколько сахара кладет в чай. Но картина едва освещенной улицы, снега и его, стоящего в черной куртке и шапке, в ореоле света фонаря еще долгое время будет преследовать меня во снах. Что бы отвлечься от мыслей, я попросила водителя включить свет. Когда лампочка загорелась, я достала кольцо и прочла гравировку, что была на внутренней стенке украшения: «Я буду помнить». Я расхохоталась. Искренний звонкий смех заполнил собой все пространство маленького салона. Да, у дураков и правда мысли сходятся, ведь на часах, что я подарила ему, была выгравирована эта же фраза.
Все люди вокруг кому-то принадлежат и это, по правде, гораздо страшней ножа. Мой личный котёл, персональный - при жизни! - ад. Никак мне его не покинуть, не убежать. Сижу, в одиночество впаяна тишиной - единственный нужный, конечно, совсем не мой, но делает целой, счастливой, такой живой - пусть даже не стану «той».
Мы с ним абсолютные, страшные дураки. Я редко, недолго касаюсь рукой руки, но всё же узнала, как губы его мягки, шепчу: «Ну давай же, на казнь меня обреки». Он слышит мой шёпот, целует опять в висок. Читаю во взгляде: «Прости, что я так жесток». Мне, глупой, наверное, это бы был урок - да вот, к сожаленью, в который уж раз не впрок.
Я помню прекрасно, кому он принадлежит, с кем хочет и будет, наверно, до смерти жить, но образ его словно намертво в сердце вшит, и значит, увы, невозможно не дорожить.
А чувство вливается в душу почти что год, и страшно бывает: вдруг это меня убьёт? Да тут хоть умри - только он ко мне не придёт. С такими бессильны и внешность, и приворот… Я вовсе не ведьма, ночами не ворожу: не делаю зелий, не сыплю с руки кунжут. Поэтому, может быть, в жизни такая жуть - что лишь я одна никому не принадлежу.