Конец ноября 1980-го года. Впервые целый месяц без родителей, вдали от родного дома. Два десятка новых друзей, неожиданное совместное празднование моего 14-летия, несчастная первая любовь, убийство Джона Леннона, горькие слёзы при расставании, отчаянные письма… Новый год дома, без таких близких и теперь таких далёких новых друзей… Как же давно это было!!! Кажется, в другой жизни! И только какое-то не проходящее чувство дежа-вю: молодёжный лагерь, новые друзья со всех уголков страны, дружина «Жемчужная», смена юных корреспондентов…
Когда за окнами дожди, еще больше хочется прихода волшебницы-зимы. Зима разрисует окна причудливыми узорами, разрумянит наши щеки, заставит танцевать снежинки, улыбнется солнечным лучиком. И снова детский смех, санки, снежки, снеговики с могковкой… И снова повеет детством…
Я счастливый человек.
Мне почти 37 лет. Я родился в Новосибирске, когда еще был СССР. Мои родители переехали сюда с Украины, т.к. мой отец (которого уже нет в живых) был специалистом в области самолётостроения и его отправили работать на завод им. Чкалова. Я пошёл учиться в обычную среднюю, но самую лучшую в мире - СОВЕТСКУЮ школу. Да-да…самую лучшую в мире школу, потому что она была советская! Мы все были уверены, что мы получали самое лучшее в мире, к тому же бесплатное образование. Мы гордились тем, что мы живем в СССР. Мы ждали, когда же нас, наконец-то, примут в октябрята и с гордостью носили октябрятский значок. Ну, а уже в 4 классе мы стали пионерами и нам повязали красные галстуки… как же мы тогда этому радовались!!!
Мы пропадали на улице до 10−11 часов ночи, и не было никаких педофилов. Мы могли зайти в любую квартиру к совершенно незнакомым людям и попросить просто попить воды или сходить в туалет и нас пускали…
Мы не боялись переходить дорогу. Мы не боялись милиции. Мы могли на велосипедах уехать очень далеко от дома, покупаться и вернуться. Родители не беспокоясь о нашей безопасности отправляли нас в пионерские лагеря. А как пустели дворы когда по телевизору показывали «Четыре танкиста и собака» или «ДАртаньян и три мушкетера», а потом все дружно делали себе шпаги из веток и пластмассовой крышки!!! Мы ездили в Грузию и в Прибалтику нас не называли оккупантами. А когда мы ездили к родственникам на Украину (в т. ч и на Запад - во Львов), то никто и не обращал внимание на то, что мы говорили по-русски.
Когда мы стали старше, мы стали (как тогда говорили) дружить с девчонками. И они с нами дружили не из-за денег, мам, пап и пр. А из-за того что мы им нравились. И мы не тянули их сразу в постель… И они могли и борщ сварить и пирожков испечь.
Все было по-настоящему и проще в той жизни. Люди были добрее, а деньги - не главным.
Мы гордились своей страной и государство нас защищало. Никому и в голову не могло прийти, что за лечение и обучение надо платить деньги, а лекарства купленные в аптеке могли убить. Мы все занимались спортом, причем - бесплатно. И я счастлив, что такое детство было у меня.
P/S наверное у меня кризис среднего возраста
Иногда очень хочется проснутся и понять что ты ребенок, что тебе для счастья хватает кг конфет))))))
Смывают дожди наши надежды.
Наши года нам уже не вернуть.
Смывают дожди наши победы,
Но как труден путь, но как сложен путь.
Только прошлого нам никогда не вернуть.
Мне бы птицей вернуться
В юность вернуться, вспомнить любовь,
Мне бы назад оглянуться,
Чтобы вернуться, вернуться бы вновь.
Смывают дожди наши разлуки,
Наши мечты как вспомнить все их.
Смывают дожди, ещё не опущены руки.
Но как труден путь, но как сложен путь.
Только прошлого нам никогда не вернуть.
Мне бы птицей вернуться
В юность вернуться, вспомнить любовь,
Мне бы назад оглянуться,
Чтобы вернуться, вернуться бы вновь.
Вот так всегда: «на самом интересном месте»…
Вот так всегда: «без видимых на то причин»…
Ах, если б можно бы собрать родных всех вместе,
Полсотни б только набралось одних мужчин…
Мы б сели где-нибудь в уютненьком местечке,
Поговорили б, выпили крепленого вина,
Потом домой пришли б да отдохнули на крылечке,
И песни б пели мы до самого утра…
Но нет, не выйдет, не получится идиллия.
Уж очень многих Бог забрал к себе…
Я помню род свой и горжусь своей фамилией,
И прожил, и живу не зря я на земле…
Позади дороги, время, люди,
Памяти уснувший тонкий шрам,
Если ад, то будь что будет,
Если рай, то вечность пополам.
Объявленье с улыбкой на столбе я увидел,
Мокрый ветер трепал одинокий листок,
Раскажите быстрее кто погоду обидел?
Остудил кто на пляже горячий песок?
Дождь мочил корявые буквы,
Осень молча бумагу старалась сорвать,
Улыбались ненастью весёлые губы,
Потянулась рука ответ написать.
Но промокший листочек, белой птицей сорвался,
Осень лета улыбку с собой унесла,
Он беспомщно вдаль летел, кувыркался,
И вернёт ту улыбку теперь лишь весна…
Что-то с детством у каждого связано.
Ну, а я вспоминаю всегда ту,
К которой всем сердцем привязана,
И к которой любовь сквозь года…
Моя тётя-ей Царство Небесное-
Скоро будет четырнадцать лет,
Имя светлое, сердце чудесное,
Тётя Света, тебя с нами нет…
Как любила с Иришей, сестричкою
Я бывать у них дома всегда.
Как однажды, играя со спичками,
Чуть бензин не взорвали тогда!
Как по крышам, деревьям мы лазали,
Обдирали коленки всегда,
А она нам зелёнкой их мазала,
Не ругала же нас никогда!
А каких же вкуснейших нам жарила
Тётя Света цыплят-«табака»!
Всё пекла что-то, что-то всё парила-
Объедались-болели бока!
Мы её ощущали «своею" -
Свой «пацан», современница нам.
Я всегда восхищаюсь ею!
Упокой её, Господи, «ТАМ»…
Недель тугая семиструнность,
Что день, то с чистого листа.
Нам некогда вернуться в юность,
Нас поглощает суета.
Нам все удобнее общаться,
Чрез интернет и смс…
Все реже стали мы встречаться
По разным поводам и без…
Все дальше мы от жизни бедной
С ее наивной простотой.
Жаль, месяц стал полушкой медной
А был монеткой золотой
Ты знаешь, деньги значат что-то,
Как ни крути, как ни злословь.
Но ты спроси, купил ли кто-то
Здоровье, дружбу и любовь?
И если вдруг придется туго,
Ты вспомни номер для звонка
Всегда распахнуты для друга
Ворота, руки и сердца!
Летят года - за ними не угнаться…
Мчатся, словно тройка лошадей.
Еще вчера не мог сам в школу собираться,
Сегодня - уже замуж дочерей…
Уже и седина виски покрыла,
Уже охота дольше и поспать…
А раньше ведь летал я, как на крыльях,
Не каждый в деле мог меня догнать.
Я не грущу и вовсе не рыдаю,
Все в этом мире так должно и быть.
Ведь хорошо, что дети подрастают…
Не перестанем никогда мы их любить!
Самая любимая наша еда обычно не такая уж и вкусная, зато она непременно о чем-то, не столько еда, сколько сентиментальная композиция для зубов, языка, памяти и нёба.
Вот бутерброд с докторской колбасой, если запивать его сладким чаем, - история о том, как родителей нет дома и не будет до вечера, зато есть двухтомник Уэллса, читаный-перечитаный, заляпанный этим самым сладким чаем в особо захватывающих местах.
Жареная рыба - это о том, как папа вернулся с рыбалки, а мы его ждали-ждали, даже волноваться начали, потому что никаких мобильных телефонов в то время и в помине не было, позвонить, узнать, как дела, - невозможно. И вот он пришел наконец, пропахший рекой, с красным от солнца индейским лицом, и весь кухонный стол в чешуе, и на раскаленной сковороде шипит масло, и ужин у нас будет почти праздничный, и хорошо.
Или, скажем, компот - восхитительная история о первых летних каникулах, когда всякий день казался бесконечным, а пляжное безделье было увлекательней любой игры. Родители волокли с рынка фрукты - ведрами. Сидели на кухне, перебирали, поругивая лукавых крестьян: вот, дескать, сверху, напоказ, вишня хорошая, а снизу - вся подавленная. И абрикосы битые. Из всего этого битого-давленого варили компоты, какие должны бы, по-хорошему, фонтанами бить из земли в раю, а иначе вообще непонятно, зачем этот рай нужен.
А, к примеру, свежий белый батон - история о том, как два человека семнадцати, что ли, лет от роду опоздали на последний троллейбус и бродили всю ночь по городу, потому что расходиться по домам не очень-то и хотелось, а такого дома, куда можно было бы вернуться вдвоем, не было, конечно - откуда? Когда закончились сигареты, стали подбирать бычки, азартно соревнуясь, чья добыча длиннее; потом увидели, как к булочной подъехал грузовик с горячим хлебом, наскребли по карманам какую-то мелочь, купили горячий еще батон, разодрали на куски, по-людоедски урча.
А пирожки с капустой и яйцами…
Нет. Пора взять себя в руки и остановиться.
Я это все к чему. Все эти наши сентиментальные пиршества - они, конечно, по большей части чудовищная, вредная для организма пакость, с точки зрения всякого разумного диетолога. А с точки неразумого диетолога - и вовсе смертельно опасный яд, похуже ядерных отходов. Так вот. К черту диетологов. Все, что делает нас счастливыми, полезно, по крайней мере изредка.
Идите, идите уже за пирожным. Или за селедкой. Или за батоном и докторской колбасой. Ибо - каждому свое.
Мне кажется, или клипы начала 90-х годов смотреть приятнее, чем клипы нашей современной эстрады?
Обними меня,… дождь… и укутай серебрянной шалью…
Из блестящих дождинок,…Невидимых глазу людей…
Можно ,…Я поделюсь… с тобой тайной… немного печальной…
Может,…смоешь следы ты… из прошлой… из жизни моей…
Обними меня нежно,…позволь мне немного согреться …
В тёплых каплях твоих… они…словно …бальзам…для Души…
Где-то, слева… болит… никуда мне от боли не дется…
Время тоже не лечит… и старые ноют рубцы…
Обними… пусть совсем ненадолго… но, только, покрепче…
И разбавь мои слёзы… своею живою водой…
Знаешь, дождь, не заглялывать в прошлое проще
И как-то полегче…
Но и жить без него, невозможно… и очень тоскливо… порой.
О советских презервативах
Всем известно, что в Союзе их называли «резиновое изделие номер два». Но не по бытующему мнению что «в СССР разные виды резины отличались по плотности, эту плотность различали по номерам № 1, № 2
Это всё байки. На самом деле всё дело в застенчивости (СССР был очень целомудренной страной). Просто в аптеках стеснялись писать на ценниках «Презерватив. Размер № 2. Цена 2 коп.», вот там и писали «Резиновое изделие. № 2. Цена 2 коп.» - отсюда и пошло.
А почему размер именно № 2? Тоже всё очень просто. Первоначально размеров презервативов было три: № 1 - маленький, № 2 - средний, № 3 - большой. А поскольку маленькие размеры спроса не имели (кто же из мужчин не под пытками признается что у него маленький?), то они постепенно исчезли из продажи. Большой размер презерватива тоже производить было неэкономно (а «Экономика должная быть экономной», помните?), на один презерватив № 3 уходило чуть больше резины «что в масштабах всей страны…», и поэтому они их тоже со временем перестали выпускать. Вот средний размер № 2 и стал единственным, тем более что он подходил для почти любого мужчины: был рассчитан на 54 мм в ширину и 180 мм в длину, а это приблизительно соответствует европейскому размеру ХХL - выше среднего.
Продавались советские презервативы исключительно в аптеках и аптечных ларьках, и покупались мужчинами. Это потому что даму, которая взяла бы на себя смелость поинтересоваться в аптеке подобными изделиями, могли сразу же на весь зал приравнять к женщинам легкого поведения. Вспомним, что даже их название было вроде ругательства: слово, произошедшее от «кондом».
Эх, золотое было время))