Вы рулите людскими массами,
Как воитель своими пленными,
И берёте хабарь «тарасами»
Точно также, как раньше - «лениным»
Ожирели вы, масть иудова -
«Леся» - мелочь у вас карманная…
А народ - «ярослава мудрого»
Жмёт в ладонях бумажкой рваною
Вы «философом пятисотенным»
Подтирали б себе и сфинктеры…
Но купюру размять - заботина
Не для вас, а иначе б вытерли!
* * *
Да пошли вы к едрени матери:
Депутаты, послы, политики!
На купюрах у вас - писатели,
Только мы, как и прежде - винтики…
Меж Доном - он на карте справа,
И Сяном - тот слегка левей,
На свете есть одна держава,
Где счастлив русский и еврей.
Нет, не этнический потомок
У нас судьбу страны вершит:
Жирует пришлый здесь подонок -
Подляшский промоскальский жид!
Презрев таможни и границы
Стремятся сволочи во власть,
И угнетают… украинцев,
За пакостью неся напасть!
Сулят достаток и свободу
Всем избирателям своим,
Но обещанья, год из года,
Мешает «хтось» исполнить им…
Один кричал с трибуны храбро,
Мол, ваших накормлю детей!
Но тут… коварный Чупакабра
Похерил благость всех затей.
Напал, подлец, на Украину,
Везде, где может, там вредит,
Умял зерно, сожрал скотину,
Заставив жить страну в кредит.
Мы Чупакабру побороли,
Надеясь - всё изменим враз,
Но воцарился на престоле
Другой… герой народных масс.
Лишь только взялся он за дело,
Как вдруг, откуда ни возьмись,
Бюджет страны украл умело
Брат Чупакабры - Кровосись.
Опять негодник, пришлый, вроде,
Творя за пакостью напасть,
Намухлевал, наколобродил,
Сумев последнее украсть…
Народ наш на майдане бился,
Решая в спорах, - кто правей…
А победили кровосиси
И чупакабры всех мастей!
Если б букав в алфавите
было, скажем, тридцать девять,
Я стехов пейсал бы больше.
Просто так, от нефиг делать.
А поскольку в алфавите
букав тридцать три всего лишь,
Я пейшу стехов немного:
много так не наглаголишь.
Чтобы все, что себе пророчил,
Неожиданным было позже,
Одиночеством растреножен,
Я себя растворяю в ночи…
Чтобы вязкая чья-то жалость
Не стелилась за мною тенью,
Поднимая асфальт растеньем,
Я безмолвно за свет сражаюсь…
Чтобы звукам и многоточьям
Было легче с бумагой слиться,
Не изранив собой страницу,
Я себя разрываю в клочья…
Ты без стука в пустое жилище
Залетишь вместе со сквозняком,
И укажешь мне пальчиком - «тише!»,
Чтобы громко смеяться потом.
И оттаешь ночною росою,
На пол вещи свои оброня…
Грешный, ласки твоей я не стою,
Как не стоит бумага огня…
Кислый рислинг в фарфоровой кружке
Мы сегодня уже не допьем…
И, не чувствуя мякоть подушки,
Позабудем, что тоже живем…
Одиночество, все-таки это,
Если вдруг, промокашкой,
Успевает истлеть сигарета,
После первой затяжки…
Если вдруг не заметишь замену
Полой рюмки - налитой,
Улыбаясь устало бармену,
Мол, немало пропито…
И себя откровенно не жалко,
Пусть грехи мои тяжки,
Если пламя родит зажигалка
Мне для новой затяжки…
И табачного дыма потоком
Окружив себя едким…
Вдруг заметишь неровные строки
На бумажной салфетке…
В парке-рощице летним месяцем
Как мне хочется снова встретиться…
Было времечко счастьем крещено…
Помнишь девочку? Помнишь, женщина?
Все ошибочки, заблуждения,
Да открыточки в день рождения…
Сколько лет и сил кто-то злой отнял?
Помнишь, я просил целовать меня?
Не приятели, не влюбленные -
Все растратили миллионы мы…
Всех растратчиков судит времечко…
Помнишь мальчика? Помнишь, девочка?
Ты говоришь, - все хорошо.
А мне б отвлечься…
Как будто день один прошел -
Минула вечность…
Я думал, мне достанет сил -
На дни и годы…
Казалось, я не уходил, -
Гостил поодаль.
Казалось - сел не в тот трамвай, -
Пустяк неловкий.
И вот вернулся невзначай
На остановку…
А там - с мороженым лоток
Все тот, ютится,
И тот же, вроде, паренек,
Обнял девицу…
Но… вот идет мой школьный друг, -
Он сдал заметно:
Идет вальяжно, как и внук,
Его трехлетний.
Но вот мой дом… В моем окне
Другие рамы.
И в нем, увы, не машет мне
Рукою мама…
Ты говоришь, - все хорошо?
Ты прав. Отчасти…
Казалось - только миг прошел, -
Минуло счастье…
Если б снова на Родину враг вероломно пошел,
Растоптав предварительно Прагу, Варшаву, Париж,
Я не стал бы, наверное, мальчиком Кибальчишом…
Вероятней всего, я носил бы прозванье - Плохиш.
Под ковровых бомбежек и злых истребителей гул,
Под ласкающий ухо - народа отчаянный стон,
Я бы фюреру верой и правдой служить присягнул,
Ну, а сам, в это время, копал бы под буками схрон.
Схоронил бы я там бочку мёда и короб харчей,
Но, имея свой узкий в интриге войны интерес,
Холостыми стрелял бы в его тыловых егерей,
Потому что я принял присягу Адольфу в SS.
А потом, если б верх взяли в этой войне москали,
Я б уехал на Запад, - а егери вовсе не грех…
И от схрона родного живя и страдая вдали,
Написал бы в книжонке, что был «против этих и тех»!
А в две тысячи пятом, с фурором, имея престиж,
Я вернулся б на Родину, плюнув на свой геморрой,
И с улыбкой смотрел бы, как плачет старик Кибальчиш
Над учебником школьным, где я на страницах - герой.
На Парнас путём неблизким
Был однажды я взошедш…
Рифмы с той поры. и сиськи -
Обожаю у поэтш!
Я, наверно, сумасшедший…
Очень строгий я пиит!
Я люблю, что б у паэтши
Был невидим целюллит…
Я вот к выводу пришедший:
Нету дыма, без огня,
Если пишут все поэтши -
Аба мне, да пра миня!
Я не умел его любить
Мой Город
Жёлтый кирпич тротуаров
На его волшебных холмах
Я равнодушно топтал
Оставляя на память об этом
Только стёртые каблуки
Своих модерновых ботинок
Даже если растает
Карамель метровых сосулек
Наших желаний
И ветер сотрет
Зубную пасту снега
С веточек наших мыслей
Всё равно
Долго ещё не придёт
Весна
Туда где
Римским патрицием
Мимо которого тщетно
Снуют
Интеллигентные варвары
Высится разрушенный
Храм Христа Спасителя
Невидимый
Гражданами
Несчастного
Третьего Рима…
Когда-то и я Держал свой розовый шарик
За пуповину
Мечты
Чтобы её Оборвав однажды
Ужаснуться
Второму рождению