Если б снова на Родину враг вероломно пошел,
Растоптав предварительно Прагу, Варшаву, Париж,
Я не стал бы, наверное, мальчиком Кибальчишом…
Вероятней всего, я носил бы прозванье - Плохиш.

Под ковровых бомбежек и злых истребителей гул,
Под ласкающий ухо - народа отчаянный стон,
Я бы фюреру верой и правдой служить присягнул,
Ну, а сам, в это время, копал бы под буками схрон.

Схоронил бы я там бочку мёда и короб харчей,
Но, имея свой узкий в интриге войны интерес,
Холостыми стрелял бы в его тыловых егерей,
Потому что я принял присягу Адольфу в SS.

А потом, если б верх взяли в этой войне москали,
Я б уехал на Запад, - а егери вовсе не грех…
И от схрона родного живя и страдая вдали,
Написал бы в книжонке, что был «против этих и тех»!

А в две тысячи пятом, с фурором, имея престиж,
Я вернулся б на Родину, плюнув на свой геморрой,
И с улыбкой смотрел бы, как плачет старик Кибальчиш
Над учебником школьным, где я на страницах - герой.