Страна страдает словно от пожарищ,
Спасенья нет, гореть ей и гореть…
Какие на хрен выборы товарищ?
Кто в кресле, тот и будет им владеть!
Я выйду в поле рано на рассвете,
Крестьянина-китайца подловлю,
Они, как непонятливые дети,
Вгоняют яды в русскую стерню.
Земля их хлебосольно принимает,
Но корни хлеба сохнут день за днем…
А мы славяне родину латаем
И ой ли к возрождению придем!
Я боль из сердца в небо отпускаю
Пускай летит и никогда не возвращается
Себе я стать сильнее обещаю
И с болью навсегда печаль прощается
И вновь начнется новый день
Он будет радостью наполнен
Пускай в душе цветет сирень
И стану я тогда дышать свободней.
Улети далеко в облака.
Улети и забудь всё, что было.
Но потом ты вернись, пусть дорога сложна.
Ты вернись и напомни о мире.
Расскажи, какого там тебе?
Там летают единороги?
Вспоминала ли ты обо мне,
Пока шла ты по этой дороге?
Тяжело ли было тебе,
Высыхали твои ли злёзы?
Или ПРОСТО про всё забыть?
И уйти в те заоблачные грёзы?
Ты хотела сказать люблю,
Или просто прийти попрощаться?
Ты хотела радоваться дождю
Или солнцу опять улыбаться?
Ты хотела меня обнять
Так, как я это сильно желала?
Или просто мне прошептать
О том, как сильно по мне ты скучала?
Увидеть ещё хоть раз, на минуту,
Хоть на секнду. Вдохнуть запах родной сейчас
И сказать, что никогда не забуду.
И призныть все ошибки, рыдая взахлёб,
Я хотела цветок из рая.
Прости меня, но скажу лишь одно
Я безумно-безумно скучаю!
Ты мой ангел-хранитель, защита, спаситель.
Спасибо, что не бросаешь.
Но так больно при мысли о том,
Что ты так же, как я ночью рыдаешь.
Я же знаю, что ты всё видишь
И поступки мои, и слова.
И мне стыдно, что очень уж часто
Расстраиваю тут я тебя.
Обещай, что придешь, хотя бы во сне
Я и этому буду рада!
Я же жду, чтоб приснилась ТЫ мне,
А не на пустоши та ограда.
Я очень тебя люблю, пусть и больно невыносимо.
Я всегда тебя очень жду.
Мы с тобой навсегда неделимы.
Есть выздоровления, которые разрушают больше, чем болезнь.
Ромен Гари. «Воздушные змеи».
А у нас с вами разное рождество,
Ваше так отличается от моего!
Зрите вы на кресты на литых куполах,
Я на снегом укрытых могильных холмах.
Вы молитвы возносите, верите в чудо,
Мне бы голос услышать сыночка ОТТУДА.
Вы стоите в церквях за «святою» водой,
Мне бы мертвой облиться, обрести бы покой.
За столами накрытыми тосты и смех -
У вас праздник и это, конечно, не грех.
У меня за столом - только те, кто любил,
Те, кто ДРУГА по сей черный день не забыл.
Мне до вас не достать - я упала давно,
Крылья сломаны, больше взлететь не дано.
Каждый год, в это черное рождество
Задаю я вопрос без ответа - ЗА ЧТО???
Грешный ангел сидел за столом в захудалом трактире.
Пил портвейн. Бил посуду. Кричал: «Принесите ещё!».
Небеса позабыли о падшем своём дезертире.
Даже местный пьянчуга был ангелом возмущён.
Длинноногие девочки чинно носили подносы.
Плыл по залу вонючий густой сигаретный дымок.
Даже чувства притихли - бесцветные, как альбиносы.
И окурки, спадая со скатерти, тлели у ног.
Сонный лабух горланил блатные тупые романсы.
Сиплый голос был мерзок, как гвоздь, что царапал стекло.
Там какие-то люди затеяли пьяные танцы.
И беспечное время - как спирт - в глотку жизни текло.
Безразличье души подхватив - как чуму иль холеру,
Средь себя возомнивших богами никчёмных нулей.
Грешный ангел до дыр износил свою ветхую веру
В доброту, в справедливость, в себя и, конечно, в людей.
Нет, мне давным-давно невесело…
Душа моя - сплошное месиво.
Душа молчит (и день, и ночь),
А я не в силах ей помочь.
С ней не смеётся и не плачется,
Она таится, жмётся, прячется.
От цепких взглядов в стороне,
Как тень, хорОнится во мне.
Я понимаю - в хлам изношена,
Но всё ж прошу: прости, хорошая,
Что я тебя не берегла…
Очнись, дыши, расправь крыла!
Я знаю, нет у боли меры,
Когда во всё теряешь веру,
Но поднимаю белый флаг:
Мне без тебя - совсем никак!
`
Усталый снег ложится на мирок,
мороз жует шаги, как черствый пряник.
Бабуля в холле выдаст номерок -
пластмассовый билетик на «Титаник».
Второй этаж. Больничный срам и срач,
и смрад, и страх. Знакомая палата.
Течет вода и моет руки врач,
копируя движение Пилата.
Бинты. Старухи. Кровь. Сиделка. Шприц.
Гора пилюль. Тарелка абрикосов.
Какой мудак был этот датский принц!
Конечно, быть. Здесь нет других вопросов.
Я насмотрелся тех, кому в свой рай
Господь любезно приоткрыл калитку -
все как один за жизни острый край
хватались, словно тонущий за нитку.
Спастись и выжить - вот и вся мораль…
…Я выходил во двор, одевшись наспех.
Москва плыла сквозь ночь, что твой корабль,
а новый день навстречу полз, как айсберг.
Произнося набор дежурных фраз,
я так боялся, мама, уезжая,
что этот самый раз - последний раз…
И ты была нездешняя, чужая…
Я сам ходил, как заведенный труп,
но я не мог себе позволить жалоб…
…А город плыл, и дым валил из труб,
и музыка играла с верхних палуб…
Прошло полгода. В нашем трюме течь.
Идем ко дну, и захлебнулись звуки.
Немеют руки, но спасает речь -
я вру тебе, что в мире нет разлуки.
Когда-нибудь, с пробоиной в борту,
причалим мы с тобой к небесной тверди.
Какой-нибудь весною. В том порту,
где нет лекарств, отчаянья и смерти.
Потеряла ключи
Я давно от себя.
И от злости молчит
Душа в ранах моя.
Не упали мечты,
Но в них грубая грусть.
Не боюсь высоты,
Я разбиться боюсь.
Пусть и слёзы в глазах,
Отрекаюсь любя.
Во мне мраморный страх,
Не сбежать от себя.
Снова ночи без сна,
Буду вновь леденеть.
Не боюсь я огня,
Опасаюсь сгореть.
Как учиться дышать,
Когда воздуха нет,
Когда плачет душа,
Гаснет веры рассвет.
В океане - мечты
Злобно давят мне грудь.
Не боюсь я воды,
Я боюсь утонуть.
Где же силы найти,
Где же ключ отыскать.
Доброту на пути
Поджидает тоска.
От холодных дождей
Снова в плед обернусь.
Не боюсь я людей,
Я их зверства боюсь.
Калинаускайте Мария
Я знаю жизнь похожую на сказку
И знаю жизнь похожую на ад.
Потухший мир лишь в чёрно-белых красках.
И самый серый в памяти закат.
Тот ад, когда надежды стало мало,
Когда в глазах родных тоска и боль.
И в комнате тихонько плачет мама,
А сердце стонет громко в нас с мольбой.
Тот ад, где забываешь, как смеяться
И закрываешь душу от других.
Как только бы не сдаться, не сломаться.
И вечная молитва «помоги».
Когда уже закончились все слёзы,
Они излились в небо навсегда.
И ноль ответов к тысячам вопросам:
За что? Зачем? И почему вот так?
Ведь я же помню жизнь, на рай что схожа,
Где было всё иначе и без бед.
Душа не вырывалась там из кожи
И каждый день ждала она рассвет.
Где двигалась душа свободно к цели,
Где плакала от радости она.
И в памяти рассветы все горели,
В них рая отражалась глубина.
В раю молитва лишь - спасибо, Боже!
Я знаю точно, ад внутри всегда.
Да, в принципе и рай, конечно, тоже.
И снова слёзы катятся у храма,
А правда счастья верите ль проста:
Я знаю - рай, когда смеётся мама.
Калинаускайте Мария
Уйди, прошу тебя, уйди,
Оставь меня скорей, прошу,
В моей душе давно дожди -
Их прекратить скорей хочу.
Уйди же, ну, уйди скорей.
Я всё смогу, я отпущу
Тебя и океан дождей,
Уйди скорей, тебя прошу.
Я вас любил, за что не знаю.
Наверное за то, что я любил.
Но кончилась любовь
И я вас ненавижу,
За что не знаю,
наверное за то что
кончилась любовь.
Беда, беда, как солон привкус твой,
И, как горчат, болят воспоминанья!
И где бы ни был ты, всё ж тащишь за собой
В душе отчаянную боль от расставанья!
Сгустились тучи надо мной
И радость к солнцу всю закрыли
Сложились крылья за моей спиной
И слезы, словно льдинки на щеках застыли
Когда же эта чернота закончится?
И белая настанет полоса
Дверь в светлый день откроется
С молитвой обращаюсь в небеса.