Говорят, все листья падают в небо.
Говорят, вкус огня смертелен.
Говорят, все дороги ведут в храм,
Говорят, храм он как свет во тьме.
Но видимо я не молюсь их храмовым богам,
Потому что мои дороги ведут меня к тебе.
Фаталь, да успокоятся шаги,
Того что рок, того что тишина.
Вернутся к берегу все корабли,
Вернутся все пропавшие в дома.
И южный крест распустится цветком,
Звездой потусторонней тишины.
Да будет свет гореть во всех домах,
Да будут откровения просты!
И борозды ладоней вспомнят шелк,
И скипетр, и флейту, и цветок…
Коснувшись музыки отпущенной в сады,
Где быть движением - засечка божьих строк.
Где стерегут врата огонь и лед…
Где летний мёд вновь зиму переждёт,
Где глаз твоих так вечен рок…
Где губ твоих так трепетен порог.
Твои касания одетые в слова
В молчании моих стихотворений…
Я здесь живу и мне по нраву ветер
Раскачивающий эти жернова.
--
Copyright: Эдуард Дэлюж, 2017
Свидетельство о публикации 117 052 710 238
Осилит ли идущий путь домой? -
Вопрос вопросов и ответ ответов.
Там, где качается бессильный, неживой,
Продрогший насмерть обещаньем смертным.
У алтаря безудержных святынь,
Взлетающих от бренности к причастью,
Где порванное знамя как псалтырь
Всех верований и участий
В пути земном… слагающим тебя.
О, профиль жизни столь влюбленный в небо,
Познавший горький вкус огня
И вымоливший черное на белом
Не умирай… Ты соткан из небес
И алым стал благодаря закланью,
И белым стал благодаря молчанью
Солёно-синих выжженных небес.
Copyright: Эдуард Дэлюж, 2017
Свидетельство о публикации 117 052 806 028
Я чувствую: порвана нить,
Не нужно ни слов, ни открыток.
Из сердца свисает обрывок,
И хочется всё позабыть.
Зачем я роняю ресницы,
А губы искусаны в кровь?..
Но хлебом приручены птицы,
Которые кличут любовь.
14 февраля 2005 года
Бесценное дарение огня…
Где каждый шаг - и одиночество и трепет…
Где каждый вдох - как новая весна…
Где каждый выдох - тишина и ветер.
Не одинок ли я… я думаю что нет!
Со мной любовь, со мною жизнь, со мною вера…
И место в сиротливой тишине,
Где на мгновенье что-то отболело.
И снова время просится - впусти!
И снова вечность молит - оставайся!
И снова что-то тонкое в груди
Слова сшивает на небесных пяльцах.
Я Вас благодарю за тесноту
Неровного дыхания пред словом…
За в унисон произнесенное «молю "
И тишину, и листопад, где снова
Рождается от слова пустота,
Рождается от пустоты рожденье…
Храни Вас Ваша лучезарная звезда!
И береги Вас ваше проведенье…
Благодарю за то, что есть огонь,
Который души сводит и разводит…
За то, что день и ночь молчит Господь
И много так… и ничего не происходит!
И верно - каждый на пути устал…
Но отчего-то сердце бьется чаще,
Когда встречаются родные на пути…
Родные души, говорящие о счастье.
Я Вас благодарю… Дай Бог Вам СИЛ ИДТИ!
Ты ловишь звуки из ветра,
Ты ведаешь долгие знаки -
Летящие с неба на землю,
Летящие снова домой.
Приходит безвременье ветра
Приходит за все расплата…
Приходит молчание литер
И шаг в «океан голубой».
О, нежность поющая сердце…
О, сущий, о вещий, о святый,
Как символ или как нота,
Но чем-то пропитанный ЗНАК…
К тебе возвращаются ветры…
К тебе обращаются Боги…
К тебе опускаются листья
Столетних усталых рубах.
Звенят на окраине неба
Цветы и печальные звезды.
На три древних чаши разлиты -
Корни, кроны, листва…
Так вышедшие к этой жизни
Не помнят пока ещё вечность…
Задерживают дыхание…
Задерживают и кричат.
Строфа,
Да будет день, да будет ночь
В своем сиянии, в своей безумной сути!
Что мы пытаемся в ней превозмочь
Сквозь седину и алость перепутий?
Встаем на шаг… быть может на крыло…
Внезапно всё… ухаб, порывы ветра.
Непредсказуемое ремесло -
Быть на Руси пророком иль поэтом.
Пальпация, побуквенный симптом
Переворачивания в жизненной утробе.
И где-то тут - и север и восток,
И где-то там - ревнующие боги.
Пером по венам, на бумагу каждый слог…
Мир воскрешения - ежесекундное признание
В том, что тебе доверил Бог -
Быть промежутком жизни описания.
Себя на плаху эту положив
В алькове стали, и цветов, и ярких звуков,
Тебе завещано Строфе этой служить
И быть её молчанием и звуком.
Ты можешь эту тишину услышать,
в пространство между звуками войдя.
Как тень, она скользит по мокрым крышам
и прячется за каплями дождя.
В холодной пустоте закрытых окон
она, тихонько затаившись, спит
и смотрит вниз Луною полноокой
на Землю, заключенную в гранит
людского горя. С тишиною этой
созвучны невесомость и весна,
в ней медленно вращаются планеты,
и нежностью наполнена она.
Ее печаль прозрачна и бездонна,
слова ее любви нам не слышны…
И время, словно раковина, тонет
в глубинах этой вечной тишины.
О ней все знают маленькие дети,
живущие в реальности иной…
И слышишь ты ее в дыханьи смерти,
стоящей молча за твоей спиной.
Дикая яблоня в цвету…
Горькие травы и жаркий песок собирает для икон и риз…
Шепчут губы обожженные солнцем…
Сердце её в белом цветении…
Ночи её в холоде страшном…
Пища её в тишине, что когда-то была забвением,
Убивала убивающих бесстрашием.
Слово её злаком падает в небо…
Вечные тени ей стелют дорогу уставшей…
Там, где блудница стоит на коленях…
Не пред людьми, а перед Богом.
Голод и жажда… боль исступления…
Смиренное ложе на досках познания…
Что вам в ней смертные?
В женщине этой, бледной пророчице, ставшей молчанием.
Чей лик раскрывается в сердце твоем?
В ненаписанной книге читающей пророчества птичьи…
В ненаписанной книге, крещеной водой и огнем…
Там, где не хватает страниц подле заклания.
Воины твои - огонь и слеза…
Где - то в крови, в предсердии, в подреберье…
Вот они - Господа твоего глаза… Смотри ими…
Смотри ими в неверие.
Господа глаза, успевшие полюбить тебя, смертная…
В письмах твоих к нему пыль и вода…
В молитвах твоих к нему огонь и имена
Слов, вышитых каленою нитью рассвета.
Бог искал в нас глину, но нашел лишь песок и камень…
Он учил нас мужеству умирать, но мы убивали сами.
На коре дикой яблони слезы…
Священное детище сердца прорастает сквозь.
Священное детище в слезах и разрезах…
Покаяние - это тоже любовь.
Превосходящее жизнью живущих -
Это сердце, как оказалось, есть не у всех.
Как же удержать храм, где родилась любовь.
Как же удержать эту дикую яблоню в лоне жизни и смерти…
Где во всех льдах тают её шаги…
Где во всех водах сохнут её слезы…
Где во всех слезах отражается её солнце.
Где в каждом песке каменеет её тишина
То ли выдоха… то ли вдоха…
Письмена и круги… на воде кругами письмена.
Колыбельная фата твоя возлюблена и неподсудна.
Мне не хватит, наверное, дней рассказать безлюдью о людях…
О людях, стОящих Веры Твоей.
В маске звериной возле сот влажных склоняются нелюди…
Ярость их на руках несет бедность…
А в руках твоих агнец вечности,
Агнец ищет в людях сердце.
Накорми его белой истиной…
Напои его белым пламенем…
Положи его в белое, чистое
Сердце, трапезой земной израненное.
На каком дереве тебе петь птицею
Выбирай - кругом деревья адовы и райские…
Кровь предсердия по рукам струится,
И вбивает линии стигматами.
Из сухой звонкой глины, обдуваемой ветром,
Обернись, посмотри - всюду стоит дерево…
Дерево, что ждет свою птицу…
Смесью эроса и земли обветренно.
Вязнут корни, летит обнаженное…
После чтения вещей остается молчание…
Пепел цветения в крыльях пчел…
Пепел пчел, летящих к прощанию.
И ты поднимаешь к небу молитву…
В голос поднимаешь ее бессловесную…
Ей так не хватает триединства… она в отчаяньи…
С одной стороны она - запредельность…
С другой - существующее имя и место.
Между жестом твоим и ее мыслью - Сердце Бога.
Дрогнет ли оно, когда закончится время?
Удержись на ветру, ступая по воздуху,
Обрезая ступни о лезвие света.
* Преподобная Мария Египетская - христианская святая.
Первое житие преподобной Марии было написано Софронием Иерусалимским,
а канон - Симеоном Метафрастом. Многие из мотивов жития Марии Египетской оказались перенесены в средневековых легендах на Марию Магдалину.
Колыбель не пуста,
Нет на свете пустых колыбелей…
Оттого ли и смерть как всегда бела?
Оттого ли, что жизнь, как всегда не верит
Ни в себя, ни в черта, ни в божества.
О, младенец мой, ты - и звук и почерк,
И следы во тьме, и слова без слов;
Потерпи, мой бог безымянных строчек,
Целовать глаза я приду в свой срок.
На весу качай этот полый ветер,
Повтори себя, я хочу смотреть
Как летит листва, как седеет вечер,
Как в золе цветет пепельный кармин.
Возносясь к тебе первыми слогами
На большой заре по воде ступать,
Отвернувшись от озверевшей стаи
До того как нас… понесут на руках.
По воде ступать - плакать той водою.
О, младенец мой, ты заговорен!
В час, когда и ты ляжешь сердцем к травам,
Золотым и темным станет путь домой.
Если Бог забудет, я тебе напомню
Высоту всех слов выдуманных им.
Сердце не остынет даже в белых кронах
Всех моих стихов, всех моих молитв.
О, младенец мой, так вставай к рассвету!
Вечною душой всем к нему вставать.
Пусть заплачет бог, внемля невесомым
Душам, что пришли жизнь собой встречать
В дом заходит Бог к неуверенным,
Смотрит жизнью в глаза незрячие,
Смотрит так, чтобы Смерть поверила
Что и боль твоя настоящая.
Глубоко в земле растёт дерево,
Далеко в небесах птицы каются,
Время каждому навырост выдано
Жертвой выверенной праведной.
Так привязаны к листьям веточки,
Так отпущены страхи с инеем.
Ветер рвет на белые ленточки
Откровения многожильные,
Рассыпая багряные истины,
Окропляя мёртвое зеленью.
Дворники все сады выметут
Там, где выменян ты на сретение.
* Сретение - славянское слово «сретение»
переводится на русский язык как «встреча с Богом».
я долго спал. я видел, как зима
расстреливала непокорных снегу,
и я был предан бесконечно бегу
от человека, правды и ума.
я долго спал. я целовал чужих,
тождественных принадлежащей вещи.
я становился правильнее, резче,
знакомых исцелял, себя крушил.
я долго спал. я слышал, как вода
течет, подобно времени и свету.
как незначительна судьба любой планеты,
когда случилась мелкая беда.
я долго спал. я говорил не то,
что требовал союз ума и чести.
предпочитал быть заодно и вместе,
не спрашивая «почему» и «кто».
я долго спал. я чувствовал траву,
что щекотала бронхи, прорастая
сквозь ребра мне, зеленая, живая,
и я однажды точно оживу.
Убогие углы - как алтари,
там вечное становится едою,
но вечерами, с первою звездою,
сливая в эхо все пережитое,
оно в себя уходит до зари.
И бедные углы - как алтари.
Дом бедного - как детская лодонь.
Вбирая все, что взрослому не надо,
она жуку диковинному рада,
сыта песком, горошинками града,
речной ракушки звоном и прохладой -
и, как весы, становится крылатой
от каждой лепты, с каждою утратой
и вся дрожит, едва ее затронь.
Дом бедного - как детская ладонь.
И как земля бедняцкое жилье,
осколок - и, быть может, изумруда,
еще неразличимого покуда;
все бедно теплой бедностью закута,
но смерклось на земле, еще минута -
и звезды начинаются с нее.
Моя вера легка, в ней живет тишина и слова.
Что я тут стерегу, в сны рассвета собою вошедший…
И за что я стою - насмерть или на смерть,
В чистоте серебра нити, вышитой в сердце…
О, четыре стены, тесноту вашу я развернул,
Я и вас исписал там, где вам не хватало Света.
В этих выстрелах рук по мечтам, по листве, по листу…
Зная пропасть во ржи пред-откровений завета.
Ночь изящных убийц… в ней немало я вечных встречал.
На воде беззащитных времен, у затылка рассвета
Мы допьем то вино, мы себя или время допьем…
За пределом своим на бумаге небесного цвета.
Где приходит строка в эту бренную речь,
Где сорвется рука, и на трещинах белой бумаги
Вновь раздаст всем вещам вечные имена…
Время высушит их, время выдержит их…
И с исписанных плеч снимет вещие знаки.
Накрест вымолит колокол выпавший звук,
Что с рожденья и был первозвучным Началом,
Воплощением памяти из Первых Рук,
В жизни смертных руках
Так бесстрашно шептавший осанну.
О, бессонница мира, ты смертельно права!
Вытекая, как время, из листьев молитвою веры.
Ты слагаешь поэзией веретена,
Имена тех имен, кто состарится неразменным.
Лица бренных - зола, имя бренных - шаги.
Круг сжимается, лестницы стёрты.
И смотрителю строк и хранителю сна
Ты раздашь снова жизнь плачем новорожденных.
Будет капать строка долго-долго из глаз.
Пауза, теснота, предисловие, точка…
И скользнет по губам откровенная бабочка Ра
И допишут поэты своё… И уйдут в многоточья.
Будут жить на плече божьем бабочки Ра…
Люди ангелов в них будут слышать и видеть.
И смотритель тоски в предисловиях серого сна
Будет их выпускать в эту слезную грехо-обитель.
Там, где падают синие звуки в руки мои,
Вновь приходят вечные нежные лица,
Им одежды не впору и молчат всё светлей их шаги…
Лики старых святых к младенцам склоняются сниться.
Прикоснись ко мне… Я осыплюсь белей лепестков.
Я умею излечивать боль, я её понимаю.
Я целую её и к душе прижимаю…
И она умолкает совсем, осыпаясь, белей лепестков.
Эти выкройки шрамов нам добавили в кровь высоты.
Где присутствуют точки, там неслышимость возвращений.
Нам вернут эту нежность, эту вечность забытых огней…
Фарисействуй, земля, жги последних своих Моисеев.
Ещё чуть-чуть и выдохнет весна!
Бубенчик снов закапает, заплачет…
И слезы радости его, так много значат,
Для тех, кто так устал от зимних снов.
Pret-a-porter, наивное дитя,
Сложи мелодию и будь готов к измене!
Ещё чуть-чуть… и книга февраля
Перелистнет страницы багатели.
И будет говорить с судьбой рассвет -
Восьмой рассвет, восьмого откровенья…
И расцветет в ветвях стихосложенье,
И святость всей душой к земле прильнёт.
С тех пор… где каждый шаг - и боль и смех…
С тех пор, когда… мы разучились быть богами…
О, Свет мой, не оставь нас, будь же с нами!
О, снег мой, не укрой меня собой.
*pret-a-porter (фр) - буквально «готовое к носке».
В белой обложке книга февральского сна.
Падает под ноги лист смятый, последний…
Там, где увидишь во всем ты тени и пепел,
Шепот и шелест выберет снова тебя.
Можно отречься от букв в тишине высоты
И написать о прошедшем терновую строчку,
Слышать таинственный знак шелковой красоты,
Тот, что и нас и молчание пишет построчно.
О, невесомая… нежная жажда моя,
В листьях вчерашних сними с меня эту корону!
Мне из ладоней достань эти гвозди из льда,
Выпей стихи и отдай меня белому слову.
Ветви - кириллицей, кроны промерзли насквозь.
Скоро весна, там уходят деревья в поэты…
Обнажены лепестки твоих писем и слов,
Две наши тени жмутся отчаянно к свету.
Пусть не минует нас жизнь,
Да, Любовь, мы твои!
Шрамы от солнца как переводы скитаний.
Нас проверяли не раз справедливостью тьмы
И отдавали друг другу лечить расстоянья.
Белая флейта. Нежность. Осколками снег.
Гибкие звуки… Губы твои я не трону.
Черные четки рвутся в сквозной тишине,
И тишину их падение множит на строки.
Белые бусинки падают на черный снег…
Болен неизлечимо гениальностью вечер!
Там, у черты распускается алый сонет…
Поздно бежать, ты и есть эта поздняя встреча.
Огненный веер чутких бессонных ночей
В красном футляре у самого сердца рассвета.
В пальцах слова послесловием белых свечей.
В смятом, последнем… мной коронована флейта.
Copyright: Эдуард Дэлюж, 2017
Свидетельство о публикации 117020912331