Вы думаете в лесу страшно? Медведи, волки? Фигушки! Страшно, когда вокруг лишь деревья и тишина, а твой телефон начинает принимать через блютус какой-то файл…
Хочу в тот лес, где сосны и берёзы,
И слёзы тёплого, как поцелуй, дождя…
Уже отчётливее видятся мне грёзы,
Наверно к роднику отправлюсь летом я…
Мы живем в жестоком, бурном веке,
Средь вещей удобных, дорогих.
Держим в клетке птичек для потехи
И гуляем в парках городских.
Каждый день суетные заботы,
Вкусная домашняя еда.
Мы забыли запахи свободы,
Вдохновенье тяжкого труда.
Мы не знаем голода и жажды,
Мы не ценим по заслугам хлеб.
И боюсь услышать я однажды:
Человек, ты нем душой и слеп!.."
А в лесу, как прежде, бродят звери,
А в лесу особый свой уют.
Мне, конечно, мало кто поверит,
Но я знаю, сказки там живут.
Как-нибудь мечту мою лелея,
Чтобы черствость в людях излечить,
Я отправлюсь в царство Берендея,
Где стволы втроем не обхватить.
Я найду волшебные дорожки
Ко дворцу, где скрылся чародей,
И лекарство принесу в ладошке
Для больных жестокостью людей…
Мои друзья пропали.
Они в загадочный лес попали.
Мир гномов, чудес каких то принцесс.
В загадочном лесу стоит охрана принцесс.
Что за таинственный, загадочный лес?
Лесорубы ненавидят принцесс.
Они не дают им срубить лес.
Лес не большой.
Для редких ореховых синих мышей все-тки укрой.
А мои друзья?
Убежали зря.
У богатого или убогого, есть у каждого своё логово,
У лисы есть, у зайца, оленя. есть у каждого зверя,
Если стал ты для мира пропащий, ждёт тебя наша чаща,
Там где сосны растут до небес, ждёт тебя заколдованный лес.
.
Вот и снова примчалась плутовка-зима…
В хоровод завертела пургу,
Щедро в белые шали одела дома,
Растеряла алмазы в снегу.
А в лесу красота!
А в лесу тишина!
Даже слышно, как падает снег…
Вот бежит, между ёлок петляя, лыжня,
Птицей лыжник несётся по ней.
А на белом, как листик тетрадный, снегу
Россыпь беличьих лап-запятых.
И ажурной изгородью вокруг
В белом инее дремлют кусты.
Вдоль тропинки заснеженной, где я стою,
Как подушки, сугробы встают,
Сладко манят в пушистую глубь свою,
Просто мимо пройти не дают!
Разбегусь и запрыгну, зажмурясь, наверх,
Кувыркаться начну и скакать!
И мохнатыми, лёгкими перьями снег
Долго в воздухе будет летать.
Зимний воздух сосулькой хрустальной звенит…
И весёлый проказник мороз
Белоснежной, пушистою кистью своей
Мне раскрасил и щёки, и нос…
Приходите со мной в этот сказочный лес,
Чтоб, любуясь на эту красу,
Отыскать много добрых и светлых чудес,
Притаившихся в зимнем лесу!
- иz -
Я ходил посмотреть на росу,
На гирлянды цветной паутины,
Ветка держит ее на весу,
Будто шлейф молодой синьорины.
Земляки рассыпана горсть,
На поляне разорваны бусы.
Жаль, я в этом лесу только гость,
Бестолковый мальчишка безусый.
Я всему по чуть-чуть научусь,
Наберусь в жизни знаний и весу,
И когда-нибудь, верю, вернусь
В этот лес за своею принцессой.
Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.
Мара в лесу с рассвета до темноты: знает все знаки, травы и все цветы;
кто б, как она, лесную тропу прочел? Знает, как мед добывают у диких пчел,
знает, где ягод много и где грибы, знает, где нужный корень для ворожбы,
кормит с ладони белочек и зайчат.
Мать и отец на Мару опять кричат, вечно они укоряют ее вдвоем:
- Снова до ночи шаталась в лесу своем? Сватал Иванко, и Штефан к тебе ходил,
ну, а тебе только лес твой проклятый мил. Что твои ягоды, что нам твой дикий мед?
Замуж упырь из чащи тебя возьмет? Девке уже к восемнадцати, самый цвет!
Марушка тихо им говорит в ответ:
- Чем я негодна вам, чем я нехороша? Разве дурнее других у меня душа?
Разве не для людей я в глуши лесов травы ищу лечебные? На засов
Можете запирать - все равно уйду; мне же без леса - хуже житья в аду.
Чем за немилого - правду вам говорю - лучше пойду в чащу темную к упырю.
Только ни мать не разжалобить, ни отца. Дочь отдают за Драгоша-кузнеца.
Может, не самый красивый из всех парней, но работящий, и справиться может с ней.
Дурь-то лесную повыбьет из головы!
Мара рыдает. За окнами крик совы. Что натворили вы, матушка и отец,
Завтра идти за нелюба под венец… Заперта в горнице девка на три замка,
Пусть посидит да проплачется пусть пока.
Лес за окошком виднеется вдалеке. Травы лесные сжимаются в кулаке,
Кровь на ладони - из шелка закрыть платком… Льются слова заклятием-шепотком:
- Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.
Марушка в платье - прекрасная, что княжна, статью красива, движениями нежна,
А что глаза заплаканы - не беда, стерпится скоро, слюбится, как всегда,
Будет, как велено, плачь ли, не плачь навзрыд. Дьякон у церкви уже, дома стол накрыт,
Вот и народ собрался, и ждет жених… Мара-невеста сквозь слезы глядит на них,
Шепчет, лесную сжимая в руке траву…
Что это? Нешто всем грезится наяву? С роду никто не видел таких чудес.
С места поднялся и двинулся темный лес, кругом деревни - мрачен сомкнулся, лют!
И перепуганный видит такое люд:
Тучи стянулись, и в ночь обернулся день. А по дороге из леса струится тень.
«Что твои ягоды, что нам твой дикий мед, замуж упырь из чащи тебя возьмет»?
Так и случилось - верь ли, не верь глазам, дух из чащобы за Марой явился сам.
Темень накрыла деревню на полчаса; в темени даже не слышались голоса,
Мрак разлетелся, как черное вороньё… Где же невеста, куда увели её?
Бабы кричат, кто-то вилы схватил, топор…
Марушку больше не видел никто с тех пор.
Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.
Сбежать бы из города в снежные зимние горы,
Где в белых нарядах застыли колючие ели,
Туда, где морозы на окнах рисуют узоры
И крик петухов по утрам поднимает с постели.
Где нужно вставать под палящие блики рассвета,
Смотреть, как в печи неспеша догорают поленья…
В то время, как в бешеном ритме кружится планета,
Мне хочется просто дышать, наслаждаясь мгновеньем…
Сбежать бы туда, где дымок устремляется в небо,
Где звёзды ночами блаженно целуют вершины,
Где лес раскрывает объятия миру, и мне бы В священном безмолвии чтить вековые седины…
Сбежать бы из города… Только к чему разговоры?
Пути отступления вновь перекрыли метели,
А где-то давно заждались меня снежные горы
И в белых нарядах чудные колючие ели…
Грибник я «знатный». Обожаю собирать грибы, но беда в том, что не знаю ни одного…
Поэтому в лесу меня выдерживает сильнейший! Человек, готовый каждую секунду слышать «Ой! Я грибочек нашла! А он съедобный?»
И каждую секунду отвечать «Ну ка брось быстро каку!»…
Волк - депутат, радеет за Россию.
Его желудок - всем зверям закон.
Творит, когда он голоден, насилье.
Когда же сыт, то Правду режет он.
Изловлены охотниками белки
Судья - хорек был с ними очень строг:
Нельзя в лесу митинговать на ветке,
Пусть в колесе теперь мотают срок!
Дроздам же расхотелось так плодиться
И гнезд своих в лесу уже не вьют.
Их стая приземлилась за границей,
С чужого голоса теперь они поют.
Один урок из басни извлекаем:
Мы кормим тех, кто нас затем и жрет,
К суду за ложь мы Правду привлекаем
И думаем, что движемся вперед.
AY
По лесу собственной судьбы бреду
Всех запахов манящих аромат вдыхая
Я эту чащу солнечную обожаю
Из этой чаши с наслаждением пью
И на опушке сказочной в тиши
Почти сойду с ума от предвкушений
Отведаю я пирожок твоей любви
Ещё горячий от твоих прикосновений
Берёзки шелестят листвой лаская
Пьянею я в обьятиях кружевной тени
Засов скрипит., ты дверь мне открываешь
В избушку русской и загадочной души.
Тролль однако очень смелый из окопа минусить,
Троллю духа не хватает возле леса походить.
Он сидит себе в окопе и в атаку не идет,
Знает точно, что в окопе неприятель не найдет.
Он от страха весь трясется и зубами он стучит,
Потому, что точно знает - лес он наш не победит.
У выхода из лагеря и из леса, который был теперь по-осеннему гол и весь виден насквозь, точно в его пустоту растворили ворота, росла одинокая, красивая единственная изо всех деревьев сохранившая неопавшую листву ржавая рыжелистая рябина. Она росла на горке над низким топким кочкарником и протягивала ввысь, к самому небу, в темный свинец предзимнего ненастья плоско расширяющиеся щитки своих твердых разордевшихся ягод. Зимние пичужки с ярким, как морозные зори, оперением, снегири и синицы, садились на рябину, медленно, с выбором клевали крупные ягоды и, закинув кверху головки и вытянув шейки, с трудом их проглатывали.
Какая-то живая близость заводилась между птицами и деревом. Точно рябина всё это видела, долго упрямилась, а потом сдавалась и, сжалившись над птичками, уступала, расстегивалась и давала им грудь, как мамка младенцу. «Что, мол, с вами поделаешь. Ну, ешьте, ешьте меня. Кормитесь». И усмехалась.
Другое место в лесу было еще замечательнее.
Оно было на возвышенности. Возвышенность эта, род шихана, с одного края круто обрывалась. Казалось, внизу под обрывом предполагалось что-то другое, чем наверху, - река или овраг или глухой, некошеной травой поросший луг. Однако под ним было повторение того же самого, что наверху, но только на головокружительной глубине, на другом, вершинами деревьев под ноги ушедшем, опустившемся уровне. Вероятно, это было следствие обвала.
Точно этот суровый, подоблачный, богатырский лес, как-то споткнувшись, весь как есть, полетел вниз и должен был провалиться в тартарары, сквозь землю, но в решительный момент чудом удержался на земле и вот, цел и невредим, виднеется и шумит внизу.
Но не этим, другой особенностью была замечательна лесная возвышенность. Всю ее по краю запирали отвесные, ребром стоявшие гранитные глыбы. Они были похожи на плоские отесанные плиты доисторических дольменов. Когда Юрий Андреевич в первый раз попал на эту площадку, он готов был поклясться, что это место с камнями совсем не природного происхождения, а носит следы рук человеческих. Здесь могло быть в древности какое-нибудь языческое капище неизвестных идолопоклонников, место их священнодействий и жертвоприношений.
Что ты тролль по лесу бродишь,
Минус тащишь в рюкзаке.
Им меня не растревожишь,
Лучше с ним иди к реке.
Передай своим тролльчатам,
Что с тобой сюда пришли.
Не хрен шарить по страницам,
Пусть из леса на хрен шли…