Цитаты на тему «Забвение»

Когда коснется смерть меня изящною рукой
И лунный свет окутает молчаньем
Скажи мне, кто останется со мной?
Наедине с тоскою и печалью?
Кто будет слезы лить над бренным телом
Кто будет вспоминать далекие те дни
Когда я торопливо выдуманным мелом
Соединяла линии судьбы.
Кто будет тихо мне нашептывать о прошлом
В котором познавала я судьбу
В котором день за днем я непрерывно
Вела с собой ожесточенную борьбу.
Кто будет мне сквозь слезы обещать
Что никогда меня не позабудет?
И что ни кем не станет заменять
И что лишь мной одной жить будет.
А я тебе отвечу - только ветер
Лишь он меня не будет отпускать
И мною будет жить, и мною будет вечен
Со мною нить времен он будет рассекать

Простой человек живет сегодняшним днем, а простой народ сегодняшней эпохой.

Есть люди, чьи имена золотыми буквами вписаны в книгу забвения.

Путь от успеха к забвению гораздо короче чем кажется.

Быть известным, это не всегда означает быть популярным. Да и популярным никто и никогда не оставался вечным. Все проходит…

Тяжелее всего в жизни переносятся не испытания судьбы и всякие неприятности, а предание забвению собственными детьми, когда ты ещё жив.

Я не могу забыть и простить то, чего забыть и простить не могу.

Вспомните, когда вы в последний раз слышали упоминание имени Макаренко? В связи с какой-нибудь серьёзной статьёй на тему о воспитании подрастающего поколения? В какой-либо публичной дискуссии о вопросах образования? Сомневаюсь. Скорее всего в обычном разговоре в ироническом контексте: мол, тоже мне, Макаренко нашёлся…
1988 год специальным решением ЮНЕСКО был объявлен годом Макаренко в связи с его 100-летним юбилеем (ответ - 127). Тогда же были названы имена четырёх великих учителей, определивших способ педагогического мышления XX века - это А. С. Макаренко, Д. Дьюи, М. Монтессори и Г. Кершенштейнер.
Произведения Макаренко были переведены почти на все языки народов мира, а его главный труд - «Педагогическую поэму» (1935) - сравнивают с лучшими романами воспитания Ж. Ж. Руссо, И. Гёте, Л. Н. Толстого. Она также названа одной из десяти самых значительных книг по воспитанию XX века. Это ли не свидетельство международного уважения и признания заслуг?
А в России десять лет назад к 115-ой годовщине Макаренко было выпущено 10 000 экземпляров первого полного издания «Педагогической поэмы». Вы скажете, что за странный тираж для многомиллионной читающей страны? Однако издатели до сих пор ломают голову, как реализовать «непродаваемую» книгу.
Несовременно? Неактульно? Наверное, не осталось в педагогике нерешённых проблем, благовоспитанные девочки и мальчики послушно ходят в школу, а детская преступность на нуле?
Почти сто лет назад, оканчивая Полтавский учительский институт, Макаренко писал диплом на тему «Кризис современной педагогики». Кто возьмёт на себя смелость утверждать, что сейчас ситуация в корне изменилась?
Он был странным человеком, этот Макаренко. Проработав два года в нормальной школе, тихий, скромный учитель истории бросает всё и идёт работать директором колонии для несовершеннолетних преступников недалеко от Полтавы. Он руководил ею с 1920 до 1928 года и постигал педагогику перевоспитания в боевых условиях, как солдат на поле боя.
Что двигало этим человеком? Ведь было очевидно, что своим решительным поступком он ставит крест на спокойной размеренной жизни. Может быть, та самая активная жизненная позиция, о которой стало немодно говорить в последнее время?
В начале 20-х в России, пережившей революцию и гражданскую войну, насчитывалось более 7 миллионов беспризорных детей. Они представляли собой огромную социальную беду и опасность. В борьбу с детской преступностью и беспризорностью огромный вклад внёс А. С. Макаренко.
Изобретённая им система перевоспитания полезным производительным трудом в коллективе превращала сборище малолетних преступников в дружную сплочённую команду. В колонии не было охраны, заборов, карцера. Самым суровым наказанием был бойкот, к которому прибегали крайне редко. Когда под конвоем доставляли очередного беспризорника, он брал ребёнка и категорически отказывался принимать его личное дело. Это известный макаренковский принцип авансирования хорошего в человеке! «Мы не хотим знать о тебе плохого. Начинается новая жизнь!»
В эти цифры трудно поверить, но факт - вещь упрямая. Через руки Макаренко прошло более 3000 беспризорников, и ни один (!) не вернулся на преступный путь, все нашли свою дорогу в жизни, стали людьми. Таких результатов не удавалось добиться ни одному исправительному учреждению в мире. Не зря его называют не только теоретиком, но и практиком массового и быстрого перевоспитания.
Макаренко был уверен, что только труд по душе, а не пошив рукавиц и клейка коробочек способствует успешному перевоспитанию. С 1928 до 1936 года он руководит трудовой коммуной им. Дзержинского и с нуля строит два завода по производству электромеханики и фотоаппаратов ФЭД, т. е. хайтека своего времени. Дети смогли освоить сложные технологии, успешно работали и выдавали продукцию, пользующуюся огромным спросом. Смело, не правда ли? Попробуйте представить себе колонию для малолетних преступников, которая производит антивирусные программы или компьютерные приставки!
Он был удивительным человеком, этот Макаренко. Вчистую освобождённый от воинской службы по причине слабого здоровья - врождённый порок сердца, ужасная близорукость и ещё целый «букет» болезней - любил военную форму, дисциплину, армейский порядок.
Имея совершенно непрезентабельную внешность - круглые очки с толстыми стёклами, большой нос, тихий хриплый голос - пользовался успехом у красивых женщин. Его, немногословного и медлительного, обожали воспитанники и так ревниво к нему относились, что он решил не жениться, чтобы их не травмировать. Кстати, так и сделал: только оставив педагогическую работу, он расписался со своей гражданской женой.
Любил детей, но к несчастью не имел своих, однако воспитал двоих приёмных. Девочка, дочь родного брата, белогвардейца, успевшего эмигрировать во Францию, стала впоследствии матерью известной актрисы Екатерины Васильевой. А с любимым братом он поддерживал отношения до 1937 года, пока жена, измученная постоянным страхом ареста, не потребовала прекратить переписку.
Он умер от разрыва сердца в возрасте 51 года, и это был тяжёлый удар для мировой педагогики. Систему Макаренко изучают и ценят во всём мире. Так, в Японии его работы переиздаются массовыми тиражами и считаются обязательной литературой для руководителей предприятий. Практически все фирмы строятся по лекалам колоний Макаренко.
В Россию, на родину, система возвращается в виде зарубежных методик «мозгового штурма», «умения работать в команде», «тим-билдинга», «повышения мотивации сотрудника». Всё это усердно изучается на всевозможных тренингах и семинарах, притом за немалые деньги. А может, проще почитать первоисточники?
Нарушая законы жанра, я, к сожалению, не могу ответить на вопрос, поставленный в заголовке статьи. Пусть он присоединится к двум другим любимым вопросам русской интеллигенции «Что делать?» и «Кто виноват?»

Бежать за искренностью можно.
И повернуть в кювейт порою не сложно
Не думать, о заботе, ласке, доброте.
А лишь о бабках, и этой суете.
Плевать с кем засыпать, и плакать.
Ведь похеру кого сегодня трахать.

Все стало по дурацкому, не смело.
Лишь похоть и разврат царит Всецело.
Нет чувств, отвецтвенности, гордости, предела.
Всем наплевать, куда, кого, во что,
Тебя жизнь поимела …
И пусть весь мир холодный айсберг белый.
В котором люди Льдышки, тают каплями всецельно.
Бездумно, алчно, презренно
Любовно, страстно и забвенно.
… Александр Борзенко

Взгляд не тонет уж в дымке туманной,
Принаброшенной, словно, вуаль,
На приятные виды обмана,
На бескрайнюю, светлую, даль…

Слеп, не видя игры дивных красок,
Не зовёт вдохновенья полёт.
Безразличен и тускл он, не ярок…
Безразлична душа… Не поёт…

Вязнет в мареве тусклом, зелёном,
Нежно трогает образ мечты,
Льдинки, видит он, тают со звоном…
Встречи, вянут, живые цветы…

Пыль, забвеньем, глаза припорошит,
Он забудет, снежинку весной…
И не радостней будет, не горше…
Просто будет… Умерший, живой…

Умейте удалять ушедших номера.
Из памяти. Потом из телефона.
Умейте уходить. Сжигая боль дотла.
Такая жизнь. Порою вне закона.

Умейте забывать. И плакать в одиночку.
Стирать все фото. Чистить свой архив.
Нажать delete. И просто ставить точку.
Стирая смс, пометкой" удалить".

Умейте не хранить тоски всей мегабайты
Все то, что важное осталось для вчера
Умейте забывать. Хоть это и печально.
Умейте удалять ушедших номера.

Забывайте забывших вас
И стирайте из памяти прочно
Телефон, адрес, цвет их глаз,
Пусть сейчас вам и больно очень.
Но со временем зарастет
Даже самая сильная рана -
Перемелется, заживет,
Лишь оставив на сердце шрамы.

Ты забудешь меня, как другие знакомые лица.
Много раньше, чем я провалюсь то ли в бред, то ли в сон
Ты забудешь меня, все имеет возможность случиться.
Так давай забывать друг о друге сейчас, в унисон.

Чтобы не было больно тому, кто заранее брошен.
Сосчитай: Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три…
И уснем под спокойную песню дождливых горошин
Без видений, спокойно уснем без тревоги внутри.

Звон в ушах… Пустота… Это признаки наших забвений.
Мне казалось без снов пропаду, но как видишь жива.
Я поставила точку в тетради своих откровений.
Три, четыре, рассвет… Всё сначала. Одна. Тишина.

… Забытый лист бумаги всё белей. По ходу стрелок забываю, кто я.
А за окном - июль и паранойя раскидывают семя тополей.
… Всё истекает - и черты лица, и вкус лекарства, и помады тюбик.
Лишь маленькая кнопка на ютюбе проигрывает песню без конца.
… Спасибо, жизнь, за цепь миниатюр, за берег, полный радости и страха,
За жёлтый шкаф, где сложена рубаха, за горечи изысканный ноктюрн.
… За то, что безнадежно хороша немая боль на стрелках циферблата…
За то, что в шёлке старого халата я забываю вкус карандаша.

Утром усталая, вновь раскрываю лицо,
солнце целует меня, укрывает ситцем.
«Здравствуй, поджарая!» - скажет, и робкий сон
словно гравюра в глазах остановится. Вице -
любовница, вице - философ: кон
снова разделит меня в миллионы герц.

Я бы хотела усесться в незримый трон,
править ошибками ищущих лести сердец:
слово сказать и порок, будто ложный пророк
канет в безмолвную лету, как в знойное лето,
там разгорится и вспыхнет в назначенный срок,
после уже подведу воздаяния смету:

этому - быть мотыльком, что летит на свет,
но обжигается, слепнет, пока не устанет.
этому - таять свечой миллионы лет
в церкви, пока его тело само не растает.
Так подберу очищение лютым друзьям,
будто бы я не нуждаюсь сама в омовении.

Утром жара раскаляет духовный изъян.
Я его вижу. И в нём же покаюсь… Забвение…