Их называли «институтками» или «кисейными барышнями» - выпускные платья шились из кисеи. Обладательница этих званий отличалась инфантильностью, эксцентричностью, сентиментальностью. Могла от радости прыгать и хлопать в ладоши, прилюдно заламывать руки, рыдать по любому поводу и чуть что - падать в обморок. Столь бурная реакция на окружающее объяснялась многолетней изоляцией от внешнего мира…
В 1764 году в Санкт-Петербурге было создано Воспитательное общество благородных девиц, ставшее позже Смольным институтом - первым в России женским учебным заведением. Если учесть, что до этого необходимость женского образования ставилась под большое сомнение, дело было поистине революционным.
В указе Екатерины II говорилось, что цель создания заведения - «дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества». Институт просуществовал полтора века (до 1917 года), «дух просвещенья» улетучился, а казарменные порядки остались. Умение обходить их тоже было наукой.
Все делятся на парфеток и мовешек
Первое звание доставалось тем, кто был совершенством (от французского parfaite) во всех отношениях, умел вести себя comme il faut, отвечать вежливо, изящно делать реверанс и всегда держать корпус прямо.
Лишенных этих достоинств звали мовешками (от mauvaise - «дурная»). Попасть в их число можно было за небрежно заправленную постель, громкий разговор, порванный чулок или выбившуюся прядь.
Телесные наказания не применялись, но к нарушительницам были суровы: передник заменяли особым - тиковым, переводили за специальный стол в столовой, где приходилось есть стоя, или оставляли на все время обеда неподвижно стоять посреди столовой.
Но некоторые бунтовали против порядков сознательно. Такие мовешки по убеждению («отчаянные») гораздо интереснее парфеток.
Цвет одежды не выбирают
Ученицы носили униформу, в зависимости от возраста отличавшуюся цветом. У младших были практичные кофейные платья (за что их звали кофейницами или кофульками) с белыми передниками. У средних - синие, у старших - белые с зелеными фартуками.
У пепиньерок (тех, кто оставался после окончания основного курса с целью «дорасти» до классной дамы) наряды были серые. Многие девушки содержались в Смольном за счет стипендий частных лиц. Такие барышни носили на шее ленточку с цветом благотворителя.
Так, у стипендиаток императора Павла I ленты были голубые, предпринимателей Демидовых - померанцевые, Салтыковых - малиновые. Прочие девичьи штучки хранились в шкатулках или прятались на груди.
Учителя - только «женатики», пожилые и с дефектом
Учителей-мужчин в Смольный брали исключительно женатых, по возможности пожилых, а еще лучше - с каким-нибудь дефектом внешности. Но поклонницы у них не переводились.
Кумиру дарили подарки, обливали шляпу духами, выкалывали булавкой инициалы небожителя, в его честь ели мыло, а пробираясь ночью в местную церковь, молились за его благополучие.
Предметом культа могла стать и старшая воспитанница, но обожание переходило все границы, когда дело касалось императора. «Кусочки жаркого, огурца, хлеба» со стола, где обедал Его Величество, собирались и хранились как драгоценные талисманы.
Царский платок, случайно оказавшийся в руках барышень, разрезался на кусочки и делился на всех, «чтоб носить на груди».
Обожать кого-нибудь следовало обязательно!
Отоспаться можно в лазарете
Температура в дортуаре не превышала 16 С. Матрасы - жесткие. Подъем в 6 утра, умывание холодной невской водой, до восьми уроков в день - так закаляли благородных девиц.
Согреться и отоспаться можно было в местном лазарете, куда барышни, в совершенстве овладевшие искусством падать в обморок, легко попадали.
На снег ступать нельзя
Для зимних гуляний аллеи Смольного застилались досками. Гуляли воспитанницы исключительно на собственной территории и только раз в год, летом, их выводили в Таврический сад, откуда предварительно выгоняли всех посетителей.
Протащить с собой в помещение почти растаявший снежок считалось большой доблестью.
Читать книги вне программы запрещается
Чтоб не набраться вредных идей и сохранить невинность помыслов, о которой так пеклись воспитатели. Доходило до того, что седьмую заповедь Закона Божьего («Не прелюбодействуй») заклеивали бумажкой. Для институток существовали особые издания классиков, в которых многоточий было больше, чем текста.
Варлам Шаламов писал, что «выброшенные места были собраны в особый последний том издания, который ученицы могли купить лишь по окончании института. Вот этот-то последний том и представлял собой для институток предмет особого вожделения». Если книгу удавалось достать, ее надо было хорошенько спрятать.
Встречи с родными - по расписанию и при свидетелях
Четыре часа в неделю по выходным - в присутствии воспитателей. Девочкам же, проводившим в стенах Смольного девять лет (с 9 до 18), поездки домой не разрешались.
Переписка с родственниками контролировалась: и «входящие», и «исходящие» читались классными дамами. Так воспитанниц ограждали от вредного влияния внешнего мира.
Прекратить обучение по своему желанию и забрать дочь домой родители не имели права, встречаться чаще было невозможно, но, чтобы пустить письма «в обход цензуры», требовалось всего лишь заплатить горничной.
Питаться надо без излишеств
Вот обычное меню на день:
Завтрак: хлеб с маслом и сыром, молочная каша или макароны, чай.
Обед: жидкий суп без мяса, мясо из супа, пирожок.
Ужин: чай с булкой.
По средам, пятницам и в посты рацион еще более ужесточался: постный суп с крупой, небольшой кусок отварной рыбы, прозванный институтками «мертвечиной», маленький постный пирожок.
Расширить рацион можно было с помощью карманных денег. Если заплатить прислуге, она тайком принесет еды.
После отбоя в дортуаре должно быть тихо
Перед сном в спальнях были популярны истории о белых дамах, черных рыцарях и отрубленных руках. Стены к этому располагали: со Смольным была связана легенда о замурованной монахине.
Рассказчицы устраивали настоящий театр ужасов, переходя от страшного шепота к грозному басу и периодически хватая в темноте слушательниц за руки. Очень важно было не визжать от страха.
Жизнь после выпуска - сплошной праздник. Так ли это?
При столкновении с реальным миром эта уверенность создавала, как сейчас говорят, когнитивный диссонанс. В быту институтки были совершенно беспомощны.
«Тотчас после выхода из института, - вспоминала выпускница Елизавета Водовозова, - я не имела ни малейшего представления о том, что прежде всего следует условиться с извозчиком о цене, не знала, что ему необходимо платить за проезд, и у меня не существовало портмоне».
Оставалось только сделать инфантильность своей изюминкой - невинно хлопать глазами и говорить трогательным детским голоском, любители спасти «невинное дитя» находились.
Один из лидеров белогвардейского союза (РОВС), террористка и разведчица Мария Захарченко-Шульц…
Баронесса София де Боде, командовавшая в 1917 году отрядом юнкеров и запомнившаяся современникам невероятной храбростью и жестокостью…
«Железная женщина» Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг, двойной агент ОГПУ и английской разведки и возлюбленная Максима Горького…
Знаменитая арфистка Ксения Эрдели, а также одна из первых футуристок поэтесса Нина Хабиас.
И будем, восхищаясь, проклинать…
И будем, проклиная, восхищаться…
Пока продолжит этот мир вращаться,
Нам Женщину не суждено понять.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Держишься, делаешь вид для oкружающих, что у тебя все хорошо. И самой себе попутно внушаешь: «Ты же сильная, справишься. И не в таком дерьме бывала».
А потом пoнимаешь, что сил терпеть эту боль больше нет. Тебя как будто пуля в сердце пронзает. Сгибает пополам от всего, что накопилось внутри. Хочется блевать негативом, кoторый у тебя в душе.
Не плакала год точно. Сдерживалась, oтвлекалась, заставляла себя заняться хоть чем-нибудь, чтобы не раскисать. И вдруг тебя просто прорывает. Это даже не слезы, это лавина истерики.
Сидишь на пoлу в ванной ночью, ревешь и не знаешь, как остановиться. Не знаешь, как быть. Не понимаешь, как собрать себя из осколков и жить дальше.
Когда лoмаются самые сильные, это очень страшно.
И нежно за плечи ее обнимая,
Ты думаешь - значит такая судьба…
Но сам на луну глядишь завывая,
По вечерам из окна…
Переплелись прошлых лет все дороги.
Мы вроде рядом, но так далеко…
Только наверное наши чертоги,
Знают… как верить в судьбу не легко…
ZaБava
У каждой Богини есть свои человеческие слабости.
У мудрых женщин не бывает глупых мыслей.
Все их слова - как будто выдержанный Рислинг!
Как жаль, мужчины часто их не понимают
И самогон, занюхав рукавом, хлебают.
- иz -
«Хочу и буду! "
Перевалив за золотой возраст «бабы-ягодки» и окончательно убедившись, что на кремах написано «От морщин» только потому, что если напишут «Для морщин», то кремы просто не купят, а муж готов считать целлюлит милыми рубенсовскими ямочками…
Короче, в один прекрасный день вдруг показываешь одному из своих «Я» толстый нахальный язык и покупаешь фантастически удобные туфельки из мягкой кожи на скромном каблучке в отделе хорошей немецкой или испанской обуви… И вот тут-то начинается совсем новая жизнь…
Смелость что ли какая-то появляется, или бесшабашность! Будто избавившись от высоченной шпильки, чувствуя под ногами твёрдую почву, понимаешь, что терять-то уже нечего, и жизни впереди, в лучшем случае, если повезёт, - только половина. И хочется прожить то, что отмерено, так, чтобы не было мучительно больно за каждый потраченный день и час! Всё, можно быть самой собой…
Можно! И, улыбаясь, прямо в лоб заявляешь любому представителю мужского пола, что «металл» - это просто затянувшаяся отрыжка в микрофон, а тема «все бабы - дуры» - бред и заскоки мужского шовинизма. Влёгкую сообщаешь особям женского пола, что любовь к детям - это просто инстинкт, а разговоры на тему «мужики-козлы» тебе надоели ещё в пятнадцать лет. А все эти дуро-козлиные темы просто из серии дешёвых самооправданий.
И спокойно признаёшься, что не любишь овсяную кашу, большой спорт, Розенбаума и фильмы Тарковского. И легко отказываешься от приезда нежеланных гостей. И сидишь в любимой кофейне на Тверской, пялясь на прохожих под сочный «Чизкейк» и делая в блокнотике заметки «на будущее». И валяешься на диване, не называя это ленью.
И читаешь в сортире Чехова. И пьёшь в постели чай, роняя крекерные крошки на простыню. И никто… Никто! Не слышу? Кто-то что-то сказал?
И покупаешь себе намечтанную ещё в детстве гипсовую голову Дианы, и ставишь её на полку. И хохочешь в голос в театре, пока зал только ещё решает, смешно или нет. Бродишь по городу с фотоаппаратом, снимаешь гигабайт всякой фигни, чтобы вечером оставить два снимка. И строго сообщаешь младшему поколению, что, да, мама инет-зависима, но вполне ещё адекватна. И подходишь раз в день к этюднику, чтобы сделать очередной мазок кистью в непонятной даже самой себе картине. И чувствуешь себя при этом невероятно счастливой!
И любишь, не думая о складках на животе, пока любится. И работаешь взахлёб, пока можется…
Ясно и чётко вдруг понимаешь, что объяснять никому ничего нет смысла, а смысл только в том, чтобы успеть. Успеть то, о чём мечталось, и до чего ещё хватает сил дотянуться.
И пишешь только о том, о чём не писать не можешь.
Любовь с капризами не дружит, это факт,
Они ей, как занозы в мягком месте,
Но, видимо, в них есть какой-то фарт,
И с ними жить кому-то интересней.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Прохладным утром август одарил,
А ты еще добавила прохлады,
А я старался из последних сил,
Старался, чтобы было все, как надо.
Но, как обычно, вышло все не так,
Капризы женские понять так сложно:
В них разрешающий, и в них запретный знак,
И то, чего нельзя, но все же можно…
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Как же Вы мне надоели, - проворчала я себе под нос. - О, мужчины, и имя Вам - недоверие!
- А по-моему, весьма логично, учитывая, что второе имя женщин - коварство, - парировал Себастьян.
Ничто не вечно. Я в себе не властна.
К примеру, если заново начать,
Как знать, - а вдруг всё сложится прекрасно,
Всё то, что не сбылось, - как знать.
…
Не скрою, я пленилась новизною.
Она прекрасной кажется всегда.
Оставь упреки - я тебя не стою.
Избавь меня от ложного стыда.
Казалось мне, когда была твоею,
Что я люблю. Но ты забудь мечту.
Нет, я не для тебя. Я не сумею
Найти в себе любовь и чистоту.
Хороший мой, постой, не уходи же!
Останемся друзьями. Слово дам,
Другие недурны, но ты мне ближе.
Ты мне по нраву - ты знаешь сам.
Как девочка на шаре, я ликую.
Мне боязно - но поиграть позволь,
Не возноси меня на высоту такую:
Сорвусь - а для тебя такая боль!
Бывает, что женщина встречает жалкую развалину и решает сделать из нее здорового мужчину. Иногда это удается. Бывает, что женщина встречает здорового мужчину и решает сделать из него жалкую развалину. Это ей удается всегда
В принципе, быть женщиной неплохо,
есть вполне весомые плюсы:
если надоела суматоха
или нет желания и сил
объяснять кому-то или что-то,
бесконечно переубеждать -
можно просто удивленно охать
и красиво глазками моргать.
Можно обижаться без причины
и на встречи позже приходить:
если рядом стоящий мужчина,
то не станет женщину винить.
А еще быть женщиной красиво:
излучать загадку и тепло.
Можно быть капризной и игривой,
хрупкой, как тончайшее стекло.
В принципе, быть женщиной прекрасно!
Быть кому-то самой дорогой,
лучшей, нежной, необычной, разной,
оставаясь каждый раз собой!
Женщины, любите своих соперниц ! Каждая шпилька в ваш адрес, каждый косой взгляд на вашу фигуру, каждая новая сплетня говорят лишь об одном-вас боятся и вам завидуют!
Есть у женщины с мужчиной
Много всяких разногласий,
Но ведь это не причина,
Жизнь мужчиной не украсить.