Невозможное сделать возможным,
Взглядом томным и осторожным.
Пролететь стрелой обманутой,
Под ногами тетива натянута…
Закричать на обрыв, на камни:
- Человек рождён не для казни!
Зарыдать от их бесчувствия,
Обливая слезами препятствия…
Крылья выпросить у дьявола,
И дорогу до трона, престола,
Заменив их на душу живую,
Стать надменною и спесивою…
Умирая в холодном облике,
Презирая за прошлый выбор,
Написать всего две строчки: -
Не прощение. Мой приговор…
Ах, ты память моя, что ты бродишь и где
Я поставила крест на себе и тебе,
И простила уж всё, что сожгло все мосты,
Не вернуть ничего, но живёшь во мне ты.
Ох, ты память моя, ну не жги в сердце свечи,
Боль проснётся во мне, но не будет тех встреч,
Где сорвал с моих губ цвет зари юный друг,
Где мне пел соловей и сияло вокруг.
Мою боль не буди и не будь мне бедой,
И в мой рай не води, не пойду за тобой,
Я в окошко смотрю и тихонько дышу,
В облаках он живёт, я ему помашу.
Нет дороги туда и возврат весь закрыт,
Не пойду за тобой, и пока буду жить…
Молча гаснут зажжённые свечи,
Не пошла на зов огонёчков,
Отказала тебе во встрече,
Не желаю быть больше кусочком!
Ты, живи со своей женой,
Круглолицей, и всем довольной,
Не могу больше выть под луной,
Не хочу быть вечно голодной.
Быть любовницей - раненной птицей,
Ни смеяться, ни петь, ни резвиться,
Ни детишек в любви, ни союзницей,
В клетке узницей биться - застрелиться!
Позабудь ко мне дорогу!
Ах, постой! Приходи, ради Бога!!!
Ты теперь ничего не узнаешь,
Как живу, чем дышу, где мечтаю,
Не прощая меня, потеряешь
Связь реального мира с раем!
В мой эдем не войдёшь ты больше,
Не коснёшься к вожделенному свету,
Не могу тебя ждать дольше,
Ах, скорее подайте карету!!!
С вороными конями, чёрными,
Увезти прикажу - в дали дальние,
Где все дни станут светлыми,
Не печальные, не скандальные.
Оставайся с угрюмой подругой,
Что обидой называется,
И грызи свой локоть грубый,
И душа твоя пусть убивается…
Ночь, ночь, ночь,
Сердцу холодно, уже невмочь,
Без тепла, без солнца жить -
Как не плакать, как не тужить?
День, день, день,
Дайте сердцу скорей бюллетень,
Дай же, Боже, передохнуть,
Дай спокойно мне ночью уснуть…
День и ночь - смертельным свинцом,
В ум въедаются с горьким вином,
Нет ни продыху, всё туман,
Моя жизнь - печальный экран.
Сила духа моя слаба, слёз не видно,
Но ум, как скала, я устала, и всё же - жива…
До отчаянья синие дали
Придавили голодную душу,
Как мне жить без тебя не сказали,
Я тоскливую музыку слушаю:
Крик совы осколком испуга
Впился в сердце и больно царапает,
Одиночество страшным оскалом,
Жутким холодом тело лапает,
Вдовьи слёзы горькие, жгучие,
Прожигая подушку, капают…
Сердечный перестук колёс,
В тумане взор - одна мечта,
Волшебным взмахом перенёс,
Исчезла в доме пустота…
Сидит и бредит целый день,
О той, которую любил,
Не уберёг, сменив на тень,
Изменой жизнь её сгубил.
Лишь забытьё в бокал вина,
Безумным росчерком оскал,
Везде огонь, мерещится она,
Он душу дьяволу продал…
Смотреть на дорогу и ждать - устала.
Шептала молитвы, сожгла все свечи,
Исчезну бесследно, я - жить опоздала,
Уйду потихоньку, как тень - незамеченной.
Не обнаруженной, никем не отмеченной,
Не испытавшей все прелести жизни,
И не раскрывшей таинство вечности,
Грустно шагнувшей в объятия тризны.
Чем-то себе в душе насолившая,
И не понявшая в чём не права,
Горечи в чаше до дна испившая,
Пусть упокоит полыни трава…
Часть - 1.
Я родилась в маленьком городке, на Урале, в семье рабочих, мы жили вчетвером: мама, папа, моя старшая сестрёнка Настя и я - Танюша. У нас был двухэтажный домик около речки, но это только одно название, так как первый этаж был в подвале, окна были прямо над землёй. Мы с Настёной уродились в отца, зеленоглазые, большеглазые, с густыми, длинными ресницами, чернобровые, шатеночки, мы клали спички на ресницы с Настюшкой и они не падали, а подбородки у нас с ней были американские, нам завидовали многие, считали красавицами и почему-то богачками, хотя все в моей семье трудились с утра до позднего вечера. Родители держали кроликов, мясо крольчатины они продавали, а из шкурок мама нам шила шубки, жилеты, шапки, варежки, даже сапожки кроличьими шкурками обшивала, также она шила и на заказ, в доме у нас была мебель сделанная руками отца, он был первоклассный мастер. Родители жили душа в душу, были очень мирными, дружными. Настюша старше меня на 6 лет, в 5 летнем возрасте она попала под машину, грузовик проехал по - её ножке, и оставил на всю жизнь калекой, она перебегала дорогу в неположенном месте, подскользнулась и упала, водитель пытался объехать её, но не смог. Ножку Настюши пытались спасти лучшие хирурги нашего города, хотя со слов мамы спасать-то там нечего было, но всё же им как-то удалось обойтись без ампутации. Ножка её росла медленно и была тоньше, чем уцелевшая, это лучше, чем остаться совсем без ноги, с культёй. Она выучилась на бухгалтера, но замуж её никто так и не взял, характер у неё был суровый, но меня она очень сильно любила. Мама не хотела рожать второго ребёнка, но когда Настёна попала под проклятый грузовик, передумала, и родила меня. Значит, я должна быть благодарной за свою жизнь этому грузовику, вот я и благодарна!
С пятилетнего возраста отец меня обучил держать нож, топор, стамески, отвёртки, я вместе с ним разделывала кроликов, отрубала у мёртвых ушки, лапки, хвостики, также помогала отцу в производстве табуретов, которые он изготавливал на продажу, по - вечерам, после работы на заводе. Отец мечтал накопить денег на автомобиль, но у него это не получилось, он успел купить только мотоцикл, конечно же, обучил меня водить его. Папа души во мне не чаял, я у него была любимой дочкой, хотя Настю он тоже любил, но считал её неумехой и боякой. Настюша отказалась наотрез отрубать у мёртвых кроликов уши, и всё остальное, а также отказалась помогать отцу в его мужских делах, но зато она с радостью обучилась у мамы прясть из шерсти нитки и вязать разные вещи, и шить, да научилась так, что у неё была очередь на заказы свитеров, платков, шарфов, то есть, она с малых лет зарабатывала деньги. А я не любила ни шить, ни вязать, хотя мама и меня обучила своему мастерству, мне нравились мужские дела, я и дрова для бани колола с детских лет, и вскапывала грядки в огороде, и продавать с отцом на рынке мне нравилось: мясо, рыбу, ягоды и овощи, выращенные нами, да и в лесу собранные всей нашей дружной семьёй ягоды и грибы, а также вещи, и мебель, которые производили мои родители и старшая сестра. Я была непоседой, мне всё время хотелось двигаться, я любила танцевать, петь, отец меня звал «егозушечкой». В школе меня боялись обижать мальчишки, так как я дралась с ними не на жизнь, а на смерть, разбивала им носы одним ударом, как меня обучил папа, и хотя я была маленькая ростиком и худенькая, прозвище у меня было - «атаманка»! Я любила ездить в деревню к бабушке на выходные, так как в клубе были танцы, да и многие деревенские мальчишки были влюблены в меня по-самые уши, меня посылали к бабушке за карасями и карпами, которых ловил брат отца на озере возле дома бабушки, мы этой рыбой кормили кошку и собаку, немецкую овчарку, да и на продажу оставалось. Отец коптил, вялил мясо кроликов и рыбу, и я этому делу тоже обучилась, в общем, родители мои были на все руки мастера! Но, вот с рыбой я возиться не любила, из-за её запаха, ох, как же трудно было от него отмываться! С 14 лет я собирала своих подружек - одноклассниц, и везла всех в свою деревню на танцы, мы, городские девчонки, выплясывали в клубе так, что о нас вся деревня знала, и поклонников у нас с подружками было очень, очень много. Вот в этой - то деревне я и познакомилась со своим мужем, которого убила…
Часть - 2.
Я познакомилась с Колей, убитым мной, мужем, в 14 лет, на танцах в клубе, он казался мне красивым великаном, так как рост у него был 1 метр 85 см., а у меня 1 м. 50 см., он был старше меня на 6 лет, как и моя старшая сестра Настёна. Коля отслужил в армии, работал строителем, был весёлым и при своём росте шикарно танцевал брейк данс, владел техникой экстрима и верхнего, и нижнего, в общем, был крутым «хип-хоповцем», конечно же, я в него влюбилась. Он ухаживал за мной очень нежно и романтично, заваливал меня шоколадками, цветами и заграничными шмотками, которые в начале 80-х годов было очень трудно купить, никого не подпускал ко мне, часто отправлял домой после танцев в деревенском клубе на такси. Мне многие завидовали, считали Николая замечательным женихом. Он не нравился только моей сестре, она говорила мне, что он «актёр», но я тогда не понимала почему Настя так его называла, и думала, что и она мне просто завидует. В 18 лет я вышла замуж за Колю, и мы стали с ним жить на первом этаже родительского дома. В те годы я была цветущей девушкой с аппетитными формами тела, грудь у меня выросла до третьего размера, а рост прибавился только на 1 сантиметр, одевалась я экстравагантно, всегда со вкусом, тогда Коля ничего не жалел для меня. В замужестве я была счастлива всего пол года, так как через 6 месяцев после свадьбы мой муж стал приходить домой с работы пьяным, и на мои уговоры жить в трезвости никак не реагировал, да ещё стал маниакально - ревнивым. Мои родители стали ходить с грустными глазами. Первый раз Николай избил меня всего-то через 7 месяцев совместной жизни, в мой день рождения, когда разошлись все гости, да так, что я попала с сотрясением головного мозга в больницу, где врачам сказала, что подвернула ногу и упала с лестницы.
Избивал меня Коля дома ночью, я даже боялась кричать и звать на помощь родителей, так как у отца было больное сердце и я молчала, закрываясь от ударов мужа руками, пока не потеряла сознание. Мой отец, увидев, что со мной сделал муж, тоже попал в больницу, но его-то не сумели спасти, он умер от обширного инфаркта сердца через три дня. Николай вымолил у меня прощение на коленях, говорил, что приревновал к своему другу, который танцевал со мной на дне рождения, и что больше никогда такого не повторится.
После похорон отца и после моей выписки из больницы я стала худеть, таять на глазах, мои груди стали обвислыми, как уши спаниеля, я надеялась, что всё пройдёт, но не прошло, я и сейчас выгляжу как подросток. Врачи мне сказали, что у меня произошло посттравматическое осложнение и возникла гипотрофия в организме, и что я должна радоваться, так как выжила после тяжёлой травмы головного мозга. Ровно год Николай не пил, возил меня по-всем врачам, и даже к бабке знахарке, но никто ничем не смог мне помочь.
Николай, когда стал пить снова, в пьяном виде насмехался надо мной, говорил, что я и моя сестра - уродины, он стал хитрым и осторожным, бил меня только по-ночам ладошками, чтобы не оставалось следов, но мне было очень больно. Он знал, что я не буду кричать, и не пойду никому жаловаться. Мама моя после смерти отца замкнулась, стала часто болеть, перестала шить, я боялась за неё и ничего ей не рассказывала, с сестрой у меня не было доверительных отношений, и, вообще, за меня некому было заступиться. Я предлагала Коле развестись со мной, но он сказал, что в деревню обратно не поедет, и дождётся, когда я сдохну, и, если я осмелюсь подать на развод без него, то я повторно попаду в больницу, но с более тяжёлой травмой. Когда Коля был трезвым он вёл себя нормально, даже иногда извинялся передо мной, но это было очень редкое явление. Я прожила с ним 6 долгих, мучительных лет, в 24 года, в свой день рождения, я убила его. Я вынашивала план убийства в своём сердце долго, каких только способов я не перебирала, выбрала топор…
В день убийства, а это в мой день, с днём рождения меня поздравили только мама и сестра, Коля пришёл как обычно домой пьяным, потребовал от меня ужин, и даже не вспомнил, что я - именинница. Я знала, что он доживает в этот вечер последние часы, так как вынесла ему приговор - смерть, твёрдо решила, что я не дам себя больше обижать - никому! Я спрятала топор под диван в спальне, так как знала отработанный сценарий мужа, он действительно был актёром, так как на людях, при гостях, он играл роль положительного мужа, сдувал с меня пушинки, а когда оставались одни, то становился садистом.
Обычно после ужина он брал меня за руку и вёл в спальню, включал музыку, толкал на диван и требовал, чтобы я разделась догола и стояла перед ним, пока он не насмеётся надо мной, затем ладошками несколько раз бил меня по животу или ягодицам, затем толкал меня в угол комнаты, и, сладко вытянувшись, засыпал. Иногда поднимал и ставил меня голой на табурет, ходил вокруг меня и просто тыкал пальцем в рёбра, и смеялся, смеялся, смеялся. Никто об издевательствах моего мужа надо мной не знал, я ни с кем не делилась о своей жизни. Многие думали, в том числе и мои родные, что я печальная из-за того, что не могу поправиться.
В мой день рождения он также взял меня за руку, повёл в спальню, но когда хотел толкнуть, я увернулась, и упала на пол, чтобы вытащить из-под дивана приготовленный мной топор, которым я разделывала кроликов, что я быстро и сделала. Я репетировала эту сцену почти месяц, с большим удовольствием, предвкушая, как разделаю своего Колю, просчитывала все варианты, чтобы он не смог от меня убежать, и чтобы не смог дотянуться руками до меня, и выхватить топор. У меня всё получилось, как я задумала.
Мой муж удивлённо и оторопело смотрел на меня, когда я, после падения на пол, молниеносно перекатилась, и встала в дверном проёме с топором в руках, сбоку от него, и, когда я ледяным, тихим голосом сказала ему, что больше не дам над собой издеваться, то у него в глазах возник панический страх животного, он даже протрезвел. Коля стоял ко мне боком, когда я нанесла ему со всего размаха, как колола дрова, первый удар по шее, кровь хлынула фонтаном, муж мой молча рухнул всей тушей на пол, не от нанесённой раны, а от ужаса. Видимо, я была в тот момент очень страшная, ведь его кровь обрызгала всё моё лицо и руки. Я быстро подскочила к нему и, не давая опомниться, нанесла второй и третий удары по- его рукам, чтобы он не смог меня схватить, следующие удары были по-ногам, чтобы он не смог встать и убежать от меня, я разделывала его, как мёртвых кроликов. Я молча наносила ему удары по-рукам и ногам, и он тоже молчал, алкоголь и страх обезболили его, когда я поняла, что он не сможет дать мне отпор, я тихо заговорила:
- Ты, Коля, большая мразь, и сейчас ты сдохнешь, твоё место в аду, я с удовольствием сейчас тебя убью, за отца, за издевательства надо мной…
Коля попытался что-то мне ответить, но из него вырвалось только мычание. И я стала дальше с радостью наносить ему удары по-телу, пока он не затих. Я превратила его в отбивную котлету, вся спальня была в крови, даже потолок, и я тоже; в липкой, тёплой и сладкой на вкус, ведь его кровь стекала по-моим губам и попадала мне в рот, но этот запах и вкус крови мне жутко понравился, этот вкус был вкусом моей свободы!
Я отбыла срок наказания по части 1 статьи 115, то есть, за совершённое умышленное убийство с особой жестокостью, 29 колото-резанных ран насчитали криминалисты. Я отказалась от адвоката, хотя я ни в чём не раскаивалась, но сказала судьям, что раскаиваюсь в содеянном. Суд вынес мне приговор - 12 лет наказания, но я через 7 лет вышла на свободу. Мне пришлось сыграть раскаяние для освобождения. Сожалею ли я сейчас, по-прошествию многих лет, что убила мужа? Нет, никогда не сожалела и не сожалею, ведь он не оставил мне другого выбора. А в колонии меня все уважали, только очень удивились, когда увидели меня, маленькую - 1 м. 51 см., и очень худенькую, и никто ни разу за семь лет отсидки не сказал мне ни одного плохого слова.
Я любого убью с большим удовольствием, кто посмеет меня ударить.
С морозом спорить бесполезно,
Он в душу айсбергом залёг,
Тревожный год, и холод грозно
Свою симфонию поёт,
И стережёт неосторожных,
И в нос, и в ухо - точно бьёт…
Кто спорить станет, - глядь, ничтожно,
Под лавкой замороженный заснёт.
Один не разберет, чем пахнут розы…
Другой из горьких трав добудет мед…
Кому-то мелочь дашь, навек запомнит…
Кому-то жизнь отдашь, а он и не поймет.
Омар Хайям
Антонина была женщина миниатюрная, изящная, с большими голубыми глазами, с длинными ресницами, русоволосая красавица, создавала семью в начале 1960 года в маленьком городочке на Урале, с большой любовью в сердце. Мужа она всегда ласково называла: Ванечка мой; он был с очень хорошим, добрым характером, любящий, заботливый, высокий, темноволосый, зеленоглазый, с выправкой офицера. Родила она ему двух сыновей, красивых погодков, оба получились голубоглазые, как для обложки журнала. Муж мастером на заводе работал, она бухгалтером в заводской конторе. Кооперативную квартиру сумели купить в красивом микрорайоне города, рядом с парком, где по выходным проводились разные увеселительные мероприятия для отдыха людей. Квартиру купили на третьем этаже, по жребию кооператива, который вытянули вместе, из двух комнат, в четырёхэтажном доме, с дружными соседями, жили в согласии, как говорится - душа в душу! Они вместе записывались в очередь в мебельных магазинах на покупку мебели, бегали, отмечались поочерёдно, чтобы купить стенку, диваны, стулья, да столы, чтобы всё было, как у нормальных советских людей. Во времена их молодости мебель купить было сложно, героями надо было быть, чтобы дождаться своей очереди на покупку. Завидовали Тонечке многие в её конторе, муж часто с цветочками её встречал с работы, в квартире было уютно, чисто, ребятишки ухоженные, на отдых в походы разные с палаткой или праздник какой, ходили они все вместе, дружно взявшись за руки - идеальная семья была. Когда младшему их сыночку Сенечке исполнилось 7 лет, произошла беда с мужем Тони, как будто в него бес вселился, домой стал приходить с работы выпивший, почернел лицом, и выправка офицера сменилась на сгорбленного человека, с навалившейся на его плечи непонятной никому непомерной тяжестью. Ничего Антонина не могла понять, что с её Ванечкой происходит. На работе его ценили, он утверждал, что любит только её и никто ему не нужен. Объяснял про выпивку ей, что в его голове какой-то червяк завёлся и не даёт ему спокойно ни спать, ни дышать, и что когда он выпивает этот червяк уползает из его головы. Однажды ночью Иван соскочил с кровати, схватил топор и начал рубить всю мебель, которая им досталась большими трудами, с криком и словами:
- Я вас всех перебью, гады! Размножились, повылазили твари!
Пока соседи отреагировали на шум и вызвали дружинников, Иван всю мебель успел переколотить. Егор, старший сын Тони, успел выскочить из квартиры босиком и позвать на помощь соседей, а младший семилетний Семён спрятался в кладовку, под полку, сжал руками голову, что еле разомкнули его руки, да и выпрямили его с тяжёлыми усилиями, когда нашли. Иван, муж Антонины, умер через два месяца после этого случая, в больнице, с диагнозом - «рак головного мозга»… Тоня больше не вышла замуж, растила потихонечку одна своих сыновей, за двоих работала, любые подработки брала, потихоньку-помаленьку снова всю мебель купила. В тихой любви своих сыночков взрастила. Старший её сын после десятого класса поступил учиться в институт в Ленинграде, где жили родственники Тони, там остался жить, и женился, выучившись. Младший сын тихим и послушным рос, встречал мать с работы, берёг её, как мог. В десятом классе с младшим сыном Тони тоже приключилась беда, он стал замкнутым, стал бояться выходить из дома, заходил в кладовку и сидел на полу зажав руками голову, также как нашли его испуганным малышом после буйства его отца. Антонина пыталась спасти сына, возила его по всем клиникам, больницам, но ничего Семёну не помогло, сошёл он с ума, хотя никакой в его голове опухоли не обнаружили. У Семёна сначала было тихое помешательство ума, он перестал совсем выходить на улицу, стал полнеть, весил к 40 годам за 120 килограммов, затем его душевный недуг стал перерастать в буйную одержимость. Однажды, он, как и его отец, схватил топор и перерубил всю мебель, да и повыбрасывал всё с балкона, пока Антонина была на работе. Антонина стойко выдерживала всё горе обрушившееся на её хрупкие, изящные плечи. Не жаловалась, не плакала, покупала мебель снова, пока он лежал в псих. лечебнице, где у него купировали приступы агрессии, после лечения забирала домой. Таскала большие сумки с едой для Семёна, у него добавилась к душевной болезни ещё и булимия. Семён снова и снова крушил всё в квартире, уже голыми руками, и всё сбрасывал с балкона, до тех пор, пока Тоня не перестала покупать что-либо в квартиру. Семён полюбил стоять голым на балконе в ночное время и тихонько выть, как волк, пугая ночных прохожих. Соседи просили Антонину определить сына навсегда в психоневрологический интернат, чтобы она могла жить нормально, но Тоня не смогла этого сделать. На сегодняшний день, 2016 года, Антонина тоже сошла с ума, в их квартире ничего нет, спит она и её сын на голом полу, и еды у них нет, у Тони нет больше сил ходить в магазины за продуктами, в квартире летает туча мошек, везде грязь, и запах протухшего мусора. Соседи, увидев, что Антонина перестала выходить на улицу, вызвали скорую помощь для Антонины и её Сенечки… Никто из соседей не знал, как правильно помочь людям, которых оставил разум, и которые остались один на один со своей бедой, родственники Тоню не навещали. Социальные службы не реагировали на заявления соседей. Сотрудники скорой помощи не хотели забирать Семёна, когда Антонину первой увезли в больницу, говорили, что он на данный момент не буйный, что нет заявления от родственников на госпитализацию, предлагали соседям осуществлять за ним уход, и не увозили его до тех пор, пока соседи не пригрозили обращением в органы прокуратуры. Антонину в больницу собирали всем подъездом, кто-то принёс тапочки, кто-то халат, да полотенца, даже трусиков у Тони не было, всё изорвал в приступе очередного буйства её сын. Великое горе проживало долгие мучительные годы на третьем этаже, четырёхэтажного дома. Старший сын Тони очень редко навещал свою мать, более 10-ти лет уже прошло с последнего приезда в отчий дом, а сейчас он ждёт в Петербурге их смерти, и узнаёт про стоимость квартиры у соседей по телефону…
(Миниатюра основана на реальных событиях, имена изменены.)
Рождённая для мучений.
Часть 1.
НОЧНОЙ ЗВОНОК.
За что же мне такое несчастье? Что же я сделала не так?! - Анюта лежала молча с раскрытыми глазами на больничной койке, её сердце выло и кричало, по щекам катились слёзы нескончаемым потоком…
*****
Я спала тревожным сном, мне снились какие-то кошмары, которые ворочали меня с боку на бок, словно черти на сковородке, когда раздался звонок телефона, спросонья я чуть не свалилась с кровати. Ничего не понимая, я села словно истукан на постели, сердце бешено билось в груди: - Кому понадобилось мой сон нарушить? Сколько же сейчас времени? - мои мысли недовольно закручивали монолог в моей тяжёлой голове. - Ух ты, да ведь ещё всего четыре утра, у кого опять несчастье случилось? - в груди появилась боль, руки не желали тянуться за телефоном, но звонок не прекращался, и я нажала на зелёную кнопку, которая сразу же стала вопить мне в ухо:
- Яночка, это я, Анна, прости, что разбудила тебя опять, у меня дочка умерла, слышишь, она умерла, что мне делать?!
- Привет сестрёночка, я тебя слышу, слышу твои рыдания, так, давай на раз, два, три, постараемся успокоиться обе, - я начала отвечать ровным, железным голосом, хотя у меня запершило в горле, а руки затряслись, как у доброго алкоголика с большого перепоя.
- Анечка, милая, давай по-порядку, бери себя в руки и постарайся отвечать мне на мои вопросы, один - ты дышишь ровнее, два - ты становишься спокойней, три - ты ответишь мне на мой вопрос: ты сейчас где находишься?
- Яна, я закрылась в душевой, в роддоме, аааааааааааааа, я не могу, мне так плохо, слышишь меня, я сейчас сойду с ума!!! - вопли плавно перешли в рыдания, мне казалось, что моя сестра сейчас утопит меня в своих слезах.
- Анюта, ты одела носочки? - спросила я её ровным, спокойным голосом для того, чтобы отвлечь от дум и направить мысли на что-либо другое, лишь бы успокоить. Откуда у меня появились силы говорить в такой момент с сестрой хладнокровно и без эмоций я даже не могла понять, но я продолжала говорить твёрдо, властно и решительно: - Так, включи холодный кран с водой, умой лицо, шею и плечи, слышишь, сестрёнка, мы должны быть сильными что бы ни произошло в нашей жизни.
- Яна, что я сделала Богу, за что Он забрал у меня мою девочку? - уже потише продолжала Аня плакать, но так жалобно причитала, что мне хотелось соскочить с кровати и бежать к ней пешком, в другой город, мы жили с ней в разных городах. Я медленно встала с кровати, не смогла найти свои домашние тапки, босиком, шатаясь, побрела на кухню, начала искать валидол в аптечке, но не могла найти и лекарство.
- Анна, ты включила кран с водой? Почему я не слышу шум воды? - я продолжала перебивать причитания сестры, не отвечая на её вопросы.
- Яна, я сижу на полу в душевой, не могу встать, у меня нет сил.
- Анечка, родная, у тебя есть сын, ему 9 лет, он сейчас сладко спит, с ним всё в порядке, вчера вечером Костя, Даша и мой Жора наловили раков на речке, у тебя есть сила встать и умыться, вставай, бери себя в руки, жизнь продолжается, мы решим с тобой, что будем делать дальше.
- Яна, ты Косте не говори, что у него не будет сестрёнки, не говори ему, что она умерла. - С тихим плачем сестра продолжала: - Я встаю с пола, иду к раковине, вот, включила воду, ты слышишь, как она шумит?
- Да, Анюта, хорошо, Косте ты расскажешь сама, когда приедешь за ним, я слышу, что ты включила воду, умничка, у тебя всё получается, ты в носочках или нет? Тебе дали успокоительное лекарство, ты его выпила?
- Нет, я вообще босиком, мне ничего не дали. - Сестрёнка говорила, как в детстве, жалобно и тихо, когда приходила ко мне, в мою комнату, пожаловаться на кого-либо из обидчиков. А в моей голове кружились мысли о том, чтобы выдержать диалог с ней и не разрыдаться в трубку и как-то суметь найти самой валидол.
- Ты шею помыла? - спросила я сестру. - Ещё нет, давай быстро мой шею и иди в палату, одень носки и тапки, затем иди и разбуди мед. сестру, если она спит, попроси у неё валокордин, или корвалол, или капли Зеленина, и снотворное какое-нибудь.
Я услышала, как сестрёнка плещет водой и поняла, что она шлёпает себя по щекам, и даже слегка улыбнулась, так как обрадовалась, что она после этой процедуры сможет взять себя в руки и добредёт до палаты. Ведь у меня не было номера телефона врача, а её мужа я будить не хотела, он был в командировке, и не смог бы ей помочь…
Да, я выдержала и не дала себе расплакаться вместе с сестрой. Вчера, 20 июля, мне было сложнее сдерживать свои эмоции, когда сестрёнка разбудила меня в час ночи своим отчаянным криком раненной птицы в телефонную трубку, что у неё воды отходят, я испугалась за неё, ведь у неё было всего 5 месяцев беременности, и она так мечтала о дочери, а дочка не спросила разрешения на роды, девять лет моя сестрёночка мечтала о втором ребёнке. И вообще, у неё мечта - быть многодетной мамой. Ужас какой-то… Да уж, как же сестрёночка моя плакала и вчера, и сегодня, а я железной волей сумела погасить своё желание порыдать на пару с ней, не имею я право на это. Целый час у меня ушёл на приведение в чувства моей младшей сестрички, а мне с утра предстояло ещё выдержать очередные слёзы матери, которая собралась к брату с передачкой в тюрьму или в кпз, нет, я маме ничего не скажу про смерть ребёнка Ани. А ещё я должна сделать так, чтобы мои племянники ничего не узнали и не поняли по-моему виду, что я уже одиннадцатый день живу, как на какой-то мине, которая может взорваться, как арестовали брата.
Я должна, должна весь день и вечер, до самой ночи улыбаться детишкам, у них каникулы… Мой гражданский муж Жора совсем с ума сходит, уже неделю приходит с работы нетрезвым, так и хочется взять молоток в руки и треснуть ему по башке, между глаз, чтобы протрезвить его. Мне даже поделиться-то ни с кем нельзя о том, как мне тяжело переносить всю эту кашу, которая навалилась на мои - душу, сердце, плечи. Ладно хоть вчера я сумела отправить Жору с детьми на речку за раками, одного, без меня, чтобы собраться с мыслями, как действовать дальше. Адвокат, которого наняла мама, запросил сумму такую, что у меня сердце в пятки ушло, ну где же нам её найти до суда? Да и то, что у сестры вчера родилась, а сегодня уже умерла дочь, пусть даже и недоношенная, как же я должна это событие в одиночку пережить?
Я всё-таки нашла валидол, автоматически запихнула его под язык, заглянула к ребятишкам, как же они мило сопят, загорелые, красивые, за месяц проживания у меня они так выросли, что и не узнают их. А на маму я даже побоялась смотреть, она была бледной, как мертвец, когда ложилась спать. Зато Жора храпел так, что диван вздрагивал…
Мои мысли лились из моей головы тягучими, липкими и тяжёлыми потоками, глаза закрывались от усталости, на часах стрелки показывали половину шестого утра, а соловьям никакого дела не было до трагедии в моей семье, они пели как ни в чём не бывало, лето 2007, июль, жара…
**************************************
Часть 2.
РОЖДЁННАЯ ДЛЯ МУЧЕНИЙ.
Боже мой, годы, как лихой табун скакунов промчались, и унеслись куда-то в заоблачную даль. Я каждый год своей жизни могу разложить в красках или в лошадином окрасе, «табун» прожитых лет получится пёстрым, ярким. Но, 9 последних лет промчались в виде чёрных, серых и немножечко гнедых лошадок, до них мне было радостнее жить, поэтому белые, белые с яблоками и огненно рыжие цвета только в далёком прошлом…
На дворе 2016 год, Костя - сын Анюты, поступил в Архитектурный, Дашенька - дочь брата Антона, учится в музыкальном училище, деточки выросли, им обоим по 18 лет, я всё так же проживаю со своим Жорой, он у меня хороший человек, с ним мне ни хорошо, ни плохо, но я мечтала о другой жизни, мечты мои не сбылись.
Все последние 9 лет я старалась поддерживать свою любимую младшую сестрёночку Анечку, чтобы она не сошла с ума. Да уж, 22 июня, 2007 года, Анна позвонила мне снова, утром, и радостно закричала в трубку: - Яночка, родная моя, Бог услышал мои молитвы, моя дочка выжила!!!
Меня чуть паралич не пробил от её новости, я была в шоке.
21 июня врачи сообщили Ане, что её новорожденная дочка родилась с гидроцефалией, что она умерла, и что её отключили от всех аппаратов поддерживающих жизнь, и через сутки эти же врачи сообщают, что девочка выжила, что у неё была клиническая смерть. Я понимала, что последует за таким диагнозом врачей для дочки Анечки, но сестра моя в тот день была счастлива…
Анечка назвала дочку Елизаветой, ей в этом году исполнилось 9 лет. Боже мой, что нам пришлось пережить всем за эти 9 долгих-предолгих лет.
Лиза инвалид, хотя её прооперировали и вставили шунт в череп для отхода воды в брюшную полость, но спасти её полноценность врачи не смогли.
А это очень страшно, очень больно, невыносимо смотреть на ребёнка с инвалидностью, ничего страшней этого я не знаю. У меня поселилось ощущение, что из моего сердца выкачали жизнелюбие, когда я поняла какое горе вошло в нашу семью с рождением Лизочки. Но как же Лизочка цепляется за жизнь, всеми своими клеточками, дыханием и безграничной любовью ко всему живому в мире. Я очень желаю, чтобы моя сестрёночка Анечка чаще улыбалась, не смотря на такую трудную задачу в жизни…
Хокку.
Слеп разум человека!
Бьётся мечта разрезая крылья.
Из проволоки клетка…
Ой, девочки, как же я не люблю ленивых мужчин! С ними жить - это такая мерзость! Охренеть и окосеть можно! Представьте себе, вы купили большое зеркало для прихожей или в ванную комнату, вам уже его доставили, остаётся только повесить, и вы просите об этом своего возлюбленного, так как он всё умеет, руки у него золотые. И вот он сидит, тыкает своими сильными, бриллиантовыми пальцами в комп и стреляет в танки, и нехотя вам отвечает:
- Да, конечно, исполню твою просьбу, зеркало повесим…
А сам дальше играет. Вы его спрашиваете:
- Когда будем зеркало вешать?
А он даже повернуть свою могучую шею не может в вашу сторону, ему лень мешает,
и вообще, он весь могучий и справный такой, но хоть отвечает:
- Заберу свой инструмент у приятеля и сделаю.
Вы опять его спине вопрос задаёте:
- Когда же ты заберёшь инструмент свой?
Его широкая спина отвечает вам:
- Завтра позвоню…
На следующий день вам не терпится увидеть своё отражение полностью в новом зеркале,
вы с нетерпением ждёте своего милёночка с работы, когда он приходит, вы его спрашиваете:
- Позвонил приятелю?
Ваш милый удивлённо спрашивает:
- Какому приятелю?
Вы, округлив глаза, говорите:
- Ну, которому ты инструмент дал?
Ваш милёнок в ответ:
- Ну и что ему звонить-то, зачем?
Вы, уже сузив глаза от гнева в душе, шипите:
- Как зачем, ты зеркало повесить обещал!
А ваш суженный улыбается вам и спокойно так, почти беспечно, с протяжной нотой в голосе, отвечает:
- Нууу, раз я обещал, я сделаю…
Он поест и усядется за компьютер опять танки подбивать…
На следующий день он опять забывает о том, что обещал, находит какие-нибудь отговорки,
как чиновники отписки, и так до тех пор, пока вы сможете терпеть ленивость вашего тюленя,
пока вы не взорвётесь, как его танк подбитый, не завизжите от отчаяния, он сам ничего не сделает,
да ещё и лениво подумает:
- Вот ведь, дура, орёт, как потерпевшая, и чего ей в зеркало-то смотреться, не видела что ли себя…
И визжать вам придётся всё время, из-за любой просьбы, до конца дней своих, пока вы живёте с ним.
Это ещё те шедевры - ленивые мужчины, с ними жить - это надо быть самой сумасшедшей…
Грозные люди, хмурые люди,
Бегут все куда-то, мечтают о чуде,
Мечтают о лете, об отпуске смело,
Забыли давно, что счастливы с детства,
Идут своими ногами,
Видят опавшие листья,
Слышат пение птичек,
Имеют семью и детишек,
Намного счастливее остальных мы,
Тех, кто не видит света,
Тех, кто не может слышать,
Голос родного человека,
Тех, кто один на планете,
Нету ни мамы, ни папы,
Нет причин для веселья…
Грозные люди, хмурые люди,
Опомнитесь, чудо рядом.