Одна у своего зеркала,
Ты видишь себя в нем грустной, не зная, отчего,
И ты бы сделала что угодно, лишь бы
Не быть сейчас там, где ты есть
Если тобой завладела грусть,
А любовь не больше, чем привычка,
Не рассказывай мне про свою жизнь,
С одиночеством я знаком.
Если ты грустишь,
Мы вместе об этом забудем,
Потерянные, непонятые —
И тебе, и мне это знакомо.
А завтра случиться где-то
может всё, что угодно,
Ты будешь там, на свидании,
А я сумею узнать тебя
Не видно слёз, но грусть в твоих глазах.
Неужто грусть твоя так неизбежна?
Она своеобразный SOS… Из сердца знак…
Её и за улыбкой сложно не заметить.
Непросто грусть скрывать.
Все мы — люди настроения,
Будь то дети, старики…
И никто не исключение!
Все — ранимые цветки.
Если радостно — смеёмся,
Грустно — мы ревём навзрыд.
Часто в гневе расстаемся,
А потом душа болит.
Затаив внутри обиду
На того, кто виноват,
Мы с надменно-гордым видом,
Мстим навстречу всем подряд.
Мстим, не думая о боли,
Что способны причинить.
Мстим, порою, поневоле,
А ведь надо бы простить!
Надо просто научиться
Злость обиды отпускать
И теплом души делиться,
Будто, сад свой поливать.
Ведь цветы, что получают
Доброту и солнца свет,
Непременно, источают
Красоту свою в ответ.
Вот и я
написал ни о чем
Теперь бросьте в меня кирпичем.
Ни о чем, ни о чем, ни о чем
Кирпичем, кирпичем, кирпичем…
Он говорил: «Не привыкай… Я не всерьез…
Ничто не вечно под луной — сгорит дотла,
Я не хочу, чтоб ты потом в потоке слез,
Я не хочу, чтоб ты вдоль вен куском стекла…
Не привыкай… Всему виной одна весна…
Предельно честно /чтоб себе ты не лгала/:
Причина нашего „безумия“ ясна —
Телам бывает недостаточно тепла…»
Хрипели ветры в оголенных проводах,
Душа металась, разбивая зеркала…
Ей так хотелось, чтобы раз и навсегда…
Однажды в дождь Она решилась и ушла…
Теперь Он знает — память ранит глубоко,
Предел мечтаний — хоть один ее звонок…
Кто мог подумать, что забыть так нелегко —
Он бесконечно… безнадежно одинок…
И каждой ночью с сигаретой у окна
Строчит стихи в свой перечерканный дневник…
Узнать бы только где и с кем теперь Она…
Он говорил: «Не привыкай…»
А сам привык…
Что за мрачная погода,
Дождик льёт, как из ведра.
Ничего мне не охота,
Очень грустная пора.
Выйду я, найду галоши.
Зонтик, защити меня.
Я устал от тяжкой ноши,
Среди дней не вижу дня.
Будни, будни, что за будни,
Дни такие, что б.у.
Я тону в дырявом судне,
Проклинаю я судьбу.
Не выхожу на связь. Чернил в обрез.
Бумага кончилась. Конверт исчез.
Оревуар, весь мир! Пардон притом.
Не выхожу в эфир. Эфир — фантом.
Что нет его, что есть. Молчит шкала.
Там метка номер шесть занемогла.
Зависла на стреле, на острие.
И место той шкале — во вторсырье.
Погода — вон из рук. С неё и спрос.
Разливы рек вокруг. Разрывы гроз.
Когда и выправлю изъян шкалы,
кому я выпалю своё «курлы»?
Померк, не светится мой циферблат.
И стрелки вертятся на нём не в лад,
за умирание вращения
прося заранее прощения.
В разбег пускаются (зачем невесть),
но натыкаются на номер шесть,
как в тёмной комнате на шифоньер…
Ай, стрелки, полноте! Не до манер.
Цепляйтесь, острые, за номера.
Ведь мы на острове. Мы у костра.
Гудит в костре зола. И что с того,
что нас отрезало ото всего?
Зато обзор какой! Какой простор!
Размах почти морской. Разгул, напор.
Волна вполне пьяна. Безумен шквал.
Картина Репина «Девятый вал».
Однако на душе ничуть не мрак.
Когда-то надо же пожить и так.
Без роду-племени, вне кровных пут.
Ни сколько времени, ни как зовут.
Кому и шквал подвох. А я учён.
Я не был взят врасплох. Я всё учел.
В любую мелочь вник. А кто не вник,
так это стрелочник. И часовщик.
Назад, спасатели, не нужен трап.
Лекарства кстати ли, о эскулап?
Когда ж ты выучишь закон стальной:
того не вылечишь, кто не больной.
Ему что «ком иль фо», что «фо иль ком».
Хоть молоком его, хоть молотком.
Он возмещается. Он нестесним.
Земля вращается не вместе с ним.
И — пусть раскручивал её не он —
на всякий случай вам он шлёт поклон,
за умирание вращения
прося заранее прощения.
давай помечтаем о чем-то высоком…
о чем-то далеком…
и просто намеком друг друга поймём …
давай помечтаем …
земное отпустим … не надо нам грусти …
не надо нам грусти.
давай помечтаем о чем-то высоком …
Осенний лист упал в ладонь ко мне,
И значит уже скоро быть зиме.
Холодный ветер задувает в душу грусть:
Она поселится надолго, ну и пусть.
Дожди прольются, закружат снега,
Останется та грусть со мною навсегда.
Пусть даже радость рядом и любовь,
Но эта гостья навещает меня вновь.
И так бы жить навечно с ней пришлось,
Но тут внезапно счастие нашлось.
Оно испуганно, немножечко дрожжит,
Но в сердце местечко нашло, не убежит.
Согрейся, счастье, я не тороплю,
Ты лишь не исчезай, тебя молю.
Нам будет вместе хорошо с тобой!
…А грусть тихонько побрела домой.
Тучка набежала,
солнце «погасив»,
что-то грустно стало —
дай мне Боже сил …
Дождь шепчет, шепчет, шепчет… не понять —
Что хочет рассказать во тьме осенней…
Быть может, он устал кого-то ждать…
А, может, будит дремлющие тени
Кустов, скамеек, листьев, фонарей,
Предавшихся унынию и скуке —
В их мире нет ни окон, ни дверей —
Есть место лишь для грусти и разлуки…
Дождь шепчет, шепчет… слов не разобрать…
Кто проливает слезы в переулках,
Аллеях, парках, скверах, закоулках?
Кусты, скамейки, листья… не понять…
Нет у прошлого
Настоящего…
Сердце в нем твое
Леденящее…
Не могу уснуть —
Потеряла сон…
Словно кошка, грусть
Бродит за окном.
Хоть и далеко —
Все равно найдусь…
Я косым дождем
На тебя прольюсь.
Может вспомнишь все…
И поверишь мне…
Я прощу без слов…
Не закрыта дверь…
Я не пью в одиночестве. Честное слово.
Но бывает, что хочется — если хреново.
И однажды случилась такая напасть:
Я. Бутылка. А штопора нет отродясь.
Я гадала на пробке от винной бутылки,
Ковыряла ее в узком горлышке вилкой,
Размышляла о символах и мирозданьи
И мечтала тебя пригласить на свиданье.
Пробка-сволочь капризничала и крошилась,
Вилка — гнулась. Тебе ко мне — не приходилось.
И упрямство судьбы наводило на мысли
О какой-то неправильной линии в жизни:
О разорванной связи эффекта с причиной,
О сомнительной пользе от связи с мужчиной,
О загубленной юности, ранних сединах —
В общем, разве что косвенно только — о винах…
Темной тайной сиял мне кагор из-под пробки.
Я простилась с надеждой быть скромной и робкой,
Я долбила, дробила, сверлила, толкала
И в запале важнейшие вещи решала:
Я решала остаться красивой и гордой,
Винно-крепкой и сладкой, но пробочно-твердой,
Не давать тебе спуску, не звать тебя в гости…
Разлюбить и навеки проститься — от злости…
И сама не заметила — долго ли, скоро ль, —
Пробка ухнула в темный колодец кагора —
Так легко, так естественно, будто лишь малость —
Только слабый нажим — все, что ей оставалось…
Я смотрела на свечку сквозь стенку бокала,
И вино меня более не привлекало.
Дело было не в нем. Черт с ним, с этим вином —
Я сидела и думала: чой-то оно?
Чтоб не достала черная тоска, попробуй затеряться в светлой грусти.
За что ты так, Судьба?
Нельзя же быть жестокой…
За что ты так, Судьба?
Невинных жизней столько…
За что ты так, Судьба?
На всей планете нашей,
Так много жизней тех,
Что прожиты напрасно…