Бессмертие подвигов предков в героизме потомков.
Хочется рискнуть и затронуть скользкую тему героизма и предательства. В предверии Дня Победы, забываемые напрочь в остальное время, как обычно поднимаются эти темы, как и приуроченные фильмы. Высказаться наперебой лезут все, пытаясь доказать свою нетерпимость и лояльность, клеймя и вознося, сидя в тёплых креслах и студиях, зачастую опошливая память погибших и пострадавших, а также их потомков своими популистскими репликами. Вроде и речи правильные и тема достойная, но ощущается иудинка в словах идущими вразрез с делами. Треплются о святом, будучи своими законами защищены от расплаты и народа. Так что же это такое? Где грань? На какие моральные принципы, идеи опираться? Как поступил бы ты? Нельзя судить и учить не будучи сам лично поставленным в позу Z перед выбором, форс-мажорной ситуацией. Где грани допустимого отношения к людям, государству, семье, Родине? Чем ты готов поступиться в первую очередь? Во имя чего? Жизнь, совесть, героизм, обязательства, на какую ступень ты расставишь приоритеты? Ради чего и что принесёшь в жертву, будешь мучиться угрызениями или же пытаться себя оправдать в сделанном выборе, независимо от его результата. Кого ты будешь жалеть? То чем пришлось пожертвовать? Себя? Кого будешь осуждать за это? Судьбу? Обстоятельства? Окружающих? Государство? Какую роль отведёт тебе общество? Как оценит и что уготовит тебе государство? Согласишься ли ты с этими оценками? Заметьте, тут вопрос не стоит или-или, априори тебе уготована роль жертвы, окажись ты героем или по их мнению предателем. Несмотря ни на что, ты обязан терпеть и подчиняться, тебя зомбируют на самопожертвование во имя. И тут в ход идёт тяжёлая артиллерия, Родина, благо народа, интересы государства, интерпретируется всё так, что ты обязан, как в библии первородный грех, по факту рождения, по факту принадлежности, следовать той цели которая поставлена перед тобой, это твоя роль, но не твоя цель, без права выбора. Тебя делят, противопоставляют, натравливают, заставляя сделать правильный выбор, кому-то нужный, чьим-то интересам подчиняющийся, которого впрочем для тебя не существует. Но государство не бесконечно жестокое, оно готово пожертвовать, пожертвовать тобой, твоими интересами и семьёй, частью народа и всё это во имя. Во имя призрачного благополучия большинства, которому по большому счёту наплевать на тебя и которое собственно безразлично и незнакомо тебе. Смешались в кучу кони, люди, белые и красные, национальности и религии, богатые и бедные, Власовы и Маресьевы, Ленины, Матросовы, Бандеры, Павлики Морозовы, Горбачёвы, Ельцины, герои и предатели. И хорошо если ты можешь независимо от сиюминутной выгоды власти и зомбирования оценить, помнить и ценить, всегда, не только приурочивая к какой-то дате. У всех они были, не нам их судить, все они жертвы, одни смогли, другие спасовали, одними гордимся, других поносим. А ты смог бы?
Мнить себя героем много отваги не надо, стать героем - надо набраться смелости. А большая смелость - это уже своего рода «безуминка» для трусливого большинства.
Говорят, что героизм - это способность пренебречь своими интересами. Но пренебрегать своими интересами, если ты от этого страдаешь, это не героизм, а жертва.
Что меня заставляет идти? Да какая на хрен разница? Нету у меня доводов - ни сильных, ни слабых. Один есть довод: вот детей у меня нету, слава Богу. Пусть уж лучше я там лягу, чем от кого-то сироты останутся. …И нету на свете никакого … героизма. Никаких не будет нам бюстов на родинах героев. А будет тебе пуля. А мне штык…
Пока одни кричат о героизме,
Другие… молча совершают подвиг.
Помянем, братья, тех,
Кто мир собой закрыл,
Про личный свой успех
Для нас навек забыл.
Помянем их мольбой,
Чтобы простили те,
Кто нас не взял с собой,
Оставив на земле.
Помянем их стократ
И рюмкой и слезой,
И горечью наград
За их прощальный бой.
Помянем стоя все,
Склонившись над травой.
Они ушли там, где
Свет прячется за мглой.
Протянем руки к тем,
Глаза чьи слез полны,
Чей дом осиротел
От ужаса Беды.
Помянем их, прошу,
Помянем миром их,
Погибших за страну,
За честь и за своих.
«Честно скажу, эта история во мне что-то перевернула. Как будто она теперь всегда со мной. Сегодня я не столько всех поздравляю, сколько благодарю. Спасибо! И не судите строго - это не стихи, это от души…» - добавила представитель российского МИД.
«Всю дорогу до Внуково-2 уточняла подробности - поверить в произошедшее было невозможно. Помню, как уже в аэропорту рассказывала коллегам последние новости. Никто не мог поверить. Потому что в это невозможно было поверить даже тем, кто за 30−40 лет работы видел всякое», - пишет Захарова.
ПАМЯТИ АДАР КОЭН,
ПОГИБШЕЙ СЕГОДНЯ ОТ РУК ПАЛЕСТИНСКИХ УБИЙЦ
Любить бы тебе, любить,
Чудесных детей рожать,
Красивой и верной быть
И счастье в руках держать.
Прости нас, Адар, живых,
Что ты в девятнадцать лет
Ушла в мир, где ветер тих,
И звёзды, и лунный свет.
… Сегодня я расскажу вам, ребята, о человеке, профессия которого была самой мирной, но он сложил свою голову за нашу с вами Родину. Это татарский поэт Муса Залилов, он же Джалиль.
Он родился в 1906 году и рос в семье бедных крестьян. Отец его был батраком, сам Муса, с ранних лет познавший тяжесть крестьянского труда, не желал повторять судьбу своих неграмотных родителей и хотел учиться.
После деревенской школы Муса продолжил обучение в духовной школе-медресе в Оренбурге, которая после Октябрьской революции стала Институтом народного образования.
Здесь юный Муса изучал рисование, пение, литературу. И уже тогда начал писать стихи и печататься в местных газетах. О чем он писал? О родной земле, о любви, просто о жизни. И стихи его полюбились многим. Но в 1919 году комсомолец Муса Зализов сменил перо на винтовку и принял участие в гражданской войне, которая бушевала в нашей стране после революции.
К 1931 году он закончил литературное отделение Московского университета. А в 1934 году вышли две книги стихов Мусы, он стал профессиональным поэтом и был избран секретарем Союза писателей Татарской ССР!
Конечно, он, как и его родственники и друзья, не мог не гордиться своими успехами, не мог не любить Родину, которая позволила ему, вчерашнему неграмотному бедняку, стать известным поэтом.
И когда вдруг грянула война с фашистской Германией, Муса Джалиль уже на второй день записался в добровольцы. Он стал военным корреспондентом газеты «Отвага» на Волховском фронте, под огнем ходил на передовую, чтобы писать о подвигах наших солдат и офицеров.
Осенью 1942 года Муса Джалиль был ранен в бою и фашисты взяли его в плен. Начались его скитания по лагерям военнопленных. Фашисты пытались вербовать их для сотрудничества на своей стороне. Подходили и к Мусе, особенно когда узнали, что он является известным татарским поэтом.
Он, конечно, с негодованием отказывался - служить немцам означало предать свою горячо любимую Родину. А с другой стороны, можно ведь и обмануть фашистов, наносить им урон изнутри. Это все же лучше, чем просто погибнуть в лагере.
Так Муса Джалиль стал членом легиона «Идель-Урал», созданного из пленных представителей народов Поволжья. Но он не воевал против своих, а набирал среди пленных умеющих петь для хоровой капеллы.
Немного осмотревшись, Муса Джалиль повел подпольную работу в лагере близ Радома (Польша) и устраивал побеги для военнопленных. Он был связан с «Берлинским комитетом ВКП (б)» под командованием комиссара Бушманова.
Благодаря пропагандистской работе Мусы и других подпольщиков подразделения «Идель-Урала» после отправки на фронт переходили на сторону Красной Армии. При подготовке вооруженного восстания военнопленных кто-то выдал фашистам Мусу Джалиля и других подпольщиков. Все они были казнены в 1944 году.
А на родине долго не знали о его подвиге, даже считали изменником, так как до чекистов дошли сведения о пребывании Мусы Джалиля в легионе «Идель-Урал». Но в 1946 году из разных источников стали поступать свидетельства о том, что Муса Джалиль в плену вел себя не только достойно, но и вел борьбу с фашизмом до конца.
Он тайно вел дневники, которые в СССР доставили бывшие узники фашистских застенок Нигмат Тереулов и бельгиец Андре Тиммерманс. После установления реальной судьбы и подвига Мусы Джалиля ему посмертно присвоили в 1956 году звание Героя Советского Союза. Написанные им в лагерях стихи вышли отдельной книжкой «Маобитская тетрадь», которая получила Ленинскую премию.
Я прочитаю вам небольшой стих из этой книжки, написанный Мусой Джалилем в 1943 году уже в плену и адресованный любимой жене:
Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Изменник он! Родину предал», -
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.
Я взял автомат и пошел воевать,
В бой за тебя и за родину - мать.
Тебе изменить? И отчизне моей?
Да что же останется в жизни моей?
…Ты плачешь, Оленька? Не плачь, девочка, не надо. Подвиг и гибель Мусы Джалиля, как и многих других тысяч наших воинов и поэтов во имя свободы нашей Родины, были не напрасны. Это благодаря им наша страна сегодня - одна из самых великих и прекрасных!
Чтобы стать героем, надо быть очень храбрым и решительным.
А чтобы им оставаться в дальнейшем, надо быть очень осторожным и осмотрительным.
На свете столько героического, а вот совершить героический поступок намеренно, человеку ужасно трудно…
Обычные люди делятся на героев и предателей в исключительных обстоятельствах.
«Не может быть отдыха, пока последний враг не умрет на нашей земле», - говорила Герой Советского Союза, женщина-снайпер Второй мировой войны.
Стрелять так стрелять
Людмила родилась 12 июля 1916 года в маленьком городке Белая Церковь неподалеку от Киева. Ей с детства во всем хотелось быть первой: от стрельбы из рогатки по воробьям до учебы в школе. Талантливая девочка училась легко, но преподаватели ее не особенно любили, потому что Люда была вспыльчивой и своенравной. Можно даже предположить, что уроки мало ее интересовали: во время занятий она часто тайком под партой читала книги о дальних странах и приключениях. А в десятом классе, оканчивая школу, пошла на завод, стала шлифовальщицей и занялась стрелковым и планерным спортом.
Но ей этого было мало, хотелось новых открытий и новых знаний: Павличенко решила поступать на исторический факультет Киевского университета. Защита курсовых работ, спортивные соревнования, студенческие посиделки, ситцевые платья в цветочек, надежды и светлые мечты - этому беззаботному и счастливому существованию положил конец голос Левитана: «Сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза».
22 июня 1941 года Людмила была в Одессе, где собирала материал для дипломной работы о Богдане Хмельницком - герое, которым восхищалась с детства. На вопрос «Что делать?», который волновал тогда всех, девушка ответила не задумываясь: «Идти добровольцем на фронт». И отправилась в военкомат. Во время контрольных стрельб она неожиданно перевыполнила все нормативы, и ее с ходу отправили снайпером в знаменитую 25-ю дивизию, ту самую, которой в 1919 году командовал Василий Чапаев. Для Людмилы это назначение было знаковым: ее отец прошел Гражданскую войну и, согласно семейным преданиям, не раз встречался со знаменитым комдивом.
Он не вернулся из боя
Первый убитый товарищ, первый убитый враг: «Кто хоть однажды видел это, тот не забудет никогда» …"Мне удалось занять хорошую позицию, откуда противнику меня не было видно, - вспоминала свой первый бой Людмила Михайловна, - но я никак не могла заставить себя нажать на курок. И пока я колебалась, немцы застрелили нашего солдата прямо рядом со мной. Он был такой молодой и хороший! Меня охватила ярость, и после этого я уже ни в чем не сомневалась".
Военные будни снайпера выглядели примерно так: нужно встать задолго до рассвета, быстро собраться, не позже четырех часов утра выдвинуться на позицию и сидеть там до вечера. Изнурительная летняя жара, промозглый осенний дождь, холодная земля и выматывающие часы ожидания - ко всему этому пришлось привыкнуть. «Приемы у снайперов разные бывают, - рассказывала потом Людмила. - Лежу я обыкновенно впереди переднего края, или под кустом, или отрываю окоп. Со мной всегда есть наблюдатель, который смотрит через бинокль, дает ориентиры. Убитых проверяет разведка. 18 часов пролежать на одном месте довольно трудное занятие, причем шевелиться нельзя, а поэтому бывают просто критические моменты. Терпение здесь нужно адское».
В Севастополе, на оборону которого бросили ее дивизию, Людмила Павличенко была настоящей знаменитостью. На нее заглядывались, ее уважали: «От же ж, господи боже, яке диво! По виду чисто стрекоза, а в деле - тигра!» Когда она проходила по улицам, ее нередко останавливали мальчишки и допытывались об обстановке на фронте. Однажды, узнав, что она уже несколько дней не стреляла, ребята дружно выдохнули: «Очень плохо. Фашистов надо убивать каждый день!» А ведь не раз бывало так, что пролежишь три дня - и никакого результата. И тогда, по словам Людмилы, так бесишься, что однополчане с тобой даже заговаривать боятся.
За снайперами велась настоящая охота. Если немцам удавалось определить снайперскую позицию на нашей стороне, артиллерия задавала такой «концерт», что просто невозможно было пошевелиться. Военный корреспондент спросил однажды у Людмилы о планах на будущее. «Пока ни о чем не думаю и ничего у меня нет, кроме войны. Буду воевать», - ответила она. Действительно, какие планы на войне? Дожить бы до конца дня… Но так было не всегда. С мужем, Алексеем Киценко, Людмила познакомилась еще до войны. Они вместе пошли на фронт снайперами и попали в одну дивизию. Надеялись, что так будет и дальше, что они пройдут войну, строили планы на будущее, мечтали о детях. Ничему этому не суждено было сбыться. В один из февральских вечеров 1942 года бойцы сидели вокруг костра, болтали, смеялись. Алексей приобнимал Людмилу. И вдруг - неожиданный артналет. Когда рядом разорвался снаряд, все осколки достались Алексею. Один из них чуть не отсек ту руку, которая лежала у Людмилы на плече. Если бы не муж, снаряд мог бы перебить ей позвоночник.
Она сама отвезла любимого в госпиталь. Алексей то впадал в забытье, то снова приходил в себя; пытался что-то сказать Людмиле и не мог. Операция не помогла, он умер поздно ночью от ран. У Павличенко тогда отобрали пистолет - боялись, что покончит с собой. На нее было страшно смотреть: за эти дни она почернела и осунулась. После похорон к ней подошел комиссар и вернул оружие: «Дашь салют по Алексею». Людмила отказалась: «Нет. Не артистка, чтобы впустую стрелять».
Покорение Запада
Летом 1942 года, спустя полгода после смерти мужа, Павличенко была серьезно ранена, и ее отправили в госпиталь на Кавказ. Оттуда знаменитого снайпера внезапно вызвали в Москву и объявили, что она отправляется с делегацией в США. Людмила предпочла бы вернуться на передовую, но ей объяснили всю важность этой поездки. Советское командование всеми силами стремилось подтолкнуть союзнические войска к открытию второго фронта. Для этого нужно было склонить общественное мнение на свою сторону. Жена американского президента Элеонора Рузвельт пригласила советских делегатов принять участие во Всемирной студенческой ассамблее, и это предложение пришлось как нельзя кстати.
Людмила Павличенко оказалась идеальным кандидатом для этой поездки: студентка исторического факультета (а значит, политически подкованная), молодая, привлекательная, на фронте с первых дней войны. И она не подвела: ее открытое лицо и широкая улыбка приковывали взгляды и завоевывали сердца.
С женской эмоциональностью она рассказывала об ужасах войны, о том, что ей довелось увидеть самой: о девочке-подростке, убитой немцами просто так, для развлечения, о молодой женщине, которая предпочла смерть изнасилованию, о маленьком ребенке, которому размозжили голову только потому, что его плач мешал отдыхать немецким офицерам.
Американская публика практически не представляла, что именно происходит там, в далекой охваченной войной Европе, и журналисты порой задавали откровенно дурацкие вопросы: «Красят ли женщины на фронте губы и какую помаду при этом предпочитают? Какие сигареты курят? Разрешит ли мисс Павличенко печатать ее портреты на коробках сигарет? Фирма готова заплатить за это миллион долларов! Какое белье предпочитает Павличенко, и какой цвет ей нравится?» В ответ на все эти вопросы Людмила лишь удивленно вскидывала брови: «Вы понимаете, что у нас идет война?»
Многих американцев девушка-снайпер потрясла. Кантри-певец Вуди Гатри написал про нее песню Miss Pavlichenko, ее фотографии печатали газеты.
Поездка оказалась успешной, и, как удовлетворенно отметил советский консул, «в некоторых делах сейчас в США в корне изменилось отношение к нам. Быстро и благоприятно решаются многие вопросы, которые до недавнего времени приходилось утрясать неделями, а то и месяцами». Кульминацией этой поездки стало легендарное выступление Людмилы в Чикаго: «Джентльмены, мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!»
Мирное время
После этой поездки Людмилу на фронт больше не пустили: она стала легендой, а легенды нужно беречь. В 1943 году ей присвоили звание Героя Советского Союза и назначили инструктором в снайперской школе «Выстрел». Павличенко делилась опытом и цитировала, как Библию, любимый учебник «Искусство снайпера»: «Снайперское искусство - это дерзкое умение терпеливых, искусство ждать подходящего момента и мгновенно использовать его». Людмила не раз проверяла эту фразу на практике.
После войны она окончила Киевский университет и перебралась в Москву, где работала научным сотрудником Главного штаба Военно-морского флота. Много ездила по стране, выступала на зарубежных конференциях. Снайпер Павличенко, гроза немецких солдат в дни обороны Севастополя, в мирное время возвращалась домой в квартиру, где жила с мамой, и проводила вечера за неспешными беседами и вязанием. Спицы в ее руках смотрелись так же органично, как некогда любимая «Света» - самозарядная винтовка системы Токарева. В День Победы Людмила получала десятки поздравлений от участников севастопольской обороны и просто незнакомых людей. Она умерла в возрасте 58 лет в 1974 году.
ТРУМПЕЛЬДОР
«Хорошо умереть за Родину!» - Иосиф Трумпельдор.
Живут на свете люди, чьи души выше гор
И шире океанов, что в их лежит основе:
Сын Вульфа-кантониста - Иосиф Трумпельдор
Родившись в Пятигорске, жил в городе Ростове.
Окраинным народам давался тяжко хлеб
Во взращенном под плетью великом русском царстве,
Но самой горемычной из всяческих судеб
Была судьба еврея в Российском государстве.
Просил Иосиф Б-га в одной из синагог
О счастье человечьем и, видно, потому-то
Открылась Трумпельдору одна из тех дорог,
Что вывела на волю из сирого галута.
Вела дорога к свету и снятию оков,
Петляла, чтоб пробиться среди различных… измов,
И Трумпельдор Иосиф встал без ненужных слов
Под Герцля Теодора знамёна сионизма.
Лились ручьями слёзы, звенел весёлый смех -
Еврейские богатства - не больше и не меньше,
И чтоб достигнуть цели и обрести успех,
На фронт ушёл Иосиф, как воин и как фельдшер.
Стал унтер-офицером. Георгиевский крест
Сиял, как на параде - Иосиф был героем,
И раз, во время боя - неважно, там иль здесь -
Остался, как Сервантес, лишь с правою рукою.
А дальше сумасшедшей неслись чредою дни:
Россия, Палестина, арабы, англичане…
А дальше Трумпельдора мечты и даже сны
Неясно проявлялись в причудливом тумане.
Одной рукой сражался, порой, пахал, как вол,
Свою родную землю под солнцем Иудеи,
Чтоб маленький ребёнок не бос был и не гол
И обрели Отчизну гонимые евреи.
Иосиф мало прожил - всего лишь сорок лет,
Но каждый год героя сравним с теченьем века.
Есть доля Трумпельдора в любой из всех побед
Израиля, и мира, и просто человека.
Его сразила пуля в бою, в недобрый час,
И дух его, бесспорно, витает в кущах Рая,
И тихо прозвучали слова в последний раз:
«Я счастлив, хорошо ведь погибнуть за Израиль!»
«ХАВА-НАГИЛА»
Посв. Александру Ароновичу Печёрскому
Вовсю пылало лето, и жизнь теряла силы
В израненном, избитом войною сорок первом,
И, как-то раз, в местечке, из чёрных недр могилы
Взметнулись стаей звуки, Земли корёжа нервы.
Лежали в яме люди, а, если точно, трупы
Всех, кто вчера, при жизни, известен был, как клезмер,
И контрабас со скрипкой, смычки с кларнетом, трубы,
Что в радости и горе с хозяевами вместе.
А музыка смеялась - бесстрашная актриса,
Хоть и сама рождалась среди глубин могилы,
А музыка срывала аплодисменты, бисы:
Она ведь по-еврейски звалась «Хава-Нагила».
А музыка летела над снежною Москвою -
Дарила радость душам усталых ополченцев,
В окопах Сталинграда, под Курскою дугою
Вселяла смертный ужас в сознанье мрачных немцев.
Там музыка звучала звучней, а где-то тоньше,
Ей подпевали реки, и горы, и озёра,
И в сорок третьем, в осень, она впорхнула в Польшу
И тихо опустилась на печи Собибора.
А в Собиборе печи трудились неустанно,
Ведь были изуверы, как сталь, неутомимы,
Всегда давая норму, а часто, и сверх плана,
И павшие струились в пространство в виде дыма.
И вдруг случилось чудо: подобно высшей силе,
Живущей в Маккавеях и жителях Массады,
С лица Земли застенки снесла «Хава-Нагила»,
А также разрядила умело автоматы.
Подобного не знали от века и до века,
Скелеты чтоб живые детей и взрослых гордо,
С измученною плотью и сутью человека,
В концлагере вставали сломить нацизму горло.
…Над городом усталым холодный ветер свищет.
Замрёшь и тут же слышишь как будто чьи-то стоны.
Окраина Ростова. Печальное кладбище.
Печёрский Александр и две даты. Сын Арона.