Мой тушкан твоему тушкану пишет.
Я дышу сквозь тьму, а душа услышит.
Это не пустяк, я не жду ответа.
Каждый раз вот так, в третьей трети лета.
Мой тушкан привык к своему домишке.
У него язык, и по стенкам книжки.
Прочих мышек рать и столпотворенье.
У него — тетрадь и стихотворенье.
Мой тушкан не спит. Дышит, слава богу.
Он одет, умыт, он готов в дорогу.
Отступает тьма, прочее не важно.
Без тебя тюрьма. А с тобой — не страшно.
Мой тушкан твоему тушкану пишет.
Знаю, почему нас никто не слышит.
Я на дне души. Я внутри капкана.
Слышь меня. Пиши. Не бросай тушкана.
* * *
Такую печаль я ношу на груди,
Что надо тебе полюбить меня снова.
Я больше не буду дика и сурова,
Я буду как люди! Вся жизнь впереди.
Её ль убаюкать, самой ли уснуть?
Такое не носят московские леди.
Такое, как камень с прожилками меди —
К ней страшно притронуться, больно взглянуть.
Такую печаль на груди я ношу,
Как вырвали сердце, а вшить позабыли.
Но те, кто калечил, меня не любили,
А ты полюби меня, очень прошу.
Такая печать у меня на груди,
Что надо тебе полюбить меня снова.
Я больше не буду дика и сурова,
Я буду как люди! Вся жизнь впереди.
Не боюсь ни беды, ни покоя,
Ни тоскливого зимнего дня,
Но меня посетило такое,
Что всерьёз испугало меня.
Я проснулась от этого крика,
Но покойно дышала семья.
- Вероника - кричат - Вероника!
Я последняя песня твоя.
- Что ты хочешь? - я тихо сказала. -
Видишь, муж мой уснул и дитя.
Я сама на работе устала.
Кто ты есть, говори не шутя.
Но ни блика, ни светлого лика.
И вокруг - темноты полынья.
- Вероника - зовут - Вероника!
Я последняя песня твоя.
- Что ж ты кружишь ночною совою?
Разве ты надо мною судья?
Я осталась самою собою,
Слышишь, глупая песня моя?
Я немного сутулюсь от груза,
Но о жизни иной не скорблю.
О, моя одичавшая муза,
Я любила тебя и люблю!
Но ничто не возникло из мрака.
И за светом пошла я к окну.
А во тьме заворчала собака -
Я мешала собачьему сну.
И в меня совершенство проникло
И погладило тихо плечо,
- Вероника, - шепча, - Вероника!
Я побуду с тобою еще…
1979
Судьбу свою пройдя до середины,
Берусь сказать немного наперед -
Мы будем жить, мы будем невредимы,
Одна любовь нас дальше поведет.
Ведь вот - природа, царственный политик,
Всего превыше ставит естество,
Наука знает очень много гитик,
Одна любовь не знает ничего.
Едва таясь, томясь и задыхаясь,
Скажу еще, дойдя до полпути -
Одна она, ее дремучий хаос
Чего-то стоит, Господи, прости.
Остановлюсь, найдя себе покою,
Детей своих увижу вдалеке,
Да и прижмусь холодною щекою
К ее сухой горячечной руке.
Усталость преодолевая,
Бреду домой, едва дыша.
Но тлеет точка болевая -
Её ещё зовут душа.
Сервиз домашний, запах чайный,
Такой знакомый и простой,
И взгляд, нечаянно печальный,
И профиль детский золотой.
Вот настроенье нулевое,
Тоска и смута вновь и вновь.
А вот раненье пулевое,
Его ещё зовут любовь.
Мне жребий выпал бесталанный,
И я над ним три года бьюсь.
Меня не бойся, мой желанный!
Я и сама тебя боюсь.
Гляжу, от боли неживая,
Сквозь чёрный мрак - на алый круг.
Вот эта рана ножевая -
Твоих же рук, мой бывший друг!
Спеши сложить свои пожитки,
О том, что было, не тужи!
Суши в альбоме маргаритки,
Раз в доме снова ни души.
Я знаю, поздно или рано
Умру под бременем грехов.
Но все мои былые раны -
Живут под именем стихов.
Когда увидишь страшное - беги.
Беги, мой друг. Тебе не показалось.
Вы слышите, грохочут сапоги?
Когда ещё и кем ещё сказалось…
Каких тебе скрипучих портупей.
Каких еще зализанных причесок.
Ты не желаешь? Ну так свирепей.
Перебирай стихи, подобье четок.
Кто ночью примерещился, скажи.
Скажи, не бойся. Помнишь кудри эти.
Встань. Подыши. По дому покружи.
Не бойся ты. Мы не одни на свете.
Будешь ей теперь пальчики все целовать.
Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску.
Будешь курточку ей подавать,
Помогать зимовать…
И по белому снегу за нею,
И по черному, с блесткой, песку…
А со мною всё кончено - и хорошо, хорошо, хорошо.
И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.
Дождь прошел, снег прошел, год прошел - да, прошел!
Ей теперь говори: «Твой пушкинский профиль,
Твой пушкинский профиль…»
Вероника Долина
Жизнь была бы иной, не такою дрянной -
Кабы ближних своих от лукавства избавить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной!
Упаси тебя Боже лукавить.
Я привыкла платить дорогою ценой,
Да такой, что тебе нипочём не измерить!
Помоги тебе Боже лукавить со мной…
Только так, чтобы я не могла не поверить!
Эту тяжесть нести до конца суждено.
Между тем я хотела бы ношу оставить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной,
Помоги тебе Боже лукавить!
Это промысел Божий - такие дела.
Жить не так, как другие, - негоже.
Научи меня, Боже, чтоб лукавить могла!
Научи, научи, научи меня тоже.
Мне другую ночь не спится.
Невесёлые дела!
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
После плакала и пела
Или билась в потолок…
Я подумал: если баба,
Для чего ей два крыла?
А если птица, то она бы
Улететь вполне могла.
Но ходила у окошка
И лежала у огня
То ли птица, то ли кошка,
То ли баба у меня…
Если птица - не годится
Ей стирать и убирать:
Надо же собой гордиться,
Птичью гордость не терять.
Но если вовсе ты не птица
И живешь в моем дому -
То зачем в окошко биться
И кричать, и петь - к чему?
Но она не только пела.
Ясно помню: по ночам
Всё она в огонь глядела -
Жарко делалось очам.
Но если ты - породы дикой,
Для чего тебе крыла?
Ты - царапай, ты - мурлыкай!
А она вот не могла.
И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно.
Ну, раз она свободы хочет,
То добьётся все одно.
И - шагнула на окошко.
И - махнули два крыла.
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была?..
1978
- Ах, дочка! О чём ты плачешь?
За что ты платишь?
Ах, дочка! Я в твои годочки
Давно с твоим отцом
Стояла под венцом.
- Ах, мама! Венчаться мало…
Ну, обвенчалась ты с отцом,
Совсем юнцом, чужим птенцом?..
- Ах, дочка! Я в твои годочки
Уже с твоим отцом
Рассталась, с подлецом.
- Ах, мама! Расстаться мало.
Один подлец, другой глупец…
Да и не о том я, наконец.
- Ах, дочка! Я в твои годочки
Хоть не жила уже с отцом,
А все ж бела была лицом…
- Ах, мама! Лица-то мало.
А что я не бела лицом,
Так я же балуюсь винцом,
Ведь ты же знала.
- Ах, дочка! Я в твои годочки
Хоть и жила почти вдовой,
Была румяной и живой.
А ты - девица, не вдова,
А только теплишься едва…
- Ах, мама! Уж осталось мало.
И не жена, и не вдова,
И не жива, и не мертва.
А то, что чёрное ношу,
О том не спрашивай, прошу.
- Ах, дочка! О чём ты плачешь?
За что ты платишь?
Чем согрешила?
Куда спешила?
Себя решила…
…работай, работай, дурила!
Здесь нет ни друзей ни врагов.
И мама тебе говорила:
До пенсии - пара шагов.
Оно неприлично, конечно.
Но, лишь отойдешь от станка,
Лишь вытянешь ноги беспечно -
И на тебе! Жизнь коротка.
Вон люди - уже сериалы
Освоили в небе смотреть.
А ты - чердаки и подвалы
Едва изучила на треть.
Никто не лепечет на ушко.
И нитку - не тянет в ушко.
Работай, работай, старушка.
До пенсии - ох, далеко.
Я сама себе открыла,
Я сама себе шепчу:
Я вчера была бескрыла,
А сегодня полечу.
И над улицей знакомой,
И над медленной рекой,
И над старенькою школой,
И над маминой щекой.
Как ни грела всё, что мило,
Как ни ластилась к плечу,
Я вчера была бескрылой,
А сегодня полечу.
Над словцом неосторожным,
Над кружащим над листом,
И над железнодорожным,
Над дрожащим над мостом.
То ли дело - эта сила,
То ли дело - высота,
Я вчера была бескрыла,
А сегодня я не та.
Кто-то землю мне покажет
Сверху маленьким лужком,
На лужке стоит и машет
Мама аленьким флажком.
Было время - смех и слёзы,
Не бывало пустяков,
Слева - грозы, справа - грозы,
Рядом - стаи облаков.
Как ни мучились, ни звали,
Кто остался на лугу,
Я вчера была бы с вами,
А сегодня - не могу.
Вероника Долина
Мне еще очень долго казалось,
Что нет никого меня меньше,
И все свои юные годы
Я жила, свою щуплость кляня.
Нет, правда, вот моя мама
И большинство прочих женщин
Были гораздо больше,
Гораздо больше меня.
И теперь я, наверное, вздрогну,
Когда детское чье-то запястье,
Обтянутое перчаткой,
В троллейбусе разгляжу:
Эта женщина много тоньше,
Эта женщина много моложе,
И потом - она еще едет,
А я уже выхожу.
Вероника Долина
Я играла с огнём, не боялась огня.
Мне казалось, огонь не обидит меня.
Он и вправду не жёг мне протянутых рук.
Он горячий был друг, он неверный был друг!
Я играла с огнём вот в такую игру:
То ли он не умрёт, то ли я не умру.
Я глядела в огонь не жалеючи глаз.
Он горел и горел, но однажды погас.
Я играла с огнём до поры, до поры,
Не предвидя особых последствий игры.
Только отблеск огня на лице у меня.
Только след от огня на душе у меня…
«Ежели забрезжило - слушай, голубок,
Чего хочет женщина - того хочет Бог.
Впроголодь да впроголодь - что за благодать,
Дай ты ей попробовать, отчего ж не дать?
Много ль ей обещано - иглы да клубок.
Чего хочет женщина - того хочет Бог.
Если замаячило, хочет - пусть берет,
За нее заплачено много наперед.
Видишь, как безжизненно тих ее зрачок?
Кто ты есть без женщины, помни, дурачок,
Брось ты эти строгости, страшные слова,
Дай ты ей попробовать, дай, пока жива.
Дай ей все попробовать, дай, пока жива».