В женщине могут быть недостатки, пока она в бесформенных штанах. А как только в трусах или лосинах, сразу чистый ангел, трогательный и непорочный.
Что-что, а не думать мы умеем, слава богу. Буддисты учатся десятки лет, а мы с рождения такие. Чисто с генами повезло.
Известный психотерапевт Хеллингер советовал не копить раздражение. Претензии, по Хеллингеру, следует высказывать. Но с уважением к слушателю, мягко, обосновано. Нужно подчеркнуть важность каждого пункта. Лена так и поступила. Она взяла твёрдую на вид ножку от стула и мягко спросила, в каком возрасте Иванову хотелось бы умереть. И подчеркнула важность этого вопроса, сделав несколько шагов в сторону жертвы.
В следующие полчаса Иванов устранил течь, вкрутил пробки, выгреб мусор, вытер пол и принёс с улицы кота. Чужого, но кому это важно, когда речь идёт о любви к жене. Весь вечер потом они жарили сырники и улыбались друг другу.
Изучал Люсины пропорции. Оказывается, периметр Люси в районе экватора — 62 см. Длина ноги, если мерять от острова Гаити до Южного полюса — 108 см.
Из этих 108-ми юбка прикрывает 31 сантиметр. (Жаркую, экваториальную зону.)
Потом подумал, что Люсин экватор должен обозначать не середину, самое широкое место на планете. На Люсе самое широкое значительно ниже прежнего экватора и составляет 87 см. А 62 — это длина параллели в районе субтропиков.
Но люблю её, конечно, не за эти синие глаза (левый Тихий, правый — Атлантический), а за Ум, за ноосферу.
Одна женщина боится ходить на работу. Все ей сопереживают, говорят, ну правда не ходи, не надо себя травмировать напрасно. И угощают вкусным седуксеном, от которого снятся разноцветные бабочки и добрые слоны. Это очень удобная и приятная фобия, мне б такую…
Мой желчный пузырь возомнил себя жемчужницей. Вырастил два камня, но родить не смог. Был тихий зимний вечер. Я потушил курицу и попробовал на себе. Три кусочка, для вскрытия всех недостатков. За завтраком бесполезные вещества из курицы пошли бы детям на пользу.
И вдруг, в боку вырос кирпич. Невидимый, но ясно ощутимый. Не получалось ни вытрясти его, ни смириться. Нельзя было также спать, сидеть, лежать, читать книжки и другими способами игнорировать реальность. К пяти утра я освоил ледяной душ, лёгкую, тяжёлую атлетику, среднюю атлетику и медитацию, которая вообще бессильна.
Ничто не укрепляет веру лучше ночного холецистита. В мороз, за пять километров я побежал в церковь. Храм оказался закрыт, но я всё равно пересказал свою жизнь воротам, внёс десяток предложений и поклялся питаться спаржей. Ничего не изменилось. Забор вокруг храма как бы говорил «зайдите позже» и «мы с вами непременно свяжемся».
Пошёл искать полицейских, согласных застрелить из жалости или за 20 латов. Только бездушие и жадность этих хорошо вооружённых людей могли меня спасти. Но в Юрмале по ночам нет ни бога, ни полиции. Только бомж на остановке. Он спросил который час. На трёх языках. Никто не может угадать национальность человека с кирпичом в боку.
Некий сайт, полный проверенных методов, объяснил: надо было спать на левом боку! А я-то, всё на правом! Опять принял душ, лёг как написано, позволяя желчи вытекать широкими волнами. Всё-таки, народный опыт — страшная сила. А врачам бы только деньги драть и травить крестьян таблетками. Я три часа лежал, терпел, ждал эффекта. Зря. Видимо, оторвался от корней и мудрость поколений на меня теперь не распространяется. Снова были душ, спорт, диклофенак и дробление камней усилием воли.
В сравнении с желчной, зубная боль острей и звонче. Но зубы можно унять тарелкой анальгина. А — тут ни вздохнуть, ни охнуть. Пока прыгаешь — живёшь, останавливаться нельзя. Через 36 часов сплошного спорта я побрёл в больницу.
Тётя анестезиолог сказала:
— Ознакомьтесь с возможными последствиями.
— Например?
— Отказ мозга.
Ей нравится пугать людей. Она и в медики пошла специально, сеять ужас. У неё целый лист сюжетов для Стивена Кинга. Я хотел подписать их списком, она отобрала список. Подробно, с удовольствием, всё перечислила. Приказала открыть рот, осмотрела зубы.
— Обещать не могу, но когда буду вставлять трубку в лёгкие, возможно, выбью передние. — сказала она. И дала на прощание синюю таблетку.
Медсёстры брили мне пузик, тревожно смотрели на часы. Станочек для женских ног не справлялся с моим ковылём. Девочки достали бритвенный комбайн «Спутник», не понимали, как его собрать.
— Три минуты осталось! — крикнула толстая сестра. Кое-как свинтили, стали драть пух вместе с дёрном. Спешили. Я удивился строгому расписанию латышских медиков. Прямо японское метро, а не хирургия. Оказалось, не в этом де…
Очнулся голый, у окна, в палате «люкс», что значит — с телевизором. А до этого носил штаны, сидел в перевязочной, и меня пытали ржавой бритвой.
Пришла тётя-анестезиолог, уже весёлая. Говорит, я всех насмешил, вскочив в середине операции чтобы сбежать. Прямо с дыхательным аппаратом. Меня держали четверо, а я сломал железный стол, к коему был прикручен. И теперь она рада познакомиться с таким решительным мужчиной. Ничего не помню. Но по сорванному горлу и битым рёбрам, был ещё хоккей, а потом меня били тупым тяжёлым предметом, отдалённо напоминающим ногу в ботинке. А может, так теперь удаляют пузыри.
Я не спал уже двое суток. Наркотическое забытьё оказалось беспокойным, я в нём почти не отдохнул. И теперь спать не давали. Пришёл хирург, подарил мои же камни. Вообще не жемчуг. Не знаю о чём пузырь думал. Пришла сестра, измерила температуру. Потом другая, уколола во все места. Потом звонила мама, сказала «щас приеду». Потом Иванов, Петров, Бекназаров, мужчина из газеты и женщина с радио. Все пересказывали чужие истории о прекрасной жизни без пузыря. Позвонила старинная подруга, не захотевшая когда-то за меня замуж. С её слов, мне нужна диета, срочно. Вот такая: во-первых, надо питаться чаще!
Второй пункт я не дослушал, настолько понравился первый. Выключил телефон, закрыл глаза и уснул. И всё.
Первому каналу посвящается.
Телевизор — это окно в Адъ. Моя бабушка накрывала его салфеткой, чтоб Кобзоны не подглядывали. У меня нет салфетки, я вырвал кабель. С тех пор покой и вымыта посуда. Но в чужих домах тёмные силы, притворяясь передачей «давай поженимся», мной овладевают. Я видел как три женщины обольщали татарина в очках. Первая напекла беляшей, вторая слепила десерт, похожий на помёт антилопы. Третья надела шорты и показала приёмы боевой аэробики. Она была маркетолог. По вспыхнувшим татарским очкам стало ясно, шорты кроют беляши. Зрители в студии тоже выбрали порнографию, при всём уважении к антилопьему помёту.
— Коварная сука! — подумали соперницы, деревянно улыбаясь.
Татарина пришёл поддержать друг. Синие глаза и кирпичный загар, потомственный алкоголик. Он вдруг сказал, что чувствует к шортам духовное родство и готов создать семью. А татарину подходят беляши, он считает. Очень трогательный вышел фрагмент. Хоть и напряжённый.
Влюблённые алкаши такие котики. Мой сосед месяц отмечал в блокноте поезда, сидя на косогоре. Мечтал встретить жену из отпуска. Обратиться в справочную он не мог, на вокзале слишком стеклянные двери и чёрствый персонал. А трезветь считал неразумной тратой времени. Менты его поймали и немножко били, пять дней. В благодарность хотели бы услышать увлекательный рассказ про агентов ЦРУ. Ишь как хитро, говорили они, жена в Воронеже — отличное прикрытие для подсчёта эшелонов с танками.
Его звали Федя и в политике он знал лишь, что евреи расстреляли Египет. Из знакомых врагов народа у него была только дворничиха, менты отклонили её кандидатуру.
Вернувшаяся жена выменяла Федю на беляши и деньги. Он поклялся завязать и ещё уговорил собутыльника по фамилии Зайкин. Так вот Зайкин завязал. А Федя не смог. И целую эпоху пил один.
Однажды он шёл мимо мужиков и услышал реплику:
— Осиротели Зайкины. Забрал господь их папулю.
Новость потрясала. В голову же не придёт, насколько опасна трезвость. Федя бегал по знакомым и каялся, винил себя. И так увлёкся, что однажды к нему подошёл возмущённый призрак Зайкина. Фантом был прилично одет, выбрит и отбрасывал тень.
— Федя, — обратился покойник, — ты зачем про меня болтаешь?
Федя понял, пришла пора лететь в тоннель. Вряд ли Зайкин выкопался просто покалякать. На просьбу проститься с женой дух лишь пожал плечами. Повернулся и ушёл. И потом несколько дней ещё подходил и здоровался.
Федя нашёл тех мужиков и дико предположил, что Зайкин живой, всё-таки. Мужики подтвердили, конечно, живой.
— Вы же сказали «папуля умер»!
— Не папуля, а бабуля.
Зайкина тёща исполняла ламбаду счастья, когда зять завязал. Так понравилось ей это волшебство. Но однажды всё-таки сказала грубость. Нервный от абстиненции Зайкин достал бутылку, наполнил стакан, сказал «Ну, всё!». Тут старушка охнула, схватилась за бочок и осела. И теперь никто точно не скажет, полезно пьянство или нет.
Фёдор бы тоже бросил, чисто ради тёщи. Но у алкоголизма нет кабеля в спине и салфеткой его не накрыть. Во-вторых, если Федина жена наденет шорты, трезвый глаз нипочём не разглядит в ней маркетолога. Поэтому Федя пьёт, Зайкин нет, оба счастливы.
Я мечтал больше работать. А сам сплю, читаю Бегбедера и по математике у меня двойка. Для украшения жизни хорошо бы вернуть телевизор, добавить водки, сигарет, и какие там ещё бывают у мужчин элегантные пороки. Доширак, видимо.
(no subject)
Наша дача — место безлюдное, склоняющее к порокам. Здесь можно отругать смородину или даже врезать ей, я уже на всё готов, по-хорошему она не понимает. В понедельник посадил, прошло четыре дня, она до сих пор не плодоносит. Что я делаю не так, дорогая передача?
Мой творческий путь крестьянина только начался. Вчера ещё не отличал овцу от барана. Но недавно я их рассмотрел и разобрался в психологии. У овцы тонкие ножки и внешнее безразличие к сексу, всё как у настоящей женщины. У барана красивая осанка и лёгкая походка. И зря я обижался на сравнения меня с этим воплощением благородства.
Судя по взглядам, они вступили в отношения. Причём недавно, баран такой внимательный. Овца, как все влюблённые девчонки, мечтает о путешествиях. Сбежала со своего хутора к нашему сараю. Он последовал за ней на край света. За сараем картофельное поле до горизонта. Тут, с видом на бесконечность она рассчитывала ему отдаться. Но была суббота, по субботам приезжаем мы.
Никогда раньше овца не видела ни сантехника, ни жену его, директора. (Обратите внимание на последнюю запятую, она сильно меняет смысл.) Растерялась. Баран не понимает причин задержки. Толкает мордой:
— Люсь, ну так что?
А она:
— Да подожди, тут вон чо!
Сразу после этого сюжетного барьера случился поворотный момент. Из кустов выбежала наша овчарка Паркер.
— Овцы!!! — подумала собака.
— Крушение надежд! — подумала овца. Только одним коротким словом. «Крушениенадежд», примерно так.
— Люсь, ну так что? — снова подумал баран.
Овчарка Паркер начинающий пастух. У него нет образования, но много дури. Он скорей даже финтес-тренер. Овцы десять раз обежали вокруг леса под его руководством и в целом передумали жениться. По крайней мере, не за нашим сараем. Жаль. Других гостей не предвидится. Мы приглашаем их смело, целыми семьями и трудовыми коллективами, не боясь согласия. Современным людям водопровод важнее дружбы.
Нам самим всё тут нравится. Мы словно в начале времён, в пещере, завтракаем простой шоколадкой, лёжа на шкуре убитого дивана. Один раз остались ночевать, тихо дыша и во сне согревая друг друга. (На заметку психотерапевту: когда в помещении плюс четыре, ты или обнимайся, или пропадай.)
Борьба с природой примиряет самых разругавшихся людей. Любая жена, собирая хворост, обнаруживает на себе изумительной красоты задницу. А муж её, лишь повесив бойлер, возвращается из баранов в человеки. А какую страсть разжигает долгожданный кран с горячей водой!
В следующей серии я расскажу про ревень, улиток и соседку Таньку, которая по-русски не понимает.
У Толика дом с видом на маяк и пароходная компания. А когда-то было только фото баркаса. Толик купил его по объявлению, на острове Борнхольм. От одного слова Борнхольм в истории начинают кричать чайки и
ветер треплет волосы всем, кроме лысого меня. По международной классификации судов баркас оказался тазиком для мытья ног. Зато его мотор от культиватора не ел топливо, а только нюхал. Он вмещал до двух человек команды и все они могли считать себя утонувшими ещё до отплытия.
Толик живёт в Лиепае. От Борнхольма 400 километров. Балтийское море мелкое, но злое. Толик решил не рисковать. Он нанял буксир и моряка по имени Вилнис, что по-русски значит Волна. Это был спокойный и немножко прожорливый человек. В минуту смертельной опасности он начинал быстрей
жевать. И всё. Время перехода - 30 часов. Вышли из порта отлично, но скоро буксир сломался.
- Ничего, дойдём сами! Чай не Тихий океан - сказал Толик. Ему не терпелось начать свой бизнес. Через час всего моряки увидели землю на горизонте. Навигатор уверял, это Латвия. Получается, 370 километров преодолели за 60 минут. Если бы так пёрли, я б заметил, подумал Толик.
Оказалось, снова Борнхольм. Описали круг и вернулись Навигатору везде мерещилась Родина. Такой взгляд соответствовал концепции круглой Земли.
Но когда идёшь по морю на корыте, хочется точности. Компас тоже сломался. Такой выдался интересный день.
Капитан не растерялся.
- Прогноз был, ветер с севера. Если идти скулой к волнам, придём в Литву, а там до дома недалеко.
Сказав это всё, Толик лёг спать. Ему предстояла ночная вахта. На собственном корабле это сплошное удовольствие. Когда проснулся, был шторм. В рубке пусто. Матрос Вилнис тошнил за борт. В промежутках между схватками он требовал застрелить его, утопить, контузить, всё равно как,
но прекратить это путешествие. Толик выровнял судно, попробовал увеличить обороты, но тут заглох двигатель. Лодку развернуло. Первая же волна наполнила корабль наполовину. Толик приказал Вилнису вычёрпывать воду, а сам полез чинить мотор. Он видел как Меган Фокс в фильме вставляла хорошо заметный провод в очевидное гнездо. Сама при этом была красиво перепачкана в масле. И у неё всё работало. В жизни мотор оказался простой железной глыбой. Толик нацарапал на нём отвёрткой «Здесь был Толик» и больше ничего придумать не смог.
Следующие пять часов Вилнис тошнил всё равно куда, а Толик пытался реализовать себя как насоса. Черпать море ведром оказалось той ещё работой. Очень медленно продвигаются подобные проекты. Тогда Толик приказал себе бросить якорь. На якоре судно разворачивает носом к волнам. Но мелкое Балтийское море в этом месте дна не обнаружило. Тут оказался провал в Полинезию. Толик наращивал борт
брезентом, снова вычерпывал, много молился и слегка ругался.
И вдруг с неба ударил свет. Их заметил датский эсминец. Сияющий как звездолёт и такой же надёжный. Сухой и тёплый офицер спросил сверху, не хочет ли кто кофе с круасаном. Толик передал вопрос Вилнису, тот отказался. Махнул рукой в том смысле, что сыт.
- Спасибо, у нас всё хорошо. Здоровья вам и настроения! - ответил Толик.
Очень мягко датчанин повторил приглашение. Чтобы не прослыть дураками, или ещё хуже, не вежливыми, решили подняться на борт. Посидели в кают-кампании, поболтали. Потом Толик встал и сказал - пора.
Серо-зелёный, заблеванный Вилнис тоже встал и сказал «пора».
- Курши! - прошептал офицер с уважением.
Кто не знает, в датском молитвиннике XII века есть запись, «Спаси нас, Господи, от потопа, пожара и куршей». Это племя признано на Балтике стихийным бедствием. С ним как с морозом или ветром, никто не спорит. Оно в Лиепае как раз и водилось.
После ухода эсминца похолодало и стемнело пуще прежнего.
- Почему, почему вы тогда не спаслись? - кричат в этом месте
взволнованные слушательницы. Толик закуривает и объясняет спокойно, что датчанин не стал бы спасать баркас. Только людей. А разве так можно?
Слушательницы считают, можно. Толик машет на них рукой. Женщинам не понять.
Вдруг заработал мотор. Господь Бог лично его запустил. И шторм утих.
Следующие двадцать часов герои ползли в сторону дома. С собой везли полную лодку Балтийского моря. На рассвете встретили латвийский траулер.
Обратились по рации.
- Мы баркас Майокка. Нам бы солярочки!
- Самим мало!
- Канистру хотя бы.
- (После паузы) Вы что, на мопеде плывёте?
- Мы баркас Майокка.
- Не вижу!
- Посмотрите вниз!
Капитан траулера убрал бинокль и перегнулся через борт.
- Вы бы ещё на бревне, это самое… - сказал он обидно. Но, из уважения к отваге и идиотизму, дал солярки.
Баркас Майокка потом трески ловил больше, чем взрослые траулеры.
- Хорошие дела никогда не начинаются просто - говорит Толик, топя бычок в мясном салате.
Меня за такое убили бы. Но он блондин и моряк, ему можно всё. Он построил яхту, вмещающую до сорока женщин. Толик зовёт слушательниц в баню на один эстонский остров. Женщины в ответ стонут и слегка попискивают. Все сорок. Это самый быстрый и массовый сеанс соблазнения, что я видел. И заметьте, никаких шуб!
Каждый мужчина может стать таким же искусителем. Нужно только построить маяк, родить яхту и переплыть море в какой-нибудь кухонной утвари. У меня уже, по ощущениям, под задом бездна и буксир ушёл. Того гляди, проснусь счастливым.©
Я сейчас дружу с одной девушкой, в трезвом виде она почти неприступна. Но однажды опоил её, и до утра шептал в ухо непристойности, вплоть до Мандельштама.
Не в силах больше отражать мою страсть, она предложила съездить понырять на Крещение. Давай, говорит, очистимся. Сам я не сильно верующий мужчина, но когда фигура Скарлет Йохансон, купание хоть в вулкане выглядит интересной идеей.
Поехали в дальний монастырь, стояли службу. Креститься я стеснялся, сначала. Потом все вокруг так махали лапами, моя отстранённость стала подозрительной.
Сбоку старушка в чёрном торговала всякими волшебными пустяками.
Потом все мужики выстроились в очередь. Стало ясно, сейчас начнётся какой-нибудь торжественный обряд, например, обрезание. Мне не хотелось, я начал всем уступать дорогу. Но сзади так подпирали ободряюще, подумал, ну и ладно.
А это, оказалось, причастие. Мужики целовали икону и волосатые батюшкины пальцы. Ели булку. Я внимательно всё запомнил. Прицелился губами Иисусу в нарисованную ногу, промахнулся. Попал в ккую-то серебристую шишечку. Меня качнуло, ну. Батюшка посмотрел внимательно, но простил. Ткнул кулаком под нос, чтоб хоть этот поцелуй удался. В общем, всё хорошо.
И мы пошли купаться. Мальчики налево, девочки позже, может быть, если мальчики вернутся. Меня представили огромному такому Володе. Володя пообещал, что я никуда не сбегу.
Вообще-то, боялся другого.
Понимаете, если голого сантехника окатить водой на морозе, вряд ли он скажет вам малую Иисусову молитву. От его вскрика, скорей всего, завянут берёзы и заборам станет жарко и неудобно. Это рефлекс, мы не виноваты.
Проруби не было, повели к колодцу. Колодец в лесу. Темно. Снег и ёлки. Освещали путь мобильниками. В пути Володя рассказал, как однажды из ведра выпала ледяная глыба и это была настоящая опасность для здоровья.
Разгребли сугроб ботинками, натаскали воды. Минус двенадцать, ветер. Разделся, развесил свои всякие трусы на заборе. Всё в том порядке, в каком потом надевать. Чтоб после в беспамятстве не погибнуть, позорно путаясь головой в непонятных тряпках. Встал, перекрестился.
И тут Володя вылил первое ведро.
Ну что вам сказать.
Холодно - это слово из другого измерения. Здесь же просто гитлер капут и всё. Поскольку вы сейчас читаете глубоко духовный рассказ, я не могу выразиться точнее, извините.
Помню, воздух замёрз в груди. Ругаться стало нечем. Я показал Володе глазами, что давай второе.
Второе ведро показалось горячим. Организм сошёл с ума, рецепторы транслировали в мозг какие-то случайные числа.
- Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, грешного - вдруг сказал я на вдохе, совершенно искренне.
- Вот и хорошо - улыбнулся Володя. И вылил третье ведро. Даже уже как-то обыденно. И я пошёл, хрустя по снегу чужими молочными ногами. Одеваться. Помню лишь, носки смешно примёрзли к тапкам.
Девушка, меж тем, купаться передумала. Зато прогрела машину и ждала меня, я б сказал, даже с волнением. Такая хорошая. И фигура. И очень надеюсь, ей нравится мой Мандельштам.
Не выношу поезда. Если только не ехать в купе с приятной женщиной, которая помногу переодевается. Однажды меня подбили ехать в общем. Там мало что все одеты, так ещё и все братья. Только сел, справа подали помидор, слева курочку. В ответ полагалось рассказать детали своей жизни, потом хором ругать американцев. Если хорошенько выпить, то и евреев.
Всю ночь орут, едят и снова орут.
В плацкарте тише, но смущают эти мужские ноги, что торчат как орудийные стволы на уровне лица. Причём, куда лицо ни положишь, везде они.
В купе бывает хорошо с другом, который недавно развёлся и страдает. Или, опять же, с незнакомой женщиной, настолько милой, что ты ей не нужен.
Хуже всего одному в спальном вагоне. Соседи дремлют, уткнувшись в лаптопы. Вместо «здрасте» извиняются и всем суют на чай, даже таможенникам.
Поэтому летаю самолётом, в концертных туфлях, чтоб без багажа.
Я полдня прыгал по лужам, трясся на сцене, обнимался на фуршете с невесомыми дядьками. Потом сам весь космический, сидел за столом рядом с Катей. После тоста за здоровье всех собак, Катя повернулась ко мне. Рассказала, как отдыхала в Грузии и порезала ногу. Многие грузины, со слов Кати, считают Айболита реальным историческим лицом. Настолько доверяют они медицине.
Грузинский дядя доктор штопал Катю долго и аккуратно.
Катя считает, ему тогда понравилась нога и он не хотел с ней расстаться.
Наконец доктор отложил ногу и вздохнул печально. Он, конечно, шил бы ещё, но кончились нитки.
Штопка получилась - высший класс. Края раны аккуратно обмётаны. Узелков было штук сто, всех видов.
По глазам доктора читалось, он вышил бы ещё розочку или свою фамилию, но нечем уже.
Следующие две недели Кате было запрещено ходить по стёклам, поэтому рассказывать нечего.
Она пришла в больницу снимать швы. Хромает там и сям, по коридорам и палатам. Больных кругом полно, а медиков нет совсем. Будто все они соскучились и улетели в Лапландию, как гуси. Катя вернулась в регистратуру. Там к ней подошла бочком пациентка в полосатой пижаме.
- Вы чего-то ищете? - спросила она, воровато оглядываясь.
- Мне доктора Бабадзе, швы снять.
Катя показала красиво вышитую ногу.
- Идите за мной. Только быстро.
Женшина заспешила куда-то вглубь. По дороге озиралась. Прежде чем выйти на лестницу, смотрела вверх и вниз, в пролёты. Катя смело шла за психической в пижаме. Все мои знакомые Кати ужасно отважны. Не то что Эвелины, которые на всё реагируют глубоким обмороком.
Они пришли к палате с оторванным номером. Женщина постучала секретным запутанным стуком и вошла внутрь. Предварительно посмотрела по сторонам. Через минуту вышла под руку с доктором Бабадзе. Он тоже был в пижаме и сначала осмотрел коридор, потом вышел. Выглядело всё очень опасно и таинственно. Отряд стал пробираться приблизительно на юго-запад. Пришли в котельную. Доктор достал из кармана пинцет и ножницы. Опустился перед Катей на колени, начал срезать узелки. Больная женщина в пижаме встала на стрёме.
- Вы каждую пятницу играете в разведчиков? - задала Катя наводящий вопрос.
- Нет. Это всё из-за дедушки Резо. - вздохнул доктор и рассказал историю из жизни горной медицины.
Дедушку Резо привезли на уазике без крыши и номеров. Это был очень хороший, тихий дедушка. Его болезнь называлась «сто два года». Он почти не ходил. Но родных смущало другое. Они заметили, дедушка стал меньше пить. Его доставили в больницу. Дед неделю шутил, улыбался, щипал младший персонал. Потом тихо уплыл пасти райских баранов.
Главным недостатком усопшего была кровожадная родня небывалой численности. Она вот-вот должна была спуститься с гор прямо в больницу. Рассказывать внукам как дела у пращура никто не хотел.
С точки зрения горца, джигит почти бессмертен. По крайней мере, в юношеские сто два года человека можно только застрелить. А сам по себе он не умирает. По предыдущим дедушкам известно: родня станет бегать и махать саблями. Если встретят кого в белом халате, могут что-нибудь отсечь, нужное. Поэтому персонал надел пижамы и прячется. Ортопед в пятой палате, анестезиолог в сквере симулирует аппендицит. Нужно просто выждать. Время кипения джигита не превышает двух часов. На прощанье они проткнут шины скорой помощи и поедут домой.
Кате стало жалко скорую помощь, но не настолько, чтоб возглавить её оборону.
Доктор поднялся с колен, сложил инструмент.
Женщину в пижаме он назвал Натальей Ивановной, попросил перевязать. А сам ушёл.
Наталья Ивановна достала из декольте бинты и йод, стала бинтовать.
Катя говорит:
- Такой аккуратный этот, Бабадзе. Так зашил ровно.
Наталья Ивановна вздохнула:
- Это главврач придумал привязать зарплату к числу швов. Бабадзе теперь шьёт, как японский оверлок. До тридцати стежков на сантиметр. Но получается правда, красиво.
Тут Катя показала мне свою полностью исправную ногу и я потерял нить повествования. И теперь сам не помню, чем всё закончилось, и почему Катя не замужем.
pesen_net
У красивых женщин своя шкала невинности и отдельная терминология. Например, Элизабет Тейлор, вспоминая о пятом своём браке, говорила: «Я была совсем девчонкой!»
Соседка курит в окно вечерами. И такой у неё тонкий силуэт, сразу понятно - не замужем, и не хочет. Ещё у неё железная дверь и анонимные минотавры бьются в эту дверь рогами, все в розах притом. И всё это вечерами.
Вот так курить в окно, целить дымом в Козерога и пахнуть кофе на всю улицу для мужчин очень обидно. Сразу хочется разогнаться, выбить дверь рогами и разбросать по чистенькой её квартирке заповедных носков, трусов в мелкий огурец и телевизоров с евроспортом.