В морозном воздухе растаял легкий дым,
И я, печальною свободою томим,
Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,
Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне
По снежной улице, в вечерний этот час
Собачий слышен лай и запад не погас,
И попадаются прохожие навстречу.
Не говори со мной! Что я тебе отвечу?
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, куёт за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933 г.
.
Сестры - тяжесть и нежность - одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ. ПЕСОК ОСТЫВАЕТ СОГРЕТЫЙ,
И ВЧЕРАШНЕЕ СОЛНЦЕ НА ЧЕРНЫХ НОСИЛКАХ НЕСУТ.
Ах, тяжелые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твое повторить!
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно темную воду, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землею была.
В медленном водовороте тяжелые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела!
1
К пустой земле невольно припадая,
Неравномерной сладкою походкой
Она идет - чуть-чуть опережая
Подругу быструю и юношу-погодка.
Ее влечет стесненная свобода
Одушевляющего недостатка,
И, может статься, ясная догадка
В ее походке хочет задержаться -
О том, что эта вешняя погода
Для нас - праматерь гробового свода,
И это будет вечно начинаться.
2
Есть женщины, сырой земле родные.
И каждый шаг их - гулкое рыданье,
Сопровождать воскресших и впервые
Приветствовать умерших - их призванье.
И ласки требовать от них преступно,
И расставаться с ними непосильно.
Сегодня - ангел, завтра - червь могильный,
А послезавтра только очертанье:
Что было поступь - станет недоступно:
Цветы бессмертны, небо целокупно,
И всё, что будет, - только обещанье.
1937
Вечер нежный. Сумрак важный.
Гул за гулом. Вал за валом.
И в лицо нам ветер влажный
Бьет соленым покрывалом.
Все погасло. Все смешалось.
Волны берегом хмелели.
В нас вошла слепая радость -
И сердца отяжелели.
Оглушил нас хаос темный,
Одурманил воздух пьяный,
Убаюкал хор огромный:
Флейты, лютни и тимпаны…
Когда Психея-жизнь спускается к теням
В полупрозрачный лес вослед за Персефоной,
Слепая ласточка бросается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зеленой.
Навстречу беженке спешит толпа теней,
Товарку новую встречая причитаньем,
И руки слабые ломают перед ней
С недоумением и робким упованьем.
Кто держит зеркальце, кто баночку духов;
Душа ведь женщина, ей нравятся безделки,
И лес безлиственный прозрачных голосов
Сухие жалобы кропят, как дождик мелкий.
И в нежной сутолке не зная, что начать,
Душа не узнает прозрачные дубравы,
Дохнет на зеркало и медлит передать
Лепешку медную с туманной переправы.
I Этот воздух пусть будет свидетелем -
Безымянная манна его -
Сострадательный, темный, вседеятельный -
Океан без души, вещество…
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры,
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами
Растяжимых созвездий шатры -
Золотые созвездий жиры…
Аравийское месиво, крошево
Начинающих смерть скоростей -
Это зренье пророка подошвами
Протоптало тропу в пустоте -
Миллионы убитых задешево,
Доброй ночи! Всего им хорошего
В холодеющем Южном Кресте.
I марта 1937
.Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте, -
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!
Неподкупное небо окопное -
Небо крупных оптовых смертей, -
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте -
За воронки, за насыпи, осыпи,
По которым он медлил и мглил:
Развороченных - пасмурный, оспенный
И приниженный - гений могил.
Хорошо умирает пехота,
И поет хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой Швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота,
И над рыцарской птичьей плюсной.
И дружит с человеком калека -
Им обоим найдется работа,
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка, -
Эй, товарищество, шар земной!
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб - от виска до виска, -
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?"
V СТИХИ О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ
Этот воздух пусть будет свидетелем
Дальнобойное сердце его
И в землянках всеядный и деятельный -
Океан без окна - вещество
До чего эти звезды изветливы -
Все им нужно глядеть - для чего?
В осужденье судьи и свидетеля
В океан без окна - вещество…
Помнит дождь - неприветливый сеятель -
Безымянная манна его,
Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой.
Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.
Научи меня ласточка хилая
Разучившаяся летать
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла управлять.
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.
421
…Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры
И висят городами украденными
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами -
Растяжимых созвездий шатры
Золотые созвездий жиры
Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей
И своими косыми подошвами
Свет стоит на сетчатке моей.
Неподкупное небо окопное
Небо крупных оптовых смертей
За тобой, от тебя - целокупное
Я губами несусь в темноте. -
За воронки, за насыпи, осыпи,
По которым он медлил и мглил -
Развороченных - пасмурный оспенный
И приниженный гений могил.
Хорошо умирает пехота
И поет хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой Швейка
И над птичьим копьем Дон-Кихота
И над рыцарской птичьей плюсной.
И дружит с человеком калека -
Им обоим найдется работа
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка -
Эй, товарищество, шар земной!
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб - от виска до виска,
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?
Развивается череп от жизни
Во весь лоб от виска до виска
Чистотой своих швов он дразнит себя
Понимающим куполом яснится
Мыслью пенится - сам себе снится
- Чаша чаш и отчизна отчизне
Звездным рубчиком шитый чепец -
Чепчик счастья - Шекспира отец.
Мне жалко, что теперь зима
И комаров не слышно в доме,
Но ты напомнила сама
О легкомысленной соломе.
Стрекозы вьются в синеве,
И ласточкой кружится мода;
Корзиночка на голове
Или напыщенная ода?
Советовать я не берусь,
И бесполезны отговорки,
Но взбитых сливок вечен вкус
И запах апельсинной корки.
Ты все толкуешь наобум,
От этого ничуть не хуже,
Что делать: самый нежный ум Весь помещается снаружи.
И ты пытаешься желток
Взбивать рассерженною ложкой,
Он побелел, он изнемог.
И все-таки еще немножко…
И, право, не твоя вина, -
Зачем оценки и изнанки?
Ты как нарочно создана
Для комедийной перебранки.
В тебе все дразнит, все поет,
Как итальянская рулада.
И маленький вишневый рот
Сухого просит винограда.
Так не старайся быть умней,
В тебе все прихоть, все минута,
И тень от шапочки твоей -
Венецианская баута.
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветки поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок вычерченный метко,
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
Медлительнее снежный улей,
Прозрачнее окна хрусталь.
И бирюзовая вуаль
Небрежно брошена на стуле.
Ткань, опьяненная собой,
Изнеженная лаской света,
Она испытывает лето,
Как бы не тронута зимой.
И если в ледяных алмазах
Струится вечности мороз,
Здесь - трепетание стрекоз,
Быстроживущих, синеглазых…
Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек,--
Я участвую в сумрачной жизни,
Где один к одному одинок!
Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы.
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отсветом странным --
Мировая туманная боль --
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь.
О, небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!
Каждый человек - как буква в алфавите: чтобы образовать слово, надо слиться с другими.