Кто на своём веку Фортуны не искал?
Что, если б силою волшебною какою
Всевидящим я стал
И вдруг открылись предо мною
Все те, которые и едут и ползут,
И скачут и плывут,
Из царства в царство рыщут,
И дочери Судьбы отменной красоты
Иль убегающей мечты
Без отдыха столь жадно ищут?
Бедняжки! жаль мне их: уж, кажется, в руках…
Уж сердце в восхищеньи бьётся…
Вот только что схватить… хоть как, так увернётся
И в тысяче уже верстах!
«Возможно ль! - многие, я слышу, рассуждают. -
Давно ль такой-то в нас искал?
А ныне как он пышен стал!
Он в счастии растёт, а нас за грязь кидают!
Чем хуже мы его?» - Пусть лучше во сто раз;
Но что ваш ум и всё? Фортуна ведь без глаз…
А к этому прибавим:
Чин стоит ли того, что для него оставим
Покой, покой души, дар лучший всех даров,
Который в древности уделом был богов?
Фортуна-женщина: умерьте вашу ласку;
Не бегайте за ней, сама смягчится к вам.
Так милый Лафонтен давал советы нам,
И сказывал в пример почти такую сказку.
В деревне ль, в городке,
Один с другим невдалеке,
Два друга жили;
Ни скудны, ни богаты были.
Один всё счастье ставил в том,
Чтобы нажить огромный дом,
Деревни, знатный чин - то и во сне лишь видел;
Другой богатств не ненавидел,
Однако ж их и не искал,
А кажду ночь покойно спал.
«Послушай, - друг ему однажды предлагает,
На родине никто пророком не бывает;
Чего ж и нам здесь ждать? со временем - сумы?
Поедем лучше мы Искать себе добра; войти, сказать умеем,
Авось и мы найдём, авось разбогатеем».
«Ступай, - сказал другой,
А я остануся, мне дорог мой покой,
И буду спать, пока мой друг не возвратится».
Тщеславный этому дивится
И едет. На пути встречает цепи гор,
Встречает много рек, и напоследок встретил
Ту самою страну, куда издавна метил:
Любимый уголок Фортуны, то есть - двор.
Не дожидаяся ни зову, ни наряду,
Пристал к нему, и по обряду
Всех жителей его он начал посещать;
Там стрелкою стоит, не смея и дышать,
Здесь такает из всей он мочи,
Тут шепчет на ушко, - короче: дни и ночи
Наш витязь сам не свой;
Но всё то было втуне!
«Что за диковинка! - он думает. - Стой, стой,
Да слушай об одной Фортуне,
А сам всё ничего!
Нет, нет! такая жизнь несноснее всего!
Слуга покорный вам, господчики, прощайте
И впредь меня не ожидайте;
В Сурат, в Сурат, лечу! я слышал в сказках, там
Фортуне с давних лет курится фимиам…» -
Сказал, прыгнул в корабль, и волны забелели.
Но что же? не прошло недели,
Как странствователь наш отправился в Сурат,
А часто, часто он поглядывал назад,
На родину свою: корабль то загорался,
То на мель попадал, то в хляби погружался,
Всечасно в трепете, от смерти на вершок;
Бедняк бесился, клял, известно, лютый рок,
Себя, и всем, и всем изрядна песня пета!
«Безумцы! - он судил. - На край приходим света
Мы смерть ловить, а к ней и дома три шага!»
Синеют между тем индийски берега,
Попутный дунул ветр; по крайней мере, кстати
Пришло мне так сказать, и он уже в Сурате
«Фортуна здесь?» - его был первый всем вопрос;
«В Японии», - сказали.
«В Японии? - вскричал герой, повеся нос. -
Быть так! плыву туда». И поплыл; но к печали
Разъехался и там с Фортуною слепой!
«Нет! полно, - говорит, - гоняться за мечтой».
И с первым кораблём в отчизну возвратился.
Завидя издали отеческих богов,
Родимый ручеёк, домашний, милый кров,
Наш мореходец прослезился
И, от души вздохнув, сказал:
«Ах! счастлив, счастлив тот, кто лишь по слуху знал
И двор, и океан, и о слепой богине!
Умеренность! с тобой раздолье и в пустыне».
И так, с восторгом он и в сердце, и в глазах,
В отчизну, наконец, вступает;
Летит ко другу, что ж? как друга обретает?
Он спит, а у него Фортуна в головах!
Человек устроен таким образом, что для него нет ничего невозможного, если что-то зажгло пламя в его душе.
Любовь, любовь, когда ты овладеваешь нами, можно сказать:
прости, благоразумие!