1. Мужчина, преодолевший длительное сопротивление женщины, больше всего ценит не её добродетель, а своё собственное упорство.
2. Неблагодарный сын хуже чужого: это преступник, ибо сын не имеет права быть равнодушным к матери.
3. Кто не уважает себя, тот несчастен, но зато тот, кто слишком доволен собой, глуп.
4. Мы знаем, что любовь сильна, как смерть; зато хрупка, как стекло.
5. Слова любви всегда одинаковы, — все зависит от того, из чьих уст они исходят.
6. Да, любовь — это единственная радость в жизни, но мы сами часто портим ее, предъявляя слишком большие требования.
7. Ни с чем нельзя сравнить радость первого рукопожатия, когда одна рука спрашивает: «Вы меня любите?» — а другая отвечает: «Да, я люблю тебя».
8. До чего глупы женщины! Уж если любовь засядет у них в голове, то они ничего не понимают. Никакого благоразумия, — любовь прежде всего, все для любви!
9. Женщины всегда ждут чего-то иного, не того, что существует в действительности!
10. Жизнь — это гора. Поднимаясь, ты глядишь вверх, и ты счастлив, но только успел взобраться на вершину, как уже начинается спуск, а впереди — смерть. Поднимаешься медленно, спускаешься быстро.
11. Когда я влюблен, весь мир для меня перестает существовать.
12. Надо уметь договаривать между строк, опровергать так, чтобы слух становился от этого еще более правдоподобным, утверждать так, чтобы все усомнились в истинности происшествия.
13. О, мы, женщины, если чего-нибудь и не знаем, то почти всегда догадываемся.
14. Надо полюбить, полюбить безумно, так, чтобы не видеть, кого любишь. Потому что видеть — значит понимать, а понимать — значит презирать. Надо полюбить и опьяниться ею, как пьянеешь от вина, так, чтобы уже не чувствовать, что ты пьешь. И пить, пить, пить день и ночь, не переводя дыхания!
15. Надо уметь производить впечатление, а вовсе не просить.
16. Порою достаточно присутствия одной избранной овцы, дабы побудить господа снизойти ко всему стаду.
17. У сердца есть загадки, недоступные разуму.
18. Можно упасть, потому что… потому что вдоль дороги бывают канавы и не всегда легко идти по прямому пути; но если упал — это ещё не значит, что нужно вываляться в грязи.
19. Сильные люди, так или иначе, всегда добиваются своего.
20. Вот видите какова она — жизнь: не так хороша, да и не так плоха, как думается.
Столько-то лет он жил, как все люди, ел, смеялся, на что-то надеялся, кого-то любил. А теперь все для него кончено, кончено навсегда. Вот она, жизнь! Каких-нибудь несколько дней, а затем - пустота! Ты появляешься на свет, ты растешь, ты счастлив, ты чего-то ждешь, затем умираешь. Кто бы ты ни был - мужчина ли, женщина ли, - прощай, ты уже не вернешься на землю! И все же каждый из нас несет в себе лихорадочную и неутолимую жажду бессмертия, каждый из нас представляет собой вселенную во вселенной, и каждый из нас истлевает весь, без остатка, чтобы стать удобрением для новых всходов. Растения, животные, люди, звезды, миры - все зарождается и умирает для того, чтобы превратиться во что-то иное. Но ни одно существо не возвращается назад - будь то насекомое, человек или планета!
Больше всего страдаем мы в жизни от вечного одиночества, и все наши поступки, все старания направлены на то, чтобы бежать от него. Иные ощущают это сильнее, другие слабее - вот и вся разница. Что бы мы ни делали, как бы ни метались, каким бы ни был страстным порыв наших сердец, призыв губ и пыл объятий, - мы всегда одиноки. Недаром Гюстав Флобер, один из величайших несчастливцев в мире, потому что он был одним из величайших ясновидцев, написал женщине-другу такие безнадежные строки: «Все мы живем в пустыне. Никто никого не понимает». Да, никто никого не понимает, что бы люди ни воображали, ни говорили, ни пытались сделать. Какая это пытка - постоянно соприкасаться с теми, кого нам не дано понять! И любим мы так, словно нас приковали рядом, к одной стене, и мы простираем друг к другу руки, но соединиться не можем. Мучительная потребность полного слияния томит нас, но все усилия наши бесполезны, порывы напрасны, признания бесплодны, объятия бессильны, ласки тщетны. Стремясь слиться воедино, мы устремляемся друг к Другу и лишь ушибаемся друг о друга. Когда приходит любовь, душа словно расширяется, наполняется неземным блаженством. А знаешь почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только оттого, что мы воображаем, будто пришел конец одиночеству. Мы думаем, что больше не будем заброшены, затеряны в мире. Какое заблуждение!
Для совместной жизни с другим существом нужна не грубая физическая страсть, которая весьма скоро угасает, но сродство душ, характеров и склонностей.
Дорогой друг, влюбленный мужчина перестает для меня существовать. Он глупеет, больше того: он становится опасен. С теми, кто любит меня как женщину или притворяется влюбленным, я порываю всякие отношения, во-первых, потому, что они мне надоедают, а во-вторых, потому, что я их боюсь, как бешеных собак, которые всегда могут наброситься. Я подвергаю их моральному карантину до тех пор, пока они не вылечатся. Запомните это. Я отлично знаю, что для вас любовь - это нечто вроде голода, а для меня это… это нечто вроде духовной связи, в которую не верят мужчины. Вы довольствуетесь формами ее проявления, а мне важен дух.
- В наше время, дорогой мой, когда наблюдаешь за политической игрой, надо говорить не «ищите женщину», а «ищите выгоду».
- Ни с чем нельзя сравнить радость первого рукопожатия, когда одна рука спрашивает: «Вы меня любите?» - а другая отвечает: «Да, я люблю тебя».
- Каждый - за себя. Победа достается смелым. Эгоизм - это все. Но эгоизм, алчущий богатства и славы, выше эгоизма, алчущего любви и женских ласк.
- Женщины всегда ждут чего-то иного, не того, что существует в действительности.
- Слова любви всегда одинаковы, - всё зависит от того, из чьих уст они исходят.
В ней самой, в ее взгляде было что-то коварное, неуловимое, возбуждавшее чувство ненависти. И, быть может, именно поэтому я так безумно любил ее.
Я любил ее безумно. Почему мы любим? Разве не странно видеть в целом мире только одно существо, иметь в мозгу только одну мысль, в сердце только одно желание и на устах только одно имя - имя, которое непрестанно поднимается из недр души, поднимается, как вода в роднике, подступает к губам, которое твердишь, повторяешь, шепчешь всегда и всюду, словно молитву?
Я шел, спускаясь в темные коридоры и потом опять поднимаясь наверх. Я был один; я кричал, мне не отвечали; я был один в этом обширном, в запутанном, как лабиринт, доме.
Какой счастливец этот Предоле! Любит только одно - свое искусство, думает только о нем, живет только ради него! И это его наполняет, радует и делает его жизнь счастливой и благополучной. Это действительно великий художник старинного толка. Вот уж кто равнодушен к женщинам, к нашим женщинам, с их завитушками, кружевами и притворством! Нет, ему нужна подлинная пластика, а не поддельная.
И вот наконец из области возвышенных теорий любви разговор спустился в цветущий сад благопристойной распущенности.
Настал час тонких намеков, тех слов, что приподнимают покровы, подобно тому как женщины приподнимают платье, - а час недомолвок и обиняков, искусно зашифрованных вольностей, бесстыдного лицемерия, приличных выражений, заключающих в себе неприличный смысл, тех фраз, которые мгновенно воссоздают перед мысленным взором все, чего нельзя сказать прямо, тех фраз, которые помогают светским людям вести таинственную, тонкую любовную игру, словно по уговору, настраивать ум на нескромный лад, предаваться сладострастным, волнующим, как объятье, мечтам, воскрешать в памяти все то постыдное, тщательно скрываемое и упоительное, что совершается на ложе страсти.