Когда проходят дни запоя, мой друг причесан и побрит,
И о высоком говорит уже не страстно, а спокойно,
И даже как-то безразлично, как будто все само собой,
Он выражается прилично и к жизни тянется другой.
.
Но вряд ли печаль иссякнет, как дождик и эскимо.
Без дела в рубашке белой он будет смотреть в окно.
.
Поверх забытой толстой книги и с сигаретой без огня,
Стеклянным взглядом будет двигать пейзажи пасмурного дня.
И, разглядев в безлюдьи пляжа, двух сумасшедших неглиже,
Не улыбнется он, и даже не позавидует уже.
.
Разбилось все то, что снилось, на мелочь, но между тем
Так рано ждать от стоп-крана решения всех проблем.
.
И снова со свинцом во взгляде покинет он хрущевский дом,
Где алкаши в дворовой хляби и доктор выше этажом,
И улетит в знакомый город, где жизнь по-прежнему течет,
Где был он так любим и молод, и может, встретится еще
.
С той нежной и безнадежно забытой и дорогой…
И, может, она не сможет заметить, что он другой…
.
И будет праздник, будут гости, узоры будет вить листва,
Ни у кого не будет злости на глупости правительства,
А только легкая усталость от музыки и от вина,
И грусть, что мало так осталось и остается пить до дна
.
Ту осень, что в лентах просек уж скоро начнет плясать,
Как медом, зеленкой с йодом залечивая леса…
.
(Олег Митяев, бард, 1996 г.)