Сейчас Россия появилась, а она никому не нужна. В мировом хозяйстве нет для нее места…
Русские ничего заработать не могут… Они так собой любуются, они до сих пор восхищаются своим балетом и своей классической литературой XIX века, что они уже не в состоянии ничего сделать. Сырьевой придаток.
Безусловная эмиграция всех людей, которые могут думать… Далее - развал, превращение в десяток маленьких государств…
Я, откровенно говоря, не понимаю, почему хаос в России может стать угрозой всему миру. Только лишь потому, что у нее есть атомное оружие?.. Чтобы отобрать у нее атомное оружие, достаточно парашютно-десантной дивизии. Однажды высадиться и забрать все эти ракеты к чертовой матери… армия не в состоянии оказать никакого сопротивления…
Везде цепная похоть воет.
И доллар, скотства не тая,
Творит господство мировое
Руками знатного жулья.
А гнев народный бродит в браге.
Ему бы - с корабля на бал,
Но предает на каждом шаге
Национальный капитал.
Так кто ж он, наш предприниматель,
Берущий с Родины на чай?
Он - предприимчивый предатель,
Он - тот же власовец, считай.
Когда на пару автоматов,
Хотя бы даже на один,
Найдём в России меценатов,
Тогда мы сразу победим.
Здесь хорошие люди живут.
Ходят в гости по праздникам, дружат.
Здесь хорошие дети растут,
Да и внуки, наверно, не хуже.
Всё-то есть у хороших людей.
Не на жизнь, так на водку хватает.
Ничего, что зима холодней,
Ведь снега непременно растают.
Так и ждут эти люди всегда
То хорошую власть, то погоду.
И - всё больше и больше беда.
И - всё меньше и меньше народу.
Здесь хорошие люди, чудак,
Говорю тебе, лучше не будет.
Только трусы немного, а так
Очень даже хорошие люди.
B популярном советском мультфильме «Паровозик из Ромашкова» маленький паровозик опаздывает по назначению. Происходит это из-за того, что он несколько раз останавливается не по расписанию, а по собственной воле, - сначала посмотреть на ландыши, потому что, «если мы не увидим первых ландышей, мы опоздаем на всю весну», потом - послушать соловьёв, потому что, «если мы не услышим первых соловьёв, мы опоздаем на всё лето», и, наконец, посмотреть рассвет, потому что «каждый рассвет - единственный в жизни». Симпатии авторов фильма, пассажиров и даже паровозного начальства целиком на стороне паровозика.
В Америке тоже есть мультфильм про парoвозик. Там парoвозику обязательно надо подняться на огромную гору, а он такой маленький… И вот он начинает разгоняться перед горой и повторять под стук колёс во всё убыстряющемся темпе: I can do it! (Я могу это!)… I can do it! I can do it! I can do it! И взбирается на гору.
Ничто не демонстрирует разницу между американской и советской жизнью так наглядно и точно, как разница между психологией и проблемами этих двух паровозиков.
2006
Ничего страшного нет в том, что часть пенсионеров вымрет, зато общество станет мобильнее
Россия как государство русских не имеет исторической перспективы
Ехала на работу, как всегда, на маршрутке… простой такой, незатейливый, адаптировавшийся к нашим дорогам ПЕЖОнчик, по наполненности и запаху напоминающий банку шпрот. Сегодня мне случайно удалось сесть. Лучше бы я этого не делала! Счастливы те, кто стоял - они знали, что впереди непробиваемая, ежеутренняя в этом месте пробка, и знали, что мы почему-то едем. А я-то видела ВСЁ!!! ГДЕ мы едем и КАК мы едем!!! …На своей остановке я встала, аккуратно протёрла сиденье, вежливо сказала «спасибо» - и выпала из машины. Сегодня утром я поняла, что Шумахеру здесь ничего не светит. Его возьмут в лучшем случае - за прошлые заслуги, так и быть, - водителем трамвая. Маршрутку ему, салаге, не доверят!
Напряги мозги, человечество,
Растолкуй про мои мытарства:
Почему я, любя отечество,
Матерю свое государство?
Не ответил мир ошарашенный,
Промычал, что нет прецедента.
То есть, нет аналога нашему
Историческому моменту.
Вот и я гляжу, дело темное.
Разломили страну, как булку.
К сердцу Родины, многотонному,
Люди-крошки прилипли будто.
Кто прикрыть собою старается.
А кто руки втихую греет.
Кто - народ, тот, понятно, мается.
Ну, а прочий люд богатеет.
Я и сам, как расколот надвое,
И в душе под орех разделан.
Не скажу, что всех больше надо мне,
Но в стране до всего мне - дело.
И беру за грудки правительство.
И даю властолюбцам жару.
Я имею свой вид на жительство
В русской части земного шара.
И попробуй, заедь по морде мне.
Эй, чиновничья грязь, - раздайся.
Я живу у себя на Родине.
А чиновники - в государстве.
Вот и разница вся, как будто.
Но огромна она, как бездна.
Разломили страну, как булку,
А народ не зовут к обеду.
От разрыва сердце не лечится.
Вот ведь русской судьбы коварство -
Умирать от любви к Отечеству,
Матеря свое государство.
- Итак, вы пострадали от незаконных политических репрессий.
- Не только я. Вся моя семья. Дело это было в апреле сорок второго года.
- Не в тридцать седьмом?
- Репрессии тридцать седьмым не ограничиваются. Тогда здесь, в тылу, тоже был голод. Многого я не помню, но чувство голода запомнил на всю жизнь. Мама иногда с работы приносила сахарный песок. Немного, стаканчик. Что такое стаканчик для молодого, растущего организма?
- Сколько вам было?
- В сорок втором? Уже шесть лет. Я все время хотел есть, плакал. Хотел сладкого, очень хотел. Вот мама и приносила стакан сахара. Не колотый, заметьте, а именно песок. Знаете, что такое колотый?
- Нет.
- Куда уж вам. Это такой сахарный камень, сахарная голова, как тогда называли. Откалываешь от него кусочек и сосешь. Мне такой больше нравился. Как конфета. А у мамы колотого не было. Работала она в «Кулинарии», пекли торты для обкома партии. Вот она домой и носила. Естественно, кто-то настучал на нее в органы. Вот, в конце апреля ее арестовали. Перевернули весь дом. Дали ей расстрел с конфискацией имущества. Отца тоже арестовали…
- Он был не на фронте?
- Нет, он служил в жилконторе бухгалтером. Арестовали за соучастие. Меня, шестилетнего мальчика, отправили в спецприемник, а потом в детский дом, в Сызрань. Вот представьте себе - мальчик. Шесть лет. Рядом мама, папа, тепло, уют, лампа на столе, мамины сказки перед сном. И сразу, резко. Тонкое казенное одеяло, вьюга за окном, качающийся фонарь и тень крестом на полу: двигается, двигается… И никакого будущего…
- А потом?
- А что потом? Отец пропал без вести в штрафной роте, мать умерла в лагере, да… - Александр Иванович осторожно уронил львиную гриву на тонкие руки. Помолчал. - Так я в детском доме и вырос. Потом закончил Саратовское художественное училище и, представьте себе, советская власть отправила меня по распределению в этот же проклятый Богом город. Художником-оформителем.
У Александра Ивановича вдруг битлами зазвонил телефон. Лэт эт би? Лэт, мать его, би, точно.
- Извините, - он вытащил телефон из кармана модных, низко приталенных джинсов. - Кто звал меня в сей неурочный час? Аааа! Это ты, голубка. Конечно, конечно. Все в силе. Да занятия начнем ровно в семь вечера. Подруга просится? Хм… Искусство, голубка моя, не терпит суеты. Нет, ты не понимаешь. Что есть живопись? Это искусство слияния творца с творимым. Это экстаз! Глаза, руки! Это лишь инструменты! Нельзя делить общее на частное. Все есть целое в совокуплении частного! Готова ли ты, что бы я поставил тебя, то есть тебе, руку и душу? А подруга? А сколько ей лет? Тогда вдвоем мы будем писать ее. Ну все, все. У меня важный разговор.
Он положил телефон на стол, отпил кофе, поморщился:
- Милочка! - крикнул он через зал официантке. - Еще чашечку. Но только не переварите его, я вас умоляю. Так, на чем мы закончили?
- Вы вернулись художником-оформителем.
- Да, вот такая гримаса совковой власти. Изощренная гримаса. Сначала жил в заводском общежитии, потом уже, став членом Союза художников, получил мастерскую на набережной. А живу, представьте себе, на той же улице, откуда забрали моих родителей. Да, да, на той же.
- Вы искали их?
- Конечно. Пока коммуняки были у власти не очень искал, сами понимаете. Член семьи врагов народа, куда там… Эх! Когда же поднялась в несчастной России долгожданная заря свободы, тогда искать и начал. Но, как уже говорил, мать умерла в лагерях, отец сгинул на войне. Один я остался. Но самое интересное дальше. Я нашел, вы не поверите…
- Брата? - не удержался Олег.
- Что? Какого брата? Я был единственным ребенком в семье. Я нашел одного из палачей моей семьи.
- Как?
- Как, как… Дело у меня на руках было. Я выписал все фамилии, потом обратился в местные архивы. Почти все паразиты сдохли, кроме этого. Этот коммунофашист до сих пор небо коптит. Представляете? Я сейчас планирую подать в международный трибунал на него. А что? Нацистских преступников же сажают до сих пор. А наши чем лучше? Всех их сажать надо. Всех, до единого! И тогда Россия наша матушка освободится уже и в духовном смысле.
И размашисто перекрестился.
- Наверное, - согласился Олег. - А у вас адрес этого, ммм, палача, сеть?
- А вот это! - художник торжествующе поднял руку к потолку, едва не толкнув подошедшую официантку.
- Ваш кофе!
Александр Иванович не обратил внимания на нее:
- А вот это еще один сюрприз! Он! Живет! В том же! Доме! Откуда! Забрали! Мою! Семью!
- В той же квартире?
- Увы, нет. Я бы ему еще пришил и покушение на частную собственность.
- Понятно. Так его можно найти и поговорить?
- Зачем это вам?
Олег мог бы сказать, что ему, как журналисту, необходимо осветить ситуацию с нескольких сторон, но этого делать было нельзя. Пациент должен думать, что журналист только на его стороне.
- Хочу посмотреть в бездну.
- О! - с уважением посмотрел на Олега Александр Иванович. - Не опасаетесь, что бездна посмотрит на вас?
- Опасаюсь, - честно ответил репортер.
- Тогда вот вам адрес, записывайте… Милочка! Я же просил, что бы вы не переварили кофе! Ну-с, я побегу, студенты, знаете ли, сегодня нагрянут на квартирный плэнэр. Надо сменить, мнэ, интерьер для работы. Пока!
И умчался. Через пару минут официантка принесла Олегу счет. За двоих, естественно.
К «Бездне» Олег вечером не пошел. Вечером посидел, расшифровывая аудиозаписи, посмотрел матч английской премьер-лиги и рухнул спать. Утром, утром. Все утром.
А утром он долго звонил, потом стучал в дверь квартиры деда-палача. Никто не открывал. Да уж, частная собственность… Двухэтажный деревянный покосившийся барак черного цвета. Лестница и коридоры провоняли мочей - кошачьей, человечьей, собачьей, тараканьей… А дверь, обитая «дерьмантином» еще во времена самого Сталина так и не открылась. Зато открылась соседняя дверь:
- Эй! Чего долбишься спозаранку? - из соседней квартиры высунулась тетка в розовом халате и серых бигудях.
- Да вот… Жильца ищу. Петра Трофимовича. Он здесь проживает?
- Здеся проживает, пердун старый. Только нету его. А вы откель? Из милиции? Так я вам скажу, он самогон варит. Точно. Я сама…
- Нет, я из газеты.
- По расселению, что ли? Ну, наконец-то. А то мы пишем-пишем, пишем-пишем… А толку - ноль! Я ж на очереди с восемьдесят девятого стою. А этот хрыч первее меня. На что ему квартира? Ему участок на кладбище пора выдавать. Да не бесплатно. Пенсия у него ветеранская большая, а он еще и охранником устроился на автостоянку. Без дела, говорит, не могу. А куды ему денежки? Пенсия-то поди под двадцать тыщ. Да еще и охранником тыщ десять. А мы всю жизнь горбатимся и чего? За что нам страдания? Нет уж, я первой его должна идти. У мня муж, дочь, зять, скоро внука будет, а мы все на одной площади. А поди его в престарелый дом, а комнатку-то нам, а? Вы там похлопочите!
Олег клятвенно пообещал похлопотать. Но, прежде, выпросил адрес автостоянки, где работал охранником заслуженный работник МВД.
Хорошо, стоянка недалеко оказалась. Всего три остановки на троллейбусе: машиной Олег не пользовался. Не любил, потому как зарплаты на ее содержание не хватало. Зарплаты, заплаты, зряплаты… Мда.
Черт, дождь пошел…
Олег прибавил шагу. А вот и он. Больной зуб. В смысле, охраняемая автостоянка. В будке возле шлагбаума сидел молодой пацан, ни возрастом, ни рожей не походивший на кровавого сталинского палача. Тютя из студентов. Сиди, играйся в телефоне, на кнопочку нажимай, когда машина подъедет. Тоже работа.
Репортер постучал в окно студенту.
- А? - оторвался тот от телефона.
- Петр Трофимыч где?
- У себя! - ткнул пальцем за спину студент и снова ткнулся в телефон.
- Ага, - невежливо ответил Олег и пошел в сторону облезлого строительного вагончика, стараясь не ступать модными ботинками в лужи. А как в них не ступать, если лужи везде? Блин, центр города, асфальт положить на стоянку не могут… Теперь в дверь вагончика постучать.
- Кто? - голос был старческий, но твердый.
- Петр Трофимыч?
- Я знаю, кто я. Ты кто?
- Здравствуйте, я журналист из…
Дверь открылась. На пороге стоял когда-то явно высокий, а теперь уже сутулый, худой лысый старик.
- Чего надо?
- Мне нужна консультация по одному вопросу.
- Иди в милицию. Я-то тут причем?
- Мне консультация по вашим временам нужна. Ну, когда вы работали.
- Я тридцать пять лет служил. Какое время-то надо?
- Военное, - ответил Олег.
- Хм, хоть бы кто о Черненко там спросил или о горбачевщине. Нет, всех Сталин интересует. Что конкретно хотел?
Порыв ветра плеснул старику в лицо, а Олегу надул дождя за шиворот.
- Ладно, заходи.
В вагончике было тепло, сухо, пахло не то машинным маслом, не то… Нет, маслом, наверное. Мужской такой запах, настоянный временем.
- Я вот по какому вопросу…
- Чайку? Продрог, небось?
- Да, спасибо. Не откажусь. Я вот по какому вопросу. Вы весну сорок второго помните?
- А что ж не помнить? Тебе покрепче? Сахара сколько?
- Две. Вот как раз насчет сахара…
- Злой год был. Особенно зимой лютовало, - перебил журналиста Петр Трофимыч. - Тогда нам блокадников в город привезли. Эшелонов пять или шесть. Да. Половина уже мертвыми. Памятник, помнишь, два года назад открывали?
- Помню. Но я там не был, там от редакции другой журналист…
- Держи. Осторожно! Горячая. Мы такие кружки гестаповками называли. Я тебе три положил. Сахар в такую погоду - первое дело.
- Ага, так я про…
- Вот там где памятник нынче стоит, там никого нет. Тела мы вытаскивали, на телеги и отвозили в лес, там рвы рыли и там хоронили. Метров на двести дальше памятника. Там сейчас новый микрорайон налаживают строить. Слыхал? Вот…
- А я про сахар хотел спросить.
- Сахар как сахар, - недоуменно посмотрел старик в пол-литровую банку. - Чего про него спрашивать-то?
- Знаком ли вам такой человек - художник, Александр Иванович, живет недалеко от вас, грива у него такая…
- Карточки нет?
- Еще нет. Но будет.
- А фамилия?
Олег назвал фамилию художника.
- Нет, не помню такого. Ты пей, пей. Не то простынешь.
- Так вот, он утверждает, что вы арестовали тогда его мать, отца и его самого отправили в детский дом для детей врагов народа.
- Я? - удивился Петр Трофимыч. - Да я ж рядовой был, постовым ту зиму стоял. Кого я арестовать-то мог? Нет, арестами у нас старшие товарищи занимались. Мы так, с уличным бандитизмом боролись, хулиганством, опять же. Дежурства насчет светомаскировки, да посты ВНОС.
- Куда? - не понял Олег.
- В небо! Воздушное наблюдение, оповещение, связь. ВНОС, сокращенно. Хотя к нам фрицы не долетали, далеко им было. Так что твоего художника я не арестовывал.
- Ну как же. Он утверждает, что знакомился с материалами дела, нашел там вашу фамилию…
- А что за дело-то было? - почесал лоб Петр Трофимович.
- Я и говорю, про сахар. Мол, его мать носила домой с работы сахар для сына. Кто-то донес, ее арестовали, с ним мужа, сына…
- Для сына, говоришь? - усмехнулся Петр Трофимович. - Вспомнил, вспомнил. Громкое дело было. Так я вот про блокадников расскажу сначала. Где-то в марте привезли эшелон детей ленинградских. Нас всех на разгрузку сами они ходили с трудом. На руках прямо умирали. Ну, мы подкормить пытались прямо сразу, да куда там… Строжайший приказ - не кормить ни чем.
- Почему?
- Помереть от еды могли. Это еще когда первый эшелон пришел зимой, а там взрослых было и детей, конечно. Паек им выдали на неделю вперед - они его сразу весь съели. И от еды умирать начинали. Организм он такой, да. Потихоньку, полегоньку, бульончик куриный, кашки какой. А они в рот буханку целиком. Не справлялись кишки и помирали. Мы уж привыкли к ним, знали, что как. А тут одни дети. Нету старших. Не, ну сопровождающие, само собой. Но так - одни дети.
Несешь мальчишечку лет двенадцати. А он весит как младенчик. Глаза огромные, смотрят на тебя. А там - бездна. Бежишь и смотришь - пар-от идет ли из носа, дышит ли? Один так на руках и умер. Ну, их всех по домам детским, в райцентры, там все ж полегче с продовольствием, чем в городе. Всё ж на фронт уходило, всё ж для мужиков на фронте. А там, в деревнях, подсобно выжить легче. Без еды не останешься. Самых же больных и тощих оставили в городе, при госпитале. На углу Карла Маркса и Ленина особняк стоит. Знаешь?
- Ага.
- Ну вот там. Туда истощенных отвезли. Чем они дышали - уму не постижимо. Ну, значит, привезли мы их и на службу…
- Петр Трофимыч, а про сахар!
- Не перебивай. Про сахар… Не помог им этот лазарет. Мрут и все тут. Ну понятно, блокадники же. То одного увезут хоронить, то другого. А им усиленное питание, лекарства. Дети! Ан нет, все равно мрут. Что такое? А кормился этот детский дом от «Кулинарии». Ну вот комиссия партийного контроля и пошла проверять - почему высокая смертность. Хотели уже врачей под суд отдавать. И проверили нормы выдачи продуктов. Вроде все нормально. Привезли из «Кулинарии» ужин - двести порций. Взвесили. Все нормально, все по норме. Но врачи образцы продуктов и к себе в лабораторию. Наутро - ахнули. Вместо мяса - хлеб, сахара в каше, чае, раза в три ниже нормы. Ну это я потом узнал. А тогда срочно в машину и поехали брать с поличным. Я с начальником сразу на квартиру к директрисе. На чердаке дома - пять мешков сахара, консервы, сухари. Много там чего было. Кстати, я в том доме и живу сейчас. Только тогда он был новенький, барак тот. А жили они аккурат в другом конце коридора. Ну, ко мне, как заходишь, направо, а к им надо было налево. В квартире, конечно, барахла всякого было… Шелка, меха, статуэтки, золото, камушки… Меняли на рынке.
- А вот Александр Иванович говорит, что там было только стаканчик сахара…
- Ну, он может только стакан и видел с мамкиных щедрот. А поди и врет. Ты запрос сделай в архив, в деле должна сохраниться опись продуктов.
- И что с ними?
- А что с ними? Всю банду из «Кулинарии» тут же под суд и кому десятку, кому пять. Они ж там все замазаны были. Одной заведующей такого не сварганить. Да сразу все и во всем признались. Ну и у каждой бабы дома тоже самое. Консервы, сахар, крупы… Пятьдесят восемь, семь. В условиях военного времени это…
Петр Трофимович чиркнул себя по горлу.
- …но малолетние дети у них. Смягчающее обстоятельство. Пожалели. Сейчас бы вообще отпустили. Мелочь.
- И правда, Петр Трофимович, ну пять мешков сахара это же пустяки. Ну, вернула бы. Зачем же в тюрьму?
- Милый, ты дурак, что ли? - поморщился старик. - Сахар весной сорок второго… Это же… Это же дороже золота. Украина под немцем. В деревнях мужиков нет. Будет урожай или нет - неизвестно. Немцев надо как-то гнать. А вот сахар детишкам-дистрофикам где взять? За золото покупать только. Да черт с ним, с золотом. Сколько моряков погибло, этот сахар защищая? И не только наших моряков-то. Кровью этот сахар оплачен, понимаешь. Смертью для жизни. А тут какая-то крыса тыловая у детей ворует, заставляя их дохнуть от голода. Чем она лучше немца, что блокаду им устроил, детям-то? Так что, все по-честному.
- Она умерла в лагере.
- Да? И хорошо.
- А мужа ее куда?
- Если не ошибаюсь, муж у нее работал в этом… Запамятовал. Ордера на квартиры выдавал. Типа ЖЭКа.
- Паспортный стол?
- Точно. Начальник паспортного стола.
- А что, тогда дома строили?
- А как? Сам посуди, до войны в городе жило тысяч сто. А как эвакуация началась - тут тебе и ярославцы, и эстонцы, и латыши, и ленинградцы. Город сразу в три раза увеличился. Жить-то где им? Ну вот, бараки и строили. А местных уплотняли.
- Это как?
- У тебя квартира сколько комнат?
- Одна. Она не моя. Я снимаю.
Петр Трофимович пожевал губами, глядя в потолок:
- Семью из трех-четырех человек, по ордеру. Подвинешься, ничего.
- А не пущу?
- А под суд?
- Мда… И что муж этой заведующей?
- Тоже махинировал. На лапу ему совали - он подписывал фиктивные отказы, мол, жилплощадь не позволяет подселять. На это уже махнули рукой, бронь сняли и на фронт. А на его место посадили фронтовика безногого.
- Петр Трофимович, а вы-то воевали?
- На фронте? Нет, не довелось. Я тут воевал. Теперь вот палач сталинский…
- И последний вопрос, Петр Трофимович, а сына этой пары куда?
- Как куда? В спецприемник.
- Его-то за что? Он же совсем еще ребенком был!
- А куда его? На улицу? В беспризорники?
- А родственникам?
- Да не было там родственников. В спецприемник, там карантин прошел и отвезли в какой-то детский дом. Я уж не следил. Таких много было.
- Вот он вернулся, ненавидит вас.
- Да кто ж меня любит… Мент же, - вздохнул Петр Трофимович. - Соседка и та волком смотрит. Еще чаю?
- А она-то за что?
Старик пожал плечами:
- Комната больше. Пенсия хорошая.
- А зачем тогда работаете?
- Скучно. Да и деньги нужны.
- Зачем?
- А вот это не твое дело.
По пути в редакцию Олег пытался уложить собранную информацию в одну картину. Не получалось. Вернее, получалось, но…
- …вот такая вот история, - закончил рассказ Олег.
- Да уж, - мрачно ответил шеф. - Блокадников сразу убрать. Не надо. Не трогай. Количество мешков. Ну, полмешка пусть будет. Ну, один. Не больше. Нам тут не надо… Гонорары возвращать. Или ты вернешь?
- А я и не потратил почти. Только этого художника сахарного кофеем напоил. За свой счет!
- Олежа, ты не понял. Это все только начало. Вот там, - главред ткнул тощим пальцем в потолок. - Вот там решили, что на грядущих выборах губернатора мы будем поддерживать кандидата от некоей объединенной оппозиции. Так вот, этой оппозиции жуть как не нравятся рассказы про честных чекистов и вороватых чиновников. Это понимаешь? И тогда и ты, и я не то что перестанем зарплату и левые гонорары получать, а вообще в этом городе работу не найдем. Это понимаешь?
- Понимаю, но… Как же честная журналистика, свобода слова, все такое? Вы же сами меня этому учили.
- Учил. Только я забыл сказать, что свобода слова зависит от толщины кошелька ее владельца. В обратной пропорции. Чем толще кошель, тем меньше свободы. Так понятно? А про честную журналистику забудь.
- А как же… А если это правда?
- Что? Вся эта история? Закажи дело в архиве, разберись. Напиши себе в стол рассказ. Художественный. Назови его… «Стаканчик сахара». Дарю название. Можешь издать под своим настоящим именем.
- Понял?
- Понял…
Спустя год, совершенно в другом городе Олег рассказал мне эту историю. Нет, он не уволился. Очень ему хотелось расплатиться за кредитную путевку на Гоа. Статья вышла, потом другая, потом третья. Выборы уже скоро, вовсю идет подготовка. Штабы там, все дела.
- А Петр Трофимович? - остальные меня не интересовали.
Петр Трофимович же умер вскоре после первой статьи. Сердце. Комната, кстати, соседке и досталась. На похоронах было много народа, нет, Олег не ходил. Некогда было. Рассказывали, что много было из милиции: провожали подполковника с почетом. Приехала и делегация из детского дома, что в одном из районов области. Он туда переводил свою пенсию, жил же на копеечную зарплату охранника.
- Гоа-то как? - спросил я Олега.
- Нормально. Гоа как Гоа.
Помолчали. Налили по-шустовскому. Чокнулись, выпили.
- Не стыдно было?
Олег хмыкнул и отвел глаза:
- Нет.
СПРАВКА. Постановлением Военного совета фронта от 7 февраля 1942 г. утверждались следующие месячные нормы снабжения детских домов на одного ребенка: мясо - 1.5 кг, жиры - 1 кг, яйцо - 15 штук, сахар - 1.5 кг, чай - 10 г, кофе - 30 г, крупа и макароны - 2.2 кг, хлеб пшеничный - 9 кг, мука пшеничная - 0.5 кг, сухофрукты - 0.2 кг, мука картофельная -0.15 кг
Ограничивая в своё время гласность, власть боялась не столько правды, сколько глупости. Как оказалось, вполне справедливо.
Русский человек всегда был и славился своим гостеприимством, душевностью, сердечностью. В любое время мог прийти на помощь ближнему. Но не понятна позиция нашего руководства страны? К примеру, в Хабаровском крае, большинство руководителей исполнительной и законодательной власти - варяги. Почему это стало возможным?
Сегодня на Дальнем Востоке усиленно внедряется ислам, строятся мечети. А русские женщины, которые торгуют, на рынках прямо говорят: «Хочешь не потерять работу, принимай ислам», так как всеми почти рынками управляют все, только не русские. Стоило только одному пробраться на государственный пост, как следом шла целая команда иноверцев. Создаются кланы, как по вере, так и коррупционно-кумовские.
Я не против ислама, но всё должно проходить в тех регионах, где эта вера существовала испокон веков, а не навязывать её русским людям под экономическим давлением с использованием должностного положения. Это не допустимо.
Уступки по демаркации Китаю двух островов на Амуре, с выселением русских, которых власти Хабаровского края оставили без оплаты за их землю, огороды и дома, усиленное заселение жителей поднебесной на Дальнем Востоке, скоро приведёт к потери территорий России по Урал.
Да, сегодняшним руководителям «варягам», временщикам, проблемы Дальнего Востока не нужны, они уже сейчас подготовили далеко не безбедную жизнь себе и своим детям за рубежом. Да и за развал с них не спросят, потому что, все и всё сейчас привыкли списывать на кризис, который сами и породили.
Представление высшими чиновниками годовых деклараций об их доходах - это самый циничный обман простых людей России. Когда же вы кончите людей принимать за «русское быдло»?
Сегодня по всему Дальнему Востоку органы правоохранительной системы, в том числе и милиции, насыщены выходцами из Кавказа, и других регионов бывших республик СССР (братьями по крови).
И вот эти самые господа, приняв наше гостеприимство, начинают нас исконно русских людей постепенно и уверенно выживать и выталкивать с нашей русской земли, создавая такие условия жизни и работы, что многим талантливым русским приходится уезжать из России, или искать убежище за рубежом. (Об этом я пишу в одной из своих книг и ряде статей*)
Эти заезжие господа создают условия развала для всех тех русских, кто занимается предпринимательством, мелким и средним бизнесом, а те, кто все-таки пытается выжить в это непростое время, попадают под созданные «крыши» этими мафиозными кланами.
А если и здесь оказывают сопротивление и не вступают под «крышу», то прибегают к физическому устранению.
Много ещё можно перечислять, что эти «коренные» русские творят здесь за рубежом, на те деньги, которые они отнимают у русских людей и переводят и прячут во всех странах мира, обеспечивая там за кордоном, а не в собственной стране своё будущее и будущее своих детей и внуков.
Чтобы не быть голословным приведу только несколько наглядных примеров: Кто возглавляет крупные города Хабаровского края и Дальнего Востока?
Ответ: Не коренные жители этих городов и регионов, «варяги» и временщики.
Мэр города Комсомольска-на-Амуре, гражданин Казахстана Михалёв Владимир Петрович (удивительно, даже и русская фамилия и имя, как будто всё заранее было продуманно по внедрению в исконно русский город).
А если внимательно посмотреть на ключевых постах этого города, так же можно увидеть под фамилией зам. мэра города по торговли Семёнов Сергей Николаевич (чеченец), верный сборщик откатов с предпринимателей и торговли. Бывшая зам. мэра города, председатель комитета по имуществу города
А кто же вообще руководит Дальним Востоком, кто представляет его интересы в Государственной Думе России и Совете Федерации. Кто защищает и отстаивает интересы простых Дальневосточников?
Может, Вы мне назовёте, коренных жителей Дальнего Востока? Не можете? А я Вам назову!
Начнём с представителей Президента России по Дальнему Востоку:
Исхаков Камиль Шалимович - «истинный дальневосточник», родился в Татарии Камил Шамил улы. Казань.
Сафонов Олег Александрович - «истинный дальневосточник», родился в Ульяновске, Ульяновской области с Дальним Востоком не связан, но зато связан с КГБ. Санкт-Петербургом, МВД и др.
Ишаев Виктор Иванович - «истинный дальневосточник», родился в с. Сергеевка, Кемеровской области, менял партии как перчатки, подстраиваясь под любого первого лица государства. Сын
Хотелось бы задать вопрос обоим Ишаевым, может они знают, куда девались огромные деньги хабаровского «общака»? Ведь за них со временем кому-то придётся отвечать.
Чиркин Андрей Борисович - «истинный дальневосточник», депутат Госдумы от Хабаровского края родился 15 марта 1961 года в городе Калининграде Московской области, житель Москвы.
Резник Борис Львович - «истинный дальневосточник», депутат Госдумы от Хабаровского края родился в г. Ржев, Калининская (Тверская) область.
Солонин Юрий Никифорович - «истинный дальневосточник», родился 5 июня 1941 года в Тбилиси, живет в Санкт-Петербурге, является представителем в Совете Федерации от Хабаровского края (срок окончания полномочий - июль 2011).
Озеров Виктор Алексеевич - «истинный дальневосточник», родился 5 января 1958 в г. Абакане Хакасской АССР, член Совета Федерации.
И такой список можно продолжать и продолжать.
При таком раскладе, можно ли ждать улучшения жизни русских людей, поднятия экономики, улучшения русских городов Дальнего Востока?
А вот в цивилизованном мире, то есть в демократических государствах, на которые ориентируется руководство России, этот вопрос поставлен очень чётко, точно и ясно.
Не коренной гражданин страны не может быть избранным во власть или в структуру государственной власти городов и регионов.
К примеру, в Испании, чтобы быть избранным мэром города или региона, необходимо быть коренным испанцем и обязательно родиться в данном городе или регионе.
Поэтому избранный мэр города или региона в свой срок старается, как можно больше сделать для своего родного города или региона и людей, так как они его знают с детства в этом городе и поэтому выбирают достойного и способного, продолжить улучшение социальной жизни людей, строительства и модернизации коммунального и жилого хозяйства.
И если жители видят, что он справляется, то его избирают ещё на один срок, а если нет, то выдвигают нового, не зависимо от правящей партии, которая стоит во главе государства в данное время.
Мэр комплектует свою команду, только из коренных жителей данного города или района (исключая близких и дальних родственников).
Ушедший мэр города или района всегда остаётся жить в данном городе, так как своей работой он доказал людям, что не зря руководил городом данный период времени, и ему нечего бояться или отвечать перед жителями, которые избирали его.
Я считаю, это истинная демократия!
А в России присылают или назначают из Москвы или других регионов России временщиков, «варягов», но зато доверенных из того или иного клана или партии. Иногда не считаясь с его способностями, лишь бы преданный был.
Поэтому этих назначенцев не волнует будущее города или района, так как ему нужно выслужиться перед хозяином, кто его поставил на эту должность. А затем вернуться в свой регион или Москву, в лучшем случае подготовить за это время материальную базу за границей.
Да, я уже предвижу, что после выхода в свет моей статьи, меня будут обвинять националистом, сравнивать со многими личностями. Но я уже это проходил, и за свои прямые высказывания, реальной правды по воле вот таких кланов, мэра города
Многое увидел, многое познал и сопоставил с реальной жизнью в России. Поэтому успокойтесь господа, никакой я не националист, я простой русский человек, коренной дальневосточник, для которого не безразлична жизнь русских людей и моих соотечественников, проживающих, как в России, так и за Рубежом.
Зачем праздники России? Мои наблюдения.
Православные праздники около 30 штук в год. Работать в праздники- это грех! Нужно пить!
Государственные (день рыбака, строителя, бухгалтера, ВДВ, …) более 150 шт. в год.
Ну кто ж в праздники работает? Пить нужно!
А еще праздники: семейные, встречи с друзьями, «от радости и от горя», по случаю приобретения или потери, для смелости или веселости!!! Ну как не пить?
Идет многолетняя и целенаправленная алкоголизация-дебилизация русского населения.
Величие России - любимый термин «патриотов». А что это?
В чем Величие страны - любой: Америки, Японии, России, Венесуэлы, Сингапура, ОАЭ и др. (на Шарике около 200 стран)?
Раз есть Великие страны, значит должны быть и неВеликие? Как их разделить? По каким критериям? Территория, экономика, развитие науки, социальность, военное могущество, правовая система и пр.
Можно просто присвоить каждому параметру определенный балл и тупо их сложить!
Вот будет интересно (!!!) посмотреть «уровень» Величия России и ближайших ее соседей по уровню.
Пела Франция гимн втихомолку.
И Людовик шептал: «Се ля ви».
Треуголку венчала ермолка.
Но гуляла свобода в крови.
И с отточенным сабельным свистом,
С характерной отмашкой руки
На глазах у толпы сиониста
Лейтенант изрубил на куски.
Это было в далеком Париже,
На мосту через Сену - в века.
А в России я что-то не вижу
Вот таких лейтенантов пока.
То ли молодость думать мешает,
То ли подвиг уже не зовёт.
А сионское иго мешает
С погребальной землёю народ.
Просто видеть врага нынче мало.
Ты в упор на него посмотри,
Чтоб в глазах твоих власть прочитала
Приговор лейтенанта Витри.