- Ты погиб в каком году? От отравы и веревки?
От внезапной остановки? Потерял себя в бреду?
- Это помню, на беду. Я бежал из мышеловки,
В спину целились винтовки, а я с пулей не в ладу.
Чьи-то жизни на кону, есть конец, и есть начало.
Вбил в себя любовь металла, впрыснул в вены тишину.
На минутку на одну заскочил к тебе устало,
Ведь у мертвых дел немало. Небеса идут ко дну.
- Еще целы небеса? Все в пунктирах многоточья?
- Кляксы звезд разлитых ночью. Да чужие голоса.
Вольный ветер в паруса. Пустота, да сердце в клочья.
Черно-белые сорочьи непростые чудеса.
- Как сегодня в пустоте? Черный рай для драматурга?
- Обвалилась штукатурка, а под нею, на кресте -
В посеревшем решете одинокая фигурка.
Вот и вся миниатюрка на последнем лоскуте.
- Как сегодня там, в раю? Расцветают алым розы?
- Орхидеи и мимозы. Остальные на краю.
Мысли падают в бою. Тишина меняет позы.
От глотка, до новой дозы, где-то там, в земле гнию.
- Как сегодня под землей? Все разбилось на осколки?
- Мысли сложены на полке. Тонет остров Энгелёй*,
Проторённой колеёй вглубь стекла на белом шелке.
Свое сердце на иголке декорирую петлей.
- Как сегодня глубина? Зажигает свои свечи?
- Давит грудь, и давит плечи одинокая луна.
Холод дарит мне она. Разотрет и искалечит,
Умирающие речи, да бесцветные тона.
- Как сегодня в вышине? Облака в стеклянной дали?
- Легкий флер чужой печали, чей-то мир на самом дне,
Тонет в страхе и вине, человек из ржавой стали.
Кто-то выживет? Едва ли, на разорванном звене.
- Как сегодня там, в гробу? Вновь балы и променады?
- Чьи-то выцветшие взгляды на промокшую судьбу.
И привязаны к столбу разноцветные наряды,
Всем счастливым по горбу, всем покинутым - плеяды**.
- Как сегодня подо льдом? Много песен и историй?
- Затопили крематорий, чтоб согреть остывший дом.
Каждый сам себе ведом в наслажденье или горе,
Здесь, внизу, стальное море, да разрушенный Содом.
- Как сегодня наверху? Патефон, вино, пластинки?
- Это празднуют поминки по умершему стиху.
Разливают чепуху и сомненья по росинке,
А пушистые снежинки превращают в шелуху.
- Как сегодня быть живым? Продавать себя за пуло***?
- Лечь сперва виском на дуло, вскрыться небом грозовым,
Отравиться вековым, и в петле, шагнуть со стула.
Если ночь вокруг уснула, значит, будешь таковым.
- Как сегодня умереть? Стать прощальным сувениром?
- Там, в земле, темно и сыро. Где-то звонко стонет плеть,
Перламутровая сеть из прозрачного эфира.
Мне пора.
Покойся с миром.
От небес отбита треть.
Знаете, как выглядит идеальный потребитель?
Это подросток. В наушниках, с новым гаджетом в руках. Одетый по моде подросток. Подросток с большими амбициями.
Для системы, основанной на потреблении, человек - это всего лишь батарейка. Поэтому останавливаться нельзя. Он должен потреблять, потреблять, потреблять…
А для этого у человека должен оставаться вкус ко всему новому, что является типичной подростковой чертой характера. Stay hungry, stay foolish. Сегодня эти слова стали новой заповедью для молодежи. Молодежь должна оставаться, как можно дольше, безрассудной и голодной. Голодной до новинок.
Проблема в том, что хороших предложений сегодня может быть сколь угодно много.
Люди меняют телефон раз в год. Место работы - раз в 2 года. Партнера - раз в 3 года. Сложно выбрать что-то одно. Сложно остановиться на этом. Сложно быть постоянным. Особенно, если система этого не хочет.
Останавливаться нельзя. Остановка - это сбой в системе. Любое глубокое переживание - это смена ритма потребления. Угроза всему механизму. Именно поэтому людям навязывается «позитивное» мышление. Сегодня горе отрицается, как факт современной жизни, и вытесняется из сознания людей. Желание «не грузить» других делает человеческие отношения и чувства пластмассовыми.
На эту цель работает вся индустрия развлечений. Люди становятся слишком поверхностными. Поэтому банальные идеи в фильмах вроде «Облачного атласа» вызывают такой большой отклик среди людей, считающих себя не такими, как все…
Сейчас стало просто обязательным быть не таким, как все. «Креативность» - качество, без которого уже стыдно на люди показаться.
Поэтому такой всплеск популярности «инстаграма». Поэтому так модно сегодня быть предпринимателем. Стартапером. И желательно - под готовые инвестиции. Ведь «подавать надежды» сегодня - стратегия куда более выигрышная, чем взять на себя риск и сделать что-то самому и до конца.
Высказывание, что в современном мире нет взрослых, а остались только состарившиеся дети, утратило свою актуальность. Сегодня общество состоит не из детей, а из подростков, уже достигших половой зрелости. Которые просто не хотят взрослеть. Ведь современная жизнь позволяет не расставаться с иллюзиями до самой пенсии.
К сожалению, у нас есть такое свойство - распадаться время от времени.
И каждую ночь распадаются в коде
Сто триллионов частей моей плоти
Еле живой
Каждую ночь распадаются в коде
Сто триллионов частей моей плоти
Все до одной.
После распада Украины образовались два государства - Новороссия и Новопиндосия.
Когда-то я мечтал, чтобы Советский Союз развалился и провалился. Там было нечем дышать. Требовалось разрешение на всё! От государства мне нужно было только одно - чтоб оно не мешало мне жить и дало возможность самому делать то, что я хочу.
Я вписался в новые времена, как бильярдный шар в лузу. Свобода дала лично мне всё: пиши что хочешь, издавайся сколько купят, зарабатывай сколько сможешь и езжай куда заблагорассудится. Сбылись мечты идиота.
Так есть ли у меня хоть какие-то ностальгические чувства по Советскому Союзу? Безусловно, и ещё какие! В нашу страну были вложены наш труд и наши надежды. Величием истории и благородством изначальной идеи справедливости была пропитана атмосфера. Мечтая о переустройстве как о счастье, мы подразумевали, что твоё личное счастье одновременно должно совпасть со счастьем и справедливостью для всех. Вышло иначе…
Удивительно, что социологи и политологи забывают элементарные вещи. Человек руководствуется потребностью в самоутверждении на двух уровнях - личностном и групповом. Человеку мало быть миллионером и миллиардером. Человеку потребно знать, что он гражданин великой страны.
Могущественной, славной, уважаемой. Той, где люди образованны и свободны, где процветают науки и искусства. Потому что иное - это нефтяной шейх или разбогатевший африканский царёк с алмазами, который со своим миллиардом долларов переезжает в Париж или Лондон, но уважения за свои деньги там не получает.
Тоска по великой стране, которой мы были, - это абсолютно естественное человеческое чувство. А супердержавой мы были.
Человеку потребен отнюдь не только идеал личного процветания - гражданину потребен идеал великого государства.
Совершенно не правда, что период подъема - это хорошо, а период спада - плохо. Это правда лишь в сфере суждений ума. Рост обычно считается позитивным явлением, однако ничто не может расти бесконечно. Если бы рост продолжался без конца, то в итоге принял бы чудовищные масштабы и стал бы просто разрушительным. Распад необходим для того, чтобы был возможен новый рост. Одно не может существовать без другого.
Одной молодой женщине из Штутгарта, которая хорошо рисовала, один критик, не имевший в виду ничего плохого и хотевший ее поддержать, на первой ее выставке сказал:
- То, что вы делаете, талантливо и мило, однако вам еще не хватает глубины.
Молодая женщина не поняла, что имел в виду критик, и вскоре забыла его замечание. Но через день в газете появилась рецензия того же самого критика, в которой говорилось: «Молодая художница весьма даровита, и ее работы на первый взгляд довольно привлекательны; к сожалению, им не достает глубины».
Тут молодая женщина задумалась. Она начала просматривать свои рисунки и копаться в старых папках. Она пересмотрела все свои рисунки и также те, над которыми в настоящий момент работала. Потом она закрутила крышки на банках с тушью, вытерла перья и вышла подышать свежим воздухом.
В тот вечер она была приглашена в гости. Люди, казалось, выучили критику наизусть и то и дело говорили о большом таланте художницы и о привлекательности ее картин, с ходу бросавшейся в глаза. Но из шепотков на заднем плане и от тех, кто стоял к ней спиной, молодая женщина, прислушавшись повнимательнее, могла распознать:
- Глубины у нее нет. Вот в чем дело. Талант-то у нее имеется, а вот глубины, к сожалению, нет.
Всю следующую неделю молодая женщина ничего не рисовала. Она молча сидела в своей квартире, размышляла про себя и в голове ее неотступно кружила одна-единственная мысль, которая охватывала и проглатывала все остальные мысли, словно глубоководный спрут: «Почему у меня нет глубины?»
На вторую неделю женщина снова попробовала рисовать, но кроме неуклюжих набросков у нее ничего не вышло. Порой ей не удавался даже маленький штрих. Под конец она так сильно дрожала, что не могла больше окунуть перо в банку с тушью. Тогда она начала плакать и вскричала:
- Да, все правильно, у меня нет глубины!
На третью неделю она начала рассматривать тома по искусству, изучать работы других художников, старательно посещать галереи и музеи. Она читала книги по теории изобразительного искусства. Она пошла в книжный магазин и спросила у продавца самую глубокую книгу, которая имелась в его лавке. Она получила труд некоего Витгенштейна и не нашла ему никакого применения.
На выставке «500 лет европейскому рисунку» в городском музее она присоединилась к одному школьному классу, который вел по залам преподаватель художественного воспитания. Неожиданно, у одного из рисунков Леонардо да Винчи, она вышла вперед и спросила:
- Извините, вы не могли бы сказать мне, есть в этом рисунке глубина или нет.
Преподаватель усмехнулся ей в лицо и сказал:
- Если вы хотите шутить со мною шутки, уважаемая, то вам следует с утра вставать пораньше!
И класс от души расхохотался. А молодая женщина пошла домой и горько плакала.
Отныне молодая женщина делалась все более странной. Она едва покидала стены своего ателье и все равно не могла работать. Она принимала таблетки, чтобы дольше бодрствовать, и не знала, для чего ей нужно было бодрствовать дольше. И когда она уставала, то засыпала на своем стуле, потому что боялась ложиться в кровать, от страха перед глубиной сна. Она также начала пить и всю ночь оставляла невыключенным свет. Она больше не рисовала. Когда ей позвонил один антиквар из Берлина и попросил ее сделать для него несколько эскизов, она прокричала в трубку:
- Оставьте меня в покое! У меня нет глубины!
Время от времени она лепила что-то из пластелина, впрочем это были пустяки, ничего определенного. Она только запускала в пластилин кончики пальцев или скатывала из него маленькие шарики. Внешне она приходила в состояние запущенности. Она не следила больше за своей одеждой и не убирала в квартире.
Ее друзья беспокоились. Они говорили: «Нужно помочь ей, у нее сейчас полоса кризиса. Этот кризис или человеческого плана, или творческого; или же этот кризис - финансовый. В первом случае нам ничего не поделать, во втором случае ей надо выбираться из него самой, а в третьем - мы можем организовать для нее сбор средств, но это, пожалуй, будет ей неприятно».
И, таким образом, друзья ограничились тем, что стали приглашать ее, приглашать на обеды или на званые вечера. Она всегда отказывалась, обосновывая это обилием работы. Однако она вовсе не работала, а только сидела в своей комнате, смотрела перед собой и мяла пластилин.
Однажды она находилась сама с собой в состоянии такого отчаяния, что все-таки приняла одно приглашение. Один молодой человек, которому она нравилась, хотел по окончании вечеринки отвезти ее домой, чтобы остаться у нее с известной целью. Она сказала, что, пожалуйста, он может сделать это, поскольку и он ей нравится; правда, ему придется быть готовым к тому, что у нее нет глубины. Услышав это, молодой человек решил воздержаться от своих намерений.
Молодая женщина, которая когда-то так хорошо рисовала, опускалась теперь не по дням, а по часам. Она больше никуда не выходила, она больше никого у себя не принимала, из-за недостатка движения она располнела, от алкоголя и таблеток она старела с необыкновенной быстротой. Ее квартира начала гнить, от нее самой пахло заплесневелым.
В свое время она унаследовала тридцать тысяч марок. На них она жила три года. Как-то раз в ту пору она совершила путешествие в Неаполь, никому не известно, при каких обстоятельствах. Тот, кто заговаривал с ней, слышал в ответ лишь неразборчивое бормотание.
Когда деньги закончились, женщина разрезала и продырявила все свои рисунки, поднялась на телевизионную башню и прыгнула вниз со 139-метровой высоты. Но так как в тот день дул сильный ветер, она разбилась не на асфальтовой площадке у подножия башни, а ее отнесло через все овсяное поле к самой кромке леса, где бросило на верхушки елей. Несмотря на это, она тут же, на месте, скончалась.
Бульварная пресса с благодарностью подхватила этот случай. Самоубийство, как таковое, интересная траектория полета, тот факт, что речь здесь шла о художнице, подававшей некогда большие надежды, и к тому же имевшей привлекательную внешность, - все это обладало высокой информативной ценностью. Состояние ее квартиры оказалось таким катастрофическим, что фотографам удалось сделать в ней живописные снимки: тысячи опустошенных бутылок, повсюду следы разрушения, порванные в клочья картины, комки пластилина на стенах и даже испражнения по углам комнаты! Газета решилась еще на один разворот и на новое сообщение на третьей странице.
В литературном приложении была помещена заметка упомянутого вначале критика, в которой он выражал свою полную озадаченность в связи с тем, что молодая женщина таким ужасным образом покончила с собой. «Снова и снова, - писал он, - это обрушивается на нас, живых, страшным событием - когда мы становимся невольными свидетелями того, как молодой, талантливый человек не находит в себе сил утвердиться в своих кругах. Одной государственной поддержки и частной инициативы явно недостаточно там, где речь идет, в первую очередь, об опеке в человеческой сфере и о разумном творческом содействии в художественном секторе. Правда, тут следует сказать, что зародыш такого трагического конца в данном случае был, скорее всего, заложен все-таки в индивидуальном. Ибо не смотрит ли на нас уже с ее первых, еще кажущихся наивными работ та пугающая раздвоенность, видимая уже по своенравной, направленной специально на достижение такого эффекта, технике смешивания тонов, тот закрученный внутрь, спиралевидно вгрызающийся и одновременно до предела насыщенный эмоциями, но явно тщетный протест творца-создателя против своего собственного темного „я“? Та губительная, мне почти хочется сказать, беспощадная тяга к глубине?»
Два года назад в маленьком городке, на юге Западной Сибири взорвалась шахта «Распадская» больше 100 человек не вернулись домой. Пусть земля Вам будет пухом и царствия небесного.