Цитаты на тему «Проза»

Дед на свадьбе слово взял…

«Тут вот вы рассуждаете, как надобно любить, как правильно невест выбирать, чтобы не промахнуться, да чтобы любовь была и крепкою, и на всю жизнь; рецепты всякие даете и все такое прочее, а я вот слушал, слушал и думаю: расскажу-ка я вам, как у меня с этим делом было.

Родился и вырос я на Урале, в небольшой деревушке к северу от Екатеринбургской губернии, еще до революции. Места у нас там были удивительно красивы, сколько глаз хватало стояли леса дремучие, рыбки в реках было столько, что на перекатах можно было руками выхватывать из воды, и хлебушка всем хватало, и скотинка была справная. Словом, живи - не тужи.

Одна только проблема была у нас на всю округу: не рождались в наших краях девочки. И в нашей деревне, и в окрестных селах, верст на двести и более, не было невест. На пятьдесят дворов в деревне у нас было девятнадцать хлопцев и только три девицы на выданье. Подобное было и в других деревнях. Ну как их поделить прикажете? Наши хлопцы пытались сунуться к соседям, так куда там, еле ноги унесли. У самих там десятка три женихов на несколько девчат. Такие у нас были стычки между собою, что только держись.

Прознал как-то про эту беду один предприниматель из Сибири. Звали его Василий Шубин. В то время люди уже начинали работать в артелях, на приисках, организовывали бригады по строительству, по лесоповалу. Так вот, однажды, в конце лета, приезжает он в деревню, собрал нас, холостяков, и говорит: «Мужики, у меня есть хороший договор с лесопильным заводом в Екатеринбурге. На следующий год они заказывают доставить им большую партию строевого леса. Рубить его надобно всю зиму, чтобы весною, как сойдет лед, сплавить его вниз по реке. Ежели согласитесь, то через неделю мы отплывем пароходом в верховья, там вы перезимуете, а к следующему лету возвратитесь в деревню. Дело для вас знакомое, все, что надобно для этого, я приготовлю. Топоры, пилы, канаты и прочие принадлежности у меня есть, а для жилья вам надобно будет срубить бараки. Кормиться будете за мой счет. Припасу вам хлебушка, солений, ну, а в дичи и рыбке там недостатка нет. Денег платить вам не буду, но если к весне нарубите столько леса, сколько мы уговоримся, то я каждому привезу по невесте. Ну как, по рукам?» На какую-то минуту все остолбенели, а потом хором и грянули: «Согласны!» Подписали мы его бумаги, договорились, где встретимся, и он уехал.

Через неделю отправились мы в город. С разных деревень нас собралось там холостяков, человек эдак под семьдесят. Мне шел в ту пору двадцать пятый годок, были хлопцы и постарше, все мы и не чаяли уже жениться в своих деревнях. Встретил нас Василий на пристани, загрузились мы на пароход, на следующий день и отчалили.

Деньков через семь-восемь приплыли мы на место. Василий оглядел округу, указал, какой лес ему рубить надобно, сказал, что вернется, как сойдет ледоход, и ежели все будет, как договорено, то заберет лес и рассчитается с нами.

На следующий день пароход ушел обратно, а мы засучили рукава, расчистили делянки, срубили бараки, поставили кладовые, и закипела работа. Скажу вам, что подгонять никого не надо было, все работали на совесть, чтобы с нормой договоренной никакого конфуза не получилось. Дело было привычное, леса кругом стояло вдосталь, так что к концу марта мы нарубили там столько леса, что с лихвой хватило бы и на две нормы. Весь наш берег завалили бревнами и вверх по реке и вниз, а потом уже не знали куда себя деть. На охоту ходили, рыбачили, начала ледохода ждали, а он начинался в апреле и, стало быть, только в начале мая должен был появиться наш «благодетель» с обещанным «товаром».

Наконец, в середине мая загудел гудок и в нашу излучину вошли несколько длинных барж и пароход, на котором давеча мы туда приплыли. Пристаней там не было, и они стали на якоре чуть поодаль от берега, а мы все сгрудились около воды и ждем. Видим, как Василий с корабельщиками спустили лодку и поплыли к берегу.

- Ну, здоровеньки булы! - поприветствовал он нас. - Как перезимовали? Как работалось? Норму свою сработали?

- Сработали, ваше благородие. Еще как! Принимай товар. А как наш уговор? Невест всем хватит?

- За это не беспокойтесь, все будет по первому сорту. Ну, показывайте свои достижения.

Осмотрел он наши завалы на берегу, покачал головой и говорит: «Ну, что же, слово вы свое исполнили и нет у меня к вам никакой укоризны. Дело сделано, а теперь моя очередь отблагодарить вас, как обещал. Дело уже к вечеру, переночуем, а завтра я с вами рассчитываться буду.

Ночь эту спать мало кому довелось. Как ульи, гудели бараки. Как оно будет? Как он разделять их будет нам? По жребию или по росту, или еще как? А какие кому достанутся? И кто будет первый брать, а кто последний? А что, как последнему не достанется?.. Так и судачили мы о завтрашнем дне до самого рассвета…

Утром видим мы: на пароходе палуба заполнилась девчатами, видим, как садится в лодку Василий с корабельщиками. Подплывает он к нам и говорит: «Значит, так. Сейчас всем надобно отойти от реки поодаль». Отошли мы с Василием к концу поляны метров эдак на двести-триста. «А теперь станьте все в одну шеренгу, отвернитесь от реки и ждите моей команды». Выстроил нас Василий вдоль опушки леса спиной к берегу, стоим мы и ожидаем.

Тем временем корабельщики на лодках перевезли девчат на берег и выстроили их насупротив нас вдоль берега, но лицом к реке. Когда все было готово, Василий вытащил наган из кармана и говорит: «Как только услышите выстрел, так бегите к девчатам. Кто какую возьмет, та его и будет».

Отошел он чуть в сторону, поднял наган вверх и пальнул. В то же мгновенье развернулись мы и побежали. Так я в своей жизни больше никогда не бегал. Все рекорды спортивные мы, наверное, тогда побили. Никто не отстал. Бежим, а сами с девчат глаз не сводим. Что теперь? Какую брать? А они все стоят к нам спиною и не поймешь на бегу, где тут какая. Гляжу, однако, чуть правее по ходу у меня стоит кучерявенькая такая. Ну, думаю, надо поднажать еще чуток. И стал я в ее сторону подвигаться. Корабельщики, что на берегу были, шумят, кричат нам: «Скорее, скорее, а то не достанется». Да мы и так летели по поляне, как гончие.

Добежал таки я до той кучерявенькой вперед всех, развернул ее, смотрю, а она рябенькая такая, лицо у нее оспой побито. Я было к другой потянулся, да куда там; как вихрь забурлил на берегу около девчат, все перемешалось. Тогда я схватил ее покрепче и держу, думаю: «Пусть хоть такая будет, а то и такой не достанется…»

Так за одну минуту поделил нам Василий девчат, без лишней суеты и обиды. Привез он с собою священника. Повенчал нас всех батюшка, записал в книгу церковную. Вечером устроили мы гулянье, побыли там еще с недельку, загрузили лес в баржи и уплыли домой.

С тех пор прожили мы с Катеринушкой моей кучерябенькой уже почти пятьдесят годков душа в душу и ни разу еще не поругались. И по сей день сидим мы с ней за самоваром, пьем, пьем чай - да и поцалуемся, пьем, пьем чай - да и поцалуемся…

Вы тут вот про любовь все говорите, как это все по-научному делать надобно: это чтоб год смотреть на нее с одного боку, да еще год - с другого боку… А главное здесь, чтоб Господь сочетал, тогда все у вас ладиться будет…"

Между гостями Екатеринушка смотрела на него и ласково улыбалась…

Смотришь иногда на человека и, кажется, такой милый и приятный, а заговорит… хочется быстрее отойти…

/ а можно просто макароны / а то от этих ваших паст / мне говорят я стал довольно / жопаст…

Все в жизни закономерно - мы получаем то, что заслуживаем. Другое дело, что не всегда понимаем, что есть - причина, а что - следствие…

Больше всего на свете Пётр Нездешний нестерпимо любил себя. Ещё он полюбливал женщин и выпивать, но от постоянного трения с тем и другим ему делалось тоскливо. Портвейн имел свойство кончаться, а женщины со временем надоедали. Первая его жена сошла с ума, все последующие, как бесчисленные дубли, со временем напоминали первую. Нездешний равнодушно перешагивал их растраченные души, отмывая совесть поэзией. Приходя в себя по утрам перед зеркалом, Пётр внутренне воспарял, посасывая сигарету.
- Как такой великий ум, талант и сексуальность прозябают в этой дыре? - недоумевало клубящееся в дыму отражение.
Намаявшись от жизни за день вечерами Петя устраивал походы в сауну. Брал с собой друга Леву и особей женского пола. Лева был патологически туп и радушен, чем очень нравился Пете, так как на его фоне Нездешний выглядел ещё более колоритно, кроме того, у Левы всегда водились деньги. Лева же в Пете просто души не чаял, потому что особи женского пола завидя Нездешнего ахая падали, превращаясь в податливый кисель, и пока Петя проникновенно читал им стихи, Лёва по уши увязал в сладострастии. После совокупления, Лева был доволен своей судьбой, наслаждаясь полнотой жизни. Нездешний наоборот мрачнел.
-Примитивное ты, Лёва, существо. Неужели тебе никогда не хочется большего?
-Так чё ещё желать? - булькал пивом Лёва. - Денюжки у меня есть, женщин и удовольствия я могу купить, существую тихонечко.
-Да разве это удовольствия, так, рябь одна. Оргазм, он как вспышка, как встреча с неведомым, но так же конечен, как и всё бытиё, А я может, Лева, вечного блаженства хочу в самое себя направленного.
-Ну, ты загнул! - ошалел Лева.
-Я, можно сказать, женщин исследую, в научных конечно целях. Они словно глазок, в который мы подсматриваем и во время соития видим некую метафизическую границу. Так вот я, Лева, с каждым оргазмом пытаюсь эту границу перейти.
-Ого, светлая ты голова, Петя, и что будет, если перейдешь?
-Как бы метафизический взрыв будет и следствием иное самобытиё. Возможно, даже богом стану, на меньшее я не согласен.
За это выпили не чокаясь.
На следующий день Петя продолжил свои исследования.
Работал он актёром в театре. Такая работа способствовала самосовершенствованию в нелёгком процессе себялюбия. Играл Петя, как правило, романтично настроенных мужчин с лёгкой поволокой в глазах. Женщинам это нравилось, они плакали и верили в кристально чистую Петину душу. Особенно сильно любила Петю костюмерша Машенька, не пропускала ни одного спектакля, таскала ему пирожки и даже ради любви оставила мужа - заурядного алкоголика. Среди прочих, в научных целях, Петя иногда полюбливал и Машу. Окрылённая Машенька слепо верила в свою единственность и очень радовалась, когда Петя захаживал к ней снимать мерки.
- Как же я тебя, Петечка, люблю! - охая, восклицала Машенька.
-Угу, - соглашался Петя, продолжая механически воздействовать на Машины округлости.
-А ты, Петечка, ты меня любишь?
-Угу, - гудел Петя, и Маша самозабвенно закатывала глазки.
Когда дело доходило до кульминации, Нездешний весь изгибался, словно готовясь к межгалактическому прыжку, но неизменно приземлялся в мягкое податливое Машино тело.
Вечером, у выхода из театра, Петю одолевали поклонницы. Повизгивая, жались к его туловищу, выражая сдавленное восхищение. Нередко Петя шёл с ними в местный кабак, где много пил и путано говорил о дефиците концептуальности в искусстве. Похмельное утро заставало Петю врасплох в чужой постели. Ощупав своё тело и удостоверившись, что реальность всё та же, Нездешний пытался припомнить события минувшей ночи. Припомнив, эффектно и быстро исчезал.
Так Петя жил, пока не настал день, определивший его судьбу. В этот день всё с самого утра было как-то не так. Петя, обласкав себя взглядом, собирался на работу в театр, как вдруг ему почудился смрадный запах, исходящий невесть откуда. Пытаясь найти источник, Петя обнюхал всю квартиру, но запах словно исходил из его собственного нутра, столь глубинный, что даже не имел отношение к телу. Испугавшись, Петя спрыснулся добротным одеколоном и скорее вышел на улицу. Накрапывал дождик. Нездешний почему - то обратил внимание на очень низкие облака, ненатуральные и пухлые, словно прибитые невидимыми гвоздями они вращались не плывя никуда. Петю стало кружить, он, было, хотел побежать, но ноги не слушались и неумолимо потянуло к земле. Благо рядом оказалась скамейка. Отдышавшись от смертного ужаса, он двинулся дальше. По дороге Петю обрызгало маршрутное такси, не остановившись, промчалось мимо, и аутично облаяла собака.
У парадного входа в театр скучковавшиеся поклонницы, которые окутывали Петю «вниманием» смотрели не на него, а будто сквозь него на свой интерес. Под их взглядами, Петя стал свидетелем себя самого, как призрака. Нездешнему показалось, что он здесь впервые, а таинственная родина где-то вдали. Прогнав странные мысли, Петя ринулся навстречу человеческому общению. В фойе шамкала шваброй ворчливая уборщица.
- Доброе утро, любезная Изольда Карловна! - заорал Петя не своим голосом.
Любезная Изольда Карловна парировала отсутствием всякого внимания.
В театре царила странным образом ожившая, тишина.
Петя решительно купив в буфете напиток направился к Маше. Он нашёл её слегка очумелой.
- Петечка, миленький, люби меня скорее, люби, - кинулась к нему на шею Машенька.
Петя в ответ промычал.
Ему хотелось с головой зарыться в Машино тело, раствориться в нём.
Они повалились в коробку с театральным реквизитом.
Машенька, покусывая губки, от души охала, Петечка сосредоточенно пыхтел.
Под ударами ветра с дождём раздался треск, и старую запаянную форточку сорвало с петель. Она вылетела в окно и, звонко шлёпнувшись об асфальт, разлетелась на мелкие осколки.
«Как-то все не так!» - неожиданно для себя подумал Петя, испугавшись своей тени и мыслей.
- Надо срочно в ванную, - насторожился он.
Маша расценила это как команду: «Действуй, мать, это шанс, возможно единственный». Она помчалась домой, стала чистить унитаз, мыть полы, драить ванну, перебирать бельё и освобождать полки в шкафу.
Петя инертно побрёл в сторону Левиного дома, отмачивать душу. Таким образом, Петя почувствовал ее необходимое наличие через воссоединение души и тела в душе. «Щас выпью, а потом в душ, потом в душ… всё пройдёт…» - бормотал Петя.
Дома у Левы он непривычно для себя выпил стакан водки и обмяк. Рядом сидела женщина, разбитая убедительно-навязчивой ипохондрией, понимание которой не обнаруживалось ни в ком из окружающих.
- Всюду вижу их тени, - повторяла она, вожделенно - жалостливо глядя на Петю. - У меня все родственники рано ушли… Я тоже чувствую, что скоро … Да?
Её неожиданно вдруг развоплотившийся в бесконечности образ напомнил всех давно умерших процентщиц -старух.
Она время от времени цеплялась за Петины руки. От немыслимого беспокойства, он стыдился себя, хотелось бежать, но куда? Домой? Вдруг как-то потусторонне изнутри себя, он увидел лицо Маши и одновременно тревожно-оглаушенный мамин голос «Петя!!!», произнес не то имя, не то формулу его судьбы.
- Ма-машенькааааа - неслышно проблеял Петя и потерял сознание.
Очнулся Петя утром дома у Маши в свеженакрахмаленной постели.
-Как я здесь оказался? - пытаясь придти в себя, спросил он шепотом.
-Так я тебя на такси привезла, родимчик, сердцем чуяла неладное, - барахлила языком Маша, с бытовой нежностью наползая на Петю.
В то время, как Маша неистово высасывала Петину душу, он равнодушно перебирал взглядом хлам, висящий на стенах от боксерских перчаток и вымпелов, до фотографий. В голове сами по себе возникали образы давно минувших школьных лет. Как из преданного анафеме исторического хаоса, Петя узрел пятно своего давнего обидчика и неприятеля местного хулигана по кличке «Гадя» завсегдатая школьного туалета, которого в восьмом классе посадили за драку с поножовщиной, отчего Петя ходил писать домой с «товарищами по нужде» и потому часто опаздывал на уроки.
«Какого хрена он здесь висит»? - проскулил Петя, и неотвратимый оргазм отчаяния настиг его.
- Так это ж муж мой, - прочмокала Маша. - Бывший, уже. Ужо…
-Какой еще муж… «Ужо», - ошалел Петя.
В дверь позвонили.
Машин муж Гриша Нудный после того как «зашился» впал в состояние со стороны казавшееся задумчивостью, на самом деле он просто пытался вспомнить, но не мог понять что именно. Его преследовали провалы хрупкой действительности, необъяснимость собственных поступков и смутные догадки о существовании личной биографии. Определённо Гриша помнил очень немного: погребной мрак дома в посёлке городского типа Нижние Головы и лицо жены своей Машеньки, которое чаще беззвучно шевелило губами, чем как-то более реально подтверждало свое существование. Обыденно пошаркав ногами о коврик перед дверью, Гриша нажал на кнопку звонка, в надежде прояснить ситуацию с бытиём и провизией. За дверью притихли. Гриша позвонил ещё раз, но, догадавшись, что у него есть ключ, открыл дверь. Войдя в квартиру, принюхался. Как из тумана проступала знакомая обстановка, ставшая настолько чужой, что данный парадокс никак не разрешался. В дверном проёме всплыло приветливо - испуганное женское лицо, из-за которого выглядывало ещё одно полубабье.
-Где? - ни к кому не обращаясь, спросил Гриша.
-Что? - испуганно недоумевая переспросил у Маши Петя.
-Проходи, проходи Гришенька, - затрухала Маша. - Будь как дома…- А я то думаю, кто это всё звонит с самого утра? Проголодался небось? - льстила всем своим нутром Машенька.
Гриша молчал так, как будто безвозвратно ушёл в себя, оставив только застывший взгляд, после, неожиданно приласкав кота, которого всегда недолюбливал, подошёл к окну.
Петя, сидя на кровати, чувствовал усиливающееся напряжение, захватывающее душу и дух. От затылка и ниже вдоль спины мучительно обдавало страхом.
- Может чайку? - суетилась сама с собой Маша, громыхая тарелками, двигая стулья.
Тут со скрипом отворилась дверь, из соседней комнаты вышли бесстыже оттопыренные углом трусы, в них стоял Машин брат, Ретя.
-Чё за на, со с раннья? - прогунявил он.
Гриша, не узнавая, посмотрел на Ретю, как недавно на кота.
От безысходности, стало казаться, что этот кошмар снится Пете, по суеверности он ущипнул себя.
Маша скоро стала подавать на стол, завывая отрешённо, по-бабьи.
Ретя с тупым интересом без предчувствий и, не проходя по обычаю в туалет, испытывал происходящее. Гриша, приоткрыв рот, увел взгляд вверх и замер.
Вдруг с потолка надрывно-истошно раздался рев: «Вы все будете гореть в аду! Незримые языки адского пламени пожирают ваши души… Деятели…»
Ретя, омрачившись, вяло погрустнел.
Для Гришы мир безразлично исчез и сжался в точку так, что он, потрепав кота, выбросил его в окно, но не со зла, а так, от самолишения и ради памяти.
Петя ощутил странное помешательство, словно это не он сошёл с ума, а безвольно стал сходить с ума круг его бытия. Схватив со стола сырую картофелину, он бросился бежать.
-Куда же милой мой? - крикнула вдогонку Маша.
«За край! За край!» - звучал манифест свободы в Петиной голове.

В смотровую палату Петю не положили, потому что он сам пришёл, а положили в обычную, так было принято в этой психиатрической больнице.
Думать Пете не хотелось, а хотелось просто лежать, слушать пение птичек, смотреть глазами на все сквозь непорочное око детства, но решётки на окнах и сумасшедшая действительность все же вытесняли его.
В больнице Петя пробыл недолго. Вернувшись домой стал молчалив. «Иное самобытиё» поглотило Петю вместе с представлениями о себе, оставив для мира алиби из сумасшедшего дома, как освобождение от себя и прошлого.
Петя сжёг фотографии и старые книги, которые передались по наследству от высокообразованных предков и всем своим непрочитанным смыслом были направлены против него. Из театра уволился без сожалений, ни с кем не прощаясь. По слухам, уехал в Сибирь, жить тихо. «Не в себе видно» - судачили поначалу коллеги, но вскоре о Пете забыли в череде театральных сует.
После исчезновения Пети, Лева впал в бессмысленную апатию, целыми днями просто спал, изредка просыпаясь, искал по дому свои окурки, хотя деньги на сигареты тогда водились, иногда даже курил чай. О прежней лихой жизни вспоминалось трудно, как будто это было не с ним, а с Петей.
Машенька размеренно бытовала в повседневной обыденности. В память о Пете держала найденный в гримёрке клочок бумаги с его стихами. Перечитывая их порой, горевала о несостоявшейся судьбе поэта. Ей грезилось, что, поняв суть стиха, удастся изловить ускользнувшую Петину душу.
- Найду тебя, Петечка, непременно найду, - приговаривала Маша, потаённо вдыхая смысл строк:
Близок солнца закат, проступает нездешнее небо
Льётся музыка тихая в полуоткрытую дверь…
И не ясно при взгляде в окно: это быль или небыль?
И неведомо… тра-та та-та-та, где вы теперь?

«Валенки, валенки! Эх, не подшиты стареньки!» - голосом Руслановой пропел мобильник о буднях российских военнослужащих в Арктике, и я проснулся.

Выглянул в окно. За окном было утро и несменяемость власти.
Испытал острое чувство стыда.

Продолжая испытывать чувство стыда, включил телевизор с его наглой ложью и тотальной цензурой российских СМИ, и пока ведущие программы «Утро России» цинично лгали о правильном заваривании цветочного чая, разжигая ненависть и толкая к погромам, поставил на газ примитивный советский чайник, расписанный под хохлому. От него веяло неконкурентоспособностью и советской технологической отсталостью.

Раньше у меня был высокотехнологичный электрочайник «Сименс» за 900 рублей, но когда «Сименс» подал иск по делу о поставке в Крым его газотурбинных установок вопреки режиму санкций ЕС, я испугался и спрятал чайник от греха подальше.

По телевизору стали показывать новости с Украины. Шел репортаж из Крыма, где некий украинский политик Павло Скоропадский делал воинственные заявления на фоне броненосцев, боевых дирижаблей и отрядов хлопцев с железными руками.

«Забрали-таки Крым. Я знал, что с нашей ржавой техникой и дымящими крейсерами мы его не удержим…» - подумал я.

Тут на экране появились ведущие и сказали, что это был украинский комикс «Воля».
Непонятно, почему ведущие при этом смеялись, так как похожее выступление я уже видел. Только тогда эти заявления делал Порошенко на фоне десяти адмиралов и одного надувного катера. Ничего смешного. А штатным кремлевским пропагандистам с «Утра России» нужно предупреждать зрителей, когда показывают комиксы, а когда - новости украинских СМИ. Не все различают, особенно в последнее время.

Потом показали новейший американский боевой лазер.

«Мы способны поражать цели со скоростью света, потому что стреляем фотонами по доллару за штуку», - веско сообщил командир лазера.

Лазер (красивая белая штука с большой подзорной трубой) немного покрутился, потом где-то что-то взорвалось, и было не видно, по какой причине, так как лучи, деловито пояснил военный, невидимые.

И такой небывалый технологический прорыв всего за каких-то сорок миллионов долларов! Шах и мат, Шойгу! Это не примитивными «калибрами» пулять, смеша весь цивилизованный мир.
Испытал острое чувство гордости.

На кухню пришла сонная кошка и принялась привычно хрустеть кормом. Любит затхлую и удушающую атмосферу стабильности, хоть по паспорту - «турецкий ван». Испытал острое чувство вины за неправильно воспитанную кошку.

Допил кофе и вышел на улицу. Клумбы, бабушки на лавочках, мамаши с колясками и прочие идущие по своим делам несостоятельные в духовном плане люди, которых нельзя пускать в европейскую цивилизацию.

По небу привычно пронеслась очередная несовершенная ракета-носитель «Протон», опять упав где-то за городом. А были бы у нее посадочные стойки, как у гениальных ракет Илона Маска, она бы спокойно совершила мягкую посадку на детской площадке, порадовав малышей. Но куда нам до бесконечно более развитого мира.

На перекрестке стоял БТР с военными. Как обычно, предъявил им книжку учета просмотра вечерних новостей российского ТВ в раскрытом виде. На этот раз кратко пересказать содержание последнего выпуска они не потребовали, так как отвлеклись на интеллигентного мужчину в очках, у которого не хватало трех отметок о просмотрах.

Когда его вели за угол, он кричал, что у него просто закончились талоны на телевидение, но прозвучала короткая очередь - и все стихло.

Я знал этого человека. Интеллектуал и личность. Рискуя жизнью, он продавал из-под полы импортный пармезан, который оставался у него со светлых досанкционных времен, неся радость страждущим.
Испытал острое чувство гнева, но вида не подал, сказав военным: «Правильно, товарищи!», а сам мысленно поставил еще одну галочку для Гааги.

По пути заглянул в магазин за хлебом. Между стеллажами с мороженной ежатиной и консервами «Завтрак туриста» потерянно бродили покупатели.

Одна женщина интеллигентного вида горько плакала, уткнувшись головой в холщовый мешок с сушками. Участливо спросил ее: «Что случилось?» Она ответила, что устала так жить - жить без надежды, хамона и французских сыров, жить в этом болоте, в этом совке.

«Хочу жить на Лазурном Берегу, как люди!» - вполголоса прорыдала она.

Я помолчал, испытывая острое чувство единения, и негромко пропел:
- Не стоит прогибаться под изменчивый мир!

Женщина вытерла слезы, светло улыбнулась и подпела:
- Пусть лучше он прогнется под нас!

Песню стали подхватывать все новые и новые покупатели, и вскоре она зазвучала как гимн. Гимн Свободе. Люди выпрямляли спины, их мертвые и пустые глаза оживали, и они, взявшись за руки, чтоб не пропасть поодиночке, пели все громче и громче. К ним присоединялись кассирши, грузчики и рабочие зала, а охрана бессильно металась по магазину, выкрикивая: «Молчать! Прекратить! Застрелю!». Где-то там вдали, за рекой, уже звучали сирены ОМОНа.

Пользуясь суматохой, я быстро схватил с полки упаковку ежей, коробку шоколадок «Аленка», выгреб деньги из кассы и тихонько вышел из магазина, испытав острое чувство удовлетворения.
Гранты в последнее время - дело ненадежное, а кушать хочется всегда.

Прошлым летом я снял комнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морской бинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в том году на удивление близко подошла к нашей грешной Земле.

Ученые астрономы утверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах, 60 тысяч лет назад.

Ну как тут не пожертвовать ночным сном для такой диковинки!

А по субботам и воскресеньям ходил я в церковь Казанской иконы Божией Матери, где и познакомился с одним странником - малороссом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину.

Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе.

У меня был куплен кусок свинины, я приготовил хороший ужин и пригласил гостя к столу.

Однако, он свинину есть отказался, пояснив: - Не вкушаю я свинину.

И не потому что я иудей или мусульманин, а все из-за того, что однажды в мой огород пролез паршивый соседский поросенок.

Паршивым я его, конечно, со злости называю, на самом деле, это был хорошо упитанный, розовый, весь налитый молодым жирком веселый и ужасно прожорливый поросенок.

Радостно похрюкивая и вертясь юлой, он стал жадно пожирать все, что зеленело и кудрявилось на грядках.

Увидев в окно этот грабеж, я понял, что урожай надо спасать, иначе прощай мои труды.

Я схватил швабру и с криком: «Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трепку!», - выскочил во двор и стал шваброй выгонять разбойника с огорода.

Но негодник не желал покидать эти благодатные угодья, уворачиваясь от швабры, он колесил по грядкам, вытаптывая посевы и на ходу хрупая все, что удавалось ухватить.

Все же я оказался проворнее и с размаху угостил вора шваброй по хребту.

Поросенок заверещал, бросился к проделанному им лазу в ограде и юркнул в дыру.

Не переставая вопить, он направился в свинарник, быстро перебирая передними ножками, а задние волоча по земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, увидела покалеченного поросенка и, неодобрительно покачав головой, стала развешивать мокрое белье.

На следующее утро на соседнем дворе ярко горел костер, на котором хозяин ошмаливал вчерашнего поросенка, а жена его - баба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторону нашего дома.

Снимая высохшее за ночь белье, моя жена обнаружила исчезновение моей любимой клетчатой рубашки, но отнесла эту пропажу на счет проходивших мимо цыган. Что касается соседа, работавшего кладбищенским сторожем и могильщиком, то ни шума ни скандала он не устраивал, справедливо рассудив, что поросенок, потравивший чужой огород, понес справедливое наказание. Но жена его рассудила иначе и, затаив на меня злобу, готовила черную месть.

Через неделю после этого случая, я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышек молнии и дробного стука по крыше обложного дождя.

По комнате в одной ночной рубашке бродила жена, спотыкаясь о стулья, крестясь и шепча молитвы.

Отыскав спички, она затеплила лампадку в божнице и, встав на колени, клала земные поклоны и молила Илию-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом.

В отличие от меня, она была очень богомольна и крепко держалась всех постановлений Православной Церкви.

Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как и большинство тогда советских людей.

Но с той грозовой ночи со мной стало твориться что-то необычное: появилось безпричинное безпокойство, нервозность, чувство страха и тоскливое настроение.

По ночам меня мучили кошмары, снились мертвецы, дружно гнавшие меня из дома.

Я, конечно, и раньше выпивал, но теперь от тоски стал пить по-мертвому, бросил работать.

А однажды, плохо соображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился…

Очнулся я в больничном коридоре, намертво привязанный к старой железной кровати.

Оказывается, вернувшаяся с базара жена, увидела открытую на чердак дверцу, полезла, гонимая предчувствием, и перерезала веревку.

Вызвали скорую. Дежурный врач, осмотрев меня, махнул рукой и сказал: «Аминь!» Но все же занялся мной.

Несколько часов медики пытались вернуть несчастного висельника к жизни, но душа стремилась расстаться с опостылевшим телом, и только после поясничного прокола я пришел в себя. И долго еще ходил я с лиловым рубцом от веревки вокруг шеи, не мог говорить, а только хрипел.

Жена моя, как-то встретив цыган, стала стыдить их за украденную рубашку. Но всеведующие цыгане сказали: «Ты, золотая, нас не ругай, а кляни свою соседку - киевскую ведьму.

Это она навела порчу на твоего мужа: украла рубашку и заставила своего мужа закопать ее в могилу с очередным покойником".

Услышав такое, жена просто обомлела. Вбежав домой с белым лицом, бросилась на кровать и залилась слезами.

На все мои расспросы - отмалчивалась… А мое беснование все продолжалось.

По ночам меня давили черные призраки, приказывая мне хриплыми голосами опять лезть в петлю.

Жена велела мне ехать в город и у знающих людей расспросить, как избавиться от порчи.

В город я приехал к вечеру, остановился у сродника-свояка. За ужином рассказал о своей беде.

Выслушав с сочувствием, свояк посоветовал обратиться к знаменитому психиатру Илье Давидсону, а если тот не поможет, то к экстрасенсу Ивану Брюханову.

Давидсон, оказавшийся сухопарым субъектом с козлиной бородкой, благосклонно меня выслушал, постучал молоточком по коленям и сказал, что чертей, демонов, ведьм, а также и Самого Бога в природе не существует.

Все это плоды моего больного воображения, и пора мне уже бросить пить, и неплохо бы заняться спортом.

Болезнь же мою назвал дромоманией, то есть - страстью к бродяжничеству.

И чтобы разрядиться - посоветовал побродяжничать и попринимать кое-какие таблетки.

Я стал пить таблетки и бродяжничать в окрестностях города. Из-за таблеток у меня стали дрожать руки и нижняя челюсть, а собаки, видимо, не перенося бродяг, покусали меня и превратили в лохмотья брюки.

На следующий день я отправился к экстрасенсу.

Дверь, ведущая в его кабинет, была увешана табличками, гласящими о трудах и званиях пана Брюханова.

Он именовался доктором эзотерических наук, почетным членом Тибетского союза ламаистов, действительным членом ассоциации вука-вука магов озера Чад и т. д.

Сам экстрасенс оказался толстым краснорожим мужиком с черной окладистой бородой.

Обряжен он был в черную рясу, а на тучном чреве были налеплены звезды каких-то иностранных орденов.

Он вперевалочку подошел ко мне вплотную и стал делать руками различные пассы.

Я как-то сомлел и упал в кресло. Мне не хотелось, но почему-то я дурным голосом кричал на Брюханова всякие ругательства.

Он надул щеки и сильно дунул мне в лицо, потом накапал в стакан чего-то черного и дал мне выпить.

Я погрузился в сон. Снилась мне помидорная война в Испании, по улицам ручьями тек томатный сок…

Проснулся я в кабинете все того же Брюханова. Он пил чай и погрозил мне пальцем: - Не удалось мне снять с тебя порчу, не помогли даже африканские капли вука-вука… Ищи святого старца-пустынника, может быть, он изгонит из тебя бесов.

Я совсем отчаялся и опустился.

Пил по-прежнему и вскоре потерял способность различать: где кошмары видений, а где действительность.

В храмы Божии меня не пускали и выталкивали вон, потому что, как только хор запевал антифоны, я становился на четвереньки и выл волком.

А когда выносили чашу с Дарами, кто-то изрыгал из меня матерную брань и я бросался с кулаками на священника.

Постепенно я оброс волосами, обносился и бродил по улицам, изрыгая мат на всех и вся.

Свояк, отчаявшись, выставил меня из своего дома.

Я стал побираться.

Нищенствовал молча, просто протягивая руку за подаянием.

Одежду и обувь находил на помойках.

В полях, вдали от людских глаз, я передвигался на четвереньках и жевал траву как древний Вавилонский царь Навуходоносор.

О доме и жене своей я совершенно забыл, будто их никогда и не было.

Ночевал в канавах, стогах сена, на кладбищах.

Однажды, проходя Черниговскую область, где много святых мест, я вышел к Троицко-Ильинскому монастырю.

Так как я не мог открыть рта, чтобы не изрыгнуть матерной брани, то я показывал монахам и богомольцам картонку, на которой было написано, что я ищу старца-пустынника. Но никто ничем не мог мне помочь.

Тогда я решил войти в собор в честь Живоначальной Троицы, где была чудотворная икона Божией Матери «Руно орошенное» с чудодейственным истечением слез, но какая-то неведомая сила выбросила меня из притвора на паперть.

Я заплакал, тогда из храма вышел иеромонах с кропилом и стал гоняться за мной по двору и кропить святой водой.

Я чуть не задохнулся от бешенства и запустил в него кирпичом.

Богомольцы сгребли меня и потащили к святому источнику.

Вода была ледяная, в ней, погруженные по грудь, сидели мужики и бабы.

Из будки вышел иеромонах и позвенел колокольчиком - пора было вылезать.

Многие окунулись с головой и побрели к берегу.

Но некоторые женщины берегли прически и окунулись лишь по шею.

И я увидел, что на их сухих головах сидела целая куча бесов.

Я стал кричать, что зря они сидели в святой купели.

Оглядевшись, я увидел, что на ближайших кустах и деревьях висят разноцветные тряпочки, ленты, кое-что из одежды, костыли, посохи…

Это мода такая у исцелившихся - развешивать что-то в знак благодарности.

Мода эта пришла к нам с католического Запада, где у источников и чудотворных икон принято вывешивать серебряные и золотые изображения исцелившегося органа.

Бесы, сидевшие во мне, глумились и хохотали.

Ко мне направился иеромонах, намереваясь ожечь меня крестом, и я убежал в лес.

А ночью опять отправился на поиски неведомого святого старца.

С Украины я вышел в Россию и везде показывал картонку с надписью, что ищу святого старца.

Так я вышел к Арзамасу, прошел к Дивееву, но только около Оптиной пустыни я встретил монаха, который посмотрев на мою картонку, спросил: «Ты слышишь ли речь?» Я кивнул.

Тогда он перекрестился и посоветовал: «Ступай, мил человек, в Вологодскую губернию на реку Сухону к Великому Устюгу. Там в лесах около Коченьги ищи праведного старца Нила.

Если он еще жив, то должен тебе помочь и от бесов освободить".

Как только он это сказал, живот мой заходил ходуном, - бесы всполошились, стали срамно ругать монаха.

Старик перекрестился и ушел от меня, а я обрадовался, уж если бесы перепугались - значит, вологодский старец жив и поможет мне.

На деньги, скопленные в странствовании попрошайничеством, я купил на барахолке приличную одежду, сходил в баню, подстригся. Осталось только найти старца.

Где его искать, сказать мог, пожалуй, только священник.

Я обосновался около старейшего на севере Гледенского монастыря, что в четырех километрах от Великого Устюга при слиянии рек Сухоны и Юга.

На мое счастье, после долгого ожидания, на Успение Божией Матери из монастыря вышел крестный ход.

Несмотря на то, что бесы начали давить меня, я приблизился к нему и стал всем подряд показывать свою картонку с надписью: «Где мне найти старца Нила?»

Две добрые женщины рассказали, что отец Нил жив-здоров и объяснили, как до него добраться.

В тот же день я доехал до Кочаньги, а потом лесной дорогой двинулся к старцу.

Долго ли близко ли шел. Но вот передо мной лесная келья старца - небольшая изба с пристроенным к ней бревенчатым сараем.

На мой докучливый стук в окно из избы вышел высокий благообразный старец явно постнического вида, с большой седой бородой, густыми кустистыми бровями, одетый в старый, закапанный воском подрясник с широким кожаным поясом и наперсным крестом на груди.

Отдав мне поясной поклон, он посмотрел на меня проницательным взглядом своих голубых глаз и сказал: «Говори, чтобы я мог тебя видеть».

Я открыл рот, и оттуда полилась густая матерная брань на старца и Святую Троицу.

«Так ты не один пришел, вас оказывается целая компания, - с улыбкой сказал отец Нил.

- А теперь - молчи и терпи, если хочешь быть избавлен от злокозненных бесов. «Сей род изгоняется постом и молитвой», - сказал наш Господь Иисус Христос". Бесы при этом святом имени бурно запрыгали и заворчали в моем чреве.

- Раздевайся до трусов, бери эту старую шубейку, миску для воды и пойдем в сарай.

Сарай был просторный и крепко сбитый.

По сухому навозу было видно, что раньше здесь стояли кони.

В бревенчатую стену была вделана цепь с железным поясом на конце.

Старец надел на меня этот пояс и замкнул висячим замком.

Налил в миску воды, принес горсть ржаных сухарей.

Потом принес из кельи большие листы бумаги с крупно написанными на них молитвами и прикрепил листы к стене напротив меня.

- Чадо, - сказал он. - Претерпевый до конца той спасется.

С этими словами он запер двери и ушел.

Итак, я, как бешеный кобель, был посажен на цепь, на воду и черные сухари.

Я стал лаять, скакать и рваться на цепи.

Мне показалось, что у меня даже вырос собачий хвост.

Я бранился на старца и угрожал вырвать ему бороду. Устав, я выпил воду, а сухари разбросал.

В развешенные по стенам молитвы кидал сухим конским навозом.

На шум и крики пришел старец с кропилом и плетью.

Став на безопасное расстояние, он сначала кропил меня святой водой, а потом доставал и плетью.

Я немного утихомирился, а старец стал беседовать с моими бесами.

Они кричали, что так хорошо устроились потому, что я вел свинский образ жизни: курил, пил водочку, в церковь не ходил, в Бога не верил, да еще кормчествовал - гнал тайно самогон и продавал его пьяницам.

Да еще кроме жены имел любовницу.

А закопанная в могилу рубашка тут ни при чем, поскольку соседка никакая не ведьма, а такая же бесноватая баба, как и тот, в коем мы сидим. Хорошо сидим и не выйдем, и ты, старец Нил, не пугай нас.

Бог за беззакония Филиппа попустил нам войти в него для его истязания. Вот и будем мы мучить Филю, пока опять в петлю не залезет.

Старец на это ответил: «Бес свирепый и лукавый, я вместе со Христом Иисусом допеку вас и выгоню из этого грешного страдальца. Так и знай! Я слов на ветер не бросаю».

Бесы ответили ему на это глумливым смехом, свистом и бранью.

К утру я ужасно проголодался, потому что всю ночь продрожал под ветхим тулупчиком.

Я стал вопить и рваться на цепи: - О, злой старче, принеси мне хоть каких-нибудь объедков, а то я с голоду околею.

Старец долго не приходил, видимо, стоял на молитве.

Но вот ворота распахнулись, и старец налил мне в миску воды и посохом подтолкнул ко мне разбросанные во всему сараю сухари. Я жадно грыз сухарь и смотрел в открытые ворота на волю, где шел мокрый снег…

После двухнедельного сидения на цепи, на воде и сухарях я ослаб духом и телом, и даже стал понемногу читать развешенные на стенах покаянные молитвы, хотя бесы забивали меня своими нечестивыми криками и удушьем.

Бывали у меня недолгие просветления ума, когда я понимал, что страдаю, что наказан за свое неверие и свинский образ жизни, я страстно желал освободиться от своих мучителей и стать достойным сыном Церкви.

Но сам, без Божией помощи и помощи старца, ничего не мог сделать. На третью неделю, когда я еще сильнее ослаб телесно, старец освободил меня от цепи и перевел в баньку, где я мог согреться, протапливая каменку, и даже хорошенько помыться.

Старец Нил стал приходить ко мне чаще. Входил он со словами: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем».

Услышав это, бесы прыгали у меня во чреве и глумливо хохотали.

Старец осенял меня крестом, кропил святой водой, кадил ладаном и читал запрещательную молитву святого Василия над страждущими от демонов.

Он повторял эту молитву по десять раз, кадил ладаном, бросал меня на лавку и давил большой Богородичной иконой «Достойно есть».

А если я начинал буйствовать - хлестал меня плетью.

«К тяжелой болезни надо и сильное лекарство», - говаривал он.

А бесы вопили: «Злой калугере, сидели, сидим и сидеть будем!

На что нам выходить, чтобы идти в бездну?

Пожалуй, мы можем выйти из этого проклятого грешника, но только в свинью Гадаринскую".

«Да где ж здесь взять свинью Гадаринскую, господа черти?

А вологодская вам не подойдет?"

«Свинья - везде есть свинья. Давай и вологодскую».

Тогда старец меня немного подкормил, вернул одежду, деньги и велел в ближайшем селе купить и привести свинью.

Я заготовил картонку: «Куплю годовалую свинью» и пошел по селам.

Меня принимали за глухонемого, и я вскоре сторговал у одного хозяина порядочную хрюшку.

Подгоняя хворостиной, я пригнал ее к старцу.

Старец оглядел ее и одобрил: «Совсем как Гадаринская».

А следующее утро в баньке, в присутствии удивленной, сидящей на заду свиньи, старец начал изгнание бесов.

И услышал я страшные слова старца: «Я изгоняю из тебя бесов, Филиппе, больной, но возрожденный через святой источник Крещения именем Бога, искупившего тебя Своей драгоценной Кровью, чтобы ты стал очищенным от бесов.

Да удалятся от тебя всякие нечистые духи и всякое зло дьявольского обмана, заклинаемый Иисусом Христом, Который придет судить живых и мертвых. Аминь!"

После этих слов меня бросило на пол, и я с криком забился в судорогах, как подстреленный голубь.

Изо рта пошел коричневый зловонный дым и вошел в раскрытое рыло свиньи.

Свинья вскочила на ноги, глаза ее налились кровью, и она с рычанием стала бросаться на стены и дверь.

Дверь, не выдержав напора, распахнулась, и свинья, безпрерывно вопя, большими скачками помчалась в лес.

Старец трижды произнес: «Слава Тебе, Боже, слава Тебе!» И добавил: «А свинью с бесами сожрут в лесу волки».

Потом он попарил меня в баньке, привел в свою келью и причастил Святыми Дарами.

Всю ночь напролет возносили мы с ним Богу благодарственные молитвы, а под утро легли спать.

Я хотел остаться у старца келейником, но он сказал, что поскольку я был бесноватым, потому, по Евангельской традиции, должен идти домой и рассказывать людям, что сотворил со мной Бог.

Заслуженный академик Рудольф Сосевич сидел в ванной, подперев ладонями подбородок. Там его и постигло отчаяние, когда в тысяча первый раз он изрек: «Следует понимать, что проблема, которую решает квантовая механика, - это проблема самой сути научного метода познания мира. Если представить себе бильярдный стол, закрытый непроницаемой крышкой, и единственным способом исследования вопроса, есть ли на нём бильярдные шары, предположить закатывание в стол других шаров, то мы и получаем ту самую проблему, для решения которой привлечён метод квантовой механики. Пока вброшенный шар проходит сквозь стол без изменения траектории, предсказуемо, мы можем сделать вывод о том, что на траектории шара других шаров нет. Если в результате взаимодействия шаров на столе мы получаем выкатившиеся несколько шаров с различными конечными импульсами и точками, в которых шары покинули стол, то мы можем лишь предполагать о том, каким образом происходило взаимодействие в системе. Если же лузы в бильярдном столе ограничивают возможность шаров покидать стол, то система запутывается ещё больше»…
…Долгие годы Рудольф Сосевич бился над созданием квантового модуля, не подозревая, что квантовый модуль и есть он сам - Рудольф Сосевич…

С самого детства Б… любила смотреть на облака. Забиралась куда-нибудь повыше и часами наблюдала, как они плывут. Сверху мир выглядел тяжёлой галлюцинацией спящего дракона. Взрослые этого не понимали, потому что были обманщиками. Они очень верили в мир и обманывали детей, превращая их жизнь в морок, передаваемый по наследству. Наверное, взрослых, когда они были детьми, тоже обманули другие взрослые, но потом и те и другие об этом забыли, продолжив обманывать. Морок стал смыслом жизни, и любые акты прозрения, равно как и попытки выйти из-под всеобщего морока, воспринимались как безумие. Искренне веря в ум, как в одну из разновидностей морока, а следовательно и в возможность с этого самого ума сойти, люди проштамповали в мозгах критерий нормальности, тем самым навсегда обезопасив себя от истины.
Первым мороком для Б… стала школа, когда угрюмый и важный директор втолковал детям, что учиться это большая радость! В чём эта радость Б… безуспешно пыталась понять все отведённые на неё 10 лет. Учителя в школе врали, выдавая к запоминанию бесконечное множество никчемной информации, чтобы бессвязные слова и цифры, не оставляли времени созерцать облака и отвлекали от стремления познать истину. Врали учителя всегда одинаково искренне, легко подстраиваясь под изменения в истории и политике, даже если такие изменения отрицали все их предыдущие утверждения. Неизменными оставались только добродушно - улыбчивые лица и нелепый вопрос: «кем ты хочешь стать, Б…, когда вырастешь?» да невидимая колода «счастливых путёвок в жизнь» как в беспроигрышной для мира лотерее, подсовывающей фальшивку вместо подлинного смысла. Школу Б… закончила с чувством большого облегчения, но ещё долгие годы несвязной кашей гудели в её голове равнобедренные треугольники и квадратные многочлены, отцы русской демократии и диктатура пролетариата на фоне сердобольных женщин из русских селений, тяжко плачущих над судьбой.
Но вместе со школой морок не закончился, как наивно предполагала Б…, а только начался. Мир смотрел на Б… в упор, глазами участливых родственников, требуя в нём кем-нибудь стать, предлагаемых вариантов развития событий было два: удачно выйти замуж, сделать успешную карьеру. А если очень повезёт, можно и то и другое. Однако Б… усомнилась в скудной ограниченности вариантов и рассказала родственникам, что в жизни что-то не так, она давно это чувствует, ей даже порой кажется, что родственники её никакие не родственники, а сторожевые псы традиции, и служат они вовсе не любви, а долгу и насилию. Оттого они сами и опекаемые ими дети, как живые покойники, обклеившие материальной природой даже божественное… А человечество вымерло. И Бог молчит. Но память о человеческом, почему-то существует в Б… и не позволяет жить, как принято. Потом Б… до утра читала стихи, посвящённые поиску человеческого среди бескрайних просторов вселенной. Родственники стихов Б… не поняли, но, почувствовав в них скрытую угрозу их привычному мироощущению, учинили скандал и выгнали её из дома.
Пошла Б… скитаться по съёмным квартирам, да в подземных переходах стихи читать. Некогда родные и близкие, её завидя, нос воротили и приговаривали: «стыдно нам, за тебя, Б… стыдно, это ж в кого такое дитя ненормальное уродилось? РОстили её, рОстили, а оно воно чё…», а иные подходили стихов послушать и вздыхали тихонечко: «эх, разбередила ты нам душу, Б… растревожила, как дальше жить то с такою душой?». Потом милиция-полиция Б… стихи о душе в переходах читать запретила, навару никакого с таких стихов, одни расстройства.
Поехала тогда Б… по миру скитаться. То там поживёт, то сям, да везде одно и тоже, так недолго и запить с тоски, даже облака какие-то свинцовые стали, висят и на голову давят. «Должно же в жизни что-то настоящее быть, человеческое, - думала Б…, - как распознать его то?». «Любовь -настоящее», - подсказывало шестое чувство. - только корень зла её держит, торчит, как заноза из сердца, свободно дышать не даёт. А как изжить его из себя никто не знает, если бы кто сумел, и морок, и смерть победил бы". Стала Б… любовь искать, но как ни пыталась, как ни тужилась, напрасно всё. Словно в каждом на кого не поглядишь любовь отражается, а поглубже всмотришься - нет никого, пустота одна. Решила тогда Б… образ любви сама вылепить, но и тут оплошность вышла. Понравился ей мастер художественного свиста один, тихий скромный, ясным взором к звездам устремлённый. Полюбила Б… его крепко, всё о тайнах вселенной говорила, о любви и свете взаимопроникающем, освобождающем от природы греховной ради начала человеческого. Мастер её слушал, слушал, кивал понимающе, да в блокнотик слова записывал, а потом свою книжку выпустил и прославился. Уехал жить в жаркие страны, женился на двоюродной сестре Клавдии Шифер, оттуда правда раз позвонил Б… и сказал: «дура, ты Б…, дура, с тем, что тебе открыто, можно всем этим миром править, а не всякой ерундой заниматься и бабла нормально иметь, а не перебиваться от милости к милости ради никому не нужной истины». Ещё свою книжку выслал с автографом, «Как поиметь вселенную», ставшую мировым бестселлером.
Омрачилась после такого Б…, совсем нелюдимой стала. Впрочем люди её тоже не жаловали, так как никакого проку людям от этой Б… Сперва правда приходили, проповеди о пользе и радости грядущего читали, да о собственном добре рассказывали. Напрасно только. Сидит Б… неподвижно, молчит и в небеса смотрит. А дождь всё льёт и льёт, уж который день и тучи такие нехорошие, чёрные, не до Б… стало людям, надо добро спасать, как бы не намокло.
А Б… сидит себе и жизнь, как киноленту прокручивает. Всё в этой жизни двойственно получается, добро, как зло, где благо, там и нужда, где знание там и сила, где любовь там и предательство, просто замкнутый круг какой-то. Видимо это и есть корень зла и главный морок, за пределы которого не вырваться.
Опечалилась Б… совсем, перестала в небеса глядеть, всё, подумала в этом мире фальшиво, небеса и те фальшивые. Хотя другие небеса есть - незримые, но не могла их Б… увидеть, только помнила.
Уехала Б… в деревню жить, решила сердечных откровений больше не искать, чтобы душу не бередить. И потянулась её жизнь вереницей праздников и похорон. Утром Б… на работу в поле ходила, а вечером с ног валилась от усталости, падала и засыпала без снов. По выходным водку пила, да шашлыки жарила, под водку с шашлыками сразу куча родственников объявились, довольных, что Б… наконец-то за ум взялась. Даже стали для Б… жениха присматривать, а то тяжко одной ведь, в хорошие руки пристроить нужно. Одна только странность осталась у Б… бывает поднимется ветер, нагонит облаков и отдалённые раскаты грома донесёт, все люди, как люди по домам прячутся, а Б… выйдет на дорогу, руки раскинет, стоит под дождём и бормочет что-то несвязное, нормальным людям не понять. Однажды так вот вышла, небеса огнём сверкают, дождь льёт, как из ведра, а Б… стоит не шелохнётся и стенает:
- Тошно, мне, Господи, тошно без милости твоей на земле жить! Словно бред один вокруг. Живые, как покойники, покойники, как живые и те и другие друг друга боятся, а делают вид, будто любят, посмотришь на человека, а он не человек - он пузырь значительный, со своими принципами, хлоп… и нет ничего ни значений, ни их носителя - один мусор сознания. Всё ничто и даже любовь ничто без Твоего благословения. Рождаются, живут, умирают люди, и поглощает их Бездна. Как же тут суть свою понять? Как же Человеком быть по образу и подобию, а не мирскому безобразию?
Родственники обеспокоенные встали поодаль и кричат:
- Иди домой Б… не гневи Всевышнего. Уже и стол накрыт.
Тут молния сверкнула, небеса белым Светом озарились, словно вспышка у Б… в сознании, подошла она к родственникам, говорит им что-то, а те не слышат. Застыли, как окаменелые и пальцами мимо Б… тычат, туда, где она только что стояла. Обернулась Б… и увидела тело своё, лежащим на земле без движения. Испугалась Б…, хотела крикнуть, на помощь позвать, да как-нибудь в тело своё опять вернуться, только вместо этого таять начала, будто вата сахарная. Подхватило Б… и понесло по мирам. Повсюду сущности разные, пейзажи неописуемые, незнакомо всё, непонятно. И вот уже стала Б… забывать кто она, почему здесь оказалась и жизнь её земная со всеми школами, думами и родственниками на мелкие кусочки разлетелась. Так бы и пропала Б… совсем, но видимо её истинная суть в такой момент пробудилась, да заструилась любовь, тихая, светлая, любовь абсолютная, исполненная такой милости, такого участия, что душу от тьмы и греховности очищает. И вспомнила Б… кто она, и увидела она Свет Негасимый, да Новую Жизнь в любви благословенной, и поняла, что морок больше не властен над ней, а иллюзия этого мира создается за счёт того, кто постоянно пытается её решить. И только Любовь есть вечное возвращение…
Встала Б… и пошла, пальцы ещё искрились после удара молнии. Перепуганные родственники, крестясь и матерясь, прыгали через забор. Не к месту запел петух, остервенело заорала кошка. Трансляция жизни исказилась незапланированными помехами привычной действительности. На небе просияла радуга.
А Б… всё шла и шла, и тихие шаги её сливались с Бесконечностью.

Вообще надо заметить, что как в отдельных случаях, так и в целой массе развитие психопатической эпидемии, известной под названием малеванщины, в значительной мере обязано внушению, взаимовнушению и самовнушению. При этом мы ничуть не отрицаем важности влияния целого ряда указываемых проф. И. А. Сикорским нравственных и физических факторов (развитие штундизма, алкоголизм населения и пр.), составляющих благоприятную почву для развития эпидемии в населении; но несомненно, что непосредственным и главным толчком к развитию последней на подготовленной уже почве служило внушение в той или другой форме. Только этим путем и можно объяснить себе тот с первого взгляда непонятный факт, что родоначальником малеванщины и ее распространителями явились лица помешанные. Как справедливо замечает проф. И. А. Сикорский, «население, увлеченное брожением, усвоило себе парадоксальное параноическое мышление и логику помешанных и в силу этой болезненной логики стало разрешать основные вопросы жизни и религии при помощи сравнений и пустой игры слов».

Бред и болезненная логика помешанных явились образцом мудрости и подражания для населения, которое раньше обнаруживало здравую логику и здравое мышление.

Это объединение здоровых с помешанными на почве болезненной логики является в истории человеческой мысли фактом глубоко интересным и в некоторых отношениях загадочным. То, что случилось на наших глазах, случалось и раньше, и, чтобы не приводить многих примеров, сошлемся на факт, что некоторые действия Парижской коммуны 1871 г. были плодом распоряжения помешанных, которым толпа повиновалась слепо (Laborde).

Мы не без цели остановились несколько дольше на этой своеобразной, так недавно пережитой нами психопатической эпидемии, известной под названием малеванщины, так как и сам Малеванный, основатель секты малеванцев, был подробно мною изучен как душевнобольной при чтении клинического курса в Казанской окружной лечебнице и, с другой стороны, развитие всей эпидемии на месте было так подробно и обстоятельно изучено проф. психиатрии И. А. Сикорским.

Таким образом, эпидемии этой, в смысле ее изучения, посчастливилось, наверное, более, чем какой-либо другой. А между тем составляет ли она что-нибудь исключительное, не повторявшееся в другие времена и при других условиях? Ничуть не бывало. В этом отношении я вполне разделяю мнение проф. И. А. Сикорского, по которому нечто вполне аналогичное мы встречаем у некоторых наших сектантов, особенно хлыстов, духоборцев и скопцов. Знакомясь ближе с так называемыми радениями у хлыстов, нетрудно усмотреть в них сходственные и даже в известном отношении тождественные явления с тем, что представляет проявление большой истерии на радениях малеванцев. Следя за описанием радений и плясок хлыстов, мы встречаемся здесь с тем же повышением душевного настроения, с развитием психического экстаза и судорог такого же рода, какие мы встречаем и у малеванцев. У хлыстов мы встречаем даже радения и пророчества, вполне напоминающие нам вышеописанные радения малеванцев. Равным образом и описание радений и кружений с прорицаниями, судорожными и обморочными припадками у скопцов совершенно напоминает нам явления, наблюдавшиеся у малеванцев.

Существует даже тождество в основных верованиях малеванцев и хлыстов, а именно в возможности непосредственного общения человека с Богом в форме вхождения Св. Духа в человека во время истерических конвульсий. По словам И. А. Сикорского, «этого входящего духа чувствуют одинаково и хлысты, и малеванцы. По мнению тех и других, дух обозначается судорогами и трепетанием. Весьма интересно, что даже возгласы, употребляемые в экстазе малеванцами: „Ой дух, ой дух!“, тождественны с хлыстовскими». По мнению этого автора, как у малеванцев, так и у хлыстов радения и религиозные упражнения стоят в тесном соотношении с истерией, которая, как мы знаем, благоприятствует развитию галлюцинаций, судорог и иных нервных припадков, признаваемых теми и другими за наитие Св. Духа, и которая дает столь благоприятную почву для внушения. Радения же этих сект составляют весьма благоприятную почву для развития как путем внушения, так и путем самовнушения истерических болезненных проявлений, признаваемых божественными.

Нам кажется, что в этом взаимовнушении заключается не несущественная доля той притягательной силы, какую имеют радения для малеванцев, хлыстов и скопцов - этих представителей секты, имеющих несомненно патологическую основу.

Обыкновенно принимают, что страсть к этим радениям объясняется перспективой ожидаемого экстаза радости.

Это объяснение, бесспорно, имеет свою реальную основу, но вряд ли только одной перспективой ожидаемого экстаза радости, обусловливаемого, как думают некоторые, движением, может быть объяснено неудержимое влечение этих сектантов к своим радениям.

По крайней мере не меньшую роль играет в этом отношении, на мой взгляд, то взаимовнушение, которое на таких радениях производится отдельными членами друг на друга и которое поднимает чувство восторга и упоения в них до необычайного напряжения, не достигаемого при иных условиях отдельными членами. Это же взаимовнушение сплачивает отдельных членов сект на радениях в одно целое, в одну личность, живущую одной мыслью, произносящую одни и те же возгласы, исполняющую одинаковые по существу жесты и телодвижения.

Естественно, что это целое, являющееся источником недосягаемых наслаждений, столь притягательно для отдельных членов, что заставляет их, несмотря на строгий запрет закона, под тем или другим предлогом устраивать свои радения и являться на них даже за десятки верст.

С другой стороны, в этой притягательной силе радений и молитвенных собраний вышеуказанных сектантов заключается, между прочим, в значительной мере и необычайное упорство этих грубых сект, с которыми оказывается бессильною борьба правительства и духовенства.

Быть может, найдутся лица, которые в развитии вышеуказанных эпидемий будут обвинять прежде всего невежество грубых масс народа, нашу культурную отсталость. Несомненно, что эти условия имеют неоспоримое влияние на развитие психопатических эпидемий, подобных вышеуказанным. Но они отражаются лишь на внешней форме и на внутреннем содержании таких явлений, но не более.

При большем умственном развитии, при большей культурности населения подобного рода психопатические явления с таким, если можно так выразиться, грубым содержанием, без сомнения, невозможны. Но в другой форме психопатические эпидемии являются вполне возможными и в интеллигентной части общества.

Всякий, вероятно, помнит, с какой чудовищной силой еще так недавно начал развиваться мистицизм в интеллигентной части нашего общества и как быстро вместе с тем начала развиваться настоящая спиритическая эпидемия. А между тем что такое спиритизм и его позднейшее видоизменение, известное под названием теософизма? Не есть ли это также своеобразное общественное явление, которое если не по внутреннему содержанию, то по внешности родственно сектам хлыстов, духоборцев и малеванцев, допускающим реальное общение с Духом. В этом отношении нельзя не согласиться с метким сравнением, которое сделано проф. И. А. Сикорским:

«Вера спиритов в духов, в возможное общение с ними и в существование способов узнавать через посредство духов прошедшее, будущее и недоступное настоящее - вся эта спиритическая догматика чрезвычайно сходна с догматикой скопцов, хлыстов и малеванцев.

Вера спиритов в духов основывается, как и у сектантов, на факте экстатических состояний, в которых медиумы могут писать, произносить слова или делать что-либо недоступное им в обыкновенных состояниях, и это недоступное спириты приписывают манипуляциям постороннего духа, действующего через организм медиума или иным путем.

Подобно тому как хлысты или малеванцы, прорицая, произнося известные слова и делая телодвижения, не сознают их или по крайней мере не признают как собственные, а, напротив, признают их чуждыми себе, совершающимися волею вошедшего извне духа, так же точно и пишущий или вертящий столом спирит не признает этих действий за свои, а относит их к действию постороннего духа, который управляет им, как простым орудием".

«Относя к одной общей категории малеванцев, хлыстов и спиритов, мы не можем не закончить этого сравнения сопоставлением скопческих и хлыстовских прорицаний с откровениями спиритов. Если первые большей частью лишены смысла или по крайней мере не возвышаются над уровнем заурядного человеческого разума, то и все то, что успели сообщить спиритам их духи, совершенно посредственно или ничтожно и, по справедливому замечанию английского мыслителя, „не может быть поставлено выше самой пошлой болтовни“ (Карпентер)»

Итак, возникновение психопатических эпидемий, подобных вышеописанным, возможно и в интеллигентном классе общества, в котором одним из стимулов к их развитию и распространению служит также внушение, производимое устно и печатно. Надо, однако, иметь в виду, что психическая зараза проявляется не только распространением психопатических эпидемий, но и распространением психических эпидемий, которые не могут считаться патологическими в узком смысле слова и которые, несомненно, играли большую роль в истории народов Такого рода психические эпидемии происходят и в современном нам обществе, и притом не особенно редко Один из ярких примеров психических эпидемий, правда кратковременного свойства, представляет то, что называется паникой Эта психическая эпидемия развивается в народных собраниях, когда вследствие тех или других условий к сознанию массы прививается идея о неминуемой смертельной опасности.

Кто переживал вместе с другими панику, тот знает, что это не есть простая трусость, которую можно побороть в себе сознанием долга и с которой можно бороться убеждением. Нет, это есть нечто такое, что охватывает, подобно острейшей заразе, почти внезапно целую массу лиц чувством неминуемой опасности, против которой совершенно бессильно убеждение и которая получает объяснение только во внушении этой идеи, путем ли неожиданных зрительных впечатлений (внезапное появление пожара, неприятельских войск и пр.) или путем слова, злонамеренно или случайно брошенного в толпу. Из лиц, бывших на театре последней русско-турецкой войны, многие, вероятно, вспомнят при этом случае о тех паниках, которые неоднократно охватывали население Систова во время нашего Плевненского сидения.

Так как паника касается чувства самосохранения, свойственного всем и каждому, то она развивается одинаково как среди интеллигентных лиц, так и среди простолюдинов. Условиями же ее развития должна быть неожиданность в появлении всеми сознаваемой опасности, на каковой почве достаточно малейшего толчка, действующего, подобно внушению, чтобы развилась паника. Так как чувство самосохранения свойственно и животным, то понятно, что паника возможна и среди животного царства. В этом случае могут быть приведены поразительные примеры развития таких паник при известных условиях среди домашних животных, которые называются стампедами и которые приводят к не менее печальным последствиям, нежели людская паника. Известны примеры, что целые стада домашних животных под влиянием таких стампед погибали в море. Но возвратимся к паникам, развивающимся при известных условиях среди людей.

Однажды мне самому во время моего студенчества пришлось вместе с другими товарищами пережить панику, и я думаю, что хотя бы краткое описание этого случая не лишено известного интереса в связи с рассматриваемыми нами явлениями.

Дело было в течение зимы 1875/76 г., когда произошел взрыв от случайного воспламенения 45 тысяч пудов пороха на пороховом заводе близ Петербурга.

Все жившие в то время в Петербурге, вероятно, помнят тот страшный звук, который произошел от этого взрыва и от которого полопались стекла в значительном числе домов на набережной Большой Невы. Мы сидели в то время на лекции покойного профессора Бессера в аудитории одного из деревянных бараков, занятых его клиникой.

Вдруг во время полного внимания всей аудитории раздается оглушительный звук, потрясший все здание барака до его основания. В эту минуту никто не мог понять, что такое случилось. Мне показалось, что должен рушиться потолок здания, и я, сидевший впереди всех у окна, невольно поднял на мгновение голову к потолку; тотчас же после этого я услышал непонятный для меня шум в аудитории, и, обернувшись, я увидел, что все сидевшие в аудитории оставили скамьи и ринулись к дверям, давя друг друга и перепрыгивая по скамьям. Увидев всех бегущими, я сам направился к дверям, хотя проникнуть через них вследствие большого стеснения товарищей в дверях не представлялось уже возможным. Впрочем, паника прекратилась тотчас же, как только аудитория почти вполовину очистилась. Тогда, очнувшись, никто не знал, в чем дело, и никто не мог себе отдать ясного отчета, почему он бежал вместе с другими. Все сознавали, что, однако, произошло чтото такое, что, казалось, могло угрожать разрушением всего здания. К счастью, все обошлось благополучно, и лишь некоторые пострадали при давке, отделавшись ушибами, вывихами рук и другими несерьезными повреждениями.

В этом случае причиной паники явились два момента: внезапный и сильнейший стук, потрясший все здание и вселивший ужас в массу слушателей, и, с другой стороны, невольный взгляд одного из слушателей к потолку, внушивший или укрепивший идею о разрушении здания.

Подобные паники случаются вообще нередко при всевозможных случаях, внушающих мысль о неминуемой опасности, и, как известно, нередко являются причиной огромных бедствий. Всякий знает, что в театрах, церквах и в других многолюдных собраниях достаточно произнести слово «пожар! «, чтобы вызвать целую эпидемию страха или панику, быстро охватывающую все собрание и почти неминуемо приводящую к тяжелым жертвам. Случившаяся недавно катастрофа на благотворительном базаре в Париже дает наглядное представление о тех ужасных последствиях, к которым приводит паника.

Так как паника является следствием внушенной или внезапно привитой мысли о неминуемой опасности, то очевидно, что никакие рассуждения и убеждения не могут устранить паники до тех пор, пока сама очевидность не рассеет внушенной идеи. Вот почему военачальники более всего опасаются развития паники в войсках, обычно ведущей к печальным последствиям.

В зависимости от условий, содействующих устранению внушенного представления о неминуемой опасности, стоит и продолжительность паники; иногда она является лишь кратковременною, в других случаях более продолжительною и, следовательно, более губительною.

Но кроме такой астенической эпидемии, выражающейся в панике, мы знаем психические эпидемии другого рода, выражающиеся активными явлениями и сопровождающиеся более или менее очевидным психическим возбуждением. Такие эпидемии под влиянием соответствующих условий иногда охватывают значительную часть населения и нередко приводят к событиям, чреватым огромными последствиями.

Одушевление народных масс в годину тяжелых испытаний и фанатизм, охватывающий народные массы в тот или другой период истории, представляют собой также своего рода психические эпидемии, развивающиеся благодаря внушению словом или иными путями.

Один из ярких исторических примеров таких психических эпидемий мы видим в крестовых походах, являвшихся последствием несомненно привитой или внушенной идеи о необходимости освобождения Святого Гроба. Вспомните несчастный крестовый поход детей, предводительствуемых галлюцинантом, и вы легко уясните, какую силу приобретало в то время внушение и взаимовнушение, находившее себе благоприятную почву в господствовавших в то время религиозных заблуждениях, и почему оно было в состоянии подвинуть народные массы того времени на отдаленные и разорительные походы.

В чем же кроется причина развития подобных явлений и чем обусловливается столь могущественное действие психической инфекции - этого психического микроба, лежащего в основе психических эпидемий?

Мы уже упоминали выше, что распространению психической инфекции, как, и развитию обыкновенной физической заразы, способствует более всего известная подготовленность психической почвы в населении или в известном круге лиц. Другим важным фактором в этом случае являются скопления народных масс или народные сборища во имя одной общей идеи, которые сами по себе часто представляют уже результат психической инфекции.

В этом случае должно строго отличать простое собрание лиц от сборища лиц, воодушевленных одной и той же идеей, волнующихся одними и теми же чувствами.

Такого рода сборища сами собою превращаются как бы в одну огромную личность, чувствующую и действующую как одно целое. Что, в самом деле, в этом случае связывает воедино массу лиц, незнакомых друг другу, что заставляет биться их сердца в унисон одно другому, почему они действуют по одному и тому же плану и заявляют одни и те же требования? Ответ можно найти только в одной и той же идее, связавшей этих лиц в одно целое, в один сложный и большой организм. Эта идея, быть может, вселена в умы некоторых лиц путем убеждения, но она для многих лиц в таких сборищах, без сомнения, является внушенной идеей. И когда подобное сборище уже сформировалось, когда оно объединилось под влиянием одного общего психического импульса, тогда в дальнейших его действиях главнейшая руководящая роль уже выпадает на долю внушения и взаимовнушения.

Почему толпа движется, не зная препятствий, по одному мановению руки своего вожака, почему она издает одни и те же клики, почему действует в одном направлении, как по команде?

Этот вопрос занимал умы многих авторов, вызывая довольно разноречивые ответы. Но было бы излишне входить здесь в какие-либо подробности по этому поводу, достаточно заметить, что нет никакого основания придерживаться заявленного в литературе мнения об особых «психических волнах», распространяющихся на массу лиц одновременно и способных при известных условиях даже к обратному отражению.

Такие «волны» никем и нигде не были доказаны, но не может подлежать никакому сомнению могущественное действие в толпе взаимного внушения, которое возбуждает у отдельных членов толпы одни и те же чувства, поддерживает одно и то же настроение, укрепляет объединяющую их мысль и поднимает активность отдельных членов до необычайной степени.

Благодаря этому взаимовнушению отдельные члены как бы наэлектризовываются, и те чувства, которые испытывают отдельные лица, нарастают до необычайной степени напряжения, делая толпу существом могучим, сила которого растет вместе с возвышением чувств отдельных ее членов. Только этим путем, путем взаимовнушения, и можно себе объяснить успех тех знаменательных исторических событий, когда нестройные толпы народа, воодушевленные одной общей идеей, заставляли уступать хорошо вооруженные и дисциплинированные войска, действовавшие без достаточного воодушевления.

Одним из примеров таких исторических подвигов народных масс, воодушевленных одной общей идеей, может служить взятие Бастилии и отпор на границах Франции европейских войск, окруживших последнюю в период Великой революции.

Без сомнения, та же самая сила внушения действует и в войсках, ведя их к блестящим победам.

Нельзя, конечно, оспаривать того, что дисциплина и сознание долга создают из войск одно могучее, колоссальное тело, но последнее для того, чтобы проявить свою мощь, нуждается еще в одухотворяющей силе, и эта сила заключается во внушении той идеи, которая находит живой отклик в сердцах воюющих. Вот почему умение поддержать дух войск в решительную минуту составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев.

Этой же силой внушения объясняются геройские подвиги и самоотвержение войск под влиянием одного возбуждающего слова своего любимого военачальника, когда, казалось, не было уже никакой надежды на успех.

Очевидно, что сила внушения в этих случаях берет верх над убеждением и сознанием невозможности достигнуть цели и ведет к результатам, которых еще за минуту нельзя было ни предвидеть, ни ожидать. Таким образом, сила внушения берет перевес над убеждением и волей и приводит к событиям, свершить которые воля и сознание долга были бы не в состоянии.

Но в отличие от последних внушение есть сила слепая, лишенная тех нравственных начал, которыми руководятся воля и сознание долга. Вот почему путем внушения народные массы могут быть направляемы как к великим историческим подвигам, так и к самым жестоким и даже безнравственным поступкам. Поэтому-то и организованные толпы, как известно, нередко проявляют свою деятельность далеко не соответственно тем целям, во имя которых они сформировались. Достаточно, чтобы кто-нибудь возбудил в толпе низменные инстинкты, и толпа, объединившаяся благодаря возвышенным целям, становится в полном смысле слова зверем, жестокость которого может превзойти всякое вероятие.

Иногда достаточно одного брошенного слова, одной мысли или даже одного мановения руки, чтобы толпа разразилась рефлективно жесточайшим злодеянием, перед которым бледнеют все ужасы грабителей.

Вспомните сцену из «Войны и мира» на дворе князя Ростопчина, предавшего толпе для спасения себя одного из заключенных, вспомните печальную смерть воспитанника Военно-медицинской академии врача Молчанова во время возмущений в последнюю холерную эпидемию!

Вот почему благородство и возвышенность религиозных, политических и патриотических целей, преследуемых людьми, собравшимися в толпу или организовавшимися в тайное общество, по справедливому замечанию Тар да, нисколько не препятствуют быстрому упадку их нравственности и крайней жестокости их поведения, лишь только они начинают действовать сообща. В этом случае все зависит от направляющих толпу элементов.

До какой степени быстро, можно сказать мгновенно, часто по внушению толпа изменяет свои чувства, показывает рассказ Ph. de Segur об одной толпе 1791 г., которая в окрестностях Парижа преследовала одного богатого фермера, будто бы нажившегося на счет общества. В ту минуту, когда этому фермеру грозила уже смерть, кто-то из толпы горячо вступился за него, и толпа внезапно перешла от крайней ярости к не менее крайнему расположению к этому лицу. Она заставила его петь и плясать вместе с собою вокруг дерева свободы, тогда как за минуту перед тем собиралась его повесить на ветвях того же самого дерева.

Таким образом, в зависимости от характера внушения толпа способна проявлять возвышенные и благородные стремления или, наоборот, низменные и грубые инстинкты. В этом именно и проявляются характеристические особенности в действиях толпы.

Не подлежит вообще никакому сомнению, что объединенные известной мыслью народные массы ничуть не являются только суммой составляющих их элементов, как иногда принимают, так как здесь дело идет не об одном только социальном объединении, но и о психическом объединении, поддерживаемом и укрепляемом главнейшим образом благодаря взаимовнушению.

Но то же самое, что мы имеем в отдельных сформировавшихся толпах, мы находим в известной мере и в каждой вообще социальной среде, а равно и в больших обществах.

Отдельные члены этой среды почти ежеминутно инфицируют друг друга и в зависимости от качества получаемой ими инфекции волнуются возвышенными и благородными стремлениями или, наоборот, низменными и животными. Можно сказать более. Вряд ли вообще случается какое-либо деяние, выходящее из ряда обыкновенных, вряд ли совершается какое-либо преступление без прямого или косвенного влияния посторонних лиц, которое чаще всего действует, подобно внушению. Многие думают, что человек производит то или другое преступление исключительно по строго взвешенным логическим соображениям; а между тем ближайший анализ действий и поступков преступника нередко открывает нам, что, несмотря на многочисленные колебания с его стороны, достаточно было одного подбодряющего слова кого-либо из окружающих или примера, действующего, подобно внушению, чтобы все колебания были сразу устранены и преступление явилось неизбежным.

Вообще надо иметь в виду, что идеи, стремления и поступки отдельных лиц не могут считаться чем-то вполне обособленным, принадлежащим только им одним, так как в характере этих идей, стремлений и поступков всегда сказывается в большей или меньшей мере и влияние окружающей среды.

Отсюда так называемое затягивающее влияние среды на отдельных лиц, которые не в состоянии подняться выше этой среды, выделиться из массы. В обществе этот психический микроб, понимаемый под словом «внушение», является в значительной мере нивелирующим элементом, и, смотря по тому, представляется ли отдельное лицо выше или ниже окружающей среды, оно от влияния последней делается хуже или лучше, т. е. выигрывает или проигрывает.

В этом нельзя не видеть важного значения внушения как условия, содействующего объединению отдельных лиц в большие общества.

Но кроме этой объединяющей силы внушение и взаимовнушение, как мы видели, усиливает чувства и стремления, поднимая до необычайной степени активность народных масс.

Ив этом другое важное значение внушения в социальной жизни народов. Не подлежит никакому сомнению, что этот психический микроб в известных случаях оказывается не менее губительным, нежели физический микроб, побуждая народы время от времени к опустошительным войнам и взаимоистреблению, возбуждая религиозные эпидемии и вызывая, с другой стороны, жесточайшие гонения против новых эпидемически распространяющихся учений.

И если бы можно было сосчитать те жертвы, которые прямо или косвенно обязаны влиянию этого психического микроба, то вряд ли число их оказалось бы меньшим, нежели число жертв, уносимых физическим микробом во время народных эпидемий.

Тем не менее нельзя не признать, что внушение в других случаях является тем могущественным фактором, который способен увлечь народы как одно целое к величайшим подвигам, оставляющим в высшей степени яркий и величественный след в истории народов.

В этом отношении, как уже ранее упомянуто, все зависит от направляющей силы, и дело руководителей народных масс заключается в искусстве направлять их чувства и мысли к возвышенным целям и благородным стремлениям.

Отсюда очевидно, что Внушение является важным социальным фактором, который играет видную роль не только в жизни каждого отдельного лица и в его воспитании, но и в жизни целых народов.

Как в биологической жизни отдельных лиц и целых обществ играет большую роль микроб физический, будучи иногда фактором полезным, в других же случаях - вредным и смертельным, уносящим тысячи жертв, так и «психический микроб» в известных случаях может быть фактором в высшей степени полезным, в других случаях - вредным и губительным.

Можно сказать, что вряд ли вообще совершалось в мире какое-либо из великих исторических событий, в котором более или менее видная роль не выпадала бы на долю внушения и самовнушения.

Уже многие крупные исторические личности, как Жанна д’Арк, Магомет, Петр Великий, Наполеон Первый и пр., окружались благодаря народной вере в силу их гения таким ореолом, который нередко действовал на окружающих лиц, подобно внушению, невольно увлекая за ними массы народов, чем, без сомнения, в значительной мере облегчалось и осуществление принадлежащей им исторической миссии. Известно далее, что даже одного ободряющего слова любимого полководца достаточно, чтобы люди пошли на верную смерть, нередко не отдавая в том даже ясного отчета.

Не менее видная роль на долю внушения выпадает, как мы видели, и при всяком движении умов, и в особенности в тех исторических событиях, в которых активною силою являлись народные сборища.

Ввиду этого я полагаю, что внушение как фактор заслуживает самого внимательного изучения для историка и социолога, иначе целый ряд исторических и социальных явлений получает неполное, недостаточное и, быть может, даже несоответствующее объяснение.

В заключение я должен сказать, что избранная мною тема не могла быть исчерпана в короткой беседе, так как она всеобъемлюща, но те несколько штрихов, которые вы, быть может, уловили в моей речи, имеют по крайней мере канву для размышления о том значении, которое имеет внушение в социальной жизни народов, и о той роли, какую оно должно было играть в моменты важнейших исторических событий древних и новых времен. Между прочим, время не позволило мне остановиться на одном в высшей степени важном вопросе, о котором так много было споров еще в самое последнее время. Я говорю о роли отдельных личностей в истории.

Как известно, многие были склонны отрицать совершенно роль личности в ходе исторических событий. По ним личность является лишь выразителем взглядов массы, как бы высшим олицетворением данной эпохи, и потому она сама по себе и не может иметь активного влияния на ход исторических событий. Последние силою вещей выдвигают ту или другую личность поверх толпы, сами же события идут своей чередой вне всякой зависимости от влияния на них отдельных личностей.

При этом, однако, забывают о внушении, этой важной силе, которая служит особенно могучим орудием в руках счастливо одаренных от природы натур, как бы созданных быть руководителями народных масс. Нельзя, конечно, отрицать, что личность сама по себе является отражением данной среды и эпохи, нельзя также отрицать и того, что ни одно историческое событие не может осуществиться, коль скоро не имеется для того достаточно подготовленной почвы и благоприятствующих условий, но также несомненно и то, что в руках блестящих ораторов, в руках известных демагогов и любимцев народа, в руках знаменитых полководцев и великих правителей, наконец, в руках известных публицистов имеется та могучая сила, которая может объединять народные массы для одной общей цели и которая способна увлечь их на подвиг и повести к событиям, последствия которых отражаются на ряде грядущих поколений.

(Бехтерев В. М. Гипноз, внушение, телепатия. - М, 1994, стр. 156−171.)

В одном маленьком городе жили Дедушка, Бабушка и Маленькая Собачка. Жили они в небольшом деревянном доме. Потому что в маленьких российских городках и дома по обыкновению небольшие.
Жили они хорошо. Потому что любили друг друга.
Смолоду Дедушка и Бабушка были людьми добрыми и независимыми. Всю свою жизнь они трудились от зари и до зари, и хорошо знали своё крестьянское дело. Они никогда не были особенно богаты, но и бедными они не были. Ведь бедными бывают обычно люди беспомощные и брошенные, или ленивые и неумелые, или занятые никому не нужным делом, или вообще без дела.
А Маленькую Собачку много лет назад, ещё щенком, взяли к себе жить обыкновенные люди. Тогда собачка была породистая, и все её предки, далёкие и близкие, были породистые охотники.
Но обыкновенные люди очень часто берут к себе жить Маленьких Собачек только на время. Пока не надоест. А потом выбрасывают их, куда попало, или отдают на проживание добрым людям.
Ведь очень часто обыкновенным людям, из-за невежества душевного, только кажется, что они кого-то любят. Но потом оказывается, что вовсе и нет - только на время. Пока не надоест. Они не понимают, что, как говорил Маленький Принц, все мы отвечаем за тех, кого приручили. Ведь для того, чтобы отвечать за других, нужно иметь силу, а где же её взять, коли душа слаба. Какая уж тут любовь, человек ведь душой любит. А в слабой душе вырастают, как поганки на навозе, только равнодушие и немилосердие…
А Маленькой Собачке повезло. Её отдали Дедушке и Бабушке, и они взяли Маленькую Собачку к себе жить, и полюбили её. И жили они потом долго и счастливо. До старости…
Но всем известно, что собаки живут быстрее людей, и Маленькая Собачка состарилась первой. Состарилась она и заболела. Это бывает с собаками, как ты их не люби. Но сами собаки считают, что, пока их любят, ничего особенно плохого в этой жизни с ними приключиться не может. Они, наверное, как и некоторые люди, чувствуют, что могут умереть, но для собак смерть, - не самое страшное. Ведь смерть, - это, как-никак, какой-то исход, а вот, к примеру, с предательством придётся жить до самой смерти. А это для собак невыносимо.
Некоторые люди умеют как-то находить оправдание своей подлости и жить с нею, как ни в чём не бывало, а вот собаки начисто лишены такой возможности. Это, наверное, из-за того, что жизнь собачья совсем короткая, и поэтому собаки лучше людей чувствуют две бездны, развёрстые в начале и в конце любого жизненного пути. И скорость продвижения от первой ко второй у них больше, чем у людей. Наверное, и ответственность по отношению к своему земному существованию у них выше. Вот и стараются они успеть принести в наш мир как можно больше Любви, Добра и Красоты. А это ведь и есть та, самая главная задача, для выполнения которой и появляются на свет все живые существа на Земле…

…Под Рождество, когда Маленькой Собачке стало совсем плохо, Дедушка укутал её потеплее, положил в детские санки и привязал верёвочкой, чтобы она не упала дорогой.
А через протаявшее окошко смотрела на них Бабушка, и нельзя было понять, то ли это капли воды бегут по оконному стеклу, то ли это Бабушкины слёзы текут по её щекам…
Потом Дедушка вывез санки за ворота и повёз Маленькую Собачку в лечебницу, в которой добрые люди помогают собачкам умереть, когда жить им становится совсем уж невозможно…
…Маленькая Собачка лежала в санках, смотрела в небо, наполненное звёздами, слушала скрип полозьев и подрёмывала. Боль немного поутихла, и Маленькая Собачка была уверена, что это любовь Дедушки и Бабушки старается помочь ей в последний раз…
…И снились ей быстрые собачьи сны, с неутомимыми охотничьими погонями, с прекрасными запахами, со счастливыми собаками и, конечно же, с Дедушкой и Бабушкой…
А Дедушка шёл по протоптанной среди осевших сугробов тропинке, и тоже слушал, как скрипит снег под его валенками и под полозьями санок…
…И ему виделась замёрзшая новгородская речка, и вспышки выстрелов с невысокого её берега. И он увидел себя, идущем в редкой пехотной цепи, в овчинном полушубке, перехваченном широким офицерским ремнём, в шапке-ушанке со звездой и ярким, вишнёвого цвета, орденом на левой стороне груди, над сердцем. Потом он увидел вспышку, которая взорвала весь мир вокруг, и этот мир обрушился на него и обратился во мрак…
…Но Дедушка не стал больше думать про этот мрак, потому что давно уже понял, что в этом мраке утонут, со временем, и прошлая ложь, и былые кумиры, и прошедшие войны и революции. Нетленными останутся только Любовь, Добро и Красота.
В противном случае в этом мраке может утонуть Всё…
…И он стал думать о чудотворном ордене-звезде вишнёвого цвета, спасшем ему жизнь, о Бабушке и Маленькой Собачке, которых он любил и которые его любили…
…Дедушка привёз Маленькую Собачку в лечебницу и остановился в растерянности. В приёмном покое сидела и стояла большая очередь необычных людей, державших на руках собачек, кроликов, котов и других зверей, которых они приручили и за которых они отвечали перед Господом. Они принесли своих животных на лечение, и все были тихи, печальны и озабочены.
Дедушка стоял и совершенно не знал, что ему теперь делать. И тут Маленькая Собачка ему помогла. Она вдруг освободилась от верёвки, сползла с санок и сама заковыляла к двери, за которой добрые люди помогают собачкам умирать, когда жить им становится совсем уж невозможно.
Возле двери она остановилась и посмотрела на Дедушку. Она прощалась с ним и молча плакала…
…Дедушка похоронил Маленькую Собачку в огороде возле дома, в котором она прожила всю жизнь и была счастлива.
Потом Дедушка пришёл домой и сел пить чай.
Был тихий Рождественский вечер, светилась в углу убранная к празднику ёлка, потрескивали дрова в печке, на подоконнике сидел кот Кузя, и смотрел на улицу.
Дедушка сидел за столом и крошил старомодными щипцами кусковой сахар к чаю. Бабушка сидела напротив, и её тонкое, красивое лицо было печально и строго.
Неожиданно мутная стариковская слеза быстро пробежала по дедушкиному лицу и спряталась в глубокой морщине у носа.
Дедушка посмотрел на Бабушку, вытер лицо тыльной стороной ладони и сказал смущённо:
- Это ничего… Это так… Просто жизнь кончается… Быстро как-то… Но, ведь, пока мы живы и любим, - всё впереди, ведь правда?
И они улыбнулись друг другу.
…Потом они пошли спать. Они спали обнявшись, как в молодости, и им снилось, что они молоды и умеют летать. И они летали в светлом и чистом воздухе, и это было легко и прекрасно, и они удивлялись тому, что люди раньше не додумались до такой простой вещи. А далеко внизу, на затянутой легкой дымкой земле, стоял их небольшой дом, и у его ворот сидела Маленькая Собачка и, подняв к небу свою умную морду, смотрела на них. Она очень радовалась за Дедушку и Бабушку и немного завидовала им.
Хотя, если досмотреть этот сон до конца, то вполне может оказаться, что и некоторые собаки тоже немного умеют летать. Тем более, что во сне возможно многое, а сны в Рождественскую ночь, как правило, сбываются…

В городе свежесть, нежность, предгрозовое настроение… В городе идут по улицам люди, смотрят под ноги и не замечают, сколько звезд зажигается над их головой, сколько случайных историй пролетает мимо с тополиным пухом, обертками от мороженого, лепестками пионов, букет которых ветер растрепал, оборвал и разбросал по городу, чтобы кто-то поверил в любовь.

В лифте мужчина с пятого этажа, всегда застегнутый на все пуговицы, на все свои комплексы, все свои достижения и невысказанные чувства, наклонился завязать шнурок и вдруг оказалось, что у него в волосах маленькая розовая заколка с божьей коровкой.
- У Вас красивая божья коровка, - заметила я.
- Эээээээээ, - пространственно ответил мужчина и вдруг лицо его просветлело - Это Верочка, - сказал он с такой нежностью, с такой любовью сказал, что ясно стало - вот, человек нашел свое настоящее счастье.

По улице шла девушка и несла на руках большого лохматого щенка. Девушка плакала, а щенок лизал ее лицо. Так что она плакала, плакала, но потом остановилась и все-таки сделала сэлфи…

Строгий мужчина сидел в кафе и кричал на своих подчиненных. Между всеми зубами у него был укроп - поэтому сотрудникам было и ужасно, и ужасно смешно. Знаете, а ведь если обсмеять любой страх, он сдуется, как шарик и превратится в такую мятую тряпочку…

- Егор, домой, - кричала мама из окна.
- Мама, я не могу, Оленька закапывает меня в песок, я должен остаться до конца, - кричал Егор и улыбался блаженно, засыпанный едва ли до коленок, а значит, все только начинается…

У подъезда прощалась пара.
- Ты позвонишь? - уточнила она.
- Ровно в 10:30, - ответил он.
- Я буду ждать. Ведь лето почти закончилось, а мы еще даже не начали вместе мечтать.

- Я тебя люблю, - сказала я по телефону. - Дедуленька, я так редко тебе звоню, почему ты сам мне не позвонишь? Ты не хочешь со мной говорить?
- Ясенька, ну что ты, девочка. Я не хочу тебя тревожить. Но ты не думай, мне не грустно. Мне радостно, потому что я знаю, точно совершенно знаю, что ты так рядом, что ты есть у меня, что ты бежишь по своим делам, что ты стараешься все успеть и все объять. Ты рядом, Ясенька. Значит, я не один, девочка. Значит горит свет, вертится земля, есть для кого жить. Ты беги теперь, я все понимаю, Ясенька, догоняй свой волшебный мир…

В городе зажигались огни, в городе обнимались люди, покупали пионы и собак, решали вопросы, строили дома, мосты, планы. Садились за стол, пили чай, набирали номера. Номера тех, кто никогда, никогда, слышите, не должен быть один.

Если стихи можно сравнить с песней, то пишущие прозу - читают рэп…)

***
Моей семье удивительно повезло, что из всех «похрюкивающих бочонков», расползающихся по коробке, они выбрали именно меня. Правда, я тоже приложила к этому немного усилий. Вскарабкавшись попой на морду брата, дабы казаться выше, от души лизнула главу семейства прямо в нос. Затем состроила глазки его жене и дочке, получив заслуженный комментарий: «Боже, какая прелесть!» После чего моя судьба была решена, хотя на самом деле это решилась судьба людей, взявших меня к себе.
***
Мне дали имя Клёпа. Но это не в честь клоуна, а в честь выдающейся египетской царицы Клеопатры. Ведь я такая же красивая и роковая, как она. К тому же в моей фатальности все члены семьи смогли убедиться первой же ночью. Я примостилась на хозяйском кресле и мирно посапывала. Ну, может, всхрапнула совсем чуть-чуть, а вовсе не «как вагон пьяных десантников». В общем, мне перестелили в коридоре и плотно закрыли все двери. Хотя мое задушевное «хррррррр…» не спрячешь ни за какими кордонами.

***
Поутру вместе со мною во мне проснулась страсть к познанию. От того, что едят эти двуногие, до того, зачем им так много лишних предметов в интерьере? Сначала я стянула со стола тарелку с непонятным содержимым. На всякий случай все закусала, но мне ничего не понравилось. Затем мне захотелось внести свой вклад в дизайн квартиры. С данной целью мною были сосредоточенно обгрызаны несколько книг, пара наушников, одна тумбочка, три табурета и чьи-то ботинки. Я сделала бы и больше, но за попыткой модернизировать кафель в ванной меня застал глава семейства. Он сильно ругался, что «это не Клёпа, а сплошной урон домохозяйству». Ранил меня до глубины души. Так во мне умер дизайнер.
***
Вообще-то семья у меня самая хорошая. Интеллигентная. И я всякий раз стараюсь сие подчеркнуть. Когда глава семьи приходит с работы, я несусь к нему навстречу, радостно клацая когтями по паркету. Пока он устало раздевается, я, как Исинбаева, стремлюсь взять свою высоту. Подлетаю, и в прыжке стараюсь ужалить моего хозяина языком то в глаз, то в нос, то в ухо. Обслюнявленный с ног до головы, он в итоге не выдерживает: «Клепа твою …», «Ёшкин кот…». Значение этих непонятных слов до сих пор остается для меня загадкой.
А я просто очень не люблю, когда кто-то уходит. Ведь меня могут оставить взаперти, без пищи, воды и возможности лизнуть кого-нибудь в лицо. Мною даже разработан хитроумный план: лежать жирными боками на ботинках в прихожей, медленно превращая их в тапочки. И хотя план пока не срабатывает, я верю, что на верном пути.
***
Ещё я обожаю гулять. На улице у меня всегда много дел. Нужно пометить максимальное количество предметов, иначе человечество и особенно окрестные коты не будут знать, что это царица Клеопатра обходит свои владения. Люди - объект особых забав. Например, на них можно неожиданно тявкнуть, когда они протянут руку со словами: «Ой, какая собачка», либо дружелюбно порвать им колготки или обслюнявить штаны.
***
Приходящие или приезжающие в дом гости - всегда предмет особой радости и возможности проявить себя. Только представьте, что на кухне вас ждут закусанные пряники, а в гостиной - тяжелораненый пакет с мукой, рассыпанной по всей квартире. И ты сидишь такая с белым носом и невинными глазами, разглядывая смешные лица застывших гостей, и радуешься, что в доме появился кто-то более нелепый, чем ты. А потом восторженно визжишь и носишься между гостями, резко стартуя с места прямо им под ноги. Особая удача, если кто-то таки споткнется и рухнет на пол, тогда можно весело тявкать, брызгая слюной прямо в лицо.
А затем полагается хорошенько всхрапнуть, чтобы набраться сил для послеполуденной дремы и ночного сна.
В общем, этим двуногим даже не просто, а сказочно повезло, что я у них есть!

Коренной житель села Вялые Дрищи Серёжа был человеком абсолютно бесполезным. Его ни во что невозможно было задействовать, авторитетов у Серёжи тоже не было. Основные бабы таких не любили, да и мужики обходили дружбой. Отличали его ясные задумчивые глаза, да негустая бородёнка.
После экономического и культурного упадка, святых мест, кроме кладбища, не осталось. Потому и возник да укоренился в селе самобыт, перемешавшись с тёмным преданием. Одним таким самобытом была хряпа. Хряпу готовили бабы, мужики не ведали, что в хряпе, похоже это были просто отходы. Её ели, видимо, для того, чтобы достичь безличного группового единения. Окуная ладонь в бак, черпали содержимое и тянули в рот, что помогало вернуть бренный хаос бытия обратно внутрь.
Духовную жизнь здесь не чтили, да и вспоминали если, то редко, обычно после похорон, бессмысленно бредя по углам то ли со страху, то ли от пустоты, обречёно вздыхая при думах о вечном. Мужики и бабы работали на сельском заводе «Твёрдые ковачи». Цивилизация пролетала мимо самолётами и обрывками газет. Серёжу по родственным связям поставили ответственным на участке силосного брожения. Другой судьбы, по мнению большинства и жены Клавы, у него не было.
Клава хоть и маялась, но любила Серёжу по-бабьи - непонимающе, была с ним несогласная, а несогласная то была из-за бородёнки его и прочих странностей. После брака с Серёжей Клава огрубела, стала неприветливой внутренне, даже сама к себе, бывало, подойдёт к зеркалу посмотрит мимо отражения и рассмеётся сквозь нос, хотя никто этого и не замечал. Сны Клавы отличались от яви, во снах она была Серёжой и часто брезгливо брилась невесть чем, чтобы сбрить его ненавистную бороденку.
А Сережа мечтал вырваться из силосной ямы, но это было никак. Единственным метафизическим островком была тропинка в голове Серёжи за речкой, которую достаточно было переплыть.
И мечтал Серёжа, что по ту сторону реки живёт душа его. И он голенький бежит по тропинке, она увидит его, признает и увяжется рядышком. И побегут они по травкам до самой до ночи, упадут вместе в шалашике, и соединятся, как во снах… А потом, молча улыбаясь, на звёзды смотреть станут, ибо для жизни вместе с душой достаточно одной чистоты, - так размышлял Серёжа.
Что он однажды и сделал, исчезнув из Клавиной жизни навсегда, оставив лишь весточку надежды - свои красные трусы на другом берегу, как трепещущий на ветру флаг личной жизни.