Больше всего на свете Пётр Нездешний нестерпимо любил себя. Ещё он полюбливал женщин и выпивать, но от постоянного трения с тем и другим ему делалось тоскливо. Портвейн имел свойство кончаться, а женщины со временем надоедали. Первая его жена сошла с ума, все последующие, как бесчисленные дубли, со временем напоминали первую. Нездешний равнодушно перешагивал их растраченные души, отмывая совесть поэзией. Приходя в себя по утрам перед зеркалом, Пётр внутренне воспарял, посасывая сигарету.
- Как такой великий ум, талант и сексуальность прозябают в этой дыре? - недоумевало клубящееся в дыму отражение.
Намаявшись от жизни за день вечерами Петя устраивал походы в сауну. Брал с собой друга Леву и особей женского пола. Лева был патологически туп и радушен, чем очень нравился Пете, так как на его фоне Нездешний выглядел ещё более колоритно, кроме того, у Левы всегда водились деньги. Лева же в Пете просто души не чаял, потому что особи женского пола завидя Нездешнего ахая падали, превращаясь в податливый кисель, и пока Петя проникновенно читал им стихи, Лёва по уши увязал в сладострастии. После совокупления, Лева был доволен своей судьбой, наслаждаясь полнотой жизни. Нездешний наоборот мрачнел.
-Примитивное ты, Лёва, существо. Неужели тебе никогда не хочется большего?
-Так чё ещё желать? - булькал пивом Лёва. - Денюжки у меня есть, женщин и удовольствия я могу купить, существую тихонечко.
-Да разве это удовольствия, так, рябь одна. Оргазм, он как вспышка, как встреча с неведомым, но так же конечен, как и всё бытиё, А я может, Лева, вечного блаженства хочу в самое себя направленного.
-Ну, ты загнул! - ошалел Лева.
-Я, можно сказать, женщин исследую, в научных конечно целях. Они словно глазок, в который мы подсматриваем и во время соития видим некую метафизическую границу. Так вот я, Лева, с каждым оргазмом пытаюсь эту границу перейти.
-Ого, светлая ты голова, Петя, и что будет, если перейдешь?
-Как бы метафизический взрыв будет и следствием иное самобытиё. Возможно, даже богом стану, на меньшее я не согласен.
За это выпили не чокаясь.
На следующий день Петя продолжил свои исследования.
Работал он актёром в театре. Такая работа способствовала самосовершенствованию в нелёгком процессе себялюбия. Играл Петя, как правило, романтично настроенных мужчин с лёгкой поволокой в глазах. Женщинам это нравилось, они плакали и верили в кристально чистую Петину душу. Особенно сильно любила Петю костюмерша Машенька, не пропускала ни одного спектакля, таскала ему пирожки и даже ради любви оставила мужа - заурядного алкоголика. Среди прочих, в научных целях, Петя иногда полюбливал и Машу. Окрылённая Машенька слепо верила в свою единственность и очень радовалась, когда Петя захаживал к ней снимать мерки.
- Как же я тебя, Петечка, люблю! - охая, восклицала Машенька.
-Угу, - соглашался Петя, продолжая механически воздействовать на Машины округлости.
-А ты, Петечка, ты меня любишь?
-Угу, - гудел Петя, и Маша самозабвенно закатывала глазки.
Когда дело доходило до кульминации, Нездешний весь изгибался, словно готовясь к межгалактическому прыжку, но неизменно приземлялся в мягкое податливое Машино тело.
Вечером, у выхода из театра, Петю одолевали поклонницы. Повизгивая, жались к его туловищу, выражая сдавленное восхищение. Нередко Петя шёл с ними в местный кабак, где много пил и путано говорил о дефиците концептуальности в искусстве. Похмельное утро заставало Петю врасплох в чужой постели. Ощупав своё тело и удостоверившись, что реальность всё та же, Нездешний пытался припомнить события минувшей ночи. Припомнив, эффектно и быстро исчезал.
Так Петя жил, пока не настал день, определивший его судьбу. В этот день всё с самого утра было как-то не так. Петя, обласкав себя взглядом, собирался на работу в театр, как вдруг ему почудился смрадный запах, исходящий невесть откуда. Пытаясь найти источник, Петя обнюхал всю квартиру, но запах словно исходил из его собственного нутра, столь глубинный, что даже не имел отношение к телу. Испугавшись, Петя спрыснулся добротным одеколоном и скорее вышел на улицу. Накрапывал дождик. Нездешний почему - то обратил внимание на очень низкие облака, ненатуральные и пухлые, словно прибитые невидимыми гвоздями они вращались не плывя никуда. Петю стало кружить, он, было, хотел побежать, но ноги не слушались и неумолимо потянуло к земле. Благо рядом оказалась скамейка. Отдышавшись от смертного ужаса, он двинулся дальше. По дороге Петю обрызгало маршрутное такси, не остановившись, промчалось мимо, и аутично облаяла собака.
У парадного входа в театр скучковавшиеся поклонницы, которые окутывали Петю «вниманием» смотрели не на него, а будто сквозь него на свой интерес. Под их взглядами, Петя стал свидетелем себя самого, как призрака. Нездешнему показалось, что он здесь впервые, а таинственная родина где-то вдали. Прогнав странные мысли, Петя ринулся навстречу человеческому общению. В фойе шамкала шваброй ворчливая уборщица.
- Доброе утро, любезная Изольда Карловна! - заорал Петя не своим голосом.
Любезная Изольда Карловна парировала отсутствием всякого внимания.
В театре царила странным образом ожившая, тишина.
Петя решительно купив в буфете напиток направился к Маше. Он нашёл её слегка очумелой.
- Петечка, миленький, люби меня скорее, люби, - кинулась к нему на шею Машенька.
Петя в ответ промычал.
Ему хотелось с головой зарыться в Машино тело, раствориться в нём.
Они повалились в коробку с театральным реквизитом.
Машенька, покусывая губки, от души охала, Петечка сосредоточенно пыхтел.
Под ударами ветра с дождём раздался треск, и старую запаянную форточку сорвало с петель. Она вылетела в окно и, звонко шлёпнувшись об асфальт, разлетелась на мелкие осколки.
«Как-то все не так!» - неожиданно для себя подумал Петя, испугавшись своей тени и мыслей.
- Надо срочно в ванную, - насторожился он.
Маша расценила это как команду: «Действуй, мать, это шанс, возможно единственный». Она помчалась домой, стала чистить унитаз, мыть полы, драить ванну, перебирать бельё и освобождать полки в шкафу.
Петя инертно побрёл в сторону Левиного дома, отмачивать душу. Таким образом, Петя почувствовал ее необходимое наличие через воссоединение души и тела в душе. «Щас выпью, а потом в душ, потом в душ… всё пройдёт…» - бормотал Петя.
Дома у Левы он непривычно для себя выпил стакан водки и обмяк. Рядом сидела женщина, разбитая убедительно-навязчивой ипохондрией, понимание которой не обнаруживалось ни в ком из окружающих.
- Всюду вижу их тени, - повторяла она, вожделенно - жалостливо глядя на Петю. - У меня все родственники рано ушли… Я тоже чувствую, что скоро … Да?
Её неожиданно вдруг развоплотившийся в бесконечности образ напомнил всех давно умерших процентщиц -старух.
Она время от времени цеплялась за Петины руки. От немыслимого беспокойства, он стыдился себя, хотелось бежать, но куда? Домой? Вдруг как-то потусторонне изнутри себя, он увидел лицо Маши и одновременно тревожно-оглаушенный мамин голос «Петя!!!», произнес не то имя, не то формулу его судьбы.
- Ма-машенькааааа - неслышно проблеял Петя и потерял сознание.
Очнулся Петя утром дома у Маши в свеженакрахмаленной постели.
-Как я здесь оказался? - пытаясь придти в себя, спросил он шепотом.
-Так я тебя на такси привезла, родимчик, сердцем чуяла неладное, - барахлила языком Маша, с бытовой нежностью наползая на Петю.
В то время, как Маша неистово высасывала Петину душу, он равнодушно перебирал взглядом хлам, висящий на стенах от боксерских перчаток и вымпелов, до фотографий. В голове сами по себе возникали образы давно минувших школьных лет. Как из преданного анафеме исторического хаоса, Петя узрел пятно своего давнего обидчика и неприятеля местного хулигана по кличке «Гадя» завсегдатая школьного туалета, которого в восьмом классе посадили за драку с поножовщиной, отчего Петя ходил писать домой с «товарищами по нужде» и потому часто опаздывал на уроки.
«Какого хрена он здесь висит»? - проскулил Петя, и неотвратимый оргазм отчаяния настиг его.
- Так это ж муж мой, - прочмокала Маша. - Бывший, уже. Ужо…
-Какой еще муж… «Ужо», - ошалел Петя.
В дверь позвонили.
Машин муж Гриша Нудный после того как «зашился» впал в состояние со стороны казавшееся задумчивостью, на самом деле он просто пытался вспомнить, но не мог понять что именно. Его преследовали провалы хрупкой действительности, необъяснимость собственных поступков и смутные догадки о существовании личной биографии. Определённо Гриша помнил очень немного: погребной мрак дома в посёлке городского типа Нижние Головы и лицо жены своей Машеньки, которое чаще беззвучно шевелило губами, чем как-то более реально подтверждало свое существование. Обыденно пошаркав ногами о коврик перед дверью, Гриша нажал на кнопку звонка, в надежде прояснить ситуацию с бытиём и провизией. За дверью притихли. Гриша позвонил ещё раз, но, догадавшись, что у него есть ключ, открыл дверь. Войдя в квартиру, принюхался. Как из тумана проступала знакомая обстановка, ставшая настолько чужой, что данный парадокс никак не разрешался. В дверном проёме всплыло приветливо - испуганное женское лицо, из-за которого выглядывало ещё одно полубабье.
-Где? - ни к кому не обращаясь, спросил Гриша.
-Что? - испуганно недоумевая переспросил у Маши Петя.
-Проходи, проходи Гришенька, - затрухала Маша. - Будь как дома…- А я то думаю, кто это всё звонит с самого утра? Проголодался небось? - льстила всем своим нутром Машенька.
Гриша молчал так, как будто безвозвратно ушёл в себя, оставив только застывший взгляд, после, неожиданно приласкав кота, которого всегда недолюбливал, подошёл к окну.
Петя, сидя на кровати, чувствовал усиливающееся напряжение, захватывающее душу и дух. От затылка и ниже вдоль спины мучительно обдавало страхом.
- Может чайку? - суетилась сама с собой Маша, громыхая тарелками, двигая стулья.
Тут со скрипом отворилась дверь, из соседней комнаты вышли бесстыже оттопыренные углом трусы, в них стоял Машин брат, Ретя.
-Чё за на, со с раннья? - прогунявил он.
Гриша, не узнавая, посмотрел на Ретю, как недавно на кота.
От безысходности, стало казаться, что этот кошмар снится Пете, по суеверности он ущипнул себя.
Маша скоро стала подавать на стол, завывая отрешённо, по-бабьи.
Ретя с тупым интересом без предчувствий и, не проходя по обычаю в туалет, испытывал происходящее. Гриша, приоткрыв рот, увел взгляд вверх и замер.
Вдруг с потолка надрывно-истошно раздался рев: «Вы все будете гореть в аду! Незримые языки адского пламени пожирают ваши души… Деятели…»
Ретя, омрачившись, вяло погрустнел.
Для Гришы мир безразлично исчез и сжался в точку так, что он, потрепав кота, выбросил его в окно, но не со зла, а так, от самолишения и ради памяти.
Петя ощутил странное помешательство, словно это не он сошёл с ума, а безвольно стал сходить с ума круг его бытия. Схватив со стола сырую картофелину, он бросился бежать.
-Куда же милой мой? - крикнула вдогонку Маша.
«За край! За край!» - звучал манифест свободы в Петиной голове.

В смотровую палату Петю не положили, потому что он сам пришёл, а положили в обычную, так было принято в этой психиатрической больнице.
Думать Пете не хотелось, а хотелось просто лежать, слушать пение птичек, смотреть глазами на все сквозь непорочное око детства, но решётки на окнах и сумасшедшая действительность все же вытесняли его.
В больнице Петя пробыл недолго. Вернувшись домой стал молчалив. «Иное самобытиё» поглотило Петю вместе с представлениями о себе, оставив для мира алиби из сумасшедшего дома, как освобождение от себя и прошлого.
Петя сжёг фотографии и старые книги, которые передались по наследству от высокообразованных предков и всем своим непрочитанным смыслом были направлены против него. Из театра уволился без сожалений, ни с кем не прощаясь. По слухам, уехал в Сибирь, жить тихо. «Не в себе видно» - судачили поначалу коллеги, но вскоре о Пете забыли в череде театральных сует.
После исчезновения Пети, Лева впал в бессмысленную апатию, целыми днями просто спал, изредка просыпаясь, искал по дому свои окурки, хотя деньги на сигареты тогда водились, иногда даже курил чай. О прежней лихой жизни вспоминалось трудно, как будто это было не с ним, а с Петей.
Машенька размеренно бытовала в повседневной обыденности. В память о Пете держала найденный в гримёрке клочок бумаги с его стихами. Перечитывая их порой, горевала о несостоявшейся судьбе поэта. Ей грезилось, что, поняв суть стиха, удастся изловить ускользнувшую Петину душу.
- Найду тебя, Петечка, непременно найду, - приговаривала Маша, потаённо вдыхая смысл строк:
Близок солнца закат, проступает нездешнее небо
Льётся музыка тихая в полуоткрытую дверь…
И не ясно при взгляде в окно: это быль или небыль?
И неведомо… тра-та та-та-та, где вы теперь?