У меня очень много друзей и приятелей, которых я безмерно люблю. Они все очень разные, каждый со своим характером и со своей судьбой. Возраст моих друзей колеблется от двух до девяноста лет. Про одного из них я и хочу вам сегодня рассказать.
Полтора года тому назад жена моего друга попала в больницу с инсультом. То ли перенервничала, то ли перенапряглась в работе - этого мы уже никогда не узнаем.
Её положили в реанимацию, где она ещё какое-то время несвязно разговаривала, пока речь не отнялась окончательно.
Врач сказал, что прогноз течения болезни не утешителен и готовиться нужно к самому худшему…
Вот тут-то к моему другу и пришло осознание всей неотвратимости ситуации. Что она, его Ниночка, может в любой момент умереть.
Он вдруг начал вспоминать, как грубо относился к ней, как не ценил, а она при этом была добрейшим, замечательным человеком.
Всегда радушная и гостеприимная, с солнечной улыбкой на лице и радостью в сердце.
Он вдруг понял, что не может её потерять и, что очень нуждается в ней.
Ему очень хотелось просто подержать её за руку и попросить прощения за своё жестокосердие и невнимание.
За то, что во всём была виновата только она, а он - нет, потому, что ему было очень трудно признать свою вину.
Ему даже в голову не приходило, что меняться нужно было не столько ей, сколько ему.
За то, что не дарил цветы, которые она очень любила, а он считал это лишней и ненужной тратой.
За то, что никогда даже не пытался понять её тонкую и ранимую душу.
И всё же, больше всего ему хотелось хотя бы ещё один раз увидеть её живой.
Он договорился с доктором, который пообещал вечером, когда будет поменьше медперсонала, провести его в палату к любимой жене, но стечение обстоятельств распорядилось по другому…
В тот день в реанимацию привезли пять человек в крайне тяжёлом состоянии, после страшной автокатастрофы.
Врачи метались от одного пациента к другому и, естественно, ни о каком постороннем человеке в реанимации и речи быть не могло.
Его не пустили в тот вечер к жене, а на следующее утро её не стало…
Он так и не успел сказать ей всё, что хотел, и от этого страдал ещё больше. Для него словно солнце померкло.
Мы вместе с подругой вытаскивали его из депрессии, как могли.
Сейчас он немного пришёл в себя, стал ходить в церковь, хотя раньше не признавал Бога. И очень часто ездит на кладбище к своей Ниночке, всегда с цветами, словно пытаясь компенсировать хоть какую то часть того, чего не додал ей при жизни.
Так неужели, для того, чтобы понять насколько мы дороги друг другу, кому-то из нас нужно обязательно умереть?
Когда я прочитала ему свой рассказ и спросила разрешение напечатать его, он согласился, но при этом сказал: «Только имя её не меняй. Пусть это будет, как покаяние перед моей женой. "
И дай Бог, чтобы кто-то, прочитав эту историю и узнав в ней себя, успел исправить всё, ещё при жизни дорогого ему человека.
Правила у нас для всех одни. Просто тарифы разные…
Отсутствие чувства юмора - это не беда… Это - катастрофа!
«Глядя на несправедливость неправедного, мы часто спрашиваем: «Почему Бог сразу же не поразит его ударом грома, не спасёт нас от неправды?» Но при этом мы забываем спросить себя: во-первых, почему мать не убивает своё дитя, как только впервые застанет его за дурным делом? Во-вторых, почему нас, - меня и тебя - Бог не поразил громом, когда увидел сделанное нами зло?
В каждого человека вложен Божий капитал, ни один хозяин не будет вырубать сад, если однажды он не даст урожая, но с надеждой ждёт следующего года. Грех человеческий - это неурожайный год, и Бог с надеждой тихо ждёт. Иногда ждёт напрасно: Иуда остался Иудой. Но часто ждёт и получает обильный плод: сад начинает плодоносить, и Савл становится Павлом…"
- Это правда?
- Нет, это новости.
Увы, не будет страстных слов
И бурных сцен, лишь скука томно
Пересчитает свой улов,
И вновь любовь лишится дома…
Вспорхнут мечты-перепелА,
И огорчённо каркнет ворон,
И шевельнутся у стола
От сквозняка цветные шторы.
На полках книжки загрустят
Под двухнедельным пыльным слоем,
Нам хором сообщат друзья
О том, что мы друг друга стоим.
Замру я в спальне у стены,
А ты у шкафчика в гостиной…
Теперь с тобой разделены
Мы рвом, каналом и трясиной.
Где прожила свои года?
Жила ли?
Пахать никто не заставлял,
Но мы пахали.
Из смены в смену выходя,
Рубли считали,
Прожить на те рубли семьёй,
Едва ли…
Теперь зарытый клад иссяк,
Так больно…
А жизнь прошла лишь кое-как,
Я не довольна…
Кто виноват в любви моей к России?
В лесах берёзы…
Нет уголка дороже на земле, но я в бессилии,
В душе лишь слёзы…
Твоя скромность украшает жизнь… других!
Я помогала сумку даме
В метро огромную волочь,
Сновали люди между нами,
Часы показывали ночь.
Ступенек мы прошли немало,
Осталось столько же и тут
Какой-то дяденька усталый
Наш завершил бурлацкий труд.
Ему внезапно поплохело,
Он на ступеньку криво сел,
Его обильно взмокло тело,
Но песню дяденька запел.
-Понятно всё, - сказала дама,
Шагнув в скучающий вагон,
А мужичок пел про карманы,
Про сало и про самогон.
Конечно, приятнее думать о себе, что ты непризнанный гений, чем знать, что ты признанный дурак.
У поэта свой крест, у художника также,
У того и другого есть форма и вес,
И роднит те кресты прославления жажда,
Из подобных крестов на земле целый лес.
Крестоносцы всех творческих в мире профессий,
Проложив к пьедесталам кто тропку, кто тракт,
Выдавая за правду цепочку из версий,
Позабыли, похоже, про совесть и такт.
Жажда славы- вот смысл, заставляющий души,
Не идти к пьедесталу, а с криком бежать,
Не мешает и крест, с ним порой даже лучше
У подножия собственной славы лежать.
Жалкий люд очумел, позабыв, что Всевышний
Прославленью такому абсолютно не рад,
Объявляя его откровенно излишним,
Отбирает Он крест, открывая дверь в ад.
Из себя выходят, будучи уже не в себе.
Не тратьте деньги с умом. Деньги и ум вам ещё пригодятся…
Брак разрушают не столько измены, сколько постоянные проверки на верность.
На окошке закрытом герань
Тянет к солнцу листочки-ладошки,
Занавески поблёкшая ткань,
За порогом - участок с картошкой.
Старый дом, старый двор - это мир
Одинокой, в косынке, старушки.
Как хозяйка - печален и сир
Ветхий дом на краю деревушки.
Ей дороже всего этот дом
С небольшим лоскутом огорода.
Достаёт она старым ведром
Из колодца холодную воду.
А поодаль - ватага домов,
Черепичные красные крыши.
Он - обитель её и альков,
Домик памятью прошлого дышит.
Не лачуга, а целая жизнь…
Здесь её приняла повитуха,
Здесь ковались судьбы виражи,
Здесь был голод, война и разруха.
Уцелел драгоценный сундук,
В нём наряд подвенечный, неброский.
Это детище маминых рук,
А сундук неподъёмный - отцовских.
В тёмный погреб ступеньки ведут,
Огурцы, как положено - в бочке.
Было время - её не одну
Набивали, съедая досрочно.
На окошке закрытом герань,
Лепестков густо-розовый бархат.
И стекло, как незримая грань,
Старый мир отделяет от «завтра»…