Что же мы сделали Боже не так,
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду.
Вспомни заслугу нам прежних князей
В чине монашеском принявших смерть.
Вспомни сияние Русских Церквей,
Что оглашали по праздникам твердь.
И вместе с нами пройдись по земле
С нами развалины наши оплачь,
Видишь - отметины пуль на стене,
Камень замшелый от крови горяч.
Слышишь как зычно вопит воронье?
Рядом с могилами наших Святых,
Как разбивают Распятье Твое
Каменных знаков наставив своих.
Мы затвердили навечно урок
С гидрой ужасной и правым мечем
Слишком кроваво он землю иссек
Слишком отчаянной слышался стон.
Разом хотелось им все разнести,
Чтоб воцарились лишь пепел и страх.
И опустели тогда Алтари
И запылали иконы в кострах.
Боже, знамений не видит никто,
Нет и пророка, чтоб душам прозреть,
С нами не стало почти никого,
Кто бы сказал: «Долго ль это терпеть?»
Боже, Вселенную Ты утвердил,
Солнце поставил в знамение нам,
Вспомни, кто Имя Твое поносил,
Кто наших братьев душил по углам.
Что же мы сделали Боже не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду…
- Люда! Не ходи в ворота! В калитку! Только в калитку, в ворота нельзя!.. - сквозь толпу продирается немолодая энергичная женщина. Раньше таких можно было встретить в основном в торговле; сейчас торговля кругом - поэтому, наверное, типаж распространился необыкновенно широко.
- Никогда не ходи в ворота, ты что?! - догнав свою спутницу, женщина вполголоса продолжает наставлять подругу, вместе они продвигаются к выходу из церковного двора. Ворота распахнуты настежь, но дамы протискиваются через толпу народа и выходят калиткой.
- А у меня два года - два года! - водичка простояла, и хоть бы что! Вот вчера решил: куда ее девать-то, надо ж свежей набрать - попросил мою хозяйку, она мне налила водичку в тазик, я в двадцать три ноль-ноль залез в ванну и - опа! - облился, как положено. Хорошо!..
Бодрый и худощавый дедуля так и ищет возможность завязать разговор с соседями по очереди. Ну, в самом деле: если стоять, как только что сказали проходившие мимо счастливцы, уже успевшие заполучить заветную крещенскую воду, еще часа два - то почему бы не пообщаться?
- Да… Вот, значит, в одиннадцать вечера я и скупнулся, ага. Отличная была водичка!
- А чего в одиннадцать-то? - в полоборота спрашивает низенькая полная тетенька, стоящая впереди.
- Так положено же! - дед с радостью вступает в диалог. - До одиннадцати не положено, до одиннадцати она не действительна.
- А…
Тетенька, приняв к сведению ценную информацию, решает внести свой вклад в душеспасительную беседу:
- У меня вот тоже водичка отлично стояла. Я в прошлом году взяла, набрала прямо из-под крана, молитовку над ней прочитала - год стояла, хоть бы что!
- Ну правильно! Ведь на Крещение все водоемы освящаются, всё вообще, - дедуля придвигается поближе. - Вот как они освятят на прорубях воду - вот тогда, значит, можно брать. После одиннадцати вечера. И вообще, вчерашняя вода - это не то. Сегодня надо брать, сегодня она - это… крещенская, значит… А вчера - сочельничес… сочельников… Ну, короче, вчерашняя - только если после одиннадцати вечера.
- Послушайте, - не выдерживает рядом какой-то мужчина средних лет в потертом военном бушлате. - Ну откуда Вы взяли вот это - про одиннадцать вечера?
- Э-э-э… - дед с видом снисходительного наставника, вынужденного объяснять несмышленым ученикам очевидные вещи, поворачивает к нему свое маленькое лицо, которое даже на морозе не изменило своего желтоватого цвета. - Да потому что освящают в одиннадцать вечера! Поэтому все и купаются ночью!
- Да кто Вам сказал? Освящение же сразу после литургии бывает, утром! Как утром службу закончат - это же часов в одиннадцать-двенадцать - так сразу и бывает освящение. И вода - та же самая абсолютно, освящается точно так же, как и сегодня.
Дедуля почти не слушает. Пока мужчина говорит, он успевает еще двум-трем своим соседям по очереди сообщить, что сегодняшняя вода - правильная, крещенская, «свячёная», а вчерашняя - только если после одиннадцати вечера. Тем не менее, завязавшийся разговор привлекает внимание очереди. Люди оборачиваются, внимательно прислушиваясь к тому, кто что говорит. По тому, как они стараются уловить обрывки чужого разговора, понятно, что людям интересно и что они не очень хорошо разбираются в теме. Но показать свою неосведомленность рискует только один невысокий крепенький мужичок в кепке, натянутой на уши:
- Так что: разницы никакой нет?
- Нет, конечно - одна и та же крещенская вода.
Однако, согласные друг с другом, двое мужчин остаются наедине со своей правотой, в то время как вокруг них продолжается живое обсуждение:
- Ну что, будем стоять? А то вон говорят - два часа стоять придется, там без очереди лезут…
- Ну, постоим - что делать. Надо же сегодня воду взять. Она же сутки действует. Надо сегодня брать.
- Ага. Ну ты посмотри: с детьми лезут без очереди! Хорошо - с детьми; но куда ты с тремя канистрами пятилитровыми?!
Очередь солидарно гудит. Пятилитровые канистры у каждого второго, но лезть без очереди, пусть ты даже и с ребенком - это действительно как-то не очень.
- Пойду посмотрю, как там моя вторая очередь, не обгоняет? - неспокойный дедуля растворяется в толпе. Параллельно движется еще одна вереница людей; она направляется к храму.
- А там, в храме, что - тоже воду разливают? - женщина в длинном пальто, заслоняя лицо от мороза красным шарфом, тревожно тянет шею в направлении входа в церковь.
- Да. Только там еще надо свечки ставить и записки писать - во здравие и заупокой.
- Но там, похоже, быстрее очередь идет… - тревога на лице женщины нарастает. Через пару минут, однако, счастливым образом в параллельной очереди находятся ее подруги, и дама перемещается на два метра ближе к заветному крыльцу храма. Там мелькают красными пятнами папахи то ли казаков, то ли каких-то кадетов. В общем, ходят мальчишки в шинельках и форменных головных уборах с кокардами. И еще с синими нарукавными повязками, на которых вышит золотом крест. Раньше в ходу были красные повязки народных дружинников, а теперь вот - синие и с крестом.
Неспокойный разговорчивый дедуля возвращается и оживленно продолжает с пол-оборота:
- Вот сейчас возьмем водичку, искупаемся, а потом - р-р-раз! - и в Царствие Небесное!
- Ой! Ну что Вы такое говорите?! - Дама перед старичком аж подпрыгивает от досады. - Зачем Вы такое говорите? Надо думать только о хорошем! Сегодня же праздник - вот и думайте о хорошем, зачем о плохом?
- Ну, а что? - дед явно был не намерен так просто успокаиваться; видимо, его перспектива попасть в Царство Небесное сразу после омовения крещенской водой впечатлила не на шутку. - Вот хорошо: хлебнем водички и - опа!
Этот энтузиазм встречает серьезный отпор. На реплику дедули оборачиваются сразу несколько по-настоящему разгневанных дам.
- Вы бы лучше закрыли свой рот, - неожиданно зло и грубо формулирует молчавшая до сих пор женщина с рыжими волосами, уложенными в хорошую прическу. - Вам же сказано: праздник сегодня! Вот же начал!..
Извиняющееся бормотание старичка о том, что, мол, он ничего такого не имел в виду, и вообще, говорил он больше о себе самом - ему-то уже семьдесят шестой годок пошел, можно и о Царстве Небесном подумать - не находят понимания. Завязавшаяся было беседа разваливается. Дедуля, как будто вняв настойчивым советам соседок по очереди, оставляет неполиткорректную тему и удаляется.
- Та-а-ак… Теперь вообще встанем. - Мужчина в очках с видимым усилием удерживается от того, чтобы добавить к высказыванию пару крепких словечек. Все стоящие рядом нервно подаются вперед.
- Ну куда же это годится?! Куда - с двадцатилитровыми канистрами?! Это ж сколько вы их набирать теперь будете?..
Четыре двадцатилитровых бутыли, как изваяния-идолы, угрюмо выстраиваются вокруг огромного металлического чана с водой. Их сюда привезли на тележках два таких же угрюмых немногословных мужика в вязаных спортивных шапочках. Мужики, не обращая внимания на ропот толпы, деловито наполняют емкости. Зачем им понадобилось столько крещенской воды - такой вопрос в толпе не возникает; всех беспокоит одно: очередь застопорилась.
Ропот растет. Люди, все как один приплясывающие, чтобы как-то согреться на морозе, совсем не рады перспективе застрять еще на полчаса перед самым «финишем» - перед заветной бочкой из нержавейки. Тем не менее, минутное волнение улегается, не успев перерасти в серьезный конфликт: находится какая-то женщина, которая берет на себя функции распорядителя. Постепенно процесс вновь налаживается, и вскоре «оптовые» потребители крещенской воды, наполнив свои бутыли, тащат их к воротам. Им, правда, уже некому подсказать, что в ворота ни в коем случае нельзя выходить - только в калитку!..
Наконец, подходит и моя очередь. Парень-послушник с сине-золотой повязкой на рукаве аккуратно отворачивает кран, в мою бутыль падает густая ледяная струя. Полминуты - готово. Я подхватываю бутыль, в спину уже подталкивает голос женщины-распорядителя:
- Мужчина, быстрее давайте, отходите! Следующий - не задерживаем, ставим тару!..
Я только и успеваю сказать парнишке, который наливал мне воду:
- Спасибо! С праздником Вас!
- Спаси Господи!
Ну, вот и хорошо, вот и праздник: вспомнили про Бога все-таки.
Анна уже собиралась закрывать магазин, когда дверь открылась и вошла девочка лет 6−7. Светло-русые волосы были аккуратно собраны в две косички. Большие глаза внимательно уставились на Анну.
- Уже закрыто, - хотела сказать Анна, но что-то во взгляде девочки остановило ее.
- Простите, пожалуйста, мне нужен крестик.
- Крестик? - удивленно переспросила Анна.
- Да, серебряный крестик.
Немало удивляясь себе и неожиданной посетительнице, Анна вернулась за прилавок и спросила:
- Почему серебряный?
- Потому что он отгоняет нечистую силу.
- Ишь ты! - удивилась Анна. Она тоже слышала, что серебро имеет силу против нечисти.
- А деньги у тебя есть?
- Да. И девочка выложила на прилавок полный мешочек звонких медных и серебряных монет по 5 и 10 копеек. Видя удивление Анны, она пояснила: «Я это на куклу копила».
Анна вспомнила свое безигрушечное детство и томительное желание иметь большую красивую куклу. Все перевернулось у нее в душе. Наклонившись к маленькой посетительнице, она ласково спросила: «А зачем тебе серебряный крестик?».
- Для папы, - ответила девочка и, видя недоумение на лице Анны, повторила: - Для папы. Его забрала нечистая сила. Он пьет и пьет.
Анна побледнела, сердце неприятно защемило. «Бедная девочка», - подумала Анна. Как и она сама: сначала папа, а теперь муж. Все проклятая пьянка!
- И впрямь нечистая сила, - подумала Анна.
- А папа твой крещеный?
- Нет.
- Тогда зачем ему крестик?
- Я сейчас схожу в Церковь и попрошу покрестить его.
- А где твоя мама? - все больше удивляясь, расспрашивала Анна.
- Мама умерла. От горя умерла, что папа пьет.
- Кто же за вами приглядывает?
- Так мы сами с папой.
Он хороший. Он не всегда пьяный.
- А ты думаешь покрестят его, и он бросит пить? - спросила Анна.
- Бабушка говорила, что от нечистой силы только Церковь и поможет.
Анна сложила монеты обратно в кошелек и подала девочке.
- Как тебя зовут?
- Аленка все зовут. А так, Елена.
На глазах ее появились слезы.
- Не хватает, да?
- Ты вот что. Возьми эти деньги и купи себе куклу, а крестик я тебе так дам.
И, видя удивленный взгляд девочки, добавила. «У меня есть один лишний». Глаза девочки засветились.
Анна уложила крестик в пакетик и подала Аленке.
«Иди с Богом». Закрыв магазин, Анна всю дорогу домой думала об этой удивительной встрече. И подходя к дому, решила: «Возьму выходной и схожу в Церковь».
…Аленка бежала не чуя ног под собой. «Только бы Церковь не была закрыта, только бы не была закрыта», - повторяла она про себя. Церковь была открыта. Аленка буквально влетела в двери и встала, буд-то ноги вдруг приросли к полу.
«Куда летишь, как шальная? - преградила ей путь старушка с тряпкой в руке.
Закрыта церковь".
- Нет, нет! - с отчаянием подумала Аленка.
- Мне нужно папу срочно покрестить, понимаете? Его забрала нечистая сила! Ей казалось, что она сказала это тихо, но прозвучало это под сводами храма так громко, что сама Аленка сжалась. - Господи помилуй! - тряпка вывалилась из рук старушки. На отчаянный выкрик Аленки из алтаря вышел отец Николай. Аленка знала, что их, которые служат в церкви, зовут «отцами», но поскольку имени этого «отца» она не знала, то воскликнула, кинувшись к нему.
- Отец, дорогой отец! Помоги моему папе. Его забрала нечистая сила и он умирает!
Отец Николай ласково погладил девочку по голове, усадил ее на скамейку и стал расспрашивать о ее беде…
…Сознание к Панкрату возвращалось медленно. Оно тяжелым мельничным жерновом начинало ворочаться в мозгу, причиняя нестерпимую боль. Ему вспомнилось вчерашнее неприятное, тоскливое чувство одиночества, которое он пытался заглушить водкой. Вспомнил, как не в силах подняться кричал на дочку Аленку, чтобы она сходила за другом соседом. Вспомнились детские худые плечики, все ниже опускающиеся, как-будто на них взваливали непомерную ношу. От этого воспоминания стало еще тоскливее. Глаза опухли и не хотели открываться. С трудом ему удалось разомкнуть их. Ничего не понимая, он стал озираться вокруг. Все было белым и только в углу в сторонке выделялось какое-то темное пятно.
- Ну вот и все, отец Николай. Теперь ему нужно немного полежать и с ним можно будет разговаривать, - медсестра убрала шприц в коробочку и вышла из палаты.
Отец Николай смотрел, как медленно возвращалась жизнь к человеку. Обросшее лицо не старого человека медленно становилось розовым. Обычно о. Николай старался при разговоре смотреть человеку в глаза. Только там можно найти ответы на все или многие вопросы о жизни души. Он знал, что глаза редко лгут. Но, когда Панкрат открывал глаза, то в них стояла мутная завеса.
Постепенно очертания стали вырисовываться четче, и Панкрат увидел сидящего на стуле «попа», а рядом притихшую и заплаканную дочку. Он лежал на белой кровати, и все кругом было непривычно бело и нарядно.
- Меня зовут отец Николай, - представился незнакомец. Вот, ваша дочь пришла в Церковь и спасла Вас. Да чуть было не опоздали.
Панкрат смотрел на лицо уже немолодого человека и что-то внутри у него разворачивалось, становясь все больше и не вмещаясь в грудную клетку. Ему мучительно захотелось вытолкнуть это тяжелое из себя, что мешало ему дышать. Панкрат прохрипел что-то вначале непонятное, потом, как бы извиняясь сказал тихо: «Спасибо вам». Он не знал за что благодарит этого человека, но увидев спокойный, добрый взгляд, понял, что ему очень хочется излить перед сидящим незнакомым человеком все, что накопилось на душе за долгие годы…
…Отец Николай слушал молча, не задавал вопросов и не говорил ни слова. Панкрат умолкал, горько вздыхал, потом продолжал выплескивать наружу всю тяжесть, выворачивая наизнанку все темные уголки своей души.
Было уже поздно, когда он, обессиленный, опустил голову на подушку. Отец Николай заговорил тихо, по-отечески ласково. Он говорил о кресте, который каждый должен понести, о слабости человека, о душе, ее красоте и чистоте. Необычные слова обезболивающим бальзамом ложились Панкрату на сердце, и оно билось ровнее и спокойнее. Какая-то неведомая сила проникала внутрь и наполняла его удивительной теплотой и безграничным доверием. «Как хорошо!», - подумал Панкрат, закрывая глаза. Он не заметил, как уснул.
Проснулся Панкрат рано. Сначала он не понял, где находится. Но увидев прикорнувшую на стуле дочь, вспомнил где он. Встав, Панкрат осторожно переложил дочь на постель, а сам сел рядом. Удивительное, теплое чувство ощущалось где-то внутри. И что-то еще тревожило. И вдруг он вспомнил позднего гостя. «Это от него, это через него мне стало легко», - подумал Панкрат. Конечно, он никогда не отрицал, что там «что-то есть», но теперь это «что-то» так близко коснулось Панкрата, преобразило его чувства и мысли. Он не помнил, что именно говорил ему отец Николай, но это чувство теплого доверия, легкости в душе осталось у него и заставляло что-то предпринимать.
Выписали Панкрата через три дня. Аленка принесла чистую рубашку и выглаженные брюки. Переодевшись и поблагодарив врачей, они вышли на улицу. «Какое сегодня яркое и теплое солнце!», - подумал Панкрат с удивлением. Он шагал, взяв Аленку за руку и впервые с удивлением всматривался в лица прохожих. И лица эти были какие-то знакомые, приветливые и родные. Некоторые даже улыбались Панкрату, как хорошему знакомому.
Панкрат и не заметил, как они подошли к Церкви. Нерешительно остановившись, он посмотрел на Аленку, она на него, и они дружно шагнули в притвор Церкви. В храме шла служба: везде горели свечи и раздавалось чудное печальное пение. Они потихоньку встали в сторонке, прижавшись друг к другу. Из открытых маленьких дверей вышел священник, держа перед собой какой-то предмет, похожий на кубок. Это был отец Николай. Панкрат так волновался, что ничего не мог понять, что говорит отец Николай. Ему показалось даже, что отец Николай удовлетворенно посмотрел на Панкрата и слегка одобрительно кивнул ему. И не понял Панкрат, что случилось с ним в следующее мгновение: слезы ручьем потекли из его глаз и он неуклюже вытирал их рукавом, всхлипывая как ребенок. Он плакал, не стесняясь этих слез и не пытаясь остановить их. И ему казалось, что кто-то по-отцовски, ласково и печально, гладит его по голове. И от этого слезы лились еще больше. Глядя на него, плакала и Аленка. Она поняла, что папа ее выздоровел, что нечистая сила покинула его, хоть он еще и не крещеный. Потихоньку достав из кармана крестик, она осторожно вложила его отцу в руку. Взглянув на крестик, Панкрат тепло и с благодарностью посмотрел на дочь и бережно сжал крестик в своей большой руке.
Крестился Панкрат через неделю. После крещения к нему подошел отец Николай, поздравил его и подарил ему икону Георгия Победоносца. Какая-то женщина, плача и обнимая Аленку, тоже поздравляла Панкрата. Аленка сказала, что это ее новая знакомая, тетя Аня из магазина. Все было кругом так необычно и по-новому значительно, что Панкрат растерялся. В какое-то мгновение он потерял Аленку из вида. Обойдя колонну, он увидел ее, стоящую на коленях перед иконой, с которой на нее взирал Господь. Панкрат тихо подошел и встал за ее спиной. И вдруг услышал тихий, горячий шепот дочери: «Отец мой дорогой! Спасибо тебе за моего папу. Я тебя очень люблю». И Панкрат понял, что с этого момента в их жизни будет все по-другому. Он ласково погладил девочку по голове. А она, поднявшись, аккуратно положила у подножия иконы небольшой мешочек и поцеловала ножки Спасителя. Она была счастлива и спокойна. Теперь все будет хорошо! Они вышли из храма, и на улице их встретило яркое солнце. Было похоже, что и солнце радостно приветствует начало их новой жизни!
…Кабы не православные… пахать бы всем атеистам уже с 3 января !!! …
«Терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби; у вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху»
Когда против дьявола перестают бороться-привыкают к нему и сами становятся злыми.
Почему телесная красота не делает человека счастливым? Потому что тело стремится к пороку, а душа-к Богу.
Мужчина должен быть большим и сильным. Нужно защищать свою веру, страну и семью.
Любовь и богатство часто идут разными дорогами. Приходит время-они соединяются. Но для этого надо хранить в своей душе такие чувства. Вера, Надежда, Любовь.
Сегодня 2 ноября для православных христиан - День поминовения всех усопших, Дмитриевская суббота. Даже нерелигиозному сознанию свойственно ощущать существование некой связи между живыми и умершими. И эта связь больше, чем просто наша память о тех, кто уже не с нами. Опыт Церкви свидетельствует, что загробная участь человека до Страшного суда не предрешена окончательно, и что молитва живых, молитва, исполненная горячей и искренней любовью, способна эту участь изменить. Священники советуют приходить в этот день в храм с детьми, чтобы тогда, когда нас уже здесь не будет, нашлись те, кто бы за нас вознес молитву ко Господу.
Не хватает в мире любви…
Не хватает любви во мне.
Этот солнечный светлый мир.
Это радость-в моей душе.
И звучание сладкое птиц.
И журчанье в лесу ручья.
День забудешь, но помнишь миг.
В те минуты был счастлив я.
Его ругали за талант.
Он рисовал картины маслом.
В его набросках и эскизах.
Мир был прекрасным и ужасным.
Он перенёс на полотно.
Всё, что прочувствовал и видел.
И мир его возненавидел.
И стало обнажённым зло.
Оно искало-не нашло.
Куда бы спрятаться и скрыться.
В картине этой-было всё.
Любви непонятой страданье.
Коварства ложь и торжество.
Мир был осужден в злодеяньях.
И снова крик-распни, распни.
Любовь и Истина гонимы.
Картина брошена в огонь.
Но образы картины-живы.
Люблю тебя-как выразить словами?
Люблю тебя-зачем слова нужны?
Люблю тебя-вся жизнь в одном желании.
Люблю тебя-слова не так важны.
Ты счастлив-чувство необъятное.
И тела нет-одна душа.
И всё так просто и понятно.
Когда в тебе-люблю тебя.
Кому же молиться о супружеском счастье, как не святым, любовь и верность которых преодолела все земные препятствия?
Почему же брак свв. Петра и Февроньи был счастливым? Во-первых, их брачный союз был союзом двух верующих людей, общих в стремлении к благочестию. Во-вторых, их союз не был направлен на мирские приобретения, а ставил своею целью - духовное совершенство. И, наконец, у них была любовь и стремление сохранять святыню брака выше всех иных предрассудков.