Да вы хоть ИМЯ сделайте себе, а то пойди вас всех упомни!
Листаю все июни прежних лет, их изумрудом заполняю вечер. А время, что в нуле, уже не лечит. И пусть не лечит. Просто жду рассвет…
А память ноет. Ноет и болит, отмахиваясь от деликатесов. И раночки, царапины, порезы свои зачем-то бережно хранит.
Всё хорошо. С режимом, сном, едой. Но, умываясь утром в тесной ванной, захочется бездонно океана, наполненного до краёв тобой…
Какая блажь!
Гнать мысли эти прочь, бесстрастно час за часом проживая. Вот новая канва. Вот я - живая. Вот ты. Вот ступа. Воду растолочь?
Напрасный труд… Ты стал рационален.
Нет! - Будь распят, расколот на куски! - но это так… фантазии тоски, которая по кругу от начала.
Я знаю, ты лишь мой, но я устала.
Я знаю, ты лишь мой, но нервы сдали.
Я не хочу возможного скандала,
И всё ж прошу, чтоб мы с тобой… расстались.
Я знаю, я твоя душой и телом.
Я знаю, я твоя всегда и всюду,
Но спрятана земля под снегом белым,
И я под ним цветов искать не буду.
Я знаю, может быть, живя с другою,
Ты… вновь и вновь во сне мне будешь сниться.
Я знаю… и печаль свою не скрою,
Что улетела сказочная птица.
Я знаю, обо мне ты помнить будешь -
Глаза… улыбку… руки… губы… имя…
Ведь вопреки всему меня ты любишь,
Хоть знаешь, что давно живу с другими…
На прошлом пыль годов,
Которая скрывает иногда подробности.
Но стоит только протереть её,
И видим всё как будто бы по-новому.
В мозгах есть полироль?
И только во снах всё по-прежнему. Туда информация запаздывает что-ли?
Не удержать слезы, упавшей на щеку,
И не забыть мне человека,
Который показал, что все - лишь горсть песка!..
Война…
Страшное слово…
Никто не верил до последнего…
Но враг напал
И растревожил
Нашу жизнь среди лесов,
Среди счастья и цветов.
И погибли наши люди,
Наши братья и отцы.
Я не верю, что забыли
Эту страшную беду.
Мы ведь помним,
Будем помнить!
Ведь они все не напрасно погибали ради нас…
Ошибки растревожат память…
Их не всегда есть шанс исправить.
Как жить с булыжником в душе,
Когда противен сам себе!!!
Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.
Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.
Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер - Сталин,
А между ними страшный ад.
Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
Наша память разборчива и добра. Если б жёны пристально помнили муку, в какой рожали дитя, перевелось бы племя людское.
И брела она по дикому полю, непаханому, нехоженому, косы не знавшему. В сандалии ее сыпались семена трав, колючки цеплялись за пальто старомодного
покроя, отделанного сереньким мехом на рукавах.
Оступаясь, соскальзывая, будто по наледи, она поднялась на железнодорожную линию, зачастила по шпалам, шаг ее был суетливый,
сбивающийся.
Насколько охватывал взгляд - степь кругом немая, предзимно взявшаяся
рыжеватой шерсткой. Солончаки накрапом пятнали степную даль, добавляя немоты
в ее безгласное пространство, да у самого неба тенью проступал хребет Урала,
тоже немой, тоже недвижно усталый. Людей не было. Птиц не слышно. Скот
отогнали к предгорьям. Поезда проходили редко.
Ничто не тревожило пустынной тишины.
В глазах ее стояли слезы, и оттого все плыло перед нею, качалось, как в море, и где начиналось небо, где кончалось море - она не различала.
Хвостатыми водорослями шевелились рельсы. Волнами накатывали шпалы. Дышать
ей становилось все труднее, будто поднималась она по бесконечной шаткой
лестнице.
У километрового столба она вытерла глаза рукой. Полосатый столбик,
скорее вострый кол, порябил-порябил и утвердился перед нею. Она спустилась к линии и на сигнальном кургане, сделанном пожарными или в древнюю пору
кочевниками, отыскала могилу.
Может, была когда-то на пирамидке звездочка, но, видно, отопрела.
Могилу затянуло травою-проволочником и полынью. Татарник взнимался рядом с пирамидкой-колом, не решаясь подняться выше. Несмело цеплялся он заусенцами
за изветренный столбик, ребристое тело его было измучено и остисто.
Она опустилась на колени перед могилой.
- Как долго я тебя искала!
Ветер шевелил полынь на могиле, вытеребливал пух из шишечек
карлика-татарника. Сыпучие семена чернобыла и замершая сухая трава лежали в бурых щелях старчески потрескавшейся земли. Пепельным тленом отливала
предзимняя степь, угрюмо нависал над нею древний хребет, глубоко вдавшийся
грудью в равнину, так глубоко, так грузно, что выдавилась из глубин земли
горькая соль, и бельма солончаков, отблескивая холодно, плоско, наполняли
мертвенным льдистым светом и горизонт, и небо, спаявшееся с ним.
Но это там, дальше было все мертво, все остыло, а здесь шевелилась
пугливая жизнь, скорбно шелестели немощные травы, похрустывал костлявый
татарник, сыпалась сохлая земля, какая-то живность - полевка-мышка, что ли,
суетилась в трещинах земли меж сохлых травок, отыскивая прокорм.
Она развязала платок, прижалась лицом к могиле.
- Почему ты лежишь один посреди России?
И больше ничего не спрашивала.
Думала.
Вспоминала.
Жаром угли пылают в загнетке,
Садит мать караваи на под,
Бригадирша Маша, соседка,
О наличники будит народ.
Собирает скорее к конторе,
Председатель велел, говорит.
Торопились, не знали, что горе
Их сейчас, как огнём опалит.
Председатель молчал и впервые
Виновато глядел на людей,
Тихо вымолвил: -Люди родные,
Вот повестки для наших парней.
Будто рухнуло всё одним махом,
Придавило - кричи не кричи…
Вижу мать, оглушённую страхом,
Хлеб сгоревший в то утро в печи.
ПАМЯТИ ТАНКИСТА
Рванула из-под гусениц земля,
И дан приказ, и отступать нельзя.
И с грохотом снарядов
Увидишь где-то рядом
Кусочек неба, солнца и земли.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза.
И вдруг огнем по башне полоснет,
И из тебя живое все уйдет,
И небо станет красным,
А жизнь еще прекрасней
В этот миг покажется тебе.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза.
А матери напишут, что погиб,
Служил он честно, только вот убит,
И сердцу станет больно,
Но хватит, все, довольно,
Мой танк объятый пламенем горит.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза…
МУЗЫКА ВОЛН
Я вижу, как волны смывают следы на песке,
Я слышу, как ветер поет свою странную песню,
Я слышу, как струны деревьев играют ее,
Музыку волн, музыку ветра.
Здесь трудно сказать, что такое асфальт.
Здесь трудно сказать, что такое машина.
Здесь нужно руками кидать воду вверх.
Музыка волн, музыка ветра.
Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги?
Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел?
Кто из вас вспомнит, чувствуя холод приклада,
Музыку волн, музыку ветра?
И я забуду обо всем,
Черты лица твои сотрутся.
И память мой оставит дом,
Чтоб ночью вновь в него вернуться.
И я забуду о тебе,
Я буду крепко спать ночами,
Но ты живешь еще во мне,
Осталась память между нами.