…Были ли у Вали мысли, что Виктор уедет и больше о ней не вспомнит? Нет, поскольку и в ее плане такого пункта не значилось. Утром она пожарила Виктору яичницу и спокойно спросила, когда свадьба. То ли провидение было в то время на ее стороне, то ли вселенная обалдела от таких наглых заказов, но Виктор не сбежал в тот же момент. Он пожал плечами и сказал, что нужно съездить домой, сообщить родителям, и можно будет устраивать свадьбу. Наверное, ждать придется после подачи заявления, но это же месяц два — не больше. Да, еще выпускные надо сдать и диплом получить. Но это совсем скоро.
Вале это показалось разумным. Виктор приезжал к ней каждые выходные. Валя его ждала, работала, копила деньги на свадьбу, что было занесено отдельным пунктом в ее тетрадь доходов и расходов. Она не мечтала о роскошном свадебном платье, наоборот, собиралась сшить на заказ — такое, чтобы потом можно было надевать по торжественным случаям и на экзамены в музыкалку.
Виктор нравился ей все больше. Он оказался честным, держал слово, никогда не приезжал с пустыми руками — то цветы, то конфеты. С соседями был вежлив, здоровался, хотя Валя видела — к коммуналкам он не привык, стесняется, по стеночке пробирается, говорит чуть ли не шепотом. Конечно, живет на всем готовом с родителями, ни забот, ни трудностей. Валя ждала, что Виктор познакомит ее с родителями, но он все откладывал. Но и это ее мало тревожило, ведь все шло по ее плану — платье сшила, туфли купила. Заявление в загс было подано — в Заокске. Валя рассудила трезво: какая разница, где подавать и расписываться, печати везде одинаковые. Виктор спорить не стал. Следующий пункт плана был выполнен — дата назначена. После подачи заявления Виктор прямо на ступеньках сообщил Вале, что его отец договаривается о его распределении, включает связи. И, возможно, если все получится, то его могут отправить аж в Париж. Но даже если не Париж, то Москва ему гарантирована. Валя тогда почувствовала себя очень счастливой — как же правильно все рассчитала, какого жениха себе подобрала. Да, так все и должно быть. У нее только так и будет…
…В город Заокск Виктор попал случайно, как случайно оказался на грандиозной пьянке в общаге. Однокурсники решили отправиться на рыбалку, Виктора брать не собирались, но только он был счастливым владельцем «Жигулей» — родители подарили — и единственным трезвым в компании. Так что Виктора привело к Вале само провидение, учитывая то, что они заблудились, свернули не на ту дорогу.
На реке разбили палатку, нажарили шашлыков, выпили и завалились вповалку спать. Когда проснулись, пытались понять, где находятся и как река то называется. Валя пришла на берег пешком — за компанию с подругой. Та умоляла: будет ее ухажер с другом, и нужна еще одна девушка. Не понравится, уйдем. Вот на этом берегу и произошла судьбоносная встреча. К Вале подошел Виктор и спросил, как называется река и город. Валя фыркнула, но сразу разглядела в молодом человеке проезжего молодца — явно москвич, джинсы, ботинки модные, белые. Разговорились. Две компании тем временем объединились и пили уже совместно. Валина подруга кокетничала с москвичами, ее ухажер наливался кровью, все плавно шло к традиционной драке.
— Отвези меня домой, — попросила Валя.
И Виктор сел за руль. Так она поняла, что выиграла свой приз — именно ему принадлежала машина, а это кое что да значило.
Виктор остался у Вали. Все случилось так, как она и запланировала, — большая тахта, никто не мешает, пианино у стены, все чистенько, красивенько. Да, коммуналка, но соседи сидели тихо и утром Вале не сказали ни слова. Наоборот, соседка даже яйца для нее оставила — мужика накормить. Как выживать то без мужика? И правильно. Красоты нет, денег нет, так пусть хоть одним местом завлекает. Глядишь, и найдется дурак, которому много не надо…
…После очередного вечернего зачитывания списка расходов и традиционного заклинания «Поскорей бы», Валя пошла спать и спала на удивление спокойно. Утром встала, позавтракала, отметила, что погода хорошая, можно и туфли обуть. Достала туфли, начистила их и походила по коридору, проверяя — не жмут? Только после этого подошла к матери. Врачи сказали, что умерла она еще вечером, скорее всего, во сне. И это хорошая смерть, спокойная.
Валя радовалась, что рассчитала все правильно — скопленных денег ей хватило и на похороны, и на инструмент, и даже на тахту осталось. Спасибо, соседи скинулись, кто сколько мог. И план ее отлично работал — она все переставила, передвинула и завела частных учеников. Из администрации уволилась и стала работать в музыкалке на полной ставке. Соседи поскандалили, но не сильно: а что делать девочке? Одна осталась. Жить ведь на что-то надо. Чтобы иметь больше учеников, Валя ставила детям тройки по специальности и говорила обеспокоенным мамашам, что подтянет дополнительно. Потому что ребенок то, безусловно, талантлив. Мамаши покупались на жалкую лесть, и у Вали появился стабильный частный заработок.
Следующим пунктом в ее списке значилось замужество. Непременно удачное и по возможности быстрое. В Валиной схеме не было пункта о мучениях, сомнениях, страданиях, безответной, да и вообще о какой бы то ни было любви. И самое удивительное — у нее не было никаких сомнений, что все будет так, как она запланировала.
То ли мысли действительно материальны, то ли Валя так точно отправила запрос во вселенную, но жених действительно появился быстро, не заставив себя ждать. И именно такой, какой требовался. Москвич, студент последнего курса экономического факультета. Да еще и имя — Виктор — всегда нравилось Вале. Победитель…
…Она приучилась все планировать — писать списки продуктов, которые нужно купить, дела, которые нужно сделать на следующий день. Она вела тетрадь доходов и расходов, над которой сидела вечерами. Замеряла, сколько осталось в пачке стирального порошка — на неделю хватит или на две, — и вносила в план покупок. Никогда в жизни она бы не купила себе помаду, кофточку или колготки спонтанно, потому что захотела, увидела, и понравился, например, цвет. Каждый вечер Валя усаживалась с тетрадью за большой стол, стоявший посреди комнаты, и рассказывала матери, сколько потратила на лекарства, на еду, на воду, на электричество. Слышала ли ее в эти вечера мать, понимала ли она что-нибудь, Валя не знала.
«Поскорей бы», — повторяла Валя и захлопывала тетрадь.
Отдельным пунктом у нее значились расходы на похороны. Валя копила и откладывала каждый месяц. Смерть матери ей была очень нужна — расплатиться побыстрее с расходами и выгадать остаток на покупку инструмента. Ведь это невозможно — бегать по ученикам. Лучше пусть к ней домой приходят. Соседи, конечно, крик поднимут, но ничего — поорут и успокоятся. Но это станет возможно только после смерти матери. Помимо инструмента — старое Валино пианино, еще ученическое, списанное из музыкалки, было давно выброшено, — ей требовалось пространство. Мало того, что коммуналка, стены деревянные, так еще и комната одна. Да, большая, двадцать квадратов, а что толку то, если мать лежит у окна. А вот после смерти можно будет выставить материнскую кровать, поставить к стенке инструмент и принимать учеников. Можно и шкаф развернуть, который отгораживал Валину половину комнаты. А вместо шкафа поставить ширму или повесить занавески. И получатся как будто две полноценные комнаты. Да и о личной жизни можно будет задуматься. Не приведешь ведь мужчину в комнату, на узкую кровать за шкафом, когда рядом лежит умирающая старуха. И Валя расписывала в своей тетради, перелистнув несколько страниц, как купит тахту, ширму и заведет себе личную жизнь. «Поскорей бы», — говорила она матери. Ведь всем понятно, что невеста с собственной жилплощадью, да еще сирота, очень выгодная партия. Проще замуж выйти. А со своим закутком и больной матерью она никому не нужна. Да самый завалящий жених сбежит. Но завалящего Вале было не нужно…
…Это было на третьем курсе. Валя вырвалась в Москву — к подружке однокурснице, которая перевелась в столицу по семейным обстоятельствам. Две недели Валя жила в общежитии, где ее приютили новые друзья, пила вино, ходила на лекции, знакомилась, расставалась, почти не ела. Но это было настоящие счастье и свобода. Та самая подружка уговаривала Валю тоже перевестись и даже обещала поговорить с родителями, у которых имелись связи в институте. Через две недели Валя позвонила домой. Никто не ответил. Валя позвонила соседке, от которой узнала, что мать в больнице. Инсульт. Ни говорить, ни ходить не может.
Валя вернулась домой и снова стала жить по плану. Только это был уже ее, личный, жизненный план. Она работала в горисполкоме на полставки, до двух, с трех до шести — в музыкалке, а после шести — бегала по частным урокам. Нужны были деньги. Мать лежала парализованная, но никак не умирала. Врачи сказали, что умрет, счет на недели, но все никак — она вцепилась в жизнь зубами. Валя заботилась о матери, давала лекарства, кормила с ложечки, но каждый день ждала ее кончины. «Поскорей бы», — шептала она каждый вечер перед сном…
…Ромина мать, Валентина Даниловна, жила по плану. Основы этого плана заложила ее мать — Рома бабушку в живых не застал. Это она в семь лет отвела Валю в музыкальную школу и приковала ее к инструменту. Способностей у девочки не было, желания тоже, но недостаток, а точнее отсутствие таланта, она компенсирована усидчивостью и паническим страхом перед матерью. Валя считала дни до получения диплома об окончании музыкальной школы и на выпускном концерте сыграла более чем прилично. Сама от себя такого не ожидала. Никто — ни учителя, ни Валя — и не думал про музыкальное училище. Отмучилась, и слава богу. Но Валина мать рассудила иначе — училище, и точка. Дочь снова не посмела ослушаться. После училища Валя хотела окончательно забыть про музыку и мечтала уехать в столицу и поступить на исторический факультет. Или на географический. Или пойти работать и стать независимой от матери. Конечно, она бы никогда не посмела сказать о своих желаниях вслух. Хотела поступить тайно и сообщить по факту. Но для нее была выбрана дорога — Институт культуры. Валя прилежно училась, чтобы стать организатором массового досуга. Летом на каникулах ездила в пансионаты — подрабатывала массовиком затейником. Прыжки в мешках, перетягивание каната, кружок хорового пения. После института без особых проблем устроилась на работу в горисполком, куда добровольно никто не шел. Только по распределению. Денег мало, проблем много. Нервотрепка и никакой благодарности. Валя попросилась сама, чтобы остаться в городе, рядом с матерью. Один раз она уже пыталась сбежать…
— Только не говори, что потом сгорел ваш дом, — догадалась Лиза.
— Да, так и было. Мама подожгла, — хмыкнул Рома. — Она отца просила, но он отказался. Наотрез. Он очень честный был, патологически честный. Мама тогда условие поставила — или он устраивает поджог и обеспечивает нам новое жилье, или уходит. Папа ушел. Я его больше не видел. Мама очень жесткая бывает, холодная. Папа для нее умер. Она мне тоже сказала, что отец умер. Я, только когда вырос, узнал, что он еще лет десять после этого прожил.
— И вам дали квартиру?
— Нет, сначала расследование было. Три пожара с разницей в неделю — это все-таки подозрительно. Все жильцы знали, что мама дом подожгла, но молчали. Да и что там выяснять — на все один ответ. Дома то было проще снести, чем ремонтировать. Доказывай, хоть обдоказывайся, без толку. Все дома были признаны аварийными.
Нам, считай, повезло — дали квартиры. А после нас — еще один пожар случился. Только жилье закончилось. Новые дома не строили. Людей расселили по другим общежитиям, так они там и остались. Маму до сих пор жильцы добрым словом вспоминают — успели квартиры получить благодаря ей.
— А отец? Он что, просто так ушел?
— Нет, не просто. То есть я не знаю. Потом расскажу как-нибудь.
— Сейчас, — потребовала Лиза, удивившись, как ей раньше не приходило в голову расспросить Рому о его семье, о родителях…
…И вдруг в соседнем доме пожар случился. Дом же деревянный, сгорел, как спичка, пожарные даже почесаться не успели. Тушили своими силами — боялись, что на соседний дом огонь перекинется. Никто не пострадал — все успели выбежать, некоторые жильцы даже вещи прихватили. Но погорельцев все жалели, соседи приютили. Начальство, естественно, приехало, и погорельцам быстренько новые квартиры выделили. Уж как им завидовали тогда… Сначала жалели, а потом чуть ли не ненавидеть начали. Конечно, пошли слухи, что кто-то из мужиков специально дом спалил, чтобы, так сказать, процесс переезда ускорить. И вот ведь счастливое совпадение — все жильцы, получалось, к пожару то готовы были. Вещи крупные не вытащили, а все важное собрать успели — документы, деньги. По всему получалось, что знали они про пожар заранее. Соседи, конечно, кости изрядно погорельцам перемыли, но дальше ничего не пошло, даже разбираться толком не стали — проводка старая, лампочки на обугленных проводах у всех болтались.
Ну и недели не прошло, как еще один дом сгорел. Опять та же картина маслом — все живы здоровы, погорельцам — новые квартиры…
— А вот там, пойдем, тут рядом, дом, где мы раньше жили, когда я маленький был. Я помню только коридоры темные, больше ничего. Нет, помню, как мама радовалась, когда мы отсюда в новую квартиру переехали. Для нее это стало настоящим событием. Вот этот дом.
Лиза посмотрела туда, куда указывал Рома. Целая улица стояла вымершей. Старые покосившиеся двухэтажные домики на каменном фундаменте, деревянные сверху. Маленькие окна бойницы. Некоторые дома еще держались, кое где даже крыша сохранилась, но большинство — совсем разрушенные, только на фундаменте и держались. Ни в одном из домов не было жильцов, причем давно.
— Это бывшие коммуналки. В каждой комнате по семье. Воды, конечно, не было. На колонку ходили. У нас в доме текла холодная вода на общей кухне, и мы считались богачами, — рассказывал Рома.
— И как вы переехали?
— Ну там такая история давняя и длинная — коммуналки расселять начали, но первым делом жилье давали тем, у кого совсем старые дома были. В четырехэтажках квартиры выделяли вместо комнаты. А многодетным так вообще хоромы — двухкомнатные. Первыми получили те, кто в начале улицы жил. Остальные к ним в гости на экскурсии ходили. И ждали своей очереди. Обещали следующий дом расселить к Новому году, потом к весне, да все никак…
— Что? Да, пойдем. — Рома нехотя стал одеваться.
— Так ты ж запомни — зайдешь, спросишь Степанну, сделаешь заказ, и мы тебе свадьбу быстро сварганим! Еще сделаю тебе рулеты из ветчины. Очень вкусно. С чесночком, с майонезиком.
Лиза представила, как на собственной свадьбе ест рулеты из ветчины, и ее затошнило.
— Ты чё зеленая такая? — всполошилась Степанна. — Давай — прогуляйся, как ты свекровке на глаза появишься? Она ж тебя не примет.
— Я выйду на улицу, — пробормотала Лиза, оставив Рому расплачиваться.
Она закурила.
— Девушка, знаешь, что будет? — К Лизе подошел мужик.
— Что?
— У тебя рак будет! Нельзя курить.
Лиза отвернулась. Прямо город советов. Никто мимо не пройдет.
Рома вышел наконец из кафе. Похоже, идея отпраздновать свадьбу здесь ему нравилась все больше.
— Ну что, пойдем? — Он улыбался.
— А нельзя такси вызвать? Я устала.
— Да тут недалеко, я тебе город покажу.
— У вас тут и достопримечательности есть?
— Конечно! Тут, между прочим, рядом Достоевский жил. В детстве. Дома тут красивые. Мне в детстве очень нравилось гулять. Будто в сказке — наличники, крыши, узоры затейливые, а вон там, смотри, — Рома указал во двор, — голубятня. Ты когда-нибудь видела настоящую голубятню? Смотри, смотри, там до сих пор голуби!
Лиза увидела покосившееся сооружение, в котором сидели голуби — серые, парочка белых. Они суетливо переступали, курлыкали.
— А мне мама даже попугайчика не разрешала завести. Считала, что я могу орнитозом заразиться, — вздохнула Лиза.
Рома расхохотался.
— Смотри, тут все просто запомнить. По эту сторону — первый микрорайон, по ту — второй микрорайон. Между ними — улица Маркса и улица Советская.
— Ты так говоришь, будто мы жить здесь будем, — усмехнулась Лиза…
— Простите, а можно мне в туалет? — Лиза очнулась от одури и поняла, что больше терпеть не может.
— Дай ей ключ, Катька! — крикнула Степанна Катьке, которая была на кухне.
— Так еду еще не выдали, разве можно без еды ключ давать? — возмутилась помощница.
— Дай, под мою ответственность, — велела повариха, — паренек то наш, местный.
— Ладно.
Из подсобки медленно вышла та самая Катька, сняла с крючка ключ и пошла открывать дверь.
— Ты это, с водой там без фанатизма — у нас с водой что ни день, то беда. И правый кран не трогай. Сорван он. Еще больше сорвешь, вообще не починим. И это, щеколду не закрывай, она тугая, не откроешь. Ты не волнуйся, я постою, покараулю, никто не зайдет.
Лиза вышла из туалета и увидела, как Рома уже наворачивает пельмени и опрокидывает стопку водки. Пельменями пахло так вкусно, что ей тоже захотелось. Но ее ждали пончики, оказавшиеся резиновыми. Тесто было явно лежалое, размороженное.
Лиза смотрела, как Рома ест, розовеет от водки и прогноз Степанны оказывается верным — он расслабился, успокоился. Степанна вернулась к просмотру сериала, уселась за стол и, не глядя на разделочную доску, нарезала мясо. Катька, привалившись к косяку, тоже уставилась на экран. Лиза осмотрела помещение — дым не выветривался. На стене были приклеены снежинки, по всей видимости, оставшиеся с Нового года. Тут же висели календарь с православными праздниками, плакат — заяц с букетом цветов — и одинокий сдувшийся воздушный шар на пластмассовой ножке, приклеенный к стене лейкопластырем.
Рома развалился на стуле и тоже смотрел сериал. Лиза отметила, что смотрит он не без интереса. Ему было здесь хорошо. Он слопал не только пельмешки, но и пончики. Допил Лизин чай, к которому она почти не прикоснулась — стакан отдавал запахом мокрых тряпок. Чай, судя по пакетику, был самым дешевым.
— Пойдем? — попросила Лиза. От дыма и чада у нее начали слезиться глаза…
— Давайте вашу водку.
Лиза даже про туалет забыла, пока слушала, как повариха уговаривает Рому на водочку.
— Вы к кому приехали? — суетилась Степанна.
— К маме, — ответил Рома.
— О, да ты невесту, что ль, привез? — ахнула повариха. — Тогда тебе пяссят граммчиков маловато будет. Я тебе соточку налью. Это, штоль, невеста? Городская поди? Ой, мама так рада будет, что я тебе совет дам — ты по дороге домой купи водочки, вина или что она любит. Степанна жизнь знает — в таком деле маме лучше сразу налить. Ты ж вроде наш, местный? Где-то я тебя видела, только вспомнить не могу. Но лицо знакомое. Маму у тебя как зовут?
— Валя.
— Валя, Валя… не та, что торгует?
— Нет, она не торгует.
— Тогда не знаю. Но ты ведь наш?
— Ну, да, жил здесь.
— А свадьбу здесь будете гулять? У нас хорошее заведение, ты имей в виду. Я тебе такой стол накрою, что стыдно не будет. Заливное сделаю, мясо в горшочках на горячее, винегретик настрогаем. Хорошо справишь. Не хуже, чем в вашей Москве. И дешевле встанет. А то и так расходы, так Степанна тебе сэкономит. Если ты про наш ресторан думаешь, так я тебе честно скажу, а не как про конкурентов — там готовить совсем разучились. Они в тушеную капусту мед ложут. Рецепт у них новый. Кто в тушенку мед ложит, ты мне скажи? Это ж кишки слипнутся. Сначала разбухнут, а потом слипнутся. Сначала просрешься, потом обопьешься. Стулья новые поставили и думают, что люди ради стульев к ним ходить будут. А я тебе так скажу: главное, чтоб еда была вкусная. Под хорошую закуску и выпьешь больше. Правильно? Так что ты сюда приходи свадьбу гулять. А уж фотки какие на фоне Кремля можно сделать!..
— Хорошо, давайте чай и пончики, — попросил Рома.
— С лимоном, если можно, — добавила Лиза.
— Вам что, нарезку сделать? — недовольно уточнила женщина из кухни.
— Нет, не надо нарезку, — испугалась Лиза.
— Так мне что — новый лимон резать за ради одного куска? — возмутилась повариха из кухни.
— Давайте просто чай, — смирилась Лиза.
— Тебе что, жалко людям лимон дать? Возьми вчерашний, в холодильнике на полке. Я сама ложила! — закричала Степанна.
— Так я его домой забрала, Степанна. Я ж тебе говорила.
— Тогда отрежь новый.
— Степанна, я отрежу, а если никто не закажет больше? Так он гнить начнет.
— До того, как он гнить начнет, ты его домой утащишь. Пельмешек не хотишь? — спросила Степанна у Ромы.
— Нет, рано еще вроде бы, — ответил он.
— Ты ж мужик, что тебе рано считать? Съел и на весь день заправился! Давай отварю пяток. Смотри какие! Прямо с досточки! Со сметанкой подам. А отварю с лаврушечкой да с перчиком. Давай! Заодно проверишь на соль. Я фарш не пробовала.
— Да нас ждут. Мы на минутку, — промямлил Рома.
— Если ждут, то обед готовят или ужин там. Салаты только щас режут, а у меня вот, готовенькое. Придешь, так уже сытый. Хозяева только рады сытым гостям. Да и нальют, а ты трезвый. Много ли выпьешь? А под мои пельмешки пей сколько влезет. Уже все пьяные будут, а ты — огурчик, трезвачок.
— Ладно, давайте ваши пельмешки, — махнул рукой Рома.
— Вот и молодец. Вот и правильно. Небось не завтракал. С утра голодный. Я ж мужиков сразу вижу — кто поел, кто нет. Кому пельмешков, кому расстегайчика. Эх, приехал бы ты весной, в мае, я бы тебе таких расстегайчиков забабахала! Не сезон щас. А привозную рыбу я не люблю, не наша это рыба. Щас, потерпи, уже бегу варить. Катька, ставь воду то! Ты как, соленые любишь или не очень? Может, водочки? Водочка к пельмешкам самое оно. Хряпнешь щас, так до дома веселее идти будет. Настроение себе поднимешь. Пока бабы по хозяйству разбираются, ты уже тепленький, ласковый. А? Давай. Степанна плохого не посоветует. Или ты за деньги волнуешься? Так не волнуйся. За счет заведения тебе налью. За пельмешки с пончиками заплатишь, остальное, считай, вприглядку пойдет. Стопяссят пельмешки, да пончики пяссят, двести рубликов всего. Дешевле нигде не найдешь.
…В кафе стоял запах прогорклого масла, под потолком висело облако дыма. Четыре столика, один из которых занят. За ним сидела женщина, перед ней на столе была рассыпана мука, лежали кругляшки теста и стоял огромный пластмассовый красный таз с фаршем. Женщина лепила пельмени, не отрывая взгляда от экрана телевизора. Он был прикреплен к стене, высоко, голову надо задирать. Все для клиентов. Чтобы ели и смотрели, а то ведь посетители нынче стали как дети малые — пока перед глазами картинку не увидят, так нервничают, скандалят. Или в телефоне кнопки тыкают, по стенам потерянным взглядом шарят. Прямо хоть мультики им крути. Это им тут же рассказала пельменная женщина.
— Вам новости или сериал? — спросила она. — Если что, я сериал смотрю. Захотите переключить — пульт на кухне. Сами возьмите, у меня руки в муке. Но я бы досмотрела сериал.
— Сериал нормально, — ответил Рома.
Женщина ловко и быстро лепила пельмешки, выкладывая их ровным рядком на доску. И ни разу не оторвала взгляда от экрана. Пельмешки лежали красиво, стройно, бочок к бочку — залюбуешься. Удивительно, как она это делала. На ощупь. Дверь на так называемую кухню была открыта, там что-то жарилось, парилось. Дым стоял коромыслом.
— Можно мне в туалет? — спросила Лиза.
— Туалет только для посетителей, — ответила женщина, не взглянув на нее.
— Закажи чай или кофе, — попросила Лиза Рому.
— Кофе нет. Пончики есть. И пирог яблочный. — Женщина продолжала смотреть на экран.
— Степанна, надо говорить «штрудель»! — крикнула из кухни еще одна повариха. Она перемешивала салат в еще одном пластмассовом тазике гигантских размеров.
— Тебе надо, ты и говори, — буркнула первая повариха, — пончики берите, тесто свежее. Сама делала. А салат у нее не берите. Опять она майонезу туда набухала. Сколько раз ей говорила, не бухай, а она бухает. Это ж жопа слипнется и глаза треснут, сколько она его бухает. Да ладно еще в салат, она и борщ мой портит. Тоже майонез бухает вместо сметаны. Я этот борщ есть не могу, не то что посетители. Ей только дай, она и в блины майонез забухает…
…Кафе действительно нашлось быстро, рядом с церковью, которая считалась местной достопримечательностью, и деревянными сооружениями, которые гордо именовались Кремлем. Одинокий экскурсионный автобус выплюнул из своего теплого нутра в промозглую грязь туристов, и они послушно засеменили к воротам. Там их уже ждали — из подсобок вышли женщины и принялись завлекать иконками, глиняными свистелками, самодельными брошками, вязаными платками. Тут же подбежала еще одна торговка с огромной сумкой — грибочки сушеные, белые, подберезовики.
— Ягоды сами собирали. Берите, все местное. Или огурчиков знаменитых? Один к одному.
Экскурсовод безуспешно пыталась собрать людей и провести экскурсию. Туристки разглядывали платки и приценивались к грибам.
— А они проверенные?
— Конечно! Лично проверяла! — заверяла тетка, выгружая из клетчатой безразмерной сумки баула банки. Как только она его дотащила?
— А иконы освященные? — спрашивали придирчивые путешественницы.
— Конечно, освященные. Как же не освятить? Да наш батюшка так освящает, что чудо происходит! — заверяли продавщицы, вытаскивая дешевые иконы на картонке и разбрасывая их по столу, как карты — смотрите, выбирайте.
Группа, нагруженная банками и иконами, уже не хотела осматривать Кремль. Да что там осматривать? Фотографировались на фоне ворот.
— Брусчатка то новая, — заметил Рома, — раньше не было. Недавно положили. Хочешь зайти?
— Нет, я замерзла…