Мы все хотим надежных, верных, сильных,
Чтоб за мужчиной как за каменной стеной,
Чего-то ждём и выбираем щепетильно,
Того, с кем можно просто быть собой.
Чтоб принимал все наши недостатки
И восхвалял достоинства вдвойне,
Чтобы с деньгами было всё в порядке,
Чтоб заезжал за нами в белом на коне.
Чтоб он красивый, чуткий, терпеливый,
Чтобы к друзьям не думал ревновать,
Чтоб от подруг своих избавился всех мигом
И не тащил скорей к себе в кровать.
Нашла? Цени! Чего ты, дура, плачешь?
О ком ты вспоминаешь перед сном?
Того, с которым всё было иначе,
Не идеального, но самого родного.
В его карманах вечно гулял ветер,
Он не умел красиво говорить,
Но отчего-то стал дороже всех на свете,
Единственный кого сумела полюбить.
Обычный парень ставший самым-самым
В воспоминаниях останется, поверь.
Он перестанет верить милым дамам,
А ты захлопнешь перед идеальным парнем дверь.
Вот так живём и ищем по стандарту,
Но сердце не подгонишь под шаблон!
Только когда полюбишь недостатки,
Поймёшь что это значит фраза: «я влюблён».
… она ворует немало твоих ночей,
ты сердце ее таскаешь с собой, как брошь.
а я из разряда косвенных палачей.
такая, что если влюбишься - не поймёшь.
… она, несомненно, умница. спору нет -
улыбчива, привлекательна. хороша.
я как зверёк, учуявший верный след,
хочу разузнать какой глубины душа…
… она твой соратник и твой многоликий страж.
лишь ей доверяешь и рифмы, и все ключи,
а я твой слуга, которого ты предашь…
бывают же обезглавлены палачи.
На одной подушке
Странно, да? Мне бывает нужно
Её ночи не-по-ни-ма-нье…
Чтоб мечтательно занедужить
Её кожи туманной далью.
Чтоб не руки сомкнуть, а строки
И упасть не в постель, а в небо,
Даже если и там сороки
Затрещат, что все сказки - небыль.
Все равно на одной подушке
Мы с тобою туда слетаем,
Ну к примеру, в четверг после душа,
Или дождичка… Засыпая…
Copyright: Буквая, 2009
Колдовское…
Открой мне дверь, когда наполнит ночь особой силой травы и соцветья, был путь далёк, растянут на столетья… открой мне дверь, лесов дремучих дочь.
Я твой порог во сне переступал, плащом сметая травы колдовские, твердя заклятья древние, простые… в руке сжимая краденый опал. Ты ведьма. Ты колдунья. Ты одна. Я знаю - ты иного не хотела, но дай мне знак… душа, коснувшись тела, яд губ твоих готова пить до дна… Согрей меня, ты видишь: у виска седая змейка вьётся меж кудрями… прижмись ко мне, коснись меня губами - Луна, в твоём окне, как сон близка… как бабочка, летящая на свет, она скользит во тьме в твои владенья, ты - ведьма, но смотри: без сожаленья я в дом пришёл, в котором света нет. Открой мне дверь, поправ простой закон: крещёных не пускать в тепло постели… Ты - девочка, которую метели зовут в снега, сквозь тонкий лёд окон… ты - женщина, которую трава зовёт в луга июньские, ночные… ты вещая, и ты - моя стихия, мой вечный шрам и отблески костра. Мне власть твоя - не мера, не указ, я то возьму, чем болен и отравлен: и кожи шёлк, и нежный запах мальвы, и крупный жемчуг, тающий у глаз… Открой мне дверь, трава таит росу… я чувствую, как мимо чаши зелье ты льёшь на стол, так близко до затменья - открой мне дверь, прорезав тишину.
Я в дом шагну, обняв одну лишь тьму, рукой коснувшись притолоки двери… но в сумраке ночном твои колени увижу, как воскресшую Луну.
Открой мне дверь…
Copyright: Снежный Рыцарь, 2013
За тонкой занавеской…
За тонкой занавеской плачет дождь,
и день послушно катится к закату
Я знаю, что однажды ты найдешь
потерянное в юности когда-то
Вернутся в гавань чудо-корабли -
мечты под алым парусом надежды
Так отчего грустны глаза твои?
И нет улыбки на лице, как прежде…
Ты обошел пол-мира, ты зажег
огни на маяках далеких странствий
Но потерял тот малый уголек,
где искоркой хранилось твоё счастье
Вернутся в гавань чудо-корабли,
и ты вернешься за своей душою
Когда за океаны уходил,
она не полетела за тобою
Душа осталась ждать на берегу,
среди камней потерянно бродила
Пока не обрела земной приют
в улыбке и глазах, давно любимых
Её хранит кудесница-весна,
которую ты звал своей невестой
Та, что стоит сегодня у окна,
и тихо плачет дождь за занавеской…
Copyright: Марта Быстрова, 2011
Она, как второй голос внутри меня, сопровождает меня в течение всего дня. Превращая мой внутренний монолог в диалог.
Dankoo
бездно. сть
окно в моем доме… вместе с ночами
меня уже ненавидят… знаешь…
месяц царапает мой взгляд краеш-
ком… больно.
но я все надеюсь на «мы»
/в моей постели…
за утренним кофе…
в плацкарте на море…/
а твои глаза зеркальны… невыносимо…
смотреть -
ледяными бликами /солнца внутри тебя?.. снега ли?../
разносишь зрачки мои вдребезги…
дай мне дойти до дна твоей бездны
я свернусь клубком… и останусь.
/до сердца твоего досмотреться дай…
знать, что не с моим оно именем
невыносимо… по-зимнему
холодно…/
моя комната до сих пор пахнет
твоими снами…
и я осторожно вдыхаю их…
смотрю их покадрово
когда засыпаю под утро…
а свои сны мне не вынести - они мраморные
/с серыми венами…
ледяные до белого…
и бескрайние/
я устала от бездно. сти…
дай мне дойти
до твоего дна…
я останусь там нежностью…
Copyright: Ненавистная, 2007
зимнее
небо спит над стеклом. и январь так любим…
песни зимних вагонов, пустое купе
и в нем кофе на белом столе… /извини…
согревает ладони твои за меня/
ты по-прежнему там, где нам тесно двоим,
мое имя стираешь из снов… /не успеть…/
я по-прежнему пью только то, что горит
я устал… и мне больно хоть что-то менять…
холод льдами вагонные окна стеклит…
где-то между «за краем земли» и Москвой…
за тобой провода черным /пульсом/ текли
из запястий моих… до твоих… за тобой…
ты любила прощаться, себя и молчать
на меня… январи, снегопады… смотреть,
как неслышно за ночь испарялась свеча…
я… любил твои пальцы дыханием греть…
Copyright: Ненавистная, 2008
береги
береги ее, господи… кутай ее в тепло
моей жизни.
страшно.
сердце-птенец в груди
осколком навылет
/с портрета ее стекло -
десятками лезвий пО полу… не ходи/
холодным осенним утром ей делать чай
позволь мне…
учить не плакать…
идти вперед…
мне страшно, господи… так,
что в моих плечах
от тяжести ноют кости
/а небо льет
всё свою воду… спиной к городам… в пальто…/
береги ее /слышишь ты?!/
дай ей любви…
дорог…
веди ее за руку так,
чтоб в пути никто…
/на север ей сладко ехать… ты знаешь, бог?/
укрой ее самым лучшим, что есть во мне
в этот собачий холод. и дай мне знать,
/как-то узнать… у неба пиши на спине/
чтобы сберечь ее, что мне тебе отдать?
Copyright: Ненавистная, 2008
она…
было душно. пахло горелой гречкой.
на дверном косяке насечки
о росте сына
давно затерлись. забились пылью.
и быльем поросли в Её памяти были
о юности…
душно. а через час наступает осень
а в волосах такая зима…
но Она
распахнет в свой последний сентябрь окно
и северный верный ветер
пройдётся красивыми пальцами
по этим снегам-волосам…
пригладит их нежно.
разгладит морщины… в глаза заглянет…
и улыбнётся.
стальными пяльцами/кольцами
сладко ей сдавит /теплом молчащее/ горло
прохлада осенняя.
и станет немного легче…
это будет тот самый вечер,
когда она просто уснет
и увидит цветные сны…
Copyright: Ненавистная, 2008
ангельская правда
«- какой еще ёжик? ты спустилась с небес,
чтобы сказать мне, что я ёжик?!
- да, я здесь, чтобы помочь тебе
разобраться в твоей голове.»
© «Ангел-А»
Пап, ну какой из меня хранитель и какой лекарь?
Ты ведь даже крылья мои забрал, сделав [почти] калекой.
«- Нет, Main lieber, и не проси,
Проживи эту жизнь человеком…»
(ну да, и попробуй не сдохнуть от одиночества и тоски.)
Пап, наказание было заслуженным, я помню:
После того, как ты нашел меня в том доме скорби,
Когда я обрила свои волосы и повырывала из крыльев перья,
Когда, увидев тебя на пороге, я с яростью рыдала - не верю!-
Пап, ты не поймешь, я ведь пыталась молитЦа, честно.
В наше время это как раз занятие для сумасшедших…
Я шептала молитвы, пела псалмы и читала мантры,
Хоть надо мной и смеялись все санитары,
И врач по вечерам, делая уколы мне в вены,
Тихо шептал: «Никто из нас не был и не будет на небе»…
[Пап, но ты не подумай, я ни о чем не жалею…
после такого забота и нежность - это уже панацея]
Да, пап, я знаю, что кроме меня это сделать никто не сможет,
Он ведь болен, и сам себе поставил диагноз, что безнадежен.
Пап, мне просто иногда физически больно
Наблюдать, как он своими пальцами искалеченными
ПытаетЦа вынуть из сердца осколки стекол
И до сих пор верит в доброе, вечное…
И даже не вздрагивает, получая в спину удары…
А всё, что могу теперь я - это забирать его ночные кошмары
И жалеть, что не могу подарить ему красивые сны.
Пап, даже ты не поверишь - сколько (!!!) в его сердце любви…
Вперемежку с фобиями, нежностью, яростью, горем.
Пап, но хуже всего, когда он абсолютно спокоен…
Ты хотя бы советом мне помоги,
Он ведь сходит с ума в своей одиночной камере,
Но при этом запираетЦа в ней изнутри…
Пап, ты помнишь, я всегда была худшей твоей ученицей,
А теперь я заново учусь [за него] молиться,
Я заново учусь [за него] верить и доверять.
Ты мне только ответь: - кто он мне и кто ему я?-
Я ведь видела на его спине шрамы,
Ну, точь-в-точь, как у меня.
Пап, скажи, он ведь тоже когда-то был. ангел,
который однажды перестал верить. в Тебя?
Пап, не верь мне, я счастлива, и мне абсолютно не больно.
Есть лишь один панический страх:
- когда он поправитЦа, не отрекайся от нас обоих…
…Ведь я так хочу сбыться в его руках…
Copyright: Юника Джинджер, 2011
табличка -Осторожно, окрашено-
открою секрет - ты далеко не первый, кого приводят в ужас её манеры. знаешь, просто поверь мне, что от истерики до сжатого кулака - разгон меньше метра. ну, максимум - полтора… девочка-катастрофа, девочка-полный-финиш, ты пока не рискуешь, но подходить ближе, если опыт только из книжек, - тебе не рекомендую, будешь потом обижен на каждую, на любую.
а та не и не знает Кафку, и Сартра, увы, не читала. не то, что не курит травку, но даже сигарет не держала. готовит борщи отлично, мечтает купить собаку, никогда не полезет в драку. не знает ударов в спину, не знает депрессий, запоев; и в каждом встречном мужчине готова видеть героя. всегда берет половину, не рада адреналину. не девушка, героиня сказки: дуются губки, хлопают глазки, к ней подходи без опаски, а эта рыжая сука срывает любые маски без лишнего слова и звука. а эта - всегда с когтями, с матерными стихами, со сбитыми в кровь кулаками, ровняющая воду и сушу, со скелетами в шкафу и грехами. и глазами… смотрящими в душу.
и зачем же тебе портить нервы, заморачиваться на ее манерах, отнимать у нее сигареты и пытаться смотреть свысока? просто поверь мне, что от её любви и до твоей измены - разгон меньше метра, ну, максимум - полтора…
Copyright: Юника Джинджер, 2011
Между нами ни мгновенья лжи…
«Между нами ни мгновенья лжи»,
Пред тобою я не виновата.
Просто ветер в танце закружил,
Листьями осыпал, словно златом.
«Между нами ни мгновенья зла»,
Не серчай на ветер понапрасну.
Я тебе всегда была верна
И останусь верной в настоящем.
Просто Осень царствует над миром,
Призвала на службу вновь меня.
Гневаясь и плача серым ливнем,
Осень просит позабыть тебя.
Чтобы я, как прежде, одинокой
Мчалась в паре c ветром по земле.
Чтобы я, как прежде, беззаботной
Со звездами болтала в серой мгле.
«Между нами ни мгновенья гнева»,
Просьбу Осени я все же отклоню.
Я верну подаренное небо,
Только память о подарке сохраню.
Брату-ветру открываю двери,
Не ревнуй, я с ним в последний раз!
«Между нами ни мгновенья»… Верь мне!
Я вернусь на вечность… через час!
Copyright: Юника Джинджер, 2008
Ведьмы и кошки
Она целовала его, целовала, раздевшись, под полной луной танцевала,
Глазами искрила, призывно смеялась, и тела его словно ветер касалась.
Любила его, как свободу и кошек, и яркое лето сжимала в ладошках.
Он ей говорил: «Ты на ведьму похожа», она соглашалась: «Немножко, возможно»
И шлепая босо по солнечным лужам, кричала в грозу: «Он мне нужен! Так нужен!»
Меняла рубли на его крупный почерк, под вечер сжималась в уютный клубочек,
Он ей говорил: «Признавайся, ты кошка», она соглашалась: «Возможно, немножко».
Закатом алела, вьюном обвивалась, цветочной пыльцой по утрам умывалась.
Из сказок и снов собирала букеты, а он говорил: «Нет, ты все-таки ведьма»
Вздыхала: «Ты знаешь в полете, бывает, что ведьма дорогу домой забывает,
И умирает на лунной дорожке, тогда вместо ведьмы рождается кошка».
И вновь целовала его, целовала, по капельке сердце его выпивала,
Пила его нежность, а силу вливала, пространство и мысли его заполняла.
И он в ней тонул, словно в море глубоком, и как-то подумал: «Тебя очень много».
Он только подумал: «Исчезни, изыди, мне воздуха мало, мне солнца не видно»
Она подоткнула под ним одеяло, шагнула в свет лунный и тенью пропала.
Он утром проснулся и к ней потянулся, но глади пустынно-простынной коснулся,
Он вспомнил и вздрогнул, глазам не поверил, весь день караулил и окна и двери,
Шептал заклинаньем, молился: «Вернись! Мне солнца не нужно! В тебе моя жизнь!»
А ночью увидел, как с лунной дорожки, на крышу запрыгнула серая кошка.
Copyright: Александрит Мина, 2012
Одиночки
Он не просит, не молит:"Господи помоги".
У него от тоски лишь слегка побелели виски,
Но он стойко себе запрещает о чуде мечтать,
Свыкся, сжился с тоскою, научился ее принимать.
В выходные один на пруду кормит уток с руки.
У нее жизнь в бегах, а точнее ковер-самолет,
Она в ней пассажир, стюардесса и главный пилот,
Все привычно: работа-работа, немного - дом.
/Дом, в котором тоска караулит за каждым углом/.
В выходные она иногда зло и горько текилу пьет.
Ночью он и она прижимают к груди тишину,
Гонят мысли о том, как стояла любовь на кону,
Как они разбежались когда-то, чтобы не выбирать,
Молодые, горячие, никто не хотел уступать.
Вспоминают и продолжают по одиночке тонуть.
Copyright: Александрит Мина, 2012