Однажды я спросила её боится ли она боли, и она ответила мне: «Джессика, бояться боли - это всё равно что бояться жить»…
Я люблю тебя. Как мне жаль, что это не означает «Никогда не сделаю тебе больно».
Полные слёз, я закрою глаза.
Хочешь уйти? Отпускаю тебя…
Память разрежет как острая бритва,
«Боже, дай же мне сил!».такая молитва.
А твой голос весёлый: «У меня всё отлично!»
Сука ты подлая, зачем так цинично?!
Ты же знаешь-люблю. Что терплю и не сплю.
«Боже, дай же мне сил, об одном я молю!»
«Дай же мне сил, забыть и не плакать!
Дай мне силы не выть и любовь свою спрятать!»
Я пытаюсь бежать.
Я пытаюсь вздохнуть.
Превратиться бы в птицу и в небо вспорхнуть…
Ушёл…
…Спустилось небо ниже. На крышу сели облака.
Ушёл…
…И вот уже не слышно шагов твоих издалека.
Ушёл…
…Повис туман устало на телефонных проводах.
Ушёл…
…А я еще не знала, что так уходят навсегда…
Как глупо ждать человека, которому ты не нужна…
Как к скале,
Как к греху
Я прикована к тебе.
Я устала, я истощена,
Притворяясь счастливой для виду.
..Она тоже скучает, изображая безразличие. Она любит разговаривать, предпочитая молчание. Она убегает от прошлого, думая о нём и мечтая вернуть. Она привыкла делать вид, что всё хорошо. И лишь подушка по ночам знает, что дождь ещё не прошёл.
Лезть на стену (часть 7)
«Опять, неужели опять!!!» - крик тети Светы разносился по коридору. Мама на лежачей каталке как раз вывезла меня к телевизору, но не успела довести до холла, когда раздался этот крик. Я видела, как тетя Света стоит возле своей палаты и лезет на стену… в прямом смысле слова. Она обдирала пальцы до крови, кровавые полосы оставались на окрашенной стене… А тетя Света все продолжала хвататься ногтями за ровную стену, пытаясь залезть по ней. Куда? Зачем? Я не знала, не знала, наверное, и она. Из ее палаты доносился крик Димы «Мама, пожалуйста, не надо, мама…». Этот крик иногда прерывался рыданиями. А еще кашлем. Моя мама оставила меня в каталке в коридоре и побежала в палату к Димке. Я слышала, как она успокаивала его, а он продолжал кричать «Что с мамой?». Еще несколько мамочек в отделении подбежали к тете Свете, стараясь оторвать ее от стены. Но она вырывалась и снова кидалась туда. Снова и снова она цеплялась ногтями за краску и кричала «Не могу, я больше не могу!!!». Я услышала, как в ординаторской вызывают реанимацию. А тетя Света все продолжала кричать и лезть на стену. От этого зрелища внутри все холодело, хотелось закрыть глаза и не видеть этого, хотелось закрыть уши и не слышать ее криков и Димкиного плача. Хотелось вырваться их этого ада! Но я была вынуждена смотреть на это. Так же, как еще несколько детей… а медперсонала в отделении как будто и не было… одна медсестра бегала вокруг тети Светы пытаясь всучить ей стакан с валерьянкой.
Несколько мамочек не прекращали попыток оттянуть тетю Свету от той злосчастной стенки. Они тоже рыдали… от собственного бессилия, от обиды, от страха. Моя мама выскочила из Диминой палаты… ее руки были в крови. «Света, где лекарства?» - она теребила тетю Свету в надежде узнать у нее, где лежат спасительные для Димки лекарства. Но в тот момент это было бессмысленно. Тетя Света билась в истерике от того, что у ее сына снова носовое кровотечение, а тромбоцитов то всего 4. Это значит, что унять это кровотечение не смогут несколько дней, это значит, что снова надо где-то искать доноров. А где их возьмешь, когда переливание нужно чуть ли не каждую неделю в огромных объемах. Носовое кровотечение - это снова тампонада носа под общим наркозом, после которого ее Дима будет отходить долго и мучительно. А еще он будет переставать дышать… У нее не осталось моральных сил снова проходить через это. Это было свыше ее сил!!!
Хлопнула дверь лифта, и в отделение забежали врачи реанимации. Им на встречу вышла заведующая отделением, что-то шепнула на ухо и опять ушла в ординаторскую. Под моим взглядом она опустила глаза. Просто опустила глаза… ей и в голову не пришло передвинуть меня так, чтобы мне не было видно этого жуткого зрелища. А просить кого-то в такой ситуации я не имела морального права…
Врачи реанимации, несмотря на сопротивления тети Светы, сделали ей какой-то укол. И через пол часа она начала утихать. Через пол часа!!! А эти бесконечные 30 минут она все так же кричала и лезла на стену. Снова и снова… и мы все это видели и слышали. И нам, детям, ставало неимоверно жутко от того, что наша болезнь делает с нашими матерями. А еще было стыдно за себя… за то, что мы больны, за то что мы обрекли дорогих нам людей на такие страдания. «Если завтра вот так вот полезет на стенку моя мать, в этом виноват буду только я!» - так в тот момент думал каждый из нас…
Засыпающую тетю Свету увели в мою палату. Ее положили и кто-то из мам остался присматривать за ней, чтобы, проснувшись она не наделала глупостей. Все же остальные кинулись на помощь Диме. Моя мама пробежала мимо меня в палату и вернулась назад с кошельком. Димке нужны были лекарства, а где тетя Света положила кошелек, не знал никто. И мама ни на мгновение не задумываясь достала свои деньги… я увидела что еще кто-то вынес кошелек. Кто-то из мам, накинув первую попавшуюся куртку, схватил деньги и побежал в аптеку. Моя мама уговаривала Диму успокоится, она же той ночью сидела возле него, когда он бредил после наркоза. Тете Свете снова и снова кололи снотворное, не давая ей проснутся. Тетя Надя сидела возле нее, не выключая свет. А еще она ухаживала за собственным больным сыном и за мной. Она поворачивала меня, поила, кормила.
Она и моя мама не спали сутки, потом ухаживать за Димой взялась мамочка из другой палаты, тетю Свету тоже перевели под опеку кого-то другого. Ей еще 3 дня запрещали даже близко подходить к палате, где лежал ее сын. В туалет ее водили под конвоем, ни на мгновение не оставляя одну. Как-то проходя мимо стены, на которую она пыталась залезть, тетя Света покосилась на царапины на краске и на свои обломанные до крови ногти и робко спросила: «Неужели это я???». Когда ей, наконец, разрешили зайти в палату, Димка посмотрел на нее и очень спокойным голосом сказал: «Еще раз так сделаешь, и я выпрыгну вот в это окно!!!». И заплакал… Плакала и тетя Света. Совсем по другому, тихо и беспомощно. Она обняла своего сына. Она прижимала его к груди и испытывала жгучий стыд за то, что в такой нужный момент оставила своего ребенка без помощи. Его спасли другие, те, у кого своих проблем не меньше. В тот вечер она подходила к каждой мамочке, которая возилась с ней или с Димой, тихо брала их руки и прижимала к своему сердцу. А ей никто и никогда больше не напомнил о том дне, когда она лезла на стену пытаясь заглушить переполнившее ее отчаянье…
Все за одного (часть 5)
Вечернюю тишину отделения развеял крик тети Светы «Девочки, Диме плохо». Уже через 20 секунд из всех палат повыскакивали мамы детей. Они бежали в Димину палату, чтобы помочь кто чем может. Они пооставляли своих больных детей чтобы попытаться помочь чужому. Таков местный закон - все за одного! Детей не делили на своих и чужых. Дети были общие, и проблемы их были общие, по этому и решались всеми вместе.
Больные дети, многие из которых капали в тот вечер химию, остались одни. «Главными» в палатах оставались не те, кто старше, а те, кто мобильнее, кто мог выскочить и позвать на помощь. Я осталась на попечение пятилетнего Антохи так как сама не могла даже повернутся в постели. С деловым видом Антон взял из тумбочки карты, передвинул штатив капельницы (от которого шли две системы - моя и его) и уселся рядом со мной играть в его любимую игру - пьяницу. Было уже 10 часов вечера, но мы оба с ним знали, что спать мы сегодня раньше 12 не ляжем. Наши мамы заняты спасением Димы, а значит, некому следить за нашими капельницами. У нас не было обиды на родителей. Мы знали, что в любую минуту если понадобится, то все точно так же бросят своих детей чтобы спасти меня или Антоху.
У Димы было носовое кровотечение, очень сильное. Кровь заливала все, ему было тяжело дышать. Нужен был кислород. Но в отделение он не подведен. В отделении есть только 3 кислородные подушки. Их можно наполнить только в реанимации. А до реанимации 5 минут ходу, если идти очень быстро, почти бежать. Одной подушки Димке хватало минут на 10 максимум, но чаще на 7−8 минут. По этому 2 самые молодые и здоровые мамочки выстроились в своеобразный конвейер: непрерывно они бегали в реанимацию, наполняли подушки, бежали обратно, отдавали наполненную, хватали пустую и снова бежали в реанимацию. Все это очень быстро, почти бегом. 4 этажа по ступенькам, по переходу, еще 1 этаж и коридор до реанимации. Потом обратно. Можно конечно на лифте, но он едет непростительно медленно, нужно быстрее, быстрее, еще быстрее. И так десятки раз. Тетя Надя - мама Антохи, пробегая мимо нашей палаты с пустой подушкой, заскакивает буквально на мгновение. Кидает взгляд на наши заканчивающиеся капельницы, пытаясь прикинуть, успеет ли вернутся до того, как бутылки опустеют. «Не волнуйся мама, у нас все хорошо. Когда кончится бутылка я позову тетю Наташу» - понимая все мысли матери, говорит Антоха. Тетя Надя бросает взгляд на часы и понимает, что отстала от графика. Если она не догонит эту минуту, то Димка может остаться без кислорода. И она бегом бросается в сторону лестницы… И мысль у нее только одна - успеть, не подвести, сделать все для спасения чужого ребенка.
Три другие мамочки сидят в Димкиной палате и греют в руках флакончик плазмы. Его нужно отогревать медленно, температурой тела. А флакон заморожен до степени льда. Каждая по очереди зажимает флакон в ладонях и держит так 5 минут, потом передает флакон следующей. А сама начинает усиленно тереть руки, чтобы нагреть их до того времени, когда флакон снова вернется к ней. Еще одна мамочка греет кипятильником воду (так как в кране горячей воды нету), мочит в них тряпочки и передает их тем, чьи руки уже совсем замерзли. И снова по кругу, конвейером. От каждого зависит так много. А они всего-лишь люди… женщины, измученные бессонными месяцами, забывающие поесть и давно забывшие вкус мяса. Но сейчас они об этом совершенно не думают… они знают одно - они должны спасти Диму. Нет, не должны… все это делается не из чувства долга или из желания получить в случае проблем поддержку других. Все это делается просто по тому, что иначе и быть не может. Иначе Дима - их общий ребенок, умрет. И они сделают все ради того, чтобы этого не случилось.
В моей капельнице осталось совсем немного, грамм 20. Антоха видит это, встает со стула, подвигает его к штативу и залазит на стул. По-другому он не сможет позвать кого-то, ведь мы сейчас «скованные одной цепью». В отделении не хватает штативов, по этому обычно оба ребенка в одной палате капаются с одного. И сейчас Антоха даже подняв штатив, может отойти от моей кровати только на длину моей капельницы. По этому он перекрывает зажим на своей системе, снимает бутылку и, держа ее в руке, выходит в коридор позвать мою маму. Он знает, что надо звать именно кого-то из мамочек, на медсестер рассчитывать не стоит. Не потому, что они плохие, а потому, что они всегда заняты. А любая мама всегда найдет время, чтобы забежать в палату и поменять бутылку. Антоха возвращается вместе с моей мамой. Сейчас как раз ее очередь греть плазму. Не тратя ни секунды, она принимается за дело. «Подержи» - и в моих ладонях оказывается ледяной флакон плазмы. Чем быстрее он растает, тем больше будет шансов у Димы. По этому его нельзя оставлять без подогрева, по этому пока мама ледяными руками меняет мне бутылку с лекарством, заветный флакон грею я.
Мама поменяла бутылку и ушла. И снова мы остались вдвоем с Антоном. Забавная парочка - мне 14, ему 5. Но тут возраст не имеет значения. Мы с Антохой без слов понимаем друг друга. У нас здесь общие враги, общие цели и общие страхи. А еще общий долг перед другими детьми… Еще 2 ночи назад все отделение крутилось вокруг Антохи, который горел от температуры. Димина мама, тетя Света в час ночи в ночнушке и тоненьком халате бегала в ближайший ларек за бутылкой водки, чтобы растирать Антона. А уже завтра Антохина мама будет бегать за кислородом для меня. Мы уже давно не делим друг друга по возрасту, благосостоянию и по мамам. Это все не имеет значение. Имеет значение только то, что все мы ходит по краю пропасти и задача каждого - не дать другому сорваться.
Тетя Надя пробегает мимо нашей палаты бесчисленное количество раз. Мельком взгляд в нашу палату на капельницы и на наши лица. Все нормально, можно бежать дальше. Я замерзла, но одеяло сложено в ногах. Сама достать его я не могу. Прошу Антоху. Он заботливо укрывает меня, поправляя одеяло на ногах и груди. Он знает, что сама я этого сделать не могу. В палату заходит моя мама: «Ребятки, нужен еще один флакон плазмы, не поможете нагреть?». Об этом можно и не спрашивать, мы будем его греть, по-другому просто не может быть. 12 часов ночи, а мы с Антохой сонные сидим с флакончиком плазмы в руках. Мы не воспринимаем это как обязанность. Для нас не имеет значения греем мы эту плазму себе или Димке. Нам даже в голову не приходит возмутится, что наши родители никак не уложат нас спать. Наш сон не имеет значение, когда речь идет о жизни Димки…
Наши мамы вернулись в палату в час ночи. Тетя Надя буквально упала на кровать - ей пришлось пробежать 5 этажей вверх и вниз не один десяток раз. Руки моей мамы были белые от холода. У нас с Антохой руки тоже были ледяные. Но Димка был жив… и были основания надеяться, что доживет до утра. И все наши неудобства не имели никакого значения. Мы легли спать счастливыми, потому что знали - сегодня мы спасли Диму. Да, завтра будет новый бой. Может быть, за жизнь кого-то другого, а может быть и за наши с Антохой жизни. Но мы знали, что если что-то понадобится нам, то во всех палатах без ропота до поздней ночи будут сидеть другие дети и греть для нас бутылочки плазмы. Мы не сомневались в этом, ведь главный закон этого отделения - все за одного!
Вы думаете так легко улыбаться?
Стиснув зубы, а в кармане кулак.
Знали бы, как устала я ошибаться:
Вино не сладкое, очередной мудак…
Сердце бьется давно по привычке
Больше не екает/не зудит/не болит.
Как хотелось бы найти те отмычки,
Слова и ключи, чтобы снова любить.
Знаете ли вы, как хорошо смотреть в глаза человеку, которого чувствуешь каждой клеткой тела?
… целовать его губы, которые так подходят к вашим.
… вдыхать запах его туалетной водички… уже прочно въевшейся в тело.
… слышать его голос по телефону, пробирающий вдоль позвонка тёплой волной.
… читать его смс и улыбатся искренней улыбкой банальным словам.
… читать чувства, ждать его невыносимо долго, даже если это меньше трёх минут.
… обнимать его как родное, как часть себя и часть собственного мира.
… говорить ему о том, о чём раньше и думала краснея.
… раздражаться его недостаткам, не критикуя которых, стухнешь.
… умничать перед ним по каждому невзрачному поводу?
правда ведь ощущение чего-то родного?
НО знаете ли вы, как больно потом отдирать его с кожей?
вымывать его из души водкой…
выжигать его из снов сигаретами…
вышвыривать его из памяти случайными связями…
выкручивать его из сердца глупыми истериками…
выкидать его из головы вместе с мозгами, но жить, жить дальше и уже без него?
Ты хочешь сделать мне больно? А смысл? Я улыбнусь, снисходительно посмотрю и отвернусь… и больно станет тебе…
Что бы напиться достаточно одной бутылки вина… и минут 20…
Что бы забыть… иногда мало и жизни…
Что бы любить - надо сердце…
Что бы простить… надо понять…
Мне было почти 17 ему, почти 18. Мы любили друг друга, всегда были вместе. потом я забеременела. а он куда изчес. я видела много раз его с другими. было больно и противна!!! его ненавидела и призирала, шли месяца ребёнок рос (сыночик)!!! были взлёты и падения, слёзы в подушке, отчаяния, дипрессии… столько пережит всего пришлось. ни было ни друзей, ни подруг, только мама всё время на больную мозоль вступала, которая постоянно кроваточила!!! но я старалась не падать духом, разгаваривала сним… у каждого человека была своя версия тово, от кого мой ребёнок, потомучто правду знала только я одна!!!
потом сынок родился!!! воспитывала с родителями, даже грудью кормила. и только когда моему сыну исполнилось почти год, он пришёл, посмотрел, и ушёл… потом через дня 3 его забрали в армию… ещё год без него живём… сыну скоро 2 года будет, он моё счастья!!!
а сейчас вообще боюсь всяких отношений с мужчинами… появился на горизонте один, но я боюсь подпускать его к себе…
я ни прошу не сочувствия, нм жаласти, не поддержки, просто хотела высказаться!!! так долга держала всё в себе!!!