Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется.
Благодарю, суровый рок,
За мудрость тайного урока,
За то, что каждая дорога
Рекой впадает в мой порог.
Счастье может поселиться везде и плевать ему на «предначертания».
Только рухнувшая мечта ещё билась, оттягивая время, цепляясь за то, чего уже нельзя было удержать.
Титаник
Кружатся плавно снежинки сверкая и гаснут
Словно огни, прикасаясь к теплу твоих слёз.
Ты представляй, как танцую я в платье атласном,
Как мне тепло, а за окнами сильный мороз.
Холод сковал!
Я впервые так жутко продрогла.
Не суетись, ты и так не успеешь уже.
Мне б отразить бледный образ на битые стёкла,
Чтобы помочь улетающей к звёздам душе.
Скомканный стих упадёт не в корзину, а на пол,
Как паутина сползёт в одиночество плед.
Ты не забудь, надевая перчатки и шляпу,
Свечку зажечь и на небе запомнить мой след.
Лилий букет опусти на замёрзшую воду,
Слёзы твои мой букет до Весны сохранят.
И помолись за меня на рассвете, в субботу,
Чтобы из ада душа не попала бы в Ад.
Милый, прости!
Ты остался один между строчек,
Нашу судьбу заполняя последним штрихом.
Холод пронзил!
Я свернулась, как кошка в клубочек…
Милый поплачь… и укрой меня тёплым стихом…
Страх на лице…
Я пыталась понять неизбежность…
Чёрного цвета по мне проползла полоса.
Съёжилась боль, пропуская из памяти нежность
Ласковых рук, пусть они мне закроют глаза.
…
Милый, поплачь…
Кружатся плавно снежинки сверкая и гаснут
Словно огни, прикасаясь к теплу моих слёз.
Я представлял, как танцуешь ты в платье атласном.
С пристани шёл, а на улице сильный мороз.
Боже!
Родная, я чувствую, как ты продрогла!
Что же мне делать?
Мне некуда больше спешить…
Взглядом бежишь по витринам, моя недотрога,
В мире бессонницы осиротевшей души.
Лилий букет опустил на замёрзшую реку,
Плакал и с нищими пил у костра под мостом.
Сам стал похож на бомжа и слепого калеку,
Только судьбу не могу отложить на потОм.
Больше стихи не пишу, не бросаю их на пол,
Нет вдохновенья и сердце немного шалит.
В церковь хожу, забывая перчатки и шляпу,
Весь поседел и частенько бываю не брит.
Вот и сейчас собираюсь на берег с веночком,
Сполз паутиной с колен в одиночество плед…
В кресле твоём спит котёнок, свернувшись клубочком…
Жизнь продолжается, только тебя больше нет.
Как не пытался, не смог объяснить неизбежность…
Чёрная рамка по жизни прошла полосой…
Милая!
Как мне смириться, что ласку и нежность
Мы навсегда потеряли, расставшись с тобой?
…
Боже… За что?!
Харон - перевозчик!
Мне можно с тобой ненадолго?
Я только
приглажу
неистовый локон
Блока
и - мигом обратно.
Харон - перевозчик!
Мне можно с тобой ненадолго?
Я только
подложу непочатую пачку бумаги
Марине
под локоть в Елабуге
и - мигом обратно.
Харон - перевозчик!
Мне можно с тобой ненадолго?
Я только
ворвусь легкокрылой гетерой
в полумрак «Англетера»
и - мигом обратно.
Харон - перевозчик,
ну, что ты молчишь,
вынимая весло из уключин?
Думаешь, лучше
всю жизнь просидеть у Стикса,
стиснув в ладонях череп,
умирая от мысли, что чем-то
не помог
и даже не простился?..
Неизбежность смерти заставляет тебя быть хоть в какой-то степени человеком.
…И он идет. Уже тому полвека и даже больше. А доска все та же. Светлеет ночь. И фонари с аптекой совсем не символ, а простая лажа. А он вздыхает. Так же и о том же. Мол, «упаду…» и далее по тексту… Сойти с доски он мог бы. Но не должен. Сойти с ума тут более уместно.
И потому все время - по наклонной - идет, качаясь. И проходит мимо слона, что головой кивает сонно слонихе, так безудержно любимой. И снова на скамейке зайка плачет о том, что месяц выдался дождливым, и Таня в Стиксе ловит сетью мячик, довольно томно и неторопливо, с изяществом стареющей кокетки, с кокетством дамы в обществе гусаров…
А мир, мелком расчерченный на клетки, летит куда-то ярко-синим шаром. И плачет безутешная хозяйка о позабытой плюшевой игрушке, а слесарь заворачивает гайки, а пекарь посыпает пудрой плюшки… Профессор распекает диссертантов, и тщетно врач мечтает исцелиться, а за стеной печальное бельканто в себе лелеет старая певица. Философ Бочкин ищет человека, но фонари на улицах погасли. Идет бычок. Уже тому полвека. Бычок вздыхает. Видимо, напрасно.
…судьба - это не цепь, а полёт.
Я оторвалась. словно лист осенний
ото всего, держало что меня.
что соком жизненным меня питало.
И ветер времени в слезах дождя.
несёт меня. Куда - не знаю.
Догадываюсь только - в никуда.
По кругу носит он меня. годами.
Похоже, эта осень навсегда.
Потуги слабые остатков силы воли
согреть сердечко лучиком мечты.
затихнут скоро, скованы морозом.
Не прошепчу я больше: «Я и ты.»
несмотря на видимое отсутствие в аду чертей женского пола, кто-то всё же сумел наставить этим беднягам рога!!!
от земной глубины до далёких планет,
мироздания загадкам нашёл я ответ.
все узлы развязал, все оковы разрушил,
узел смерти одной не распутал…
Нет черной или белой магии, есть та, что мы не можем игнорировать.
любое событие - неизбежность, иначе оно бы не случилось…
Смиряясь с несправедливостью, мы соглашаемся с её неизбежностью.