…И он идет. Уже тому полвека и даже больше. А доска все та же. Светлеет ночь. И фонари с аптекой совсем не символ, а простая лажа. А он вздыхает. Так же и о том же. Мол, «упаду…» и далее по тексту… Сойти с доски он мог бы. Но не должен. Сойти с ума тут более уместно.
И потому все время - по наклонной - идет, качаясь. И проходит мимо слона, что головой кивает сонно слонихе, так безудержно любимой. И снова на скамейке зайка плачет о том, что месяц выдался дождливым, и Таня в Стиксе ловит сетью мячик, довольно томно и неторопливо, с изяществом стареющей кокетки, с кокетством дамы в обществе гусаров…
А мир, мелком расчерченный на клетки, летит куда-то ярко-синим шаром. И плачет безутешная хозяйка о позабытой плюшевой игрушке, а слесарь заворачивает гайки, а пекарь посыпает пудрой плюшки… Профессор распекает диссертантов, и тщетно врач мечтает исцелиться, а за стеной печальное бельканто в себе лелеет старая певица. Философ Бочкин ищет человека, но фонари на улицах погасли. Идет бычок. Уже тому полвека. Бычок вздыхает. Видимо, напрасно.