На небо, в одиночку нет пути,
для гордых неподвластна та дорога,
чтоб спутника надёжного найти,
и день и ночь молите Бога.
Я нарисую капельки моря,
Капельки моря в безумных лицах…
Безумные лица с огромным горем:
Капелькой моря нельзя напиться…
Я нарисую свежее небо,
Свежее небо не плачет утром.
Утром не плачет, не просит хлеба -
Свежее небо особо мудро.
Я нарисую беспечное счастье,
Беспечное счастье в капельках моря.
Капельки моря с безумной страстью
И свежее небо не знают горя.
Нам не дотронуться до неба красоты, и мягкость «ватных» облаков рукой не ощущается. Лишь радуга, пусть иногда, нисходит до земли; да само небо,
где-то там за горизонтом, с землёй, так невзначай, любя соприкасается.
Небо - неотъемлемый атрибут мечтателей и поэтов, писателей и исследователей…
Всю жизнь мой взор был направлен вдаль, навстречу неизвестности, новых загадок и разгадок, навстречу миру и всей вселенной. Небо является вратами, неким проходом, в мир грез. Ведь многие замечали, что могут очень долго смотреть на небо, на звезды, на луну…
Ведь это так, и нет никаких других объяснений, только наше воображение, наша фантазия. Небо завораживает и хочется смотреть ещё и ещё. Много интересных мыслей появляется, иногда идеи… Для творческих людей и для романтиков, небо - это некий источник идей.
Лично я могу часами смотреть на небо, на звезды или на луну, и рассматривать там что-то неизведанное, загадочное, интересное и извечно прекрасное…
У рождённого в навозе нет шанса взлететь, но…
Есть шанс выползти.
Знаете, я совсем недавно понял одну простую вещь: не важно, сколько тебе лет, ты всё равно будешь всматриваться в небо, услышав гул пролетающего самолёта.
Небо везде
Имелось в виду, что я должен написать об этом человеке статью, а вовсе не прикончить его, превратив в холодный труп. Но мне почему-то никак не удавалось заставить его в это поверить - редчайший случай встречи с испуганным до патологического состояния существом. Я стоял перед ним в полной беспомощности, и все мои попытки что-либо ему втолковать выглядели так, словно я говорил на древнем языке урду. Я был обескуражен тем, насколько, оказывается, слова могут в отдельных случаях быть лишенными смысла и не производить на человека ровным счетом никакого впечатления. Человек, которому надлежало стать центральной фигурой повествования, заявил мне прямо, что видит меня насквозь, что я есть шут гороховый, деревенщина, неблагодарный хам и еще целая банда сомнительных личностей, скрывающихся под потертой кожей моей летной куртки.
Возможно, несколькими годами раньше я в качестве эксперимента и прибегнул бы к насильственным методам установления контакта, но на этот раз предпочел просто развернуться и уйти. Я вышел в дивный воздух южной ночи и побрел вдоль берега моря, освещенного мягким светом луны - статья должна была быть о том человеке и его курортном рае.
Две волны обрушились на темный пляж и рассыпались мерцающим зеленовато- белым фосфором, прогрохотав мягкими раскатами далекого салюта. Я следил за соленым откатом океана, с нежным шипением медленно скользившего по песку. Я прогуливался, наверное, полчаса, пытаясь понять того человека и причину возникновения его страхов, но в конце концов оставил это занятие как бесперспективное. И только тогда, оторвав взгляд от земли, я посмотрел вверх.
И там - над фешенебельным курортом, и над морем, над рассеянными взглядами ночных посетителей гостиничных баров, надо мной и над моими мелкими проблемами - было небо.
Я замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, прямо там, на песке. За горизонтом на севере начиналось небо, оно восходило из-за края земли и скатывалось куда-то в глубины западного океана, скрываясь за горизонтом на юге. Исполненное покоя и абсолютно неподвижное.
Под ломтиком луны проплывали высокие перистые облака, осторожно несомые едва-едва заметным ветерком. И я заметил в ту ночь то, чего не замечал никогда раньше.
Небо движется, оно течет постоянно, но никогда не истекает.
И что бы ни случилось, небо всегда с нами.
Небо не подвержено беспокойству и заботам. Мои проблемы для него не существуют, никогда не существовали и никогда не будут существовать.
Непонимание не свойственно небу.
Равно как несвойственна ему и склонность судить.
Оно просто есть.
Оно есть, независимо от того, желаем мы признать это как факт или же предпочитаем похоронить себя заживо под тысячемильной толщей земли. Или еще глубже - под непроницаемой крышей тупой рутины и бездумных распорядков.
Спустя год я зачем-то ездил в Нью-Йорк. Дела не клеились, весь мой актив равнялся двадцати шести центам, ужасно хотелось есть и меньше всего - находиться там, где я находился - в тюрьме предзакатных улиц Манхэттена с их забранными железными решетками окнами и множеством запоров на каждой двери. Но случилось так, что я сделал то, чего на Манхэттене, конечно, никто обычно не делает. Как в ту ночь у моря, я взглянул вверх. И там - над ущельями Мэдисон Авеню, и Лексингтон Авеню, и Парк Авеню - было небо. Невозмутимое. Неизменное. Теплое и приветливое, как родной дом.
- Интересно, - подумал я, - как бы путано и неудачно ни складывалась жизнь летчика, какие бы разочарования на него ни обрушивались, у него всегда остается дом, и этот дом неизменно готов его принять. В каждый миг жизни в запасе у летчика остается радость возвращения в небо - когда можно взглянуть вниз и вверх на облака и сказать себе:
- Я вернулся домой!
Ибо слова эти всегда живут у него внутри.
- Блеф, пустые слова, - скажет тот, кто прикован к земле, - спустись на землю, взгляни на вещи трезво.
Но в моменты безнадежного отчаяния - как тогда на пляже и в этот раз - на Манхэттене - небо возвращает мне свободу. Я поднимаюсь над раздражением и досадой, над злобой и страхом, и я чувствую:
- Эй, а ведь мне все равно! Я счастлив!
Достаточно просто взглянуть в небо.
Так случается, наверное, потому, что летчик - не просто человек, совершающий дальние путешествия. Возможно, дело в том, что он может ощущать себя счастливым, только находясь дома. А дома он лишь тогда, когда имеет возможность каким-то образом соприкоснуться с небом.
По Тютчеевски плачет небо,
Гром в августе - противный гром.
И месяц, как краюха хлеба,
Надкусанный висит на нём.
Я сам своё небо, я сам свой ад.
Раскинув руки, на спине лежу в снегу
И плющит тело притяжение земли.
Я мысленно по млечному пути бегу
И путь назад мне звезды замели.
Кусается за щеки злой мороз
И что-то шепчет на ветру сухой тростник
Но вновь и вновь притягивает взор сиянье звезд,
То космос мне о вечном говорит.
Песчинкой мелкою на диком берегу
Где волны бьет бескрайний океан,
Представить и на миг себя я не могу,
Не верю в это, всё обман, обман, обман…
Пока живу, душа моя полна,
Кипят в ней страсти и горят желанья,
Любить и горевать она должна,
До самой смерти, до последнего дыханья!
Настанет время, этот миг придёт
Душа свободно устремится ввысь
Лишь у лампады огонёк мигнёт,
(а где-то дети в муках родились!)
Взглянув на небо звездное в ночной тиши
Я падаю на кров земли зеленый
И больше некуда уже бежать, спешить.
В руке своей рисую я твои ладони.
Закрыв глаза, я поднимаюсь в небо
Я жить могу, дышать в своих мечтах.
Подняться к звездам как хотелось мне бы Увидеть солнышко, умытое в слезах.
И соберу я звезды все без исключения
Они на небе больше не нужны.
Там больше нет широкого значения.
Врываются они лишь ночью в наши сны.
Развешу я по комнате их - все, все, все…
Пусть светят только мне, такой вот эгоистке
Пусть радуют мне душу и живут в мечте
Купаются в моих фантазиях и мыслях.
И с неба я скачусь по радуге цветастой
На сырном месяце, под ветра тихий свист.
И птицы стаей пусть вокруг меня кружатся.
Кленовый падает зеленый грустный лист.
И вновь в сознание вернусь опять
И от реальности начну я задыхаться
Ведь здесь не повернешь ты время вспять
Поверь, это пустяк, и незачем стараться…
У нас ничего не будет, нам ничего не светит, с нами ничего, как водится, не случится, между нами рассыпалось небо из звездной клети, оно становится все огромнее и лучится. Мы молчим с тобой обреченно, а в небе солнце, и глаз его голубых не найти бездонней.
Это небо говорит со мной и смеется. Я хочу просыпаться в его ладонях.
Наступление ночи так прекрасно. Когда просто идешь по тихой и безлюдной улице, и видишь, как небо переливается различными темными оттенками.
Запах прелого сена и мокрой земли,
Молока и домашнего хлеба,
Вы из памяти детской украсть не смогли,
Похитители мирного неба…
А вы знаете, летом какие дожди
Громыхают праведным гневом?
Скоротечна война и не вечны вожди,
Все мы ходим под небом…
Изломы веток
воткнуты в душу неба
по рукоятку.