Это - что-то, что мы теряем,
Что становится безвозвратным.
Этот остров необитаем,
Ты отшельник, брат, ты нон грата.
Видишь воду с покатой крыши.
Слышишь плачь по тебе Рахили.
Одиночеством, брат, не дышишь,
Ловишь воздух губами сухими.
Безотчётнее страха - горечь,
Память в пятнах, и тем богаты.
Ты идёшь, но как будто тонешь.
Ты уходишь, но безвозвратно.
Я не люблю ни шум, ни суету…
Но дни мои окончатся когда-то;
Я в вечность долгожданную уйду,
Где всё светло, незыблемо и свято.
Покаяться за всё пора давно;
Недавно стало это мне понятно.
Поэтому тревожно оттого,
Что нет пути из вечности обратно.
Избавлюсь ли от тягостных оков
Страстей своих, не знающих запретов?
Гнилое послевкусие грехов
Мешает мне найти дорогу к свету,
Где вечность я испробую на вкус;
Где часа ждёт суда, но не расплаты
Пришедший к нам однажды Иисус,
За всех за нас, безбожников, распятый…
Когда мечта тебя оставит,
Покинет островок души,
Тоска печать свою поставит,
Весенней радости лишив…
Когда, как призраки, внезапно,
Небрежно дверь толкнув - позволь?
Войдут - печаль… и поэтапно -
Разлука, безысходность, боль…
Завоет злобно зимний ветер,
Резную дверь сорвёт с петель.
И к терему (что был так светел)
Все тропки заметёт метель…
Растерянность негромко спросит -
Ну как же так… ну почему?
Сомнение сквозь зубы бросит -
Теперь надежда ни к чему…
И трезвый разум скажет прямо -
Не жди… всё безнадёжно, друг.
Лишь сердце глупое упрямо
Шепнёт тихонечко - а вдруг?
Точно древо, ветрам осени яростным
златоперстым костром на растерзание
отдано, ожидает
с ветвий сбросить последний лист,
дабы, мирно вздремнув, с силой нетраченой
изумрудных обнов выпростать кружево,
так и я, с чешуёю
распростившись - жду - роговой,
от макушки до пят тело покрывшею,
благодатный приход встретить торжественно
не зимы, календарной
череде вопреки, - весны!
На ветвях, цветущих снегом,
Ледяные зреют вишни,
Городок из взбитых сливок
Крыт швейцарским шоколадом.
Здесь, обнявшись, быль и небыль
По горам скользят неслышно
И текут неторопливо
Бесконечные баллады -
Не по замыслу поэта,
А по доброй воле неба,
Синим шелковым подолом
Обметающего плиты
В том краю полуодетом,
Где качает быль и небыль
Колыбельная гондола
Под мостом полураскрытым.
В рыжем бархате кленовом
По узорной черепице
Бродит осень. Над беретом
Фейерверк петушьих перьев.
…В жизни той, где все не ново,
Умереть и вновь родиться,
В мире воздуха и света,
Где всегда полны деревья
Нежной завязью весенней,
Сочной тяжестью плодовой,
Золоченой паутиной,
Белоснежным пухом птичьим.
В мире, праздничном для зренья,
В мире, верящем на слово,
Где для мести нет причины
И у страха нет обличья.
Господи, как бы тебя ни звали,
где бы ни проживал ты,
в храме ли, что барахлом завален,
в облаке рыжеватом,
Господи, как бы в тебя ни верил,
как бы ни сомневался,
чтобы не ошибиться дверью,
не перепутать галсы,
чтобы не забывались лица,
как бы ни возносило,
чтобы сверх меры не окрылиться,
лишней не дай мне силы.
Господи, лишней не дай мне власти,
чтобы осталось живо
шепотом среди немых схоластик
и философий лживых
все, что я голодом не дорушил
и не дожег гордыней.
Господи, не возвращай мне душу.
Присно. Во веки. Ныне.
.
Вечеря Тайная, предательство Иуды,
Голгофа, казнь, влиятельный Отец,
Начало там, где для других конец -
Он знал! Он точно знал, как это будет.
И потому я преклоню колени
Не перед ним. Вон тем другим мой жест,
Кто, помолясь, в субботу шёл на крест
И не рассчитывал на чудо воскресений.
Я не раз обмолвился словом,
Что мечтал найти дивный край,
И привыкший жить на готовом
Предложил мне сказочный рай.
Ничего об этом не зная,
Я поверил громким словам,
И бездумно в поисках рая
С ним поплыл к пустым островам.
А на море - пьяная буря
Издавала призрачный вой.
И промолвил он, глаз прищуря:
-Этот остров радости - твой!
-Почему здесь пусто и скалы,
И занудно плачут дожди?
Он шепнул мне, радостно скалясь:
-Будет рай, доверься и жди!..
Дав надежду на просветленье,
Сел на яхту тот господин,
И на острове чрез мгновенье
Я остался верить один.
Шли недели, месяцы, годы…
Но свинцовым был небосвод.
А я ждал всё с моря погоды
И что остров мой расцветёт.
Но однажды, выпрямив спину,
Я свободно встал в полный рост,
И, забравшись в миг на вершину,
Увидал, что строится мост.
Человек, бросавший все силы,
Возводя его в две руки,
Крикнул мне, строгая перила:
-Друг, чего стоишь? Помоги!
И я понял: в море штормящем,
Чтоб мой остров был не пустым,
Нужно с чувством мне настоящим
Всем навстречу строить мосты.
Он прошёл ко мне, намекая
На пустырь, в руках - узелок:
-У тебя здесь скука такая…
Оживляй души уголок!
Если хочешь лучшей погоды,
То посей скорей семена,
Пусть взойдут прекрасные всходы
Там, где их не смоет волна.
Расцвело. Но вторгся враждебно
Господин немой пустоты:
-Почему ты жил непотребно
И испортил остров мечты?
-Долго ждал погоды я с моря,
Слепо веря вашим словам,
Только чтоб я чах здесь от хвори,
Нужно вовсе не мне, а вам.
Не поверю больше я в мифы
Про великий райский секрет.
Улетают пусть ваши грифы,
Потому что трупов здесь нет.
-Ах ты, грешник без покаянья!
Что несёшь ты в пьяном бреду?
Знай, что ждёт тебя воздаянье -
Без конца мученья в аду!
-Пусть я - падкий грешник, невежда,
Но зато, оставив мечты,
Бес сомнений, с доброй надеждой
Строю всем навстречу мосты.
уставшие от бесснежья, по улицам кружат люди,
и, кажется, нет надежды на праздник за вьюгой буден.
и смотрятся несуразно на слякотном фоне ёлки.
мой город, седой и грязный, сердясь, обнимает Волга.
она шатуном-медведем не спит, потому сурова,
безрыбьем грозит соседям, фанатикам льда и клёва.
в году, по-китайски бычьем, безрыбье - подарок рачьим:
их выберут, как обычно, измученные безбрачьем.
утратив и слух, и голос, поэт понимает: глуп я,
бесстишия страшен голод, но хуже - зимы безлюбье.
будь счастлив и с новым годом, стихов ледяной соавтор.
безлюбье - беда надолго, а снег по прогнозу завтра…
Всё кончено. Нет сил. Ошибка за ошибкой.
Что было дорого - всё превратилось в прах.
Осталось лишь одно: в молитве своей пылкой
У Бога милости просить и каяться в грехах.
Прости, прости, ВЛАДЫКА ВСЕМОГУЩИЙ,
Своё капризное, заблудшее дитя!
Помилуй грешного, иль накажи, коли считаешь нужным,
Но только от лукавого избавь и защити меня.
Шепни мне слово Божие, чтоб смыслом жизнь наполнить,
Чтоб от людей глаза не прятал больше я,
Дай сил хоть толику, чтоб убежать от скверны душной,
Что, окружив со всех сторон, в свой плен взяла меня.
Растоптан и распластан, обессиливший, унылый…
Растерян. В безысходности своей, как в неглиже.
Один, как перст… Куда не глянь, лишь пепел, дым и пепел…
Болят и кровоточат раны на душе.
Всё то, что было, потускнело и почило,
Ушло в историю давно минувших дней.
Не думал я и не гадал, а надо, надо было,
Подумать много раньше о душе своей.
Теперь раскаянный, с надеждою и верой,
Молю, колени пред тобою преклоня!
Как жить, как дальше жить мне с болью этой?!
Как отыскать во мраке самого себя?!
Каким лекарством душу излечить?! Не знаю…
Какой дорогой и куда идти…
К великодушию и щедрости твоей взываю,
И умоляю: ГОСПОДИ, помилуй и прости!!!
…
Нам не было преград на белом свете.
Дышалось нам свободно и легко.
Мы думали, что мчимся на ракете,
А оседлали маятник Фуко.
Желаемое выдали насильно,
Как в старину невесту за калым.
Действительное наше нестабильно,
Как марсианских яблонь белый дым.
Ну и плевать, что нету пети-мети,
И что расплаты час неотвратим.
Из прошлого мы в будущее метим,
Из будущего в прошлое летим!
Эй, вы, физики, с вашими опытами:
Плюсы к плюсам, минусы к минусам,
Человечество в таком облике -
Извращение, ниже плинтуса.
Кто там с заповедями Христовыми? -
Моисея сдают в утиль,
А «походы» грядут не крестовые,
Что история? - Вся в эндшпиль…
Где Египет, где Рим Великий,
Где Царьград и его Византия? -
Только сфинксом Янус двуликий,
Да сироты с икон - святые.
Но… по-прежнему вера в безбрежное,
Сквозь завесу чумную свобод,
В несказанно-нежданно-нежное
И в заснеженный небосвод.
А еще в допотопную грамоту,
С бересты не гниющий лист,
И в дорогу, которой к храму ты Неспеша и… да будешь чист.
Понять бы, как соединить
Обыденность и идеальность -
Переплести стихом реальность…
Где та серебряная нить?
А радужное мулине
Дождя врастает в грудь бордюра
И фантастичней сна и сюра
Росток струится из камней,
И васильковый глаз цветка,
Осташевский, лукаво-детский,
Подмигивает по-соседски…
И словно мамина рука
в лукошко влажную картошку,
соль и домашний теплый хлеб
укладывает… на Пустошку
бежим босые… в хрустале
росы дробится златоглазье
в клубок свернувшегося дня…
а ростом рожь почти с меня,
а я почти что в первом классе,
а мама легче лепестка
лазурного…
мою макушку
ласкает дождик, на опушку
прозрачного березняка
несется тонконогой птицей,
наивной, радостно-смешной
все то, что в память превратится
и станет мной…
Аметистом в дружной друзе,
в простынях-подушках-кошках,
только что лежал на пузе,
шлёп - стоишь на ножках.
К потолку хребет до хруста,
выдох-вдох нетерпеливо.
Отчего такое чувство,
что внутри цветёт крапива?
На костях менялась мякоть,
жизнь меняла гнев на милость.
Папа научился плакать.
Мама разучилась.
Маши кашами питались,
рамы чистились от пыли.
Дураки на ум являлись,
умные с него сходили.
За гужи хватались дюжи,
бледность немочей кропила.
Впрочем, это всё снаружи,
а внутри цвела крапива.
Раз, две, три
кошки знают, что внутри.
Раскинув по пространству имена,
Всех звёзд, галактик, их открытий,
Найти связующие времена
Всех прошлых, будущих событий.
Где центром настоящее, как клин
И вакуум, как океан вскипает,
И «над», и подпространством обозрим
Течет туда, откуда вытекает.
Невероятность, вероятнее себя:
Есть лабиринт, есть «свет в конце тоннеля»,
Есть ля-бемоль, есть ля-диез и просто «ля»,
Звучаще ветрово в вершинах елей.
Звучит вселенная, ей вторит волново
Своим кипением пустопорожняя монада,
Что было и что будет в ней равно
Нейтральному значению заряда.
И вычленяя мир из пустоты,
И сочленяя с Духом это «нечто»,
Загадку красоты и простоты
Определяем, как великое «Предвечно».
И вновь восходим интуицией к Нему:
В начале Слово и в конце Оно же…
И бесконечную Его Величину
В себе, как «Нечто», на Ничто мы множим.