Это у вас - дело мастера боиться… А мы со своими делами только и знаем, что друг друга пугаем…
Мастер относится к слову как к женщине…
Он говорит:
- Вырубаем логику…
наблюдаем за падре в кровавой шапочке…
в тёмных очках… с сигареткой тоненькой… редкий урод, но такая лапочка…
На стене распятие Буратино, а за ширмой чел с обгорелой жопой
оглашает весело список длинный / хорошо, что делает это шёпотом /
не дай Бог услышат мирные прихожане - они ведь тут же обмочат памперсы.
Этот южанин с тремя ножами пришёл не на исповедь, а просто спрятаться.
Кстати, у парня есть клёвый ноут - падре сей факт безусловно радует…
Думает: «Из-за стиха проходного он не пойдёт куролесить, правда ведь?»
Будет сидеть и насиловать клаву, кнопочки юзать / отнюдь не женщину / -
ради его виртуальной славы бабы кончают словами «не режь меня!»
Снято… довольно!
двумя затяжками мэтр обозначил свое презрение к знатной актрисе с крутыми ляжками,
к жопе южанина… но тем не менее… снова мотор! и в десятом дубле
исповедь стала звучать уверенней…
Мэтр выдыхает чуть слышно «фу б@я!» - / не наказуемо… он же беременный! /
носит годами под сердцем грешников, после рожает при свете рампы,
в угол ферзя загоняя пешками, смачно стебётся над римским папой… и…
словно глумливый тупой подросток мочится в кадре на Муссолини.
Что за бредятина?
Нет, всё просто - в свете Евангелий от Феллини.
Тот добродетелен. Месть священна… Люди в сутанах проходят кастинг,
где-то за дверью гудят сирены под мельтешение чёрных свастик.
Пользуясь общею суматохой, гей закулисно вставляет гею…
В кладке кирпичной звенят пустоты входом в секретное подземелье.
Не отворяй без нужды запоры. Там, в глубине, сохранились фрески
старых, укрытых землёй соборов. В нашем чистилище им не место…
Тщетно взывать! И рука фашиста жадно вскрывает ларец Пандоры -
пусть на иконах исчезнут лица, съедены заживо кислородом.
Снято!
Даёшь первородный хаос!
Бодрое шествие проституток -
чтоб обыватели матюгались и потеряли вконец рассудок.
У Федерико особый принцип - каждому дать насосаться вволю.
Капитолийская суть волчицы: всем по соску, но по доброй воле.
В кадре кричат:
«…осторожней… клитор… да…языком…и ещё нежнее…»
Падре с досадой читает титры… и об утраченном сожалеет…
Но вспоминает, что там за ширмой, грубый южанин с прожженным задом…
Он его грузит:
- Давай, пиши, мол… только жестокостей нам не надо…
Ибо насилие в фильме - нонсенс - бред для старух, что смакуют порно.
Слушай, сынок, обретёшь свой Голос,
…выблюй его, не испачкав морды.
Пьяным твори. Редактируй трезвым… - так завещал незабвенный Байрон,
чтоб не исчезли случайно фрески в самом глубоком души подвале.
Рим не бомби - пощади руины - шарм Колизея в старинных шрамах -
он никогда не подставит спину новым чудовищам и кошмарам…
Прошлое живо в пустых глазницах и в безголовости манекенов -
надо же чем-то кормить туристов, созданных Господом Барби с Кеном.
- Всё на сегодня… вали, приятель… - падре устало поправил чепчик…
И Буратино мигнул с распятья / пусть деревянный, но человечек…/
«Потом я выбьюсь опять из ритма -
так манит ночь, горячеет кровь.
Мой Мастер, что с твоей Маргаритой? Скажи мне, где мой покой и кров.
Сидеть у ног, обнимать колени, пускай молчание - вечно длить.
Бывает так, что на преступленье готов, чтоб только в другом могли
ожить все звуки, слова - и сила вернула к жизни, звала к борьбе.
Мой милый Мастер, я не простила печаль твою бы самой себе,
твою любовь, одинокий город, что ты мучительно далеко.
На Патриарших весною вспорот лед, выходящий из берегов.
Так все во мне словно тает с хрустом, сочится нежностью теплых слез.
Теперь мне дьявольски - слышишь? - пусто, когда ты так от меня далек.
Мой милый Мастер, коснись ладонью, откинув прядь, распахни окно,
чтоб я любила тебя бездонней, в твоих глазах видя эту ночь.
Чтоб в лунном золоте пили губы твое дыхание по глотку,
так, что луна бы пошла на убыль, пока я льну к твоему виску.
Удвоив нежность, как на прощанье, запоминая тебя всего.
Чтоб тишь да золото нас венчали, чтоб ночь весенняя шла насквозь.
Стеречь огонь, что пока горит в нас, смотреть, как спишь ты, не видя снов…
Создай нас, Мастер мой.
Маргарита,
к тебе летящая вновь и вновь".
«Потом я выбьюсь опять из ритма -
так манит ночь, горячеет кровь.
Мой Мастер, что с твоей Маргаритой? Скажи мне, где мой покой и кров.
Сидеть у ног, обнимать колени, пускай молчание - вечно длить.
Бывает так, что на преступленье готов, чтоб только в другом могли
ожить все звуки, слова - и сила вернула к жизни, звала к борьбе.
Мой милый Мастер, я не простила печаль твою бы самой себе,
твою любовь, одинокий город, что ты мучительно далеко.
На Патриарших весною вспорот лед, выходящий из берегов.
Так все во мне словно тает с хрустом, сочится нежностью теплых слез.
Теперь мне дьявольски - слышишь? - пусто, когда ты так от меня далек.
Мой милый Мастер, коснись ладонью, откинув прядь, распахни окно,
чтоб я любила тебя бездонней, в твоих глазах видя эту ночь.
Чтоб в лунном золоте пили губы твое дыхание по глотку,
так, что луна бы пошла на убыль, пока я льну к твоему виску.
Удвоив нежность, как на прощанье, запоминая тебя всего.
Чтоб тишь да золото нас венчали, чтоб ночь весенняя шла насквозь.
Стеречь огонь, что пока горит в нас, смотреть, как спишь ты, не видя снов…
Создай нас, Мастер мой.
Маргарита,
к тебе летящая вновь и вновь".
Да я ж без претензий, Мастер, космос меня упаси/намеренно не говорю «Господь"/,
Это твои химеры, тебе с ними и творить, и идти, канатами опоясоному, ко дну.
Ты пробовал, дурачок, словами его спасти, тот мир, что вбивает сейчас в тебя гвоздь,
Чтоб ты уж не мог отчетливо говорить. С жестокостью бьет, присущей ему одному.
Терпи, дорогой, терпи из последних сил/я знаю, как это сладко, когда они покидают/,
Никто не поймет улыбку измученную на лице, а ты все равно терпи до конца и все.
Ну, кто тебе виноват в Голгофе твоих мерИл, ну, кто тебя, дурня, клянчил?! Не знаю, Маэстро, не знаю.
Вон, сходятся звезды уже в Стрельце, а значит отпустит скоро, хороший, терпи еще.
Когда упадешь навзничь и уж сам не свой/прости меня, Мастер, но так оно и случится/,
Когда ты не сможешь почувствовать соль слезы, ее терпкий и горький вкус,
Я буду дышать за двоих, питая тебя собой и молиться, молиться, молиться.
Но я без претензий, Маэстро, - терпи. а я за тебя помолюсь.
С нами рядом гений. Он не может быть счастливым. У него всегда внутри будет вечная заноза. Одно мгновение он может быть счастлив, а через некоторое время будет анализировать, почему был счастлив. И почему он не так счастлив во вторую минуту!
Мастер не учит плохому.
Мастер не учит хорошему.
Мастер - учит.
И не может иначе.
Когда б была одна руда,
С ней не возились бы тогда,
Но если смоет грязь вода,
Блеснёт ведь злато иногда?
Смывает времени река,
Тех, кто не пишет на века,
Но всё же мастера рука,
Ещё встречается… пока…
Вот, все-таки, Пушкин - мастер слова! Даже некоторым людям так подходят его строки :" вздуется бурливо, закипит, подымет вой, хлынет на берег пустой, разольется в шумном беге…".Ни слова не выкинешь.)))
Наша книга каждому ум
Ну что ж …
И я хочу мужчину,
Но такого, чтобы смог
Починить мне дверь в квартиру
И сменить на ней замок.
Чтоб умел меня он слушать,
Чай бы вечером налил…
Чтобы не плевал мне в душу,
А меня с душой любил.
Чтоб компьютер мне настроил,
Гвоздь - где надо мне - прибил…
Дочь сказала: «Мда…запросы.
Видно нужен тебе джинн.» …
В наше время репутация «мастера золотые руки» предполагает, прежде всего, умение качественно работать локтями. (Владимир Котиков)
Однажды Мастера спросили, по какому критерию он отбирает себе учеников.
Он ответил:
- Я веду себя скромно и смиренно. Тех, кто в ответ на мою скромность ведёт себя вызывающе, я отвергаю немедленно…
- Тех, кто проявляет подобострастие и благоговение перед моей смиренностью, я отвергаю не менее решительно.