Сколько раз вырывала из жизни листы
И пыталась забыть то, что было когда-то.
Сколько раз я стояла у самой черты,
Понимая, что это черта невозврата.
Очень трудно принять неизбежности ход,
Отпустить дорогое и плыть по теченью.
Жизнь порою дает от ворот поворот,
Оставляя на память не годы — мгновенья.
Очень трудно заполнить в душе пустоту.
Прогоревшее тлеет мучительно долго.
Память — твой конвоир, что всегда на посту —
Так нежданно проводит по сердцу осколком.
А потом незаметно приходит весна,
И ты вновь понимаешь, что жизнь полосата,
Потому что опять в эту жизнь влюблена
И тебе не нужна больше точка возврата.
Неужели вам нравятся тряпки?
Которые падают пред вами на колени
И лижут вам постоянно пятки,
Вылизывая ступени.
По которым вы ходили,
Медленно ступая ногами.
Неужели вам нравятся женщины — тряпки?
Скажите, мужчины, что стало с вами?
Неужели вам самим не противно,
Когда женщина унижается перед вами.
Это не любовь, неужели не видно.
Это рабство, политое слезами.
Я все придумала сама:
тебя, себя и нашу встречу.
Мне показалось: время лечит,
и, наконец, ушла зима.
Я все придумала сама:
красивую картинку в белом,
куда шагнула сразу смело —
забыв про «горе от ума».
Я так пыталась на лету
до дна испить мечту глотками.
И, окрыленная словами,
я набирала высоту.
Что было дальше? Ничего.
Мелькнула где-то «Виртуальность».
Сошла на станции «Реальность».
На остановке — никого.
Солнце в пламени спрятало небо,
Алой шалью укрылась земля…
Одинокая, гордая дева
Выходила гулять на поля.
По полям одиноко бродила,
И в окрестных глухих деревнях
Говорили: «Нечистая сила
Ей является ночью в полях.
И в полях колдовские напевы
Раздаются в предпризрачной мгле,
А глаза напевающей девы
Полыхают в ведьмачьем огне.»
Небо скинуло огненный саван,
Звездно-лунный надело наряд,
В доме девичьем гаснущий ладан
Осветил образов стройный ряд…
А в полях одинокая дева,
Крепко к сердцу прижав образок,
У ручья нарвала чистотела
И сплела семизвездный венок.
Как венец, на главу возложила
И пошла змеевидной тропой,
Одинокая, гордая дева
На свиданье с ночною рекой…
В доме девичьем ладан дымится,
В мгле рассветной видны образа,
В водной глади венок золотится,
И в полях что-то шепчет трава…
Вы долго ждали и устали,
А я вас все ещё ждала.
Но видно было все напрасно,
Раз вы ушли, то — навсегда.
Столь привычная, сколь нелюбимая,
Словно обруч, сжимает виски
Неизбывная, неистребимая
Горечь русской, бездонной тоски.
Над рекою любуясь восходами,
Слишком грустные песни поём,
Ищем Китеж под светлыми водами,
Беловодье святое зовём.
Нам бы жить и в покое, и в благости,
Да вокруг всё не то и не так.
Обесценит кручина все радости,
По грошу разменяет пятак.
Доля горькая — шапка дурацкая,
И в базар превращается храм.
Если воля — так воля кабацкая,
А любовь, так с грехом пополам.
Словно все из другого мы времени,
Так нам тяжко в беспамятной мгле.
Да какого мы роду и племени,
Что о Небе грустим на Земле?
От борьбы с этой тёмною силою
Разрывается сердце моё.
Расскажи, как отвадить постылую,
Как сберечь мне тебя от неё?
Бродит ветер по сонным проулкам,
Под луной пляшут тени ветвей.
Я из сердца достану шкатулку —
Сколько разных чудесностей в ней!
Вот искрятся заветные грёзы,
Самоцветы подаренных слов
И хрустальные, звонкие слёзы
Из рассветных, несбывшихся снов.
Вот ложатся на скатерть цепочки,
Как дороги на толщь бытия —
Это самые первые строчки
Робко светятся, нежность тая.
До зари любоваться я буду,
Пока сердце грустит и поёт.
Ты — моё ненаглядное Чудо,
Невозможное Счастье моё…
* * *
А к утру — всё рассеется пылью,
Стихнет песен чарующий звон,
И привычною, горькою былью
Обернётся потерянный сон.
Вдруг умолкнут поющие лиры,
И прервётся сказания нить…
Жаль, что чистого, доброго мира
Не могу я тебе подарить,
И не снять мне печального груза
Смутных дней с твоей светлой души,
Грустный рок — быть тяжёлой обузой,
О мечтах горько плача в тиши.
Но однажды, немея от боли,
Глупый нрав свой за грубость кляня,
Может быть, я смогу тебе волю
Подарить, свет внутри сохраня.
* * *
Говоря о пустом ежечасно,
Мы порой произносим слова,
Над которыми время — не властно,
Для которых — лишь Вечность права.
Огонёк на заветном оконце,
Доброй песни протяжная грусть…
Греет сердце счастливое — СОЛНЦЕ,
Лечит душу любимое - РУСЬ.
И звучат, несмотря на потери,
В кандалах, на войне, во хмелю -
Не подвластное слабости: ВЕРЮ,
Не подвластное року: ЛЮБЛЮ.
Дни и ночи проносятся быстро.
Я несу через все холода
Главных слов негасимые искры:
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Вечно. Всегда.
Жили-были бабка с дедом — сказка, смех и грех.
Были радости и беды, было как у всех.
Жили, Бога не гнушались, плыли по судьбе,
А потом вдвоём остались в старенькой избе.
Захворала как-то бабка да и померла.
Дед стоял, ломая шапку — голова бела…
Что поделать… В одиночку век свой доживать.
Укатили в город дочки, схоронивши мать.
Дед не плакал. Не пристало плакать мужику.
Много раз судьба хлестала деда на веку.
На пути нелёгком, длинном, лишь один разок
Дед заплакал. Под Берлином. Слёз сдержать не мог…
«Плакать стыдно, плакать глупо», — часто он ворчал,
И по бабкиному супу втихаря скучал.
***
Бабка суп варила знатный, всем супам супец!
Сытный, вкусный, ароматный… «Бабкин», наконец!
Приглашая в гости друга выпить по сто грамм,
Дед просил: «налей, супруга, супчика ты нам».
Суп, да водочка на травке делали своё,
Гость всегда просил добавки
— Супчик, ё-ма-ё!!!
И гордился дед по праву умницей — женой…
А теперь вот ест «отраву» из крупы ржаной…
Было… Стало забываться…
- Только, может быть,
Самому мне попытаться суп такой сварить.
И сварил… И ел, не чуя обожжённых губ.
В одиночестве, тоскуя, ел свой «бабкин» суп…
Мёрзли ноги, ныло сердце, горьким был обед…
«Видно много бросил перца» — тяжко думал дед.
Стыли окна от мороза, с плеч упал тулуп…
Капали в тарелку слёзы, разбавляя суп…
Что, скажи, изменилось, друг, в нашей сорок седьмой весне? -
Так же брызжет солнечный фреш с благодатных небес на улицы.
Так же крепок на вид и туг лесопарк, где сосна к сосне;
Так же пруд серебрится меж старых ив, что над ним сутулятся.
Этот город — он был и есть. Эта песня стара, как мир.
И в пекарне с восьми утра снова выставят сдобу свежую.
Сколько прожито дней — не счесть. Сколько стоптано кед до дыр!
Только стала ли я мудра, раз, как прежде, живу надеждами?
Только стал ли мудрее ты? Да и что оно нам даёт?
Мир от нас не зависит, нет. Бог придумал такие правила.
По весне зацветут цветы… Солнце лаймовый сок прольёт…
Будет так ещё уйму лет!
И, наверное, это правильно.
Облака с позолотой заката…
Гладь воды сине-черного цвета.
Снега талого грязная вата.
Одиночества длинная лента…
Звон луны серебрЯного цвета.
Что считает усталые звезды.
Я хотела с тобою рассветы.
А в ответ получила лишь слезы.
Плачь иль стон малой птицы-ведуньи,
Шум дождя… что «хохочет» по лужам …
Я искала. тебя в полнолунье…
А нашла в жгучем сумраке стужи…
Облака с позолотой заката…
В отражении лужи замерзшей.
Ненавижу .я город проклЯтыи.
Так как я. никому тут не нужен.
Давай обнимемся, родная —
Мы так не виделись давно.
Опять весна пришла шальная
И льёт медовое вино.
Надев атласную рубаху,
Скворец выводит ноту -ля-,
И по крыла лихому взмаху
Вновь пробуждается земля.
Апрель играет фуги Баха
На струнах тёплого дождя,
И восстаёт любовь из праха,
Больную душу бередя.
Я по шагам тебя узнаю.
Пусть вместе быть не суждено —
Давай обнимемся, родная —
Мы так не виделись давно…
Все кумиры развенчаны.
Ночь тиха на рассвете…
Трудно маленькой женщине
На огромной планете.
Мыслям тесно, предателям,
На тетрадном листочке.
Осмелев окончательно,
В небо просятся строчки.
Не стихи это — голуби,
Что летят в поднебесье
И склоняю я голову
С оборвавшейся песней
На губах обескровленных.
Слёзы высуши, ветер.
Тонкой веткой надломленной
Жить так больно на свете…
Дождик сегодня плакал,
Сорван последний лист…
Боже, за что же плата?!
Снова снарядов свист.
Всех несогласных — на кол!
Смрад над землёй повис —
Вот разжигает факел
Детской рукой нацист.
Значит, война вернулась?
Бабий повсюду вой!
Скачет народ, беснуясь,
Ожил палач-герой.
Брат убивает брата.
Ненависть — через край!
И не вернуть обратно
Милый цветущий рай…
Пожалуй, дорожные сумки нам ни к чему.
Отставь чемоданы в сторону — это лишнее.
А, знаешь ли, утро напомнило мне пчелу,
Что бойко гудит над цветущей, душистой вишнею.
Весна ворвалась в нашу жизнь, так и не спросив,
Готовы ли мы к переменам, хотим ли нового?!
Возьми-ка рюкзак и его за спиной носи.
И кепку… любимую кепку надень на голову.
Мы выйдем из дома, задорно и налегке,
И лязгнет нам в спины подъездная дверь пружинами.
С бутылкой воды и билетами в рюкзаке
По чистым дорогам шагами пойдём аршинными
К вокзалу. На третью платформу и пятый путь.
И скажет нам бортпроводница: — билеты, граждане!
А мы ей: — пожалуйста, нам бы куда-нибудь…
Куда-то туда, где случается что-то важное.
Нам надо туда, где кипит белоцветьем сад,
Где с девственных яблонь летят лепестки над речкою.
Нам надо вперёд.
— А вернётесь ли вы назад?
— О, да! Но, другими… Счастливыми человечками.
— Так, значит, вам в май? Что ж, маршрут наш как раз такой.
Она улыбнётся: — Билеты сначала дайте.
До станции вашей, ребята, подать рукой.
— Её нам объявят?
— Вы сами её узнаете.
«Муку и крупы съели. Очень жалко.
Убогий хлеб по карточкам весь вышел».
А дочки под столом глодали скалку,
Как две голодные испуганные мыши.
Платок пуховый, золотую брошку
И зная, что её бесстыдно грабят,
Сменяла мать на мёрзлую картошку
Какой-то наглой деревенской бабе.
И только блузочку из шёлка голубого,
Что так идёт к пшенично-русой чёлке,
К её глазам небесно-васильковым,
Была не в силах сдать на барахолку.
Глотая слёзы от обиды жгучей,
В душе решила, губы сжав до боли:
«Попридержу пока на крайний случай,
А там вернётся с фронта милый Коля».
Война закончилась. Трудна была победа.
Жизнь в колею входила понемногу.
А Коля, муж её, увы, пропал бесследно
На этих долгих фронтовых дорогах.
Летели дни, слагаясь плавно в годы.
Понарожали внуков ей девчонки.
И вышла блузочка заветная из моды…
Нет писем ей, но нет и «похоронки».
В июньский полдень две красивых дамы
Купили тортик к чаю по дороге.
Придя проведать старенькую маму,
Застыли обе молча на пороге.
Сидела мать, листок в руке сжимая.
Там перевод с немецкого на русский.
На ней надета блузка голубая,
И глаз поблёкших взор устало-грустный.
«Вот, отыскался папка этим летом»
Сказала тихо, поглядев на дочек.
«В могиле братской. Под Берлином где-то…»
А слёзы капали на скомканный платочек.