Анна Шумска:
В 1941 - 1942 гг. немцы при помощи украинских полицаев провели полную ликвидацию еврейского населения этих областей. Анна Шумская была непосредственным свидетелем убийства евреев из Любомля. «Я увидела, как шуцманы гонят толпу евреев. Только один немец идет с собакой. […] Недалеко от моего села Борки производили кирпич, и их туда погнали, и там рвы были выкопаны, и там их убивали. […] На другой день пришел украинский сельский староста, и сказал чтобы кто-то пошел этих евреев закапывать. […] Из каждого дома кто-то должен был идти «. Она пошла вместе с другими женщинами из села. Когда засыпали один ров с останками, привели следующую группу евреев. «Они нам приказали спрятаться за горкой. Немец за нами следил, чтобы мы не выглядывали. Я слышала выстрелы и падение тел. Через минуту пришел шуцман и говорит: «Ну, выходите, закапывать!». Украинские полицаи стреляли в евреев и заставляли женщин быстро работать. Немец не погонял, стоял и смотрел «.
Расправа с поляками, которые на этих территориях были в меньшинстве, с этого момента стала основной задачей украинских националистических группировок: Украинской Повстанческой Армии и Организации Украинских Националистов. К геноциду поляков на Волыни приступили в 1943, а в Восточной Малопольше кульминация наступила в 1944. Значительным также было участие духовенства. Во многих местностях православные (а в Восточной Малопольше - греко-католические) священники устраивали акты рукоположения (освящения) орудий, которыми убивали поляков. Анна Шумская, несмотря запрет отца, вместе с двоюродной сестрой, пробрались в соседнее село Городно, чтобы посмотреть, зачем там собираются украинцы: «Мы пришли, а там очень много людей. На берегу озера был возведен алтарь, там был православный батюшка. А людей масса, на подводах поприезжала, издалека. Мы стояли рядом с украинской женщиной и слушали. Батюшка молился. А люди, в основном мужчины, все держали в руках различные предметы: топоры, ножи, косы и вилы. Для чего? […] Этот батюшка молится, и обращается к людям: «Украина! Пришло время твоей власти «. Такое наставление давал им и в конце говорит: «Бери косу, бери нож, и на ляхов, и режь». То есть это означало, чтобы они шли резать поляков. А мы так и стояли. Подходит к нам украинский парень, он когда-то дружил с моим братом, его звали Андрей. Подходит к нам и говорит: «Девушки, что вы здесь делаете? Бегите. Как кто покажет, что вы польки, то домой уже не вернетесь ««.
Немцы заняли и уже обжили тюремные здания на улицах Лонцкого, Замарстыновской и Казимировской. В здание на Пельчинской улице свозят различных учителей, писателей, офицеров. Во Львове действует какая-то войсковая группа, которая не убивает простых евреев и простых поляков. У этих немцев есть список с фамилиями и адресами, кроме того местные украинские националисты служат им источником информации. Сначала всех арестованных свозят к себе, а потом на еврейское кладбище на улице Яновской. Их расстреливает специальная группа. Много таких людей во Львове уже забрали из домов и убили.
Эти немцы ходят в зеленоватых мундирах, а у некоторых из них в манжеты рукавов вшиты чёрные повязки. Также есть такие, у которых нашиты буквы SS, а кроме них - другие, без всяких знаков различия. На их машинах нарисованы символы птиц, стрекоз и комаров. Среди них больше всего украинцев, но также есть несколько немцев. Кроме автомата или винтовки каждый из них имеет ещё на поясе пистолет, а многие носят армейские штыки. Украинцы и немцы из специальной группы убивают людей в нескольких местах города. Самая лёгкая смерть у тех, кто умирает на лычаковских и клепаровских горках, потому что избегают избиения перед смертью.
Тогда ставят арестованных внизу под песчаным холмом, а немцы в них стреляют из винтовок и автоматов. После каждого залпа офицер или унтер-офицер, командующий казнью, подходит к лежащим и каждому ещё стреляет в голову. Хуже приходится людям, которых убивают в зданиях полиции и боевых отрядов. Перед смертью их ещё избивают.
ГЛАВА 18
Кровавые майские дни.
В мае 1943 года мы пережили трудные кровавые дни. По селам и лесам от Степангорода до железнодорожной линии Удрицк - Сарны орудовала банда бандеровцев под началом поповского сынка, некоего Сашка. Это был жестокий убийца. Он и его банда пытали и истязали свои жертвы. Их жестокость не знала границ.
В деревне, недалеко от Степангорода, проживала не успевшая бежать в лес польская семья. Мать, пожилую женщину, сначала повесили, а потом ее тело положили на горячую печь, где оно превратилось в черную массу. Пятнадцатилетняя девушка лежала в ночной рубахе на пороге с наполовину отрубленной головой. Тихий ветерок развевал ее светлые волосы и луч солнца золотил их. В хате лежали тела остальных членов семьи, расстрелянные, изрубленные. У двоих было перерезано горло.
С этим Сашко и его бандой нам приходилось вести беспрерывные бои. Немцы снабжали банду хорошим оружием…
… Банда атамана Сашко устроила страшную резню в еврейском семейном лагере на хуторе Вербы, где лагерь остался когда мы отправились в Перхалье…
Когда бандеровцы напали на Вербы, там находилось несколько партизан. Они оказали сопротивление, но силы были неравны. В банде Сашко было около 200 человек, причем хорошо вооруженных. Евреи ушли в лес. Бандиты тем временем захватили хутор и потребовали от Моисея, чтобы он повел их в лес к евреям. Моисей отказался, и бандиты отрубили секирой ему голову. Затем бандиты стали принуждать семнадцатилетнюю дочь Моисея повести их в лес к евреям., но и она отказалась. Бандиты изрубили и ее. Бандитов повел в лес к евреям зять Моисея…
Зверскую расправу с евреями бандеровцы осуществили как раз тогда, когда мы возвращались в Сварыцевичские леса. Крестьяне нам об этом сообщили. Был полдень. Мы решили, что лучше напасть на бандитов вечером…
Мы напали внезапно. Многие из бандеровцев были мертвецки пьяны. Мы открыли по ним стрельбу, когда они находились в хатах и клунях… Десятками падали они от партизанских пуль. Некоторые попали живыми в руки партизан. Их загнали в болота, где они погибли в трясине. У еврейских партизан были свои счета с фашистами-бандеровцами. В этом бою особенно отличились Александр Куц, братья Шпинь, Перчик, Сема Фиалков, Губерман, Мудрик, Зелик Койфман, Меер Глезер, Мойше Ланда, Лейвик Фишман из Пинска и другие.
Всю ночь преследовали мы бандитов, которым удалось бежать в лес. Когда рассвело, мы обнаружили погибших евреев из семейного лагеря. Тела их были искромсаны. В разных местах были разбросаны руки и ноги. У некоторых вороны успели выклевать глаза.
…
Через пару дней бандеровцы напали на село. Это было для нас неожиданно…
Мы вступили в село. На огородах, на дворах, на длинной сельской улице лежали убитые партизаны и бандеровцы. Мы направились к соснам, где находился еврейский семейный лагерь. Здесь мы насчитали 17 расстрелянных. Во дворе, где находился госпиталь, лежали двое партизан и Матильда. Матильда была расстреляна и изрублена. На ее груди ножом вырезана шестиконечная звезда. «Маген-Довид».
Мы собрали убитых и похоронили их. Убитых в Вичевке, как и в Вербах, трудно было опознать. Они были изуродованы. Нам удалось установить имена следующих мучеников:
Лейзер Фридман с женой, Аврум Ворона с женой и двухлетним сыном, трое дочерей Мойше-Арона Кртнюка, двое мальчиков Шолома Ботвинника, Мотл Коник с дочерью, Сима Розеншвайг с детьми и другие…
Ночью отряд отправился преследовать бандеровцев. Мы настигли их в лесу на Рублевском шляху. Бандеровцы храпели у костров. Мы со всех сторон набросились на них, и десятки бандитов остались на месте неподвижными.
Но слишком велики были наши потери. Обе резни - в Вербах и Вичевке вошли в нашу жизнь как страшная трагическая глава. Хотя с того времени прошло 12 лет, но этот кошмар не померк в моей памяти.
ГЛАВА 13
Бандеровцы.
Слово «бандеровец» было и остается у нас, партизан, и у всех евреев, прошедших мученический путь в лесах Западной Украины и Восточной Галиции, страшным символом зла. Много партизан погибло от рук этих украинских фашистов. Много евреев было ими зверски убито. Хотя украинские фашисты присвоили себе много имен (например. «бульбовцы», «петлюровцы», «зеленовцы» - по имени атамана Зеленого, банды которого вырезали много евреев в Киевской области во времена Петлюры), большая их часть называла себя «бандеровцами» - по имени Степана Бандеры, убившего за несколько лет до второй мировой войны польского министра Перацкого.
…
Свалившееся на нас бедствие - националистическое движение бандеровцев - как эпидемия стало распространяться из деревни в деревню. Даже те крестьяне, которым мы до этого времени доверяли разные задания, были внезапно заражены этой болезнью. Даже у нас, в отряде имени Ворошилова, мы стали замечать, что из наших рядов исчезают партизаны из окрестных сел. С каждым днем положение становилось опаснее.
Мы стали нести потери на всех дорогах… Многие села, бывшие под нашим влиянием, перешли к бандеровцам…
Немцы были рады действиям бандеровцев: ведь борьба против нас велась чужими руками. Немцы не появлялись в деревнях, не брали там поставок. Они не обращали уже внимания на то, что устраивались митинги и распространялись листовки о «самостийной Украине».
Большая шовинистическая пропаганда была развернута в деревнях, в особенности в населенных пунктах, лежащих на реке Горынь, в окрестностях Луцка-Дубно-Ровно.
Безжалостными бандитами были они. Они шли по стопам разбойников средневековья. От современной цивилизации они ничего не взяли. В жестокости и разбое бандеровцы не отставали от гитлеровских палачей. Лозунг бандеровцев был «Проти ляхiв, проти жидiв, проти червоних партiзан».
Почти все польские колонии и поселения, которые возникли за время польского господства, были взорваны, а семьи перебиты жесточайшим образом. В польскую деревню Загостье ночью ворвались бандеровцы и вырезали всё население. На следующий день мы вошли в эту деревню и обнаружили в домах изрубленные и искромсанные тела мужчин, женщин и детей.
Немцы помогали бандеровцам убивать поляков. Это была своего рода солидарность с украинскими шовинистами в их жестоких делах. На одной опушке леса между Высоцком и Золотым мы нашли 12 трупов поляков, которые жили на польском хуторе в двух километрах от дороги. Жертвы лежали расстрелянные с головами в сторону дороги: трое мужчин, четверо женщин и пятеро детей..
Таким же образом они расстреливали и евреев.
Бандеровцы жестоко расправлялись с партизанскими семьями. В одной деревне были изрублены гайдамацкими секирами четыре партизанские семьи. В деревне Пузня жила молодая крестьянка, которая при советской власти была избрана депутатом Верховного Совета Украинской ССР. Когда бандеровцы вошли в ее дом, у нее на руках был маленький ребенок, и они ее с ребенком искромсали на мелкие куски.
Был такой случай. В деревне жила семья. Муж был украинец, жена полька. Было у них трое детей. Ночью бандеровцы ворвались в дом этой семьи и приказали мужу изрубить гайдамацкой секирой свою жену и детей. Муж отказался, но они его так мучительно истязали, что он выполнил их приказ и изрубил свою жену и родных детей.
Тяжелые потери понесли евреи в лесу. В лесу графа Платера скрывалась в землянке большая группа евреев, свыше 30 человек. Это были беженцы из Домбровиц, Бережницы и Высоцка. Бандеровцы обнаружили укрытие и «ликвидировали» всю группу, применяя истязания и пытки. Только нескольким евреям удалось бежать к нам в Сварыцевичский лес.
В Сварыцевичский лес хлынули евреи из землянок в разных лесах и из укрытий в деревнях, где их прятали крестьяне. К нам же хлынули из деревень и хуторов поляки и партизанские семьи. Создалось паническое настроение и в наших партизанских рядах. Даже брянские партизанские отряды поняли, какой грозный и опасный враг появился в лице бандеровцев.
Также и отряды Ковпака оценили создавшуюся ситуацию и начали принимать репрессивные меры в отношении сел, поддержавших бандеровцев. Партизаны стали поджигать такие села. Но это не помогло, а еще больше усугубило наше положение, так как целые семьи стали бежать к бандеровцам.
Бандеровцы стали для партизан врагом номер один. Немцы причиняли нам меньше потерь, чем гайдамацкие палачи, появившиеся в каждом селе, в каждом населенном пункте.
…Но не только в июне 1941 года люди без родины показывали, на что способна каналья, превратившая политический бандитизм и предательство в свою профессию.
Еще танки гитлеровских псоглавцев не успели взять разгон, как жёлто-блакитники Западной Укразины уже повытаскивали ножи из-за голенищ.
Едва оккупанты успели войти во Львов, как вся шайка повылезла из нор и бросилась убивать советских людей, соперничая в зверствах с фашистской солдатней. Почему? Прежде всего потому, что таков был приказ гестапо…
Польский писатель, Жеромский, мечтая о будущей Польше, написал когда-то «Сон о шпаге». Жёлто-блакитники оказались значительно скромнее. Им снилась не рыцарская шпага, а обыкновенный шпицрутен немецкого полицмейстера.
Однако даже и этот их сои продолжался не долго, его прервала та самая рука, что вложила в их руки бандитский нож. Два вооруженных отряда, которые в первые дни войны немцы разрешили организовать галицким «ботокудам», были разогнаны немецкими офицерами - и раньше, чем солдаты этих отрядов успели освоить прусский парадный шаг. Только изрядно постаревшим и беззубым ренегатам Гиммлер разрешил еще играть в политику, которая заключалась главным образом в перепечатывании материала из «Фелькишер беобахтер «на страницах «Краковских вестей»…
Двадцать пять лет советской власти - 25 лет украиннской государственности. Фашисты не считают нас за народ, они заклятые, неутомимые враги Украины, враги её государственности. С ними мы ведём борьбу не на жизнь, а на смерть. За их смерть, за нашу жизнь.
В жестокой борьбе объединился весь наш народ. В героизме боевых будней он строит себе памятник бессмертной славы. И чем ближе подходит день нашей победы, тем сильнее бьются простые и великие в своей простоте сердца советских людей.
И потому чем ближе становится день расплаты, тем больший страх и отчаяние охватывает гитлеровских палачей Украины… Палачей и их подручных - людей без родины, это человеческое отребье, которое оказалось теперь за воротами истории, там, откуда есть только одна дорога - дорога позора и вечного забвения.
Про войну немало песен спето,
Только вы не ставьте мне в вину,
Что опять, что я опять про это,
Что опять пою вам про войну.
Мне штыки мерещатся и каски
И холмом, что всем ветрам открыт,
Крагуевац - город югославский
Забывать о прошлом не велит.
Партизаны бьют в горах фашистов,
Озверели немцы, терпят крах.
Расстрелять подростков-гимназистов
Решено родителям на страх.
В Крагуевце знает каждый житель,
Что покинуть класс учитель мог.
Но сказал гестаповцам учитель
«Не мешайте мне вести урок!»
А потом вот здесь, на этом месте
Гимназисты выстроены в ряд
И стоит учитель с ними вместе,
Не оставил он своих ребят.
Камни, камни, что же вы молчите?!
Шевелит седины ветерок…
Говорит гестаповцам учитель
«Не мешайте продолжать урок!»
Про войну немало песен спето,
Только вы не ставьте мне в вину,
Что опять, что я опять про это,
Что опять пою вам про войну.
И пока хоть где-нибудь на свете
Собирают войны свой оброк,
Льется кровь и погибают дети -
Продолжай, учитель, свой урок!
Разглядываем фотокарточку: гладко выбритая физиономия типичного бандита. На голове у него шапка-мазепка - единственная уступка гитлеровцев галицийским желтоблакитникам. На шапке - круглая кокарда полицейского, напоминающая пломбу, которой в панской Польше клеймили уши назначенных на экспорт свиней. Туловище затянуто ремешками, обвешано какими-то жестяными побрякушками, на груди большой бинокль, на одном боку вместительная полевая сумка, на другом - огромных размеров револьвер. Можно подумать, что перед нами герой из мексиканской оперетты, если бы не глаза, точнее говоря, не глаза, а две узенькие щелки, через которые глядит на вас двуногий зверь. Кто такой Федь Коваль? Кулак из села Лопушная, но из тех кулаков, которые предпочитают не сеять, не пахать, а собирать. Долго ждал Коваль своего часа. Он пробил, когда в Бибрке появились немцы. Федь один из первых записался в полицию. Это был единственный возможный для него путь к карьере и… наживе.
Начались «действия».
Федь Коваль не рыл ям для трупов. Это делали сами обреченные. Он только следил за ними: украдкой из-под опущенных ресниц следил за движениями тех, кто раздевался. Когда на руке девушки блеснет, бывало, золотое кольцо, Федь незаметно подходил к ней и движением опытного вора снимал кольцо с пальца. Серьги вырывал с мясом: церемониться некогда - за спиной Федя стояли в очереди сотни людей, дожидаясь его пули.
Стрелял Федь отлично. Немецкий комендант Бибрки не мог им нахвалиться: не бывало случая, чтобы Федь промахнулся. Когда по приказу гестаповцев человек бежал изо всех сил на «доску смерти», Федь попадал ему в затылок на расстоянии двадцати и даже тридцати шагов. Больше всего возни было с маленькими детьми. Они ни за что не хотели приближаться к страшной яме, в которой шевелились в предсмертных судорогах сотни залитых кровью тел. Федь то угрожал, то показывал им конфеты. Когда это не помогало, он хватал ребенка за ножки и подбрасывал его высоко вверх. Маленькое тельце, перевернувшись несколько раз в воздухе, падало в яму.
Спустя некоторое время Федь завел себе невесту. В воскресенье он брал ее под ручку и, весело поскрипывая сапогами собственного производства (всесторонний Федь владел и этим ремеслом), медленным шагом провожал ее через город в лесок. Федь не знал тогда, что скоро придет время и лес перестанет быть для него местом развлечения.
Приближался фронт. Федь понимал, что блаженству наступает конец и придется сматывать удочки. Когда комендант города сидел уже на чемоданах, Федя вызвали в гестапо. Разговор был коротким. На следующий день Федь Коваль исчез.
Он напомнил о себе людям только после прихода Красной Армии. Но это был уже не Федь Коваль, а «Мороз». Точнее говоря, Мороз - комендант «куреня», так называемой УПА, и, по его словам, воевал он уже не за Гитлера, а за «соборную».
Воевал этот украинско-немецкий националист методами, проверенными им в украинско-немецкой полиции. Он подходил к крестьянской хате и стучал в окно. Когда ему открывали, он рубил топором хозяев и их детей. Если же никто не выходил, Федь поджигал хату и не возвращался в лес до тех пор, пока не утихали крики заживо сгорающих людей.
По ночам, в условленное время, «юнкерсы» сбрасывали шайке Федя вооружение и боеприпасы. Как-то спустили ему даже парашютиста-офицера. Федь не был доволен, он не любил делиться властью, но, что ж, служба есть служба. И «Мороз» подчинялся. Немец разрабаты вал планы набегов, Федь исполнял их. Немец ругался, Федь перед ним вытягивался. Общие дела в прошлом связали Федя с немцами раз и навсегда.
Но дела Федя ухудшались: его банде не хватало бандитов. Инструкция его «руководства» предлагала провести «мобилизацию». И Федь проводил ее, и прежде всего среди кулацких сынков. «Добровольца» приводили в лес в большинстве случаев под дулом автомата. Там его поджидали Федь и немец.
- Выбирай! - орал Федь, показывая на автомат, - Это или…
- Капут!.. - заканчивал фразу немец.
И часто после такой убедительной беседы «доброволец» клялся быть верным…
Перед нами один из таких Федевых горе-вояк. Его только вчера вытащили из ямы. Водянистые глаза трусливо бегают по комнате.
- Зачем пошел в лес?
- Федь Коваль приказал.
- И больше никто?
- И… и немец-офицер…
- А ты любишь гитлеровцев?
Водянистые глаза на одно мгновение вспыхивают: - - Я от них, проклятых, три недели бежал, В Германию было вывезли!
- Значит, гитлеровец - враг…
- Враг!
- - А Федь, который служит ему, не враг?
- Враг…
- Так чего ж ты служил врагам?
В этой растрепанной голове просыпается что-то похожее на мысль. Обросшее рыжеватой щетиной лицо плаксиво кривится, из глаз горохом катятся слезы.
- Разве я знаю! - - кричит он вдруг не своим голосом.
Обращение правительства Советской Украины возвратило его к жизни. Окончилось, наконец, волчье прозябание в звериных норах, перестал сжимать сердце страх за себя и за своих близких, есть возможность вернуться к труду.
Приходит конец бандеровским «морозам». Скоро уже они будут в одиночестве выть волками в лесу. Не согреет их тепло домашних очагов, не укроет от ненастья крестьянская крыша, и из-под каждой такой крыши будут плевать в них пулями. И прежде всего это будут делать те, в душу которых так долго и безнаказанно плевали националистические Феди.