А хочешь, нарисую тебе небо? Не с серыми облаками, а голубое, с солнечными лучами.
А хочешь, нарисую тебе землю? Не чёрную с камнями, а с травушкой-муравушкой и полевыми цветами.
А хочешь, нарисую тебе море? Не с волнами и холодное, а тёплое и спокойное.
А хочешь, нарисую тебе горы? Не с кратерами и вулканами, а с эдельвейсами и тюльпанами.
А хочешь, нарисую тебе людей? Не мрачных и озлобленных, а светлых и очень добрых.
А хочешь, нарисую тебе наше будущее? Не хочешь?! И это правильно! Жить настоящим - это самое лучшее… Чудеса не приходят заранее…
Лечу как-то из Туры в Красноярск в командировку. Рядом со мной - мужчина с перебинтованной правой рукой. Пахнет мазью Вишневского. Даже кокон бинтов не может скрыть, что кисть соседа короче обычного. Разговорились. Оказалось, профессиональный охотник. Обморожение получил, когда у него заглох «Буран» (снегоход) и он пешком добрался в 50-градусный мороз до зимовья. Пальцы на пострадавшей руке все до одного пришлось ампутировать. На левой остался целым большой палец, а остальные укоротили наполовину. Пропали и мизинцы на ногах.
Об охоте, понятное дело, надо забыть. Но не тут-то было. Виктор прознал, что в С-Петербурге есть хороший хирург, который может пересадить ему палец с ноги на кисть правой руки, на место утраченного указательного.
- Если получится, снова буду в тайгу ходить, - мечтательно жмурится Виктор. - Главное, чтобы было чем на курок нажимать…
И как я узнавал потом, он действительно вернулся в тайгу, на свой участок и продолжил добывать пушнину и дичь. Герой, скажете вы? Да нет. Просто настоящий мужик, северянин, который жизнь свою без тайги, без этого экстрима с морозами, многокилометровыми походами по охотничьему путику уже просто не представляет…
Снег потемнел и каплет за оконцем,
И льется дух густой и пряный
Из вишняка, пронизанного солнцем,
Как запах ладана из храма
Послушай разговоры старых ив -
Всё о весне их старческие скрипы,
И, тёплое дыханье уловив,
Зарделись ветви юной липы
Зима, забыв про стужу и метели,
Плывет себе в белёсых берегах,
И воздух, сладковатый еле-еле,
Настоян на подтаявших снегах
Только что вернулся с прогулки. Благодать! В Красноярске сейчас всего -4! Теплынь, безветренно, птахи тинькают, чирикают, радуются погожему деньку, во дворах полно играющих детей. Правда, к Новому году все же обещают положенную для Восточной Сибири погоду - морозы до 30, и метели порой. А в столице Эвенкии - Туре, уже сейчас все как положено для тех мест. Светка поздравляла нашу общую знакомую, все еще живущую там (мы-то уже шестой год как на материке!), с днем рождения. Та говорит - ночью ужо -47, днем потеплее, 4045. А у нее машина сломалась, вот и топает каждый день по такому морозу по полкилометра на работу. Приходит в контору вся заиндевелая, как снежная баба. А впереди еще 5060-градусные морозы. Помню, помню… Когда я еще не был редактором в окружной газете и у меня не было машины, тоже ходили с женой на работу пешком, чуть ли не с километр. В первый год как-то легкомысленно отнеслись к зимней экипировке, и ходили в обычной зимней обутке: я в утепленных кожаных сапогах, Светка тоже в каких-то импортных сапожках. Но когда мы, дорысив до редакции сквозь морозный туман, тут же бросались разуваться и совать свои посиневшие ноги-ледышки в раскаленные батареи (у нас были не батареи, а большого диаметра трубы) отопления и не чувствовали их, то есть - ни ног, ни батарей, то сразу поняли: надо отказаться от всякого форсу, тут он неуместен. И пока нам не пошили на заказ местные легонькие и очень теплые унты из оленьих камусов, безо всякого стеснения ходили на работу и в прочие присутственные места в валенках, а вместо перчаток на руки нацепили меховые рукавицы. Именно тогда я понял смысл поговорки: северянин не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается!
Во дворе - трава
На траве - дрова,
А вокруг все белым-бело
И поля, и сад
И далекий тракт
Все засыпало-замело
Как лебяжий пух
Стаи белых мух
Лето красное вспомнилось мне:
Их бессчетные эскадрилии
Ну один в один камарилии
Комаров при моем дворе
Накрывали, бывало, поляночки,
Выставляли бутылки да баночки
Раздавался веселый смех
А теперь покой
И валит густой
Чистый, белый, холодный снег
.
он планирует с ветки, рисуясь,
чтоб накрыть в сей октябрьский денёк
морду пасмурных, слякотных улиц
своей жёлто-рябой пятернёй.
- иz -
к сырости осенней
вовсе не готов
не сварил глинтвейна
не купил котов
Два облака растворились друг в друге, чтобы сбыться.
Прошлой осенью вышел из больницы - нет, не болел, а профилактически капался, чтобы не болеть. Сижу в фойе центрального входа, жду, когда сын за мной подъедет. Народу здесь много - кто родственников пришел навестить, кто из больных ходит по киоскам. И тут с улицы заходит маленький такой военный. Я таких еще не видел, за все два года службы в армии не видел.
А этот был ростом всего с полтора метра с копейками - ну, может, 153 или 155 сантиметров. Впрочем, в армию, кажется, берут ростом от полутора метров. Хотя, знаете, это ведь очень, очень оптимальный рост - для танковых войск, например. Или для разведки - везде же прошмыгнет!
Так, а этот богатырь в каком роде войске служит? Я пригляделся к его форме и обомлел. Во-первых, этот малыш был летчик! Во-вторых, на погонах его золотом отсвечивали по три крупных звездочки. Да он, ёлы-палы, полковник! Это ж без пяти минут генерал!
Мое насмешливое настроение сразу куда-то улетучилось. И только тут я заметил, как ладно на этом старшем офицере сидит его повседневная форма синего цвета, с разными нашивками на куртке, с отглаженными брюками со вшитыми в них шнурками канта голубого цвета. Жаль, что он был без фуражки - видимо, оставил в машине. А в фуражке с высокой тульей он выглядел бы гораздо выше.
Впрочем, этот маленький полковник и так вырос в моих глазах. Я ведь сам служил и знаю, как тяжело приходится в армии воинам небольшого роста - они при построении всегда находятся на левом фланге, то есть - крайние, всегда замыкают колонну в походе или на марше и над ними постоянно иронизируют более крупные их однополчане.
Трудно в такой обстановке выстоять, не психовать, а главное - не давать себя в обиду. Наверняка этот полковник, когда еще был курсантом авиационного училища, прошел через всё это, и выстоял, не уступил и в строю у себя на левом фланге стоял так, как если бы он был правофланговым. И в дальнейшей службе самым лучшим образом, раз стал полковником, будучи еще достаточно молодым - на виде ему было всего лет 35−40.
Я с уважением проследил за тем, как офицер с величайшим достоинством прошел сквозь толпу народа в фойе, в которой он своей непокрытой всем доставал едва ли до плеча, а кому был и по грудь, купил в киоске бахилы, стоя натянул их на свои ботинки и прошествовал сквозь турникет внутрь больницы - видимо, навещал кого-то. И все, как и я, смотрели на него с большим почтением.
Так что - здравия желаю вам, настоящий товарищ полковник! И не сомневаюсь, что скоро вы станете генералом…
Однажды я отправился порыбачить на любимое озеро Долгое. И уже когда подходил к заветному местечку, еще издали заметил, что вся округлая кромка песчаного мыса выглядит необычайно темной, почти черной. Осторожно подойдя поближе, с изумлением увидел, что все полукружие обширного песчаного мыса у самой воды было плотно, как мухами, облеплено… раками!
Выложив свои клешни на песок, они смирненько сидели, если можно так сказать, плечом к плечу на мелководье, и грелись в ласковых лучах нежаркого с утра солнца. И раков на этом их «сходняке» было штук сто-сто пятьдесят. От неожиданности я даже уронил ведро, с которым всегда ходил на рыбалку (и нередко возвращался с наполненным!).
Гремя, оно покатилось вниз, к той самой клешнястой темной кайме. И песчаный мыс мгновенно взорвался: десятки раков одновременно шлепнули по воде перепончатыми хвостами и тут же стремительно исчезли в глубине озера. Лишь помутившаяся и вспенившаяся у берега вода свидетельствовала, что мне все это не привиделось: только что здесь сидели десятки раков и принимали солнечную ванну (а может, не просто грелись, а обсуждали на бережку какой-то очень важный для них вопрос? Ну, например, где и как провести очередную зиму?)
Больше ничего подобного я в своей жизни не видел. Жаль, конечно, что при этом у меня не было фотоаппарата. Но и без него это незабываемое и загадочное зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами.
Кто знает, что такое ФАП? Для тех, кто уже забыл, что это такое, напомню - фельдшерско-акушерский пункт. ФАП в деревне, обычно расположенной за десятки километров от райцентра с ее относительно солидной больницей (в нашем случае - за 25), просто жизненно важное учреждение. А возглавляющий его человек со средним медицинским образованием - фельдшер, это в отдельных случаях настоящий бог.
Потому что именно он первым приходит заболевшему или пострадавшему человеку на помощь и бывает, что именно он, фельдшер, вытаскивает человека с того света и поддерживает его на плаву, пока на помощь не придут врачи с большими опытом, подготовленностью и оснащенностью.
В нашем Пятерыжском ФАПе работали разные специалисты, это Антонина Кадирова, жена брата моей одноклассницы Людмилы, и кто-то еще до нее. Но мне больше всего запомнилась Люба Копейкина. Любаша, как ее просто и задушевно называли земляки.
Она была практически моей ровесницей, ну, может, на год-другой старше. Учились мы в одной школе, наши классы были по соседству, на переменках мы бегали по одному и тому же полутемному гулкому коридору со скрипящими половицами, ухаживали за одними и теми же деревьями - тополями и кленами, высаженными нами в школьном палисаде. Но когда я пришел из армии (это было в 1972 году), Люба уже работала в ФАПе фельдшером.
С ней уже уважительно здоровались при встрече и стар и млад, а она в ответ лишь немного застенчиво улыбалась. В деревне у нас тогда жило человек 300 с лишним, и пожалуй, все они хоть раз да получили медицинскую помощь от Любаши. А уж пожилые бабушки-пенсионерки - те ходили в пропахший лекарствами бревенчатый ФАП как на работу. Давление измерить, обменяться с приветливой Любашей новостями, пожалиться на хулиганистого зятя…
Случилось и мне однажды экстренно бежать в ФАП, обмотав носовым платком окровавленную ладонь. Я привез из Железинки (нашего райцентра) взятый у приятеля «на выходные» самодельный пистолет, приспособленный под стрельбу мелкокалиберными пульками. И вот при перезаряжании этого, с позволения сказать, оружия, оно самопроизвольно выстрелило и пуля пробила мне ладонь между указательным и большим пальцами.
Я перебинтовал рану носовым платком, но кровь все не останавливалась. Поняв, что дело худо, я побежал через дорогу в ФАП. Благо, что Люба была на месте. Она размотала окровавленный платок, протерла рану спиртом, заткнула тампонами входное и выходное отверстия и, посмотрев на меня с подозрением, спросила, чем это я себя так поранил.
- Гвоздем… Нечаянно… - соврал я. Но на ладони хорошо был виден пороховой ожог.
- А ну колись! - сказала Люба. И я честно рассказал, как все было. И еще добавил, что на звук выстрела прибежала мама, подобрала уроненный мной пистолет и… утопила его в сортире.
- А вот это правильно! - улыбнулась Любаша, заканчивая перевязку. И отпустила меня домой с наказом снова обратиться к ней, если вдруг с рукой что будет плохо.
Как официальное медицинское лицо, она обязана была сообщать о таких ранениях в милицию. Но не сообщила. И не только потому, что мы были земляки. Но и потому, что просто поняла, что вот у этого ее пациента, уже отслужившего и даже ставшего корреспондентом районной газеты, в одном месте по-прежнему «дым играет»…
Кстати, я потом воспользовался своим служебным положением и написал о нашей заведующей ФАПом Любови Тимофеевны Копейкиной зарисовку. Не просто потому, что сам так захотел - я позвонил в райздрав и попросил назвать мне лучших работников медицины, о ком можно было бы написать в газете к их профессиональному празднику. А в числе названных хороших медиков прозвучало и имя нашей Любаши. И конечно же, в один из ближайших выездов домой, в Пятерыжск, я поспешил встретиться с Любой и хорошенько ее расспросить о работе. Зарисовку (уж не помню, как я ее назвал - давно все же это было, еще в 70-е) тогда напечатали и наша районка «Ленинское знамя», и областная «Звезда Прииртышья».
Я уже уехал из Железинки - с начала в Экибастуз (в 1980 г.), потом оттуда вообще на север Красноярского края, а Люба все исправно продолжала работать в ФАПе и лечить своих земляков, при случае - принимать роды, кого-то и самым натуральным образом спасать от смерти. Но вот сама, увы, долго не прожила - девять лет назад наша бессменная фельдшерица Любовь Тимофеевна Копейкина ушла из жизни, оставив мужа и уже взрослых детей.
Наверное, у нее есть какие-то награды за ее долголетнюю и добросовестную работу на медицинском поприще. Но самой большой наградой для нее, я думаю, были безмерное уважение и любовь к ней односельчан, о ком всегда болело ее милосердное сердце.
Мы помним тебя, Любаша. И по-прежнему любим.
Меня город встречает звонами,
Воробьями, шуршанием шин,
Мелодичными телефонами,
Круговертью людей и машин.
Пусть реклама кричит восторженно,
Я не чувствую, что чужой -
Столько прожито здесь, всё исхожено -
Этот город мне в доску свой!
Что ж, что стелится смог удушливый?
Себя чувствуешь VIP-ом, поверь,
Когда сам пред тобой услужливо
Супермаркет откроет дверь!
В самом центре базар волнуется -
Сердце города и душа,
Зазывает, кричит, торгуется
В предвкушении барыша.
Словно моря житейского пристани,
Где бушует людской поток,
Ресторан свои столики выставил,
Так и шепчет: «Присядь, браток».
Вот спешит деловито красавица,
Каждый шаг - от бедра: цок-цок -
Ну не может такая не нравиться -
Отбивает такт каблучок.
В старом сквере всё те же лавочки:
На одних старички сидят,
На других - целуются парочки
И мороженое едят.
Вот выгуливают деток мамочки;
Без стеснения, от души,
Раскричались, играя в салочки,
Шаловливые малыши…
Меня город встречает радостно,
Но когда приближается срок,
Удивительно, как же сладостно
Возвращаться на свой хуторок.
Свет не светит в домах,
Задёрнуты шторой оконца.
Убегает в бордовых штанах
Босиком утомлённое солнце.
Дверь не скрипнет, охрипнет на миг,
Поперхнувшись закатом, как костью,
Её тонкий пронзительный крик,
Говоривший «входите» гостю.
Половицы молчат в темноте -
Успокоились длинные клавиши.
И рядками уснут в тесноте,
Половички на полу расправивши.
Стены тихо прохладу вдыхают,
Берегут внутри дома тепло.
Толстяки деревянные знают,
Что оно через щель потекло.
Вот проснётся хозяин утром,
Залатает ужасную течь,
А хозяйка забрякает утварью
И затопит старую печь…
Томилось лето.
В лесу напротив дома,
Гулял я долго
Думав обо всем.
А в небе облака-паромы
Шатались в синеве июльским днем.
Я тебя рисую каждый вечер:
Звёздные глаза, манящий взгляд…
Этот взгляд - желание о встрече
И души чарующий наряд!..
…Твой эскиз, как грань между мирами -
Шепот полуяви, полуснов…
Ты зовёшь ни телом, ни губами,
А какой-то тайною основ!..