«Зерна огненного цвета
Брошу на ладонь,
Чтоб предстал он в бездне света
Красный как огонь.
Советским вельможей,
При полном Синоде…
— Здорово, Сережа!
— Здорово, Володя!
Умаялся? — Малость.
— По общим? — По личным.
— Стрелялось? — Привычно.
— Горелось? — Отлично.
— Так стало быть пожил?
— Пасс в некотором роде.
…Негоже, Сережа!
…Негоже, Володя!
А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище — меня-то
Обкладывал? — Ладно
Уж… — Вот-те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
— Хужей из-за водки.
Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
— Негоже, Володя.
А впрочем — не бритва —
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? — Сочится.
А что на Рассее —
На матушке? — То есть
Где? — В Эсэсэсере
Что нового? — Строят.
Родители — родят,
Вредители — точут,
Издатели — водят,
Писатели — строчут.
Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
— Все то же, Володя.
А певчая стая?
— Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых
Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.
Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
— Приложим, Володя!
Еще тебе кланяется…
— А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
— Вон — ангелом! — Федор
Кузьмич? — На канале:
По красные щеки
Пошел. — Гумилев Николай?
— На Востоке.
(В кровавой рогоже,
На полной подводе…)
— Все то же, Сережа.
— Все то же, Володя.
А коли все то же,
Володя, мил-друг мой —
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук — и —
Нет».
И вот парадокс, Цветаева предсказала, что воскресни они оба в СССР, то они снова бы покончили с собой в этой стране. Но ведь сама вернулась в СССР, вслед за мужем — агентом НКВД.
А на могиле Есенина застрелилась Галина Бениславская, которая служила в НКВД. И подруга Маяковского Лиля Брик служила в НКВД, но она не застрелилась, она написала умное письмо Сталину, после чего Маяковского стали издавать огромными тиражами, половину этих денег по завещанию получала Лиля Брик, она стал богатой женщиной.
Евгений Говсиевич
Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Травку ласкают лучи, догорая,
С улицы фраз отголоски…
Тихо брожу от крыльца до сарая,
Меряю доски.
В небе, как зарево, вешняя зорька,
Волны пасхального звона…
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни…
Многое было, ах, многое было…
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно… Лучи догорели…
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле?
Каждая книга-кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам.
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло — серебряная,
На другое — золотая.
Меж забавой и заботой
Пополам расколота, —
Серебро моё — суббота!
Воскресенье — золото!
Коли грусть пошла по жилушкам,
Не по нраву — корочка, —
Знать, из правого я крылушка
Обронила пёрышко.
А коль кровь опять проснулася,
Подступила к щёченькам, —
Значит, к миру обернулася
Я бочком золотеньким.
Наслаждайтесь! — Скоро — скоро
Канет в страны дальние —
Ваша птица разнопёрая —
Вербная — сусальная.
Не поцеловали — приложились.
Не проговорили — продохнули.
Может быть — Вы на земле не жили,
Может быть — висел лишь плащ на стуле.
Может быть — давно под камнем плоским
Успокоился Ваш нежный возраст.
Я себя почувствовала воском:
Маленькой покойницею в розах.
Руку на сердце кладу — не бьется.
Так легко без счастья, без страданья!
— Так прошло — что у людей зовется —
На миру — любовное свиданье.
Дом, в который не стучатся:
Нищим нечего беречь.
Дом, в котором - не смущаться
Можно сесть, а можно лечь.
Не судить - одно условье,
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .
Окна выбиты любовью,
Крышу ветром сорвало.
Всякому ты сам Каин
Всем стаканы налиты
Ты такой как я хозяин,
Так же гостья, как и ты.
Мне добро досталось даром
Так и спрячь свои рубли
Окна выбиты пожаром,
Дверь Зима сняла с петли
Чай не сладкий, хлеб не белый
Личиком бела зато
Тем делюсь, что уцелело,
Всем делюсь, что не взято.
Трудные мои завязки
Есть служанка подсобит
А плясать - пляши с опаской,
Пол поклонами пробит
Хочешь в пляс, а хочешь в лёжку,
Спору не встречал никто.
Тесные твои сапожки?
Две руки мои на что?
А насытила любовью,
В очи плюнь, на то рукав
Не судить: одно условье.
Не платить: один устав.
28 июня 1920
Я пришёл к тебе за хлебом
За святым насущным.
Точно в самое я небо
Не под кровлю впущен
Только Бог на звёздном троне
Так накормит вдоволь
Бог, храни в своей ладони
Пастыря благого
Не забуду я хлеб-соли
Как поставлю парус
Есть на свете три неволи
Голод - страсть - и старость
От одной меня избавил,
До другой - далёко
Ничего я не оставил
У голубоокой!
Мы, певцы, что мореходы
Покидаем вскоре
Есть на свете три свободы
Песня - хлеб - и море:
Восхищённой и восхищённой
Сны видящей средь бела дня
Все спящей видели меня
Никто меня не видел сонной.
И от того, что целый день
Сны проплывают пред глазами
Уж ночью мне ложится лень
И вот тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями
1920
На бренность бедную мою
Взираешь, слов не расточая.
Ты каменный, а я пою
Ты памятник, а я летаю
Я знаю что нежнейший май
Пред оком вечности ничтожен
Но птица я и не пеняй
Что легкий мне закон положен
Добро любила ль, всем сердцем страстно.
Зло-возмущало ль тебя оно.
О Боже правый, со всем согласна!
Я так устала. Мне всё равно.
Месяц высокий над городом лег,
Грезили старые зданья…
Голос ваш был безучастно далек,
Хочется спать. До свиданья.
Были друзья мы иль были враги?
Рук было кратко пожатье,
Сухо звучали по камню шаги
В шорохе длинного платья.
Что-то мелькнуло, знакомая грусть,
Старой тоски переливы…
Хочется спать Вам? И спите, и пусть
Сны ваши будут красивы
Пусть не мешает анализ больной
Вашей уютной дремоте.
Может быть, в жизни Вы тоже покой
Муке пути предпочтете.
Может быть, Вас не захватит волна,
Сгубят земные соблазны,
В этом тумане так смутно видна
Цель, а дороги так разны!
Снами отрадно страдание гнать,
Спящим не ведать стремленья,
Только и светлых надежд им не знать,
Им не видать возрожденья,
Им не сложить за мечту головы,
Бури-герои достойны!
Буду бороться и плакать, а Вы
Спите спокойно!
Не сердись мой Ангел божий,
Если правда выйдет ложью.
Встречный ветер не допрашивают,
Правды с соловья не спрашивают.
В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. - Ars Amandi*
Женщине - вся земля.
Сердце - любовных зелий
Зелье - вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
Ах, далеко до неба!
Губы - близки во мгле…
- Бог, не суди! - Ты не был
Женщиной на земле!
29 сентября 1915