Хочется легкого, светлого, нежного,
Раннего, хрупкого и пустопорожнего,
И безрассудного, и безмятежного,
Напрочь забытого и невозможного.
Хочется рухнуть в траву непомятую,
В небо уставить глаза завидущие,
И окунуться в цветочные запахи,
И без конца обожать все живущее.
Хочется видеть изгиб и течение
Синей реки средь курчавых кустарников,
Впитывать кожею солнца свечение,
В воду бросаться с мостков без купальников.
Хочется милой наивной мелодии,
Воздух глотать, словно ягоды спелые,
Чтоб сумасбродно душа колобродила
И чтобы сердце неслось ошалелое.
Хочется встретиться с тем, что утрачено,
Хоть на мгновенье упасть в это дальнее…
Только за все, что промчалось, заплачено,
И остается расплата прощальная.
Как постепенна смена возраста,
и как расплывчаты приметы.
В усталой и осенней взрослости
бушуют отголоски лета.
Но вот придвинулось предзимье…
И, утренним ледком прихвачено,
Вдруг сердце на момент застынет…
А в нас еще весна дурачится.
Такая вот разноголосица,
смешные в чем-то несуразности:
и детства отзвуки доносятся,
и смерть кивает неотвязная.
После ливня летний лес в испарине.
Душно. К телу липнет влажный зной.
Я иду, а мне навстречу парень,
он — черноволосый и худой.
Он возник внезапно из туманности
со знакомым, близким мне лицом.
Где-то с ним встречался в давней давности,
словно с другом, братом иль отцом.
Время вдруг смутилось, заколодилось,
стасовалось, как колода карт…
На меня глядела моя молодость,
это сам я сорок лет назад.
Головой кивнули одновременно,
посмотрели пристально в глаза.
Я узнал родную неуверенность,
о, как мне мешали тормоза!
На меня взирал он с тихой завистью,
с грустью я рассматривал его.
В будущем его, я знал безжалостно,
будет все, не сбудется всего.
Он застенчив, весел, нет в нем скрытности,
пишет безысходные стихи.
Я провижу позднее развитие,
я предвижу ранние грехи.
Будут имя, фильмы, книги, женщины.
Только все, что взял, берешь ты в долг.
И когда приходит время сменщика,
то пустым уходишь в эпилог.
Главное богатство — это горести,
наживаешь их из года в год!
Что имеет отношенье к совести,
из печалей и невзгод растет.
Он в меня смотрелся, словно в зеркало,
отраженье было хоть куда.
Лишь бы душу жизнь не исковеркала,
если что другое — не беда.
Слушал он, смеялся недоверчиво,
сомневался в собственной судьбе.
Прошлое и нынешнее встретились!
Или я немного не в себе?
Попрощались мы с улыбкой странною,
разошлись и обернулись вслед.
Он потом растаял за туманами,
будто его не было и нет.
Только капли россыпями
с дерева шлепаются в мокрую траву…
Мне, пожалуй, не нужна уверенность,
было ли все это наяву.
Богатства я за годы не скопил
Хотя вся жизнь ухлопана на службу
В дорогу ничего я не купил
Да в этот путь и ничего не нужно
Во мне бурлит смешение кровей…
Признаюсь, по отцу я чисто русский.
По матери, простите, я — еврей.
А быть жидом в стране родимой грустно.
Разорван в клочья бедный организм.
В какой борьбе живет моя природа!
Во мне слились в объятьях «сионизм»
навек с «Союзом русского народа».
То хочется мне что-то разгромить,
то я боюсь, как бы не быть мне битым.
Внутри меня семит с антисемитом,
Которых я не в силах помирить.
Я с отчаянием смотрю на то, как из нашего кино уходят такие понятия, как художественный образ, идея, сочувствие, милосердие, одухотворенность. А испарившись из кино, они уходят и из сознания людей…
Не множу я число друзей,
поменьше стало их с годами.
Пусть мало, тем они верней,
есть связь незримая меж нами.
Зато растет число моих врагов,
их умножать владею даром.
Я будоражу вражью кровь
и, стало быть, живу недаром.
Когда очень хочется смеяться - это юмор, а когда очень хочется смеяться, но страшно - это сатира.
Пока не вспомнишь, что тебе не нужно, не можешь делать то, что тебе необходимо.
Сто различных настроений
у подружки дорогой.
Словно кружит день осенний
между летом и зимой.
Рядом быть с тобой не скучно,
не дано предугадать:
вдруг лицо покроют тучи,
то оно - как благодать.
Вот летит из туч луч света,
светится в ответ душа.
Ты прекрасна в бабье лето,
невозможно хороша.
Ты щедра и бескорыстна,
будто неба синева.
Загрустила… Словно листья,
тихо падают слова.
Вспышка! Ссора! Нету мира!
Ветер вспыльчивый задул,
закачалась вся квартира,
я из дома сиганул.
Предугадывать нелепо,
что нахлынет на тебя,
просто надо верить слепо
и терпеть, терпеть, любя.
Ведь предвидеть нереально:
вдруг навалится циклон,
или с нежностью печальной
ты приходишь на поклон.
Я задел тебя не очень -
пролился слезами дождь…
Просто потому что осень
и ты сильно устаешь.
Я, конечно, на попятный,
стал вокруг тебя кружить.
Ты нежданна и внезапна,
как природа и как жизнь.
иль затишье пред грозой…
Потому что мой характер
тоже, скажем, не простой.
Как столкнутся две стихии -
вихри, смерчи и шторма…
Лучше напишу стихи я,
чтобы не сойти с ума.
Эльдар Рязанов
Мчатся годы-непогоды
над моею головой…
Словно не была я сроду
кучерявой, молодой.
Едут дроги-недотроги,
от тебя увозят вдаль,
а покрытье у дороги --
горе, слезы и печаль.
Эти губы-душегубы
невозможно позабыть.
Посоветуйте мне, люди,
что мне делать? Как мне быть?
Словно пушки на опушке
учиняют мне расстрел…
Мокрая от слез подушка,
сиротливая постель.
Мои руки от разлуки
упадают, точно плеть.
От проклятой этой муки
можно запросто сгореть.
Мчатся годы-непогоды
над моею головой,
словно не была я сроду
кучерявой, молодой.
Стих - состояние души…
Попробуй это опиши.
Но описать не в состоянии
свое плохое состояние.
Коль в сердце пусто, ни души,
ты все же рифму не души.
А если ты от жизни стих,
то сочини негромкий стих,
а о неважном настроенье -
неважное стихотворенье.
Эльдар Рязанов
Стихи - капризная материя,
непредсказуемый предмет.
Им широко открою двери я
и жду, а их все нет и нет.
А коль приходят, то незваными…
Тогда бросаю все дела.
Всегда так было с графоманами,
а я - ура! - из их числа.
Эльдар Рязанов
Как хорошо порою заболеть,--
чтоб бег прервать -- единственное средство.
Под одеяло теплое залезть
и вспомнить, как болел когда-то в детстве.
Там за окном зима -- весь мир замерз…
Пьешь с горькой миной сладкую микстуру
и на тревожный матери вопрос
чуть прибавляешь ты температуру.
Высовываешь белый свой язык,
«а» говоришь, распахивая горло,
и взглядом, отрешенным от живых,
даешь понять, -- мол, руки смерть простерла.
Как сладостно себя до слез жалеть,
в мечтах готовить жуткие сюрпризы:
взять и назло всем близким умереть,
чтоб больше не ругали за капризы.
Вообразить -- кладут тебя во гроб,
мать вся в слезах, дружки полны смиренья.
И бьет по телу россыпью озноб,
как предвкушенье будущих крушений.
Дней через пять, к несчастью, ты здоров…
Укутали и вывели на солнце,
и ты забыл обиды, докторов…
А мысль о смерти спит на дне колодца.
Я все еще, как прежде, жил, живу,
а наступило время отступленья.
Чтобы всю жизнь держаться на плаву,
у каждого свои приспособленья.
Я никогда не клянчил, не просил,
Карьерной не обременен заботой.
Я просто сочинял по мере сил
и делал это с сердцем и охотой.
Но невозможно без конца черпать -
колодец не бездонным оказался.
А я привык - давать, давать, давать!..
И, очевидно, вдрызг поиздержался.
Проснусь под утро… Долго не засну…
О, как сдавать позиции обидно!
Но то, что потихоньку я тону,
покамест никому еще не видно.
Богатства я за годы не скопил,
хотя вся жизнь ухлопана на службу.
В дорогу ничего я не купил…
Да в этот путь и ничего не нужно.