Кто ползумши вяло во левой колее, во мобилу глаголяши, на всяко ближнего глубоко положимши, тот есмь изверзждень блудливый и надобно е санями бульдозерными потолкати, да в канаву голимую бросати. Пущай в той канаве и глаголит, бесъ окаянный.
Якоже кто на парковище супротив сваго места стоямши или два места занимамши яко дщерь беловолосая неразумная, по тому надобно катком проехати, да во лепешку раскатати, дабы мало места занимати буде.
Аще кто ины полозья подрезамши, тому всяко зверско глумление учинити, на кол сажати, на кострище сжигати, полозья вставляти, четвертовати, рыло некошерно разукраси. Аще и се не споможе, то слово оному срамное изречи, животиной рогатой обозвати и перст серединный показати.
Аще кто зело близко позади подъезжаючи, мигалом мигамши, да в гудело гудемши, бо невтерпеж ины же крутымя возомнимши, тот суть блудень диавольски и того с седалища стаскивати, ногами побивати, да мигало з гуделом во срам затолкати. Пущай оно там и гудити.
Кто зимою сугробы з полозьев не расчищамши, якодже оне грохнути на полозья позадние глыбою оледенелой, того самого во сугробе обваляти, во проруби окунути, к полозьям стропами привязати, да катати лихо по деревням и селам, пока стыд оного не застудити.
Кто во полозьях едя, из колеи во колею мотаючи, да тормозимши, заторище зело множественное сотворяючи, тому каменьем трипудовым во оконце запустити, да на челе слово лихое гвоздищем остроконцым нацарапати, старому на посрамление да малому во лепость.
Аще дщерь умом скудная в полозьях еде, уста малюючи, очи штукатуриши, беленья мазамши, то надобно дщерь оную за космы черны оттаскати, за груди белы доброродны похватати, да в беленьях вымазати. Боле не надо, бо придет муж ейный и покалечит.
А аще каков антихристь поворотит направо или налево, огнище поворотное не зажемши, того злодея огнищем сим и пожечи, зеньки окоянные повыкалывати, руки-ноги диаволу пообрывати, сани поломати, да чудище поганое гаишное на него насылати. Пущай пешим ходит, супостат, да законы дорожного толковища учити.
Вовсю руководила плоть
Душой, не ведавшей смиренья,
Но прикоснулся к ней Господь
И отрезвил в одно мгновенье.
Июль, а в душу падал снег,
И бил озноб от вразумленья
А на снегу виднелся след
Его шагов. Как путь спасенья.
С тех самых пор, как в легком сновиденье
Я, мой любимый, видела тебя,
То, что непрочным сном
Зовут на свете люди,
Надеждой прочной стало для меня!
Ответ осужденному, который жалуется на человеческую несправедливость.
Ты говоришь, что не виновен в том, за что тебя осудили. В какой-то ночной драке на улице погиб человек, убийцы разбежались, а ты случайно оказался рядом, когда прибыла полиция. Тебя арестовали. Осудили. Клянешься, что осужден безвинно. После твоего первого письма я просил тебя исповедаться мне за всю твою жизнь. Ты сделал это.
Человек Божий, ты заслужил это тяжкое наказание если не за это преступление, то за все твои прежние беззакония. Всевидящий Судия видел их, но, по милости Своей и по Своему Промыслу, закрыл от суда человеческого, ожидая твоего покаяния. Однако ты не каялся и не исповедовался, не молился, не причащался. Напротив, ты продолжал творить тайное зло и был готов истребить всякого, кто помешал бы тебе в твоих бесчестных деяниях. Только за свою жестокость к жене ты заслужил заключение. Она не обвиняла тебя перед земным судом, но вопль ее достиг вечного Судии.
Чтобы обратить тебя от злых путей твоих и направить на путь правды, чтобы напомнить тебе о душе и Страшном Суде, Господь, творящий судьбы, привел тебя тогда на место преступления. И ты людьми арестован и людьми приговорен к заключению.
Твой случай живо напоминает мне великого христианского святого Ефрема Сирина. В молодости святой Ефрем много грешил, но ни за один грех не был осужден. Случилось, однако, что как-то у его соседа воры украли овцу. Сосед обвинил Ефрема. И Ефрем, непричастный к краже, оказался в тюрьме. Удрученный человеческой несправедливостью, он стал плакать и жаловаться Богу. Но, сидя в тюрьме с другими заключенными, он вступил в разговоры с ними. Каждого из них он спрашивал, как тот оказался в тюрьме. Один говорил одно, другой - другое. В их грехах Ефрем узнавал свои грехи, за которые его прежде не судили и не сажали. Дух его отрезвился, и он понял, что попал в тюрьму не за украденную овцу, но за множество своих прежних проступков. И Ефрем сокрушенно покаялся пред Богом в своих грехах. И слезно стал молиться Богу о прощении своих тайных согрешений, одновременно благодаря Его за то, что брошен в темницу, будучи невиновным в краже овцы. И вскоре был оправдан и освобожден. Но это переживание произвело переворот в душе Ефрема. Тюрьма приняла его грешником, а выпустила святым.
Мир тебе и здравия от Господа.
В годы приближения к вере запомнила слова Блока: «Хотите увидеть Невидимого - вглядитесь в видимое». Замечательны воспоминания Надежды Павлович о последних днях поэта. Каждое утро он посылал мать и жену на улицы Петрограда скупать экземпляры богохульного тиража «Двеннадцати», которые уничтожал. В последние дни для него перестало существовать все окружающее. Окончив разбирать свой архив, он предназначил на сжигание большую его часть: «Хочу облегчить участь исследователям моего творчества.» После этого он уже не отвечал на обращенные к нему слова. Все его существо было обращено к иному миру. Складывая крестообразно на груди руки, он время от времени произносил только одну фразу, и лицо его выражало глубокое страдание:"Господи, прости меня. Прости меня, Господи!" Эта часть воспоминаний, вошедшая в один литературный сборник, не повторилась ни в одном другом издании. Как и оставляющий потрясающее впечатление посмертный карандашный портрет Блока, принадлежащий Н.Павлович. Он запечатлел образ мученника. Облик упокоившегося - покаявшегося на кресте разбойника. Велика любовь Твоя, Господи!