сказка 17
СУДЕБНАЯ РЕФОРМА
В этот день его царское величество был резов во время утренней пробежки, улыбчив за завтраком и превосходно остроумен на смотре племенных жеребцов.
Бросая бравые диагональные взгляды, царь до полудня расхаживал по государству с инспекциями.
- Эт-та у меня што?
Любуясь, спрашивал он у сопевших за спиной бояр.
- Сиречь стратегический запас репы
Подозрительно мужественным голосом отвечал какой-нибудь боярин.
- Сверху погнила - сие в целях заблуждения вражеского. А в середке - самый смак скусу необычайного на случай, упаси Бог, войны длительной и беспощадной.
- Орлы!
Отрывисто говорил царь, не глядя протягивал очередной орден, и правительственная комиссия шагала дальше.
- Эт-та у меня хто?
- Эт-та, надежа, водяное озеро, для вражеской конницы вплавь непреодолимое. На том берегу матрешечный завод малый огромной мощности, а слева от него котлован под новую пасеку.
- Молодцы! Фламинги!
Царь бодро сбегал вниз и со дна котлована осмотрел приличный кусок неба.
- Красотишша! Неба пчелам не жалеть! Ихние меды нам еще потребуются.
К полудню государь роздал все наличные ордена, заложил себе два памятника, конный бюст и стелу с глазами, и велел пикничать.
- Чего-с?
Переспросил один из ближних бояр.
- Откушать на природе изволю…
Царь повернул корону козырьком назад, что означало конец официальной части, и поманил шута.
- А ты, Сеня, суды подь и по праву руку воссядь. Ноне за едой государственный вопрос решить надо.
А потому как колокольчик тока у тебя - ты и председательствовать будешь.
Когда озадаченные бояре расселись вокруг скатерти, когда царь сделал первый надкус здоровенного ломтя говядины, когда испил первый ковшик, когда икнул ему вслед, шут тряхнул звонкой своей башкой, и царь выпалил:
- Война…
Бояре от неожиданности поперхнулись, казначей посолил себе туфли, а шут засмеялся, но как-то несколько боязливо.
- …правонарушениям!
Договорил царь, открывая вилкой раковину и глядя устрице прямо в глаза.
- Пора, пора, робяты. Ишь ты, сурьезная какая! Съем я тебя ноне, матушка, съем!
Откушав устрицу, государь подождал отрыжки, исполнил и, томно осмотрев появившийся живот, сказал:
- Сами посудите. Ежели раньше на кажные десять дворов по одному преступнику приходилось, то теперя в среднем наоборот.
Убивств, слава Господу, не имеем.
- Но хомутов кражи!
- Но крики непотребные по ночам!
- Личную царскую пугалу на сельскохозяйственной выставке исковеркали!
- Надысь бабу татуированную в селе видели, в колодец сморкалась.
- Сезон еще не открыли, а в лесу половина медведей с фингалами бегает.
Ежли дальше так пойдет, то замест правового гусударства мы с вами шайку бандитскую возымеем.
А там и до конституции недалеко.
Меры нужны, бояре. Крутые, но жесткие. Скорые, но быстрые.
Бояре молча глядели в скатерть.
Большинство перечисленных деяний, включая ночные вопли и двух отлупленных медведей, приходилось на долю оратора.
Редко имевшее свое мнение духовенство синхронно перекрестилось и нейтрально вздохнуло.
Шут, весь в воспоминаниях о сельскохозяйственной выставке, которую они с государем приняли спьяну за вражескую оккупацию, улыбнулся.
Ночная пешая атака из кустов да под молодецкий свист была хороша. Сторож забаррикадировался в будке, а два ухаря, размахивая колпаком и короной:
- валили ларьки,
- прыгали сквозь стенды,
- допросили с пристрастием пугало
- и расстреляли его картошкой.
Государь с рупором обошел весь племенной скот, не погнушавшись крикнуть в ухо даже маленькому декоративному хомячку, а шут скрещивал коня и курицу до тех пор, пока конь был в сознании.
Разогнавшись от самой околицы, царь пробил дверь сторожки, выхватил из рук ополоумевшего сторожа трещотку и заснул.
Шут до утра бродил среди поверженных экспонатов и опочил на восходе головой на чурке для разделки туш.
Боярину-пропагандисту стоило больших трудов убедить общественное мнение в нормальности и даже некоторой необходимости происшедшего.
- Повелеваю!..
Государь встал и поднял руку. Все замерли.
Бояре оттопырыли уши, воины широко раскрыли глаза, духовенство принюхалось.
- Постоку поскоку страна у нас выдалась невеликая, то сослать преступника некуда.
Сказал царь и нахмурился.
- Но поскоку постоку ужесточение наказания есть веление времени…
Государь свел брови воедино и нахмурился до предела. Все застыли.
Шут посмотрел в царев профиль и мысленно ахнул. Степень непреклонности на лике его величества полностью совпала с таковой же на медалях и монетах.
Это не предвещало ничего хорошего, а предвещало только плохое и в очень крупных размерах.
- Повелеваю. Отныне преступивший всякий да будет наказан одинаково за любые деяния против совести и закона. Единым наказанием для всех будет теперь смертная казнь!
Высокое собрание оторопело, покрылось потом, похолодело и вздрогнуло. Поевши, государь не раздобрился обычным порядком, а вдруг поддал такого парку, что дышать стало трудно.
Судебная реформа давно уже просилась на свет, но никто не мог представить ее в столь кровожадном виде.
- Это как же… Таперича, что-ли, ежли перышко с гуся оборвал - на плаху идтить? Пискнул кто-то из чернильных вождей.
- Почему же сразу на плаху?
Немедленно отвечал государь.
- Зачем же вот так буквально слово-то в слово… Шире надо мыслить, бояре. Как там римляны говорили?
Суров закон, но и я не дурак. Вот. Помню.
Зачем же сразу на плаху?
-Сначала на дыбу.
-Потом на кол.
-А потом уж на плаху.
От тогда-то порядки у нас сами собой заведутся. А перышки не с гусей чужих надо драть, а в лавке за собственную копеечку покупать.
Так что вот вам закон, и дайте мне его соблюдение.
И чтоб у меня преступники на свободе не шлялись! Ловить повсеместно безо всякого отдыху, складировать до суда на конюшне.
Мне к завтрему черную мантию и парик. И молоточек. И пенсне протереть, использовать буду. Все. Все свободны.
Бояре, которым не дали обдумать и высказать, удалились недовольные и надутые. Бодрые во всякую погоду воины ушли такими же, как и пришли.
Духовенство исчезло неслышно и из-за популярной в своей среде привычки кадить дымом почти невидимо.
Дождавшись, пока опустеет полянка возле конюшни, шут плюхнулся на траву рядом с государем и глянул ему в глаза.
- Ну, маху немного дал… Увлекся.
Сразу же признался царь.
- Хотел, вишь, как строже, а вышло страшнее некуда.
И глазки ты свои в меня не вперяй, при себе содержи. Сам вижу, что перебрал. Однако слово-то - не воробей… Чего делать-то будем? Ась?
Корона и колпак с бубенцами совещались долго и тихо. Затем по очереди кивнули и пошли во дворец.
А на дальней околице государства уже вовсю шли аресты, поимки и задержания. На центральную площадь приволокли незнамо откуда плаху, и неродовитый одинокий энтузиаст до поздней ночи точил рядом с ней огромный, ржавый, тупой, дурацкого вида, древний, но все же очень и очень стальной топор…
…Позавтракав на скорую руку (картошечка, салатик, там, баранинка, сальце, хренок, хлебушек, яички, блинцы, маслице, поросеночек, курочка, яблочко, супчик, вареньице, кофеек, луковка и шоколадная лошадь), его величество отправился на конюшню.
- Вот, государь! Самые презренные из рабов твоих тебе салютуют! На колени, злыдни! Царя приветствовали две людские оравы.
Одна, поменьше, всячески понукала и покрикивала, демонстрируя служебное рвение.
Другая, числом поболе и лицом попроще, боязливо повиновалась.
- Бандиты, стало быть?
Вопросил государь, с интересом оглядывая задержанных.
- Ирод на Ироде, твое величество!
Подтвердил не очень-то родовитый, но весьма ретивый боярин.
- Кого ни потрогай - сплошь имущества крадуны, властей хулители да страмцы моральные.
А еще вон та баба, так та самое себя подстрекала на супружью измену.
А энтот вон сиволапый во все чужое одет и со спичками возле амбара пойман.
А у энтого вон его морда такая страшная, что с ней на людях появляться уже само по себе преступление.
А вот эти семеро…
- Довольно.
Прервал его государь.
- Сам вижу, что не ангелы собрались. А ведите-ка их, господа судьи честные, на Злобное место. Там и рассудим.
- Куды? То есть… как бы не понял… Куды?
Удивился боярин.
- Куды… Родную историю, гляжу, стали подзабывать.
Царь поднял очи горе и уставился вдаль.
- Али запамятовал, боярин, как прапрапрапра… и так далее… дедушка твой на этом самом месте эта… с драконами воевал?
Как победил их к едрене фене и в колодец с размаху бросил? И что многих других злодеев издревле туда же бросали?
Легенда-то вон, она же зря-то гласить не будет. Два тебе, боярин, за историю и географию. А ну-ка, пошли за мной!
Скорым шагом государь направился куда-то за огород, и за ним в спешке последовали бояре, а за ними подталкиваемые стражниками лиходеи.
Спустя минуту ходьбы его величество свернул влево, затем вправо, затем наискосок через поле, затем отразился от двух каких-то бортов в самую середину заросшего лопухом пустыря и возле какой-то гнилой постройки остановился.
- Вот!
Перст его величества указал вертикально вниз.
- Вот оно, соотечественники, исторически значимое трижды проклятое памятное место былых коллизий.
Точка в точку на этом, значица, месте в одна тысяча, там, было дело, понимаешь, году…
Короче, битва была. Прямо здесь. Они ему огонь из ноздрей пущали и когтями сопротивлялись… Вот.
А он их, в силе-то уступая, хитростью по одному превзошел. Да.
И, ввиду численного преимущества, далеко не сразу, а постепенно к вечеру палицей успокоил.
Ну. Как легенда гласит, с той самой поры и поныне сидят в этом колодце кинутые туда драконы и от тоски смертной воют. И прохожим людям правду вещают. Ага.
А с ими вкупе и победитель их, который, победу однозначную празднуя, по хмельному делу слегка оступился и к им туда за компанию улетел.
Вот этому нас учит история. Нда.
С ими там тоже правду вещает. Это помните.
Короче, всех, кто сегодня виновен выйдет, в кладезь сию с размаху и покидаем. Лады?
Дождавшись, пока выразит согласие последний боярин, государь сел на краешек замшелого колодезного сруба и поманил к себе первого из отловленных. Тот подошел в сопровождении своего обвинителя.
- Голоси, муж честной.
Велел государь.
- Так что, величество, по карманам, змей, шарил!
Доложил обвинитель поставленным в думе изрядным басом.
- Как я мимо-то днесь иду, а он, упырюга, себя по карманам шарит.
- Себя?
Переспросил государь.
- Именно. Да так ловко, злобуин, пальцы-то свои распустил, так он бойко-то карманишки свои обшнырял, что и сумления в том нет - на себе, ворюга, тренировался, перед выходом на работу. Метнуть его первого - и дело с концом. Приказывай, государь.
- Так-так… Крал, значица…
Размыслил царь.
- Ну а, к примеру…
- А сам-то?!! Сам-то?!! Сам-то?!! Сам-то?!!
Дикий рев из колодца был столь внезапен и громогласен, что многие из присутствующих восприяли коленями твердь, а наименее сильные духом оросили портки.
Один царь, нога на ногу, ни тени на лике, взор ясный, приставил к уху ладонь:
- Как-как?
В глубине колодца что-то звякнуло, и далекий голос коротко изложил:
- Сам-то, боярин, ден десять тому, с царского стола золотую перечницу перед уходом в сапог и две вилки стыдно сказать куда. Опа!
Лицо государя потемнело. Гневные вопросы были в упор.
- Тако ли, боярин? Справедливо ли оракул толкует?
Ошеломленный боярин, держась за грудь, стоял нем.
- И еще тапки женины носит из экономии. А свои в сундуке лежат. А она тем путем простужается и болезни имеет. А также на именинах архимандрита за спиной его священства над его священством смеялся и позы дерзкие принимал.
Сообщил колодец. Потом там зевнули и добавили.
- Хрен парчовый…
Государь встал и прошелся.
Государь остановился и выкинул руку влево.
Государь повелел:
- Оба! Сюда! Виновны! Стоять и прощаться с жизнью! Эй, кто там! Другого давай веди!
На подрагивающих ногах подошли обвинитель и обвиняемый.
С боярином испуг сделал тик, с его сермяжной жертвой случился лицевой паралич.
- Так… это… он… сей…
Залепетал обвинитель, тыча в крестьянина.
- Бабы говорят, помыться спокойно нельзя…
Донеслось из колодца.
- Как, говорят, разденутся - так он со своими моргалами тут как тут. Из кустов на них дышит и неприличным образом суетится.
А в церкви грошик опустит, а два подымет.
А клячу свою архимандриту как юную каурую кобылу продал, хотя вовсе это старый жеребец пегий, ежели поскрести.
А на ярмонке, пьянствуя, три больших государственных секрета шинкарю пропил. Вонь усатая…
Государь от гнева заслонил дланью очи.
Государь, не в силах сказать, махнул ручкой.
Государь справился с собой и подозвал следующих.
Неродовитый, но весьма активный боярин, ловко перебирая коленями, приблизился столь скорым образом, что собственные его вопли едва поспевали за ним.
- Диавольскому наущению поддался я, надежа!
Не вели казнить, вели возместить!
Обе иконы сей час же архимандриту обратно где взял покладу! Он старенький, не заметит!
А хулительные в твой адрес слова не по трезвому состоянию говорил, а по пьяной лавочке каркал, за что нет мне прощения, но на оное уповаю!
А мешок с гвоздями сей же месяц в казну верну, и досточки верну, и кирпич, и участок!
А корона твоя никак с помойным ведром не схожа, и за те слова козий я самец криворогий, ишак горбатый и сапогом топтанный шкура собачий!
Не вели кидать, вели речь держать!
И в заядлом плутовстве своем гад я шипящий и нахал бессовестный, но за батюшку-царя голову без звуку отдам, а равно хам, невежа и в дому своем деспот, но за царя-надежу умильного вот кишки мои и вот она вострая сабля, и ишо чтоб я сдох и ни единым вяком не пикнул, но ради славы отечества и царя превеликого мудрого всеблагого праведного со многия умы во лбу и крепкия силы в руце чего хошь моментом на плаху складу, а ишо блудун я подъюбочный и вертлявый побочный сын хвостатой твари дрожащей, но за житие государево и родины покойные дни с радостию моей усекновению предадусь, ибо…
Никто боярина не прервал.
Говорил он дотемна, не повторяясь. Много слов было сказано, и утрамбована была челом трава, земля и глинистые слои.
Кто-то вылез из колодца и ушел, позвякивая, во дворец, с кем-то под руку в тяжелой короне.
Растворились в воздухе и из-за общей усталости не сразу поняты были два тихих слова:
- «Амнистия. Всем.»
С наступлением темноты уснула дневная стража, и разбрелись по местам проживания обвиненные во грехах.
А боярин все каялся и превозносил. Потому что было чего сказать о своих прегрешениях и о многих достоинствах нынешнего монарха.
Который, выпивая в погребе очередной, коротко говорил:
- За справедливость!
И бубенцы согласно кивали в ответ, звонко соприкасаяь с острыми краями короны.
сказка 18
В это утро его величество государь, желая порадеть отечественной науке, вместо зарядки взял во белы руки сачок и принялся лично ловить в саду порхающих и гудящих существ.
С тем, чтобы, по собственным его словам, «совместить членовое размятие с пользой для отечественной жукологии, мухографии и прикладной насекомике».
Личная коллекция государя насчитывала уже около полутысячи маленьких сушеных созданий и послужила основой для множества научных изысканий и опытов.
В частности, путем многодневных экспериментов государем было установлено, что некоторые из насекомых способны не только размножаться:
- но даже любить друг друга,
- а также предавать,
- бросать,
- проклинать,
- и в отдельных случаях даже осмысленно измываться.
Среди научных методик, употребляемых государем, преобладало простое тыкание иголкой, однако в систематизации насекомых ему равных не находилось.
Поскольку латынь считалась не столько языком, сколько пустым баловством, обозначения придумывались исключительно с применением родной речи.
Поэтому в царской коллекции «хвостокрут листожрущий» соседствовал с «побегушкой многолапчатой», а «синебрюхий красноглаз» возглавлял семейство, к которому относились, в частности, «мимолет гудучий», «травояд мутнокрылый» и «шестиног уморительный».
Обыкновенная муха в данной системе именовалась как «кусалица всепогодная».
Сразу за кустами крыжовника государь, погнавшись с сачком за каким-то бойко прыгающим кузнечиком, отловил не его, а поднявшуюся из травы сонную голову шута.
- Востронос бубенчатый!
Весело крикнул государь и присел рядом. Шут, в виду теплого времени года ночевавший на воздухе, приветствовал государя таким мощным зевком, словно бы за ночь в его легких создался вакуум.
- Здоров буди, твое высоковеличество!
Произнес он, вручную открывая глаза. И икнул попой.
Это была его первая на сегодняшний день шутка.
Когда женщина говорит: «ЧТО???», это вовсе не означает, что она вас не услышала… Она просто дает вам последний шанс изменить сказанное!
Чукотские геологи нашли золото, но вырвать зубы шаман не дал…
Ржу… а наших волков так и не пустили в Польшу))))))))))))) Вот сцыкалы!!! Наверно думают что ТОПОЛЯ с собой везут!
Апрель вышел из состава весны. Теперь это свободный месяц. Он сам выбирает, какую погоду делать.)
СКАЗКИ 14 И 15
Сказка 14
ОСОБЕННОСТИ ПАТРИОТИЧЕСКОГО СТИХОСЛОЖЕНИЯ.
В этот день на его величество нашло особого рода затмение, которое бывает исключительно у одаренных особ.
Царь не замечал ничего и никого вкруг себя, с тихим нечленораздельным мычаньем слоняясь по государству, спотыкаясь обо все и попадаясь под ноги всем.
Затмение сие самим царем понималось как, наоборот, просветление,
шут называл это царское состояние «возвышенная охренелость»,
а все остальные знали, что не далее как к вечеру сочинен будет целый стихотворный эпос либо, как минимум, крупногабаритная поэма глубокого содержания.
«Сады и лесы, пни и кочки…»
Бубнил его величество, стимулируя себя то дергом за бороду, то чесом в затылке, а то и автопинком пяткой в зад.
«Все это Родина моя…»
Государь с утра завтракал окрошкой, поэтому патриотизма в менталитете было гораздо более сверх обычного.
«Скажу вам честно: мне, браточки,
Не надо больше ни…»
Государь не смог найти рифмы и, забыв тут же о неудавшемся четверостишии, принялся за новое.
«Я пальму первенства тебе,
Моя отчизна, отдаю…»
Он знал, что лучше всего сочиняется в ненастную погоду и потому сразу после завтрака послал к архимандриту гонца с просьбой о дождевом молении.
Дождь, то ли в силу личных связей архимандрита, то ли по совпадению, не замедлил. И теперь его величество расхаживал с зонтом в деснице, стараясь воспринимать удары капель как барабанную дробь.
«Тебя верчу в своем я лбе!
А все другие - на …»
Государь не почитал себя за настоящего стихотворца. Но, в отсутствие таковых сам принялся заполнять брешь в культуре.
Ему было нелегко, так как сама по себе рифма отчего-то не появлялась, и потому приходилось искать ее механическим перебором.
Произнеся более дюжины слов с подходящим окончанием и ничего не подобрав, царь стартовал с новым минипроектом.
«Воспеть я мог бы лишь себя,
Поскольку есть меня за чтo »
Он с привычным удовольствием подумал о том, как приятно думать и говорить правду.
«Но мать-земля! Тебя любя,
Ржу о тебе, как конь в … »
Архимандрит, видимо, договорился с Господом о недельной норме осадков, так что уже через полчаса царь плавно огибал на ходу глубокие лужи и дважды побывал ступнями в водовороте. Однако избыточная увлажненность атмосферы и была только в пользу.
«Мне Богом даден правый рук,
Чтоб я державу в ем держал…»
Государя мало смущало вольное обращение с языком. Он вполне справедливо полагал, что истинное творение не знает никаких границ, в том числе государственных.
Кстати, именно поэтому, а отнюдь не из-за скудости бюджета, пограничные войска даже в самые напряженные моменты насчитывали не более одного человека.
«Но чу! Я слышу громкий…
«Пожалуй, все-таки звук.»
Подумав, решил государь и продолжил:
«То враг через рубеж вбежал!»
Это уже было кое-что. Вообще, за последние несколько лет царь сложил много поэм и отдельных стихов про все рода войск.
Однако пограничники были обойдены. И теперь его величество с вдохновением наверстывал упущенное.
«Стой! Кто идет?;
Промолвил страж,
Свинцом оружье зарядив»…
- А может:
«Ядро в орудье запихав?»
Поразмыслил государь.
«Или до блеска шашку наточив?»
Но тут вдруг, как иногда бывало, муза улыбнулась ему, и стих вышел в готовом виде легко и просто.
«Стоять! Стреляю! - крикнул страж.
И выстрелил. И враг упал.
Ведь потому что сразу аж Он в оба глаз ему попал.»
И, на диво добрая сегодня, муза сразу же продиктовала царю дальнейшее.
«Так был жестоко посрамлен
Коварный плут, что тайно крался.
Он до секретов не добрался,
Повиснув телом между крон.
И мы на Родине своей
Всегда уверенные в том,
Что всяк заслатый лиходей
Тотчас падет, а не потом!»
* * * * *
сказка 15
ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЕ ПОХОРОНЫ.
В этот день его царское величество был печален и тих, как самка ежа после родов. Череда крупных праздников и мелких застолий испепелила душу государя. Крошечная и безответная, она ютилась где-то на задворках царского организма и ничего не просила.
- Может, мадеры хрюкнем, твое величество?
Предложил из темного угла шут, душа которого, все еще навеселе, бродила по его шутовскому организму без всякой цели.
Царь скорбно поглядел на свое отражение в ближайшей пустой бутылке и не ответил. Только душа его где-то в печени беззвучно икнула и уронила голову.
- Мадеры, твое величество, хрюкнем - и по ягодки! Баб, то бишь, в деревню попугать сходим. А то вон карусель включим. Аль мы уже не добры молодцы с тобой?
Шут соскочил с сундука и схватил пузатую бутыль с мадерой.
- Не тронь!
Трескучим голосом предупредило его величество.
- Откроешь - сблюю.
- Кто?!
Поразился шут.
- Ты?! Сблюешь?!
- Как Бог свят!
Подтвердило его величество.
- И думать не могу. И говорить не могу…
Озадаченный шут опустился на пол и замолчал.
Такое в истории государства случалось впервые.
-Надежа-государь, царь-батюшка, чьи питейные рекорды еще в начале царствования затмили все великие события прошлого…
-Чье мужество в потреблении любого количества любых напитков приводило в трепет даже заморских великанов…
-Чья глотка десятилетиями булькала по двадцать четыре часа в сутки, чей небольшой, но на страх врагам удивительно красный нос…
- Быть не может!
Твердо сказал шут.
- Не верю! И самогону на корочках не хочешь?
Царь дернулся на стуле и жалобно поглядел в потолок.
Самогону на корочках не хотеть было невозможно.
Самогон на корочках:
-светлее детской слезы,
-крепче братских объятий,
-«радость моя и Божия», как говаривал даже пивший в меру архимандрит,
-сладкое зелье, которое во дни праздников и несчастий, не советуясь, выбирали все поколения…
- Не могу…
Прошептало его величество.
- Душа не примает. Зови попов, Сеня. Чую, до завтрева схороните вы меня…
* * * * *
…Колокольный звон, не переставая, плыл над взбаламученным государством.
Ставились свечки, читались здравицы, подгибались перед иконами колени.
Архимандрит, благоухая лимоном, перелистывал скрижали, и от выдохов его свечи вспыхивали факелами.
- …И сказано в начале всех времен:
- «Царь земной, вкус потерявший, желанье утративший, вместилище свое затворивший - не царь более, и не отец народу своему, не тесть зятю своему и тетушке своей не племянник.
Ибо царь земной, бодрые напитки отринувший, молоку и квасу предавшийся - есть царь Последний, царь народа Пропащего, и знаменует собой конец сущему всему и конец всех времен…»
Архимандрита пошатнуло, скрижали выпали из его рук, и всеобщий крик ужаса, смешиваясь с медным звоном, напугал в небесной выси даже самых матерых ангелов.
А в это самое время в царском погребе, среди крепких запахов и нежных ароматов, в полной темноте носился шут.
Пробегая ряд за рядом десятки бочек, больших и малых, он искал то, что нужно было найти обязательно.
Атеист по роду своих занятий, монархист ввиду личной дружбы с царем и второй в государстве после царя питейных дел мастер, он знал, что ищет.
* * * * *
- …Трон, корону, бинокль и подтяжки в музей сдайте…
Слабым голосом диктовал с одра государь.
Красный нос его заострился и походил на маленький стоп-кран в поезде для лилипутов. Жизнь покидала царя с каждым словом, и душа его, кряхтя, уже собирала по углам манатки.
- Образ правления пущай народ изберет…
- Спи спокойно, надежа! Изберем!
Суетливо выкрикнул неродовитый, но с большими планами боярин.
В до неприличия маленькой голове его уже шлифовались и оттачивались варианты нового политического устройства, от Товарищеской республики с ограниченной территорией до Великого Боярского Шайтаната.
Духовенство, в планы которого не входила безвременная кончина монарха и последующие реформы, стояло по углам молча и в строгой очередности сморкалось.
- Меня бы хоть погодил!
Всхлипывала царица.
- Что-ж ты, батюшка, из супруги вдову-то лепишь? Пожили бы ишо с десяток, внуков бы дождались, а там бы в полном соответствии рука об руку и преставились…
- Не гоните лошадей, батя!
Подала свой грубый голос царевна. Малая корона на ее крупной для девицы башке смотрелась перстеньком.
- Да и на памятник толковый средств в казне нету. Хочете как дурак под кафельной плиткой покоиться?
- …Сеню, шута моего забавного, в подпоручики воздухоплавания жалую, и в память обо мне пусть еще три размера к туфлям добавит…
Не слушая никого, бормотал царь. Потная лысина его с ободком от тяжелой праздничной короны все сильнее вдавливалась в подушку.
Колокольный звон снаружи в сочетании с внутричерепным грохотом похмелья давали стереоэффект, от воздействия которого царские мысли наслаивались одна на другую и в речевом исполнении выглядели довольно странно.
- Вот и сказке конец. А конец - телу венец. Скоро кака скакивается, да не скоро тело телится. Ку-ку, мои дорогие! Бум-бум, родные и близкие! По барабанным перепонкам противника - пли! Выползала Дусенька да поиграть на гусельках… Здравствуй, куры, я - Гефест, переплющу весь насест! Здравствуй, дура, я - дурак, предлагаю крепкий брак! В тили-тили-тесто запекли невесту! На рогах своих двоих скачет пьяненький жених!..
- Уже тянули со двора шланг обмывать отходящего в безумии царя…
- Уже плели венки «Государю нашему от опустевших просторов»…
- За дворцом наспех колотили гроб огромного водоизмещения…
- Неродовитый, но с большими планами боярин уже носился по подворотням в поисках единомышленников…
- Уже за архимандритовой пасекой формировались первые колонны красномордых плакальщиков…
- А в царском погребе…
* * * * *
А в царском погребе запыхавшийся шут присел на ступеньку и обтер пыльную бутылку рукавом.
Какое-то слово из пяти букв было написано на этикетке, бутылка хранилась давно и в винной описи не значилась.
Прочесть название неграмотный шут затруднился, но догорающая спичка высветила звериный лик, а открученная пробка освободила запах, который молнией прострелил шута от ноздрей до пяток.
- «ЭВРИКА!»
Подумал шут на незнакомом ему мертвом языке и, спотыкаясь, выбрался наверх…
* * * * *
…Где все уже, за малым исключением давно было готово.
Многочисленный и горестный, шаркал лаптями народ;
Клубилось дымовой завесой кадящее духовенство;
Осторожно бились лбами обземь скорбящие бояре.
Само малое исключение лежало на высоком постаменте в гробу и бормотания его, кроме барражирующей на малой высоте пары дежурных ангелов, никто не слышал.
- А вот и я!
Репетировало встречу с Господом его монаршее величество.
- Вседержителю чертогов небесных от гвардии земного царя - физкультпривет! Прикажете пройти дезинфекцию?..
Расталкивая людей, шут пробрался к постаменту и полез в гроб, не обращая внимания на круглые глаза хоронящих и двойной синхронный обморок царицы и царевны.
- Кощунство!
Возопил неродовитый, но с огромадными планами плюгавый боярин. В руках он держал острозаточенную лопату с привязанной к ней траурной лентой.
- Спасибо, что пришел, Сеня…
Еле слышно поблагодарило его величество.
- А уж я и готов совсем… Твоей тока слезы и жду. Пролей, Сеня…
Царю капнуло на грудь, капнуло на лоб…
Дрожащей рукой шут приладил бутылку, и она заклокотала, освобождаясь.
- А-а-а-ах!
Пронеслось в толпе.
Царская душа должна была уйти в облака по-царски, под звуки льющейся водки, коей новопреставляющийся выпил за правление столько, сколько иным царям вместе с их странами хватило бы утонуть.
- Ик!
Послышалось с постамента.
- О-о-о-ох!
Прошелестело в толпе.
Вскинулись лорнеты и монокли, вылупились зенки и очи. Царская душа, отлетая, должна была как-то выглядеть, и все хотели посмотреть на ее восходящий полет.
- Огурца!
Послышалось с постамента. Царь сел и не глядя протянул руку с вилкой.
- Ик!
Донеслось из толпы.
Худородный, но с большими несбывшимися мечтами боярин наступил себе на отвисший язык и упал, пробив лбом три верхних слоя почвы.
- Ура!
Предложил кто-то первый среди мужиков, и через секунду всеобщий радостный крик наполнил воздух и подбросил вверх неосторожно снизившихся ангелов.
- Огурца!
Стоя в полный рост и воздев руку с вилкой, вскрикивал государь.
- Несем!
Кричали самые проворные, теряя на бегу лапти.
- Здрав буди!
Вопили из своей шеренги бояре, и шапки их описывали дуги и параболы.
- Допей, батюшка.
Сказал шут.
Царь допил остаток, крякнул и вставил бутылку в корону.
Все ахнули и захлопали в ладоши. Появление царя на людях в таком головном уборе всегда означало праздник.
Шут улыбнулся в нарисованные углем усы и достал бубен.
- Зверь-напиток!
Сказал царь и поклонился на все четыре стороны.
- Расходись, люди добрые! Никому не пить, никому не есть! Через два часа, как столы накроем - все сюда! Живы будем - не помрем, а помрем - так выпьем и живы будем!
* * * * *
…В этот день было выпито больше, чем съедено. А съедено было больше, чем когда-либо.
Все пили все, и всем хватило, и многих переполнило, и побросало наземь, и застряло в заборах, и уснуло на чужих порогах, и проснулось в незнакомых объятьях.
Царь с шутом, уложив валетом обхохотавшихся царственных дам, ушли в подполье. Где среди бочек больших и малых долго искали.
И нашли еще одну, и выпили ее молча, в унисон, в терцию, а о грядущем похмелье не думали, потому что знали: хоть она и зверь, но ласковый она зверь и нежный, и лишь тот народец себя пропащим может считать, который этого зверя боится или не знает…
* * * * *
сказка 14
ПРО БАНЮ
В этот день ближе к вечеру его величество, нагий и потный, сидел в бане среди квасных испарений и давал советы шуту, который неистово махал веником, усугубляя и без того патриотическую атмосферу.
- Мелко-то не маши, эконом. Крупно давай маши. Дабы в кажном углу смердело. Тоись, я хотел сказать, пахло.
Ибо веник банный есть отражение народного духа. А потому подобает применять его мощно и широко.
А не трястись, как субретка с веером. Ибо для хорошего духу банного усилия прикладывать должно!
- Может, еще и пукнуть для крепости?
Сварливо спрашивал шут. Еженедельная субботняя баня была для него испытанием, так как государь парился обычно до полусмерти и бывал весьма недоволен, если термометр не зашкаливал.
- Тебе-то, величество, хорошо. У тебя вон и личико даже вдвое помолодело. Потому как организмы толстые и лишний жар в середку не пропущают. А я - существо эфемерное. Меня ежли паром обдать - я и преставиться могу. Хошь, попробуем?
- Маши давай!
Ответствовал государь, незаметно для себя самого меняя состав воздуха на менее благолепный.
В бане они с шутом находились уже более двух часов. То есть, оставалось еще около трех.
То есть, если государя не осенит на второй круг, что иногда случалось по причине забывчивости и неубеждаемости глаголом. Так что еще вполне расслабленно похрапывал в предбаннике служивый с чистым бельишком в корявых ручках.
Еще не строилась у дверей гремящая подносами очередь с наливкой, закуской, занюхом и срочными телеграммами.
Еще не пропотел государь последним нежнослезным ангельским потом и не желал еще ничего, кроме как лежать параллельно полу и хрюкать каждые пять секунд.
А шут махал и плескал на камень.
А пар клубился и подымался.
А царь не только хрюкал, но и повизгивал.
Потому что был тоже человек.
А люди, как известно врачам, от свинских индивидуумов телесно отличаются мало…
Вчера у меня был салат на ужин… Фруктовый салат… с виноградом… С кучей винограда… Состоящий только из винограда… ОК, это был коньячок…)))
Я не обижаюсь, я делаю выводы. Хотя нет, я все-таки и обижаюсь. Но и выводы получаются интересными.
- Дорогая, какой кофе ты предпочитаешь?
- Я предпочла бы крепкий, но мягкий, стремительный и нежный, который перевернул бы все мое внутреннее существо вверх ногами, открыл бы для меня мир искушений и безудержной чувствительности, закружил и придал бы новые ощущения…
- Слышь, может тебе просто водки налить?..
СКАЗКА 13
О РЕФОРМАТОРАХ И РЕФОРМАХ В РОССИИ.
В пятницу в три часа пополудни государь-батюшка, гуляя по парку, наступил себе на бороду, ударился лбом о дерево и резко изменился во мнениях:
- Шута под стражу.
- Бояр побрить.
- Казну пересчитать.
- Духовенству пришить погоны на рясы.
- Собак и кур покрасить.
Об исполнении доложить. Царь был на удивление конкретен и деятелен.
К пяти часам пополудни масштабы изменений были уже пугающими, а прямой как палка государь все диктовал и распоряжался.
Собаки и куры были наспех вымазаны синей, по высочайшему выбору, краской;
- всем заборам была придана исключительная готическая островерхость;
- матушка-государыня с плачем укоротила юбки себе, царевне и бабкам-приживалкам; -
- шут был посажен на хлеб и воду до выхода указа о разрешении на беспричинный смех, а его колпак с бубенцами сдали под расписку в казну.
- Бабам рожать не переставая! Пономаря на колокольне заменить обезьяной! В леших не верить, а верить в победу!..
Склонившийся над столом государь временами сам себе казался грамотным. Держа в руках перо, он постукивал им о стол и реформировал по алфавиту все, что можно было выразить словами.
- Акация!
Говорил государь.
- Цвести, но не боле раза в году, и отныне давать огурцы, а пахнуть сиренью.
- Арапы! В пределы не впущать, а ежели протиснутся - соблюдать молчание и жительствовать в зоопарке.
- Архалук! (В старину: род короткого кафтана.) О том не ведаю, что есть, посему под запрет, и ударение изменить на первый слог.
- Бояре! Суть слуги престола и являться должны по свистку, а ежели кто не услышит - рубить тому уши как излишество.
Опережая естественный закат, государство помрачнело.
Все, кроме самодержца, понимали, что рассвета при таком развитии событий может и не наступить.
В то время как не родовитый, но с большими планами боярин выступал с речью перед согнанными бабами, приказывая им беременеть отныне минимум тройней и только мальчиками, группа трезвомыслящих бояр и сверкающих новыми погонами батюшек уже стучалась к шуту в камеру.
- Проще простого!
Сказал им вновь заточенный шут.
- Десять ковшиков ему без закуски подать. Потом ишо семь. А как окосеет - в парк принесть и об тое же дерево трахнуть. Случай в истории не первый. Тока погодите, пока в ем жажда проснется.
- Нетути жажды.
Хмуро ответствовал ему один из бояр.
- Ковшики на помойке, бочки спрятаны, виночерпий на токаря учится, а сам по уши в простокваше ходит. И нос у его теперь беленький.
Заговорщицкий союз призадумался. Решения не находилось, а за стенами порядки стремительно менялись.
Уже визжали тупоумные коты, которым как домашним животным вменялось теперь твердо знать и произносить хотя бы пять слов;
- капустные грядки было приказано засеивать бананами до тех пор, пока таковые не произрастут;
- лошадям было запрещено пятиться;
- винопитие царь в полном сознании назвал гражданским грехом и в полном же сознании повторил это трижды.
К полуночи было велено дожидаться конца света, а буде такового не состоится - провести своими силами, во славу Божию и изволением государским для подтверждения имеющихся теорий.
- Экого Мамая возымели!
Пожаловался казначей.
- Уж лучше бы себе памятник из трофейных палиц построил, как хотел. Зря я ему средств не отпустил. Строил бы сейчас и строил себе.
- Слушайте меня, бояре!
Шут пятерней в затылке нащупал идею и почесал умное место.
- Дело нехитрое. К ужину мы нашего батюшку с облаков на троник вернем. Токмо согласие ваше требуется, особливо духовенства, и беспрекословное мне временное подчинение.
Сгрудившись, народная верхушка выслушала его. Подумав, кивнули шапками, осенились знамением и разошлись, затверживая каждый свою роль.
А государь, наскоро подкрепившись чесночной колбасой с луком, смрадным голосом отдавал и отдавал приказы, которые притихшим улицам возвещал и возвещал не родовитый, но с большими планами опричник.
- Морды хамской никому отнюдь боле не корчить!
- Иконописность лица проверять у каждого пятого по разу на дню!
- Список насекомых, не способных гудеть - к завтрему мне в двух экземплярах! -
- Умеющим изготавливать пряники стряпухам - явиться с лопатами на построение! --
- Звезды есть продукт мощного разума, от нас далекого, о чем повсеместно помнить и неукоснительно соблюдать!
- Перила, построенные вдоль реки, приятно украсят пейзаж и удивят археологов!
- Новый дом и сарай тому, кто придумает заклинание от пота ног!..
Царю не менее чем ежу было ясно, что реформы должны перевернуть сразу все, что иного пути быть не может, что надо действовать решительно, и что соединенные вместе эти три мысли являются солидной философской базой.
Приняв подобающую позу, царь мужественно посмотрел в окно, за которым бушевало время перемен, слегка изумился, немножко поводил глазами и через мгновение решительно одурел.
Одуреть, охренеть и дрюкнуться причина была весомая.
От царской калитки к царскому порогу по царскому нехоженому газону величаво топало нечто очень большое и белое на трехметровых сучковатых ногах.
Вместо головы у существа был один сплошной клюв, а за спиной волочились по земле два рекордных размеров крыла. В руках у царского гостя была папка.
Не в силах подавить удивления, самодержец заткнул рот бородой, но крик вырвался из ноздрей.
Дивное же диво тряхнуло крылами, подломило ноги и уселось на крышу отхожего места, которое по царскому указу уже успели перенести к парадному входу.
- Встречай гостя!
Непохожим на голос голосом сказал гость и долбанул клювом в дверь.
Государь сжал бороду челюстями и в падении на пол был изящен, словно молодая березка. Обморок прохватил его до костей и передался через пол мышам.
- И это пройдет…
Мудро заметил гость, трогая негуманоидной рукой надломившийся клюв. В терпеливом ожидании он просидел те минуты, кои понадобились царю для того:
- чтобы очнуться,
- вспомнить мать, деда, свою должность
- и свое сложное и редкое даже для династических особ двойное отчество.
Заново уясняя обстановку и вставая, его величество оперся о дверь, которая немедленно уронила его величество на скользкое от холодного пота его величества крыльцо.
- Все суетишься?
Меланхолично спросил длинноногий гость. Клюв его с осторожным укором покачался в воздухе.
- И видел я человека, к земле лбом зело приникши… И побиты были чресла его, яко виноградник засухой…
Восстань же, помазанник непосредственного начальника моего! Вот тебе дар речи! На.
- Мираж?! Либо хто? Персиянин?! Либо хто? Шутка?! Запорю?!!
Неуправляемо возбормотал его величество, сжимая кулаки до такой степени, что стиснутый ими воздух выходил из-под пальцев со свистом.
- Вот они, песни глупых твоих, Господи!
Гость саркастически помотал клювом и осторожно им щелкнул.
- И сказал им: не то я вам принес, но это!
А кто с этим к нам придет, тот от этого и погибнет! И бысть сеча зла и люта… Здорово, царь.
- Фамилия?!!
Гневный царь побоялся дотронуться до клюва, но речевое самообладание вернулось к нему утроенным.
- Встать, когда с раненным царем разговариваешь! Крылья по швам! (Сознание государя, однако, немножечко раздвоилось).
Как долетели? Какова показалась панорама? Из каких птиц будете?
- И сказал ему: не все то птицы, что с неба!
Теряя терпение, проорал гость своим ужасным голосом. Царь быстро присел и снова укрупнил зрачки.
- И сказал ему: ангелов доселе не видавши, ныне смотри! Силы небесные, подтвердите мя! Покажитесь ме! Приблизьтесь к мю!
- У-у-у! У-у-у!
Деловито запели единым разом восставшие из-за забора многочисленные некрупные ангелы в белых балахонах с крыльями и гуслями.
Некоторые из них перелетели через забор, остальные полезли так.
- У-у-у, Сеня! У-у-у!
- Возрадуйся, царю наземный! От небесного коллеги тебе привет и адрес!
Главарь ангелов раскрыл папку.
Царь побледнел и поправил корону.
В горнице за стеной молча хохотала здоровенная царевна, и от ее хохота мелко прыгала по полу зажимавшая ей рот царица. Они были осведомлены и проинструктиро-ваны.
- Мо-ло-дец!
Громко прочитал старший ангел из папки и захлопнул ее.
- Многого ты добился в трудах своих, но об одном забыл.
И вот тебе воля вышняя: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что, и поцелуй его в задницу! Шутка.
А воля вышняя такова: тридцать пять ковшиков без закуски стоя под барабан до заката! За здоровье сил небесных под их наблюдением и при помощи!
А силы небесные, отворив калитку, уже катили во двор царь-бочку, с незапамятных времен стоявшую в самом углу погреба, вскрыть которую ввиду крепости напитка в ней никто не решался.
- «Питие Судного дня» - так она значилась в винной описи…
* * * * *
…На тридцать втором ковшике царь тихо охнул и приложил руку к темени.
- Сеня!
Позвал он сидящего на нужнике ангела.
- Ты почто вырядился так? Шутишь, али сплю? Я, али не я?
Ему снова подали ковшик. Царь выпил незаметно для себя и осмотрелся уже уверенней.
- Бояре! Что за форма одежды така? Откуда у меня авиация? Эй вы, в погонах! Кто ваш командир?
- Ты, батюшка!
Угодливо подпрыгнул не родовитый, но по-прежнему с большими планами ангел-гусляр. Ковшик зачерпнули и опять подали. Царь выпил и с любопытством глянул на бочку.
- Дельный напиток. Какого года закваски?
Ему не ответили и поднесли. Что-то отчетливо щелкнуло у государя в голове, когда последняя капля скатилась в его желудок. Царь одернул кафтан и с пронзительной ясностью во взгляде уставился на собравшихся.
- Изменения, происшествия, казусы за время моего отсутствия? Доложить!
- Никаких!
Отвечал нестройный, но в целом правдивый хор.
- Посевная?
- Грядет!
- Погоды?
- Устойчивые!
- Моя политика?
- Мирная!
- Династия?
- За спиной, батюшка!
Государь обернулся. Приветственно махая платочками, на пороге стояли с зажатыми ртами царица и царевна.
У царевны подрагивали в руках хлеб-соль. Царь улыбнулся семье и прошелся руки за спину по крыльцу. Затем ласково глянул на бочку и поднял голову.
- По случаю благополучного моего возвращения из…
Он задумался…
- С приездом, батюшка!
Гаркнул хор, и громче всех шут на нужнике. Царь присел, но сделал вид, что чешет через сапог пятку.
- Сойди, Сеня. Хвалю. Сыми клюв, люди кругом. За маскарад потешный хвалю. Прикатить еще три и раздать ковшики.
Хвалю. Прикатить три и одну на потом.
А за эту крепенькую хвалю…
…Но всего их выпито было восемь.
А когда прикатили еще две бочки, то выпито стало десять.
Оттыкая одиннадцатую, шут упал в нее лицом и был спасен только тем, что выпитое им зелье перетекло вниз и силой тяжести опрокинуло его на лавку.
Икнув на прощание, шут разбросал ноги и захрапел так, как и следовало после такого трудного и богатого событиями дня.
Бояре же, переложенные духовенством, давно уже молчали в аккуратном сопливом штабеле.
Царь-батюшка, подобрев душой сверх всякой меры, чокался перечницей с видимым только ему собеседником и наливал, наливал, наливал…
Как и в старые добрые времена, которые вновь вернулись на землю после краткого потрясения.
Младший лейтенант Петров… а что это вы… уже четвертый месяц на службе… и ни разу в кассу за зарплатой не пришли… - А я и не знал… Думал - дали пистолет и крутись… как хочешь.))
жена говорит мужу что ты всё в койку да в койку поговорил бы со мной, а чём ни будь высоком он-хорошо ты театр любишь или назвёзды глядеть она- не-а тогда в койку б…
СКАЗКИ 11 И 12
сказка 11
В этот день всем двором обсуждали проблемы и перспективы дальнейшего увековечения славы царя-батюшки как одной из самых ярких личностей тысячелетия.
- Хороший памятник поставить - это тебе не хрен там чего как!
Глубокомысленно заметил царь.
Вот уже два часа, как не было предела его мудрости. Он говорил, и все слушали.
Идея обсуждалась грандиозная - в ознаменование предстоящих юбилеев построить государю конный памятник возле архимандритовой пасеки.
- Хороший памятник - это допрежь всего одного железа на коня пудов семьсот.
Да меч в десницу - пятьдесят, да борода, да сам пудов двести потяну. Улыбка на лице червонного золота - с полпуда. И у коня улыбка - пудик.
- А то, может, пока деревянный поставим?
Сладким голосом предложил казначей. Он был скупердяй и любил строить дороги.
- Пока два малых деревянных поставим, а как дорогу за околицу выведем, так рядом конный с копьем и драконом закажем.
- Дороги…
Насупился царь.
- Этих дорог сколько не строй - один убыток. Иностранцы смеются, а свои тропами привыкли. Опять же разбойники заведутся.
А памятник - он мильен лет простоит безо всякого вреда! А также личный мотив учти. Плохо, вижу, учитываешь.
- Дак я разве чего…
Покорно пробормотал казначей.
- Да осенью-то все одно юбилей. Тогда бы и присовокупили.
- Грозовые явления в заднице!
Громко сказал шут. Он спал под троном, и ему снилось что-то непонятное.
- Как?
Приставил ладонь к уху не расслышавший царь.
- Воробья за бороду не схватишь!
Поворочавшись, изрек шут. Царь посмотрел в потолок и задумался.
- А ведь дело говорит.
Сказал он, погодя.
- Так ведь оно и есть. Ну, ежли бы и объявился воробей-то бородатый, так как его хватать?
С бородой - старый, значит, совестно будет хватать-то.
Вот ежли, к примеру, бегемот с рогами - этого и пнуть не грех. Али бревном каким прищемить. От его, монстра, не убудет.
Придворные и челядь с удивлением вылупились на государя. Абстрактные, ни к чему не обязывающие суждения были для них новинкой.
- Восьми лицедеям полведра не доза!
Предложил другую тему шут. Он лежал щекой на оброненной царевой булавке и поэтому был разговорчив.
- Это верно.
Улыбнулся царь.
- Это он правильно толкует. Полведра под капусту я и один осилю, было бы о чем пить.
- С миру по нитке - царя долой!
Вдруг выкрикнул шут и в холодном поту проснулся.
Царь крякнул и вцепился руками в подлокотники.
- Это вот как же?
Напряженно спросил он.
- Это пока еще намек, али уже лозунг?
Шут под троном молчал. В душе он был законченный монархист, в ней же считал царя своим личным другом, а теперь его длинный сонный язык одним взмахом перечеркнул то и другое.
- Дожили, твое величество! Гороховый взбунтовался!
С прискорбием заметил не родовитый, но с большими планами боярин.
Он учуял политический момент и норовил подставить царю-батюшке свое округлое плечо.
- Это теперь и грамотею нашему работа: проверить, в нужнике-то не прокламации ли стопкой уложены.
Вылазь с-под трона, нетопырь! Его величество гневаться желают!
Сабельку принесть кликнуть, твое величество?
- Мятные конфетки легко снимают напряжение!
Добрым голосом сказала царица. Все обернулись и уставились на нее.
Царица спала в кресле, инстинктивно подергивая зажатыми в руках спицами. Ее милое в целом лицо улыбалось во сне, большой голубой пряжкой на туфельке играл кот, о преданности ее режиму и общем благонравии ходили легенды. Царица почмокала губами и дополнила:
- Луковый настой с капустой называется в народе супом.
- Спит. Одеялом накройте.
Пробурчал царь, вновь оборачиваясь к возникшей проблеме.
- Много денег лучше, чем воровать нельзя!
Интригующе произнесла царица и всхрапнула.
Царь застыл вполоборота. Бояре разинули рты. Шут, не открывая глаз, внимательно 3слушал.
- Долой, долой ледащий!
Сказанула спящая царица и махнула ручкой.
- Сам не можешь - другим дай повозиться!
Именно в этом месте впервые за династию и слетел с трона законный по всем летописям государь.
Потирая ушибленные чресла, он поднялся с пола и молча взглянул на бояр. Не родовитый, но с большими планами острым глазом окинул государев лик и воздел руки.
- Измена!
Завопил он…
* * * * *
…Когда в камере стало совсем темно, шут с царицей отложили карты и задумались каждый о своем.
- Переусердствовал надежа.
Сказал шут и щелкнул пальцем по королю пик.
- Кашу ему вчерашнюю подала.
Вздохнула царица.
- Пучит его, наверно. А вот тебя за что - непо-нятно.
- Дисфункция настроения мыслей.
Туманно изъяснился шут.
Он в тоске почесал щетину, улегся и надвинул колпак на уши. В коридоре послышались шаги, окошко в двери приоткрылось, царь сунул в камеру разрезанный надвое кусок пирога и молча ушел. Губы его были обиженно поджаты.
- Серчает…
Посетовала царица, уткнув подбородок в заскучавшие по вязанью руки. Шута рыбный пирог не обрадовал.
- Надо же, удружил!
Сварливо сказал он.
- В тюрьму посадил и пирогами потчует! А завтра повесит и прощения попросит. Справедливый!
- А потому что думать надо!
Не выдержав, заорал подслушивавший под дверью царь. Гневно, но бесшумно топая припасенными меховыми стельками, он изволил сердиться так, как ему раньше не приходилось.
- Дундук гороховый! Убивец мамкин! С-под самого государя пропаганду пущать!
И бояре кругом! И прислуга!
А он расхрюкался, вехотка сонная! Дошутился, рыло! На три веревки себе накукарекал!
Схватившаяся за сердце царица стала икать так громко, что царь в удивлении замолчал. Шут подал ей воды, усадил и подошел к двери.
- Слышь, величество…
Тихо позвал он.
- Не об чем нам с тобой беседовать.
Откликнулся царь.
- Слушаю тебя.
- Записью, к сожалению, не располагаю…
Таинственно и певуче молвил шут.
- Потому как о твоем, государя, честном имени попечением 5зело и вельми радею. Но свидетели есть. Поелику же паки…
- Короче!
Оборвал царь.
- Можно и короче. Цитирую:
- «Страна дураков», речено было,
- «у всех бояре, а у меня лохмотья с ушами»,
- «кукиш я бородатый, а не царь», а также
- «без Бога шире дорога» - два раза за опочивание сказано было.
Тобой, надежа, сказано. Не веришь - крест дай, до дыр зацелую.
Шут умолк. Царь за дверью засунул в рот чуть ли не две дюжины пальцев и натужно мыслил.
- Господь свидетель.
Добавил шут.
- Но не только. Кузьма-конюх тоже слыхал. А я ему сказал, что его величество подметных писем начитались и теперь во сне за весь народ страдают.
Царь за дверью бормотнул что-то, сгребся и неслышно побежал на улицу. В углу, наикавшись, шмыгнула носом царица.
- Ну-ну, матушка!
Подсел к ней шут.
- Вот увидишь - сейчас воля нам будет. Государь наш - большой логики человек. А сегодня немного повредился.
Погода, видимо. Каша, там… А теперь во здравие входит.
Скоро прибежит, тебя, матушку, пуховой шалью накроет и в покой отведет. Крепись, царица, не боле часу нам тут осталось.
Шут ошибся. Уже через пару минут царь громыхал ключами в замке, сопя и беззвучно подпрыгивая от нетерпения.
- Твоя правда!
Радостно закричал он шуту, отворив дверь.
- Говорил! И еще:
- «видит Бог, да зуб неймет» говорил! И:
- «при короне царь, а без короны псарь» тоже говорил! А еще:
- «с милым на дойку, а с богатым - в койку»!
- Тише, твое величество!
Остановил его шут.
- Батюшек разбудишь. Они в пост чутко спят, того гляди примчатся.
- Прости, государыня…
Неловко обратился царь к обомлевшей супруге.
- Это я так… По делу. На-ка вот шаль, пойдем. Натерпелась, чай…
Для успокоения супруги его величество применил капли, музыкальную шкатулку и несколько невразумительных фраз.
Затем, передав царицу под присмотр и усыпление старухе-приживалке, он понесся в камеру, где ждал его дисциплинированный по такому случаю шут.
Захлопнув за собой дверь, царь поставил на пол бутыль, достал из карманов ковшики и, все еще пряча глаза, налил по первой…
* * * * *
сказка 12
Этим тяжелым в астрологическом смысле утром его царское величество проснулось от страшного звона в голове и ее окрестностях.
В соседних горницах стонали и ворочались царица, царевна и дежурные бабки. В конюшне беспокоились жеребцы и кобылы.
В подполе пучили глаза одуревшие мыши. К будильнику привыкали с трудом.
Духовенство даже не решилось его освятить, а архимандрит, пару часов понаблюдав за стрелками и послушав тиканье, уехал к себе на пасеку в полном расстройстве.
Будильник был подарен голландским послом с нижайшей просьбой заводить его раз в день и теперь господствовал во дворце.
- Сеня!
Позвал царь.
- Уйми паразита! Креста на ем нет, а звону, как от обедни.
Сонный шут выбрался из чулана и заткнул механизму пасть.
- Охохонюшки-и-и!..
Сразу же разинул свою государь.
Вчера легли поздно. Уже неделю шла посевная, и царь дотемна шлялся по огородам, проверяя работу чучел и давая наказы.
К тому же перед сном на картах выпало землетрясение, и пришлось созывать экстренную думу, которая заседала до тех пор, пока не ус-нула.
- О шести руках архимандрит приснился с точкой во лбу.
Поделился новостью шут.
- Пляшет и голый по пояс. К чему бы?
- Пустое!
Отмахнулся царь. Чужой сон был для него неинтересен. Свои же сны он любил диктовать писцам, и лучшие из них зачитывались с колокольни по большим праздникам, а два вещих вошли в учебники.
Царь потянулся и ухнул. Пора было вставать и идти пробовать бесплатную кашу из пенсионных фондов.
Затем предстояли военный парад и, если позволит погода, дерзкое нападение на одно из сопредельных государств.
Мысль о нападении только что пришла царю в голову, но явилась уже в виде принятого решения, и вместо мягких тапочек царь затолкал ноги в боевые, со шпорами и подковкой, валенки.
- Ба-ба-ба!
Подивился не в меру догадливый шут.
- У нас же договора с ими со всеми на веки вечные!
Царь не ответил. Сопя, он навешал на себя половину коллекции мечей, насадил на голову бывший некогда чугунком шлем и опустил забрало.
- Так ить посевная! Перетопчем же все!
Возмутился шут.
- Не верещи. Не свое топтать будем.
Глухо ответили из чугунка. Его величество взял копье, сунул на всякий случай в карман белый флаг и, открыв забралом дверь, вышел.
…Парад, боевые пляски, отдание чести в движении и бравые крики отняли много сил.
Сосредоточенное у границы войско, проведя маскировку, перекличку и отобедав, уткнулось в доспехи и захрапело так, что бледные соседи, крестясь и ахая, объявили мобилизацию.
Их пограничники с ужасом разглядывали в трубы походную цареву кровать с железным балдахином, свесившуюся из-под боевого знамени руку царя-агрессора, нацеленные и заряженные всякой дрянью пушки, стоявшие позади обозы с кучами пустых мешков для дани и печального шута на пригорке. Печаль на лице шута не предвещала ничего хорошего.
- …Слева обходи, слева!
Вскричал под балдахином царь и проснулся. Через минуту все пришло в движение. Забегали сотники, поднялись штандарты, засверкали еще утром бывшие серпами сабли и алебарды…
Царь приподнял передничек и первым ступил в воду. Следом за ним, морщась, пошло вброд войско. Достигнув середины ручья, царь обернулся и вздел вверх правую руку с мечом.
У мольберта тут же засуетился придворный художник. Государь обещал стоять не более двух минут.
Пачкаясь красками, художник быстро писал мужественного раненного воина по пояс во вражеской крови и улыбающуюся ему богиню победы с характерным для царствующей семьи крупным носом.
- Ганнибал!
Оглядев царя, мрачно сказал шут. Война его не касалась. Он присел на пенек и вытащил папироску.
И тут ударили пушки! Без приказа, но с большим желанием попасть куда-нибудь и разнести там все к чертовой матери.
И в сгущенных донельзя облаках замкнулась цепочка и сверкнула молния.
И шарахнул гром.
И посыпался град.
И в ручье поскользнулся царь.
И войска потеряли из виду лидера.
А пушкари были бравые робяты. И пушки ударили вновь.
Но пушкари были не очень меткие робяты. И, получив в спины репу, горох и тряпки, все войско свалилось в ручей.
А государь, шатаясь, поднялся и не увидел полков своих.
А у художника смыло гуашь.
А полки, вынырнув с мокрыми усами, потеряли ориентиры и повернули назад.
А думали, что идут вперед.
А пушкари были все-таки ушлые робяты.
Горох, тряпки и, конечно же, репа опять не пропали даром. И государь, всплеснув руками, поплыл вниз по течению с огромной пробоиной в бороде.
А войско, по уши в волнах и накрывшись щитами, ждало когда кончатся дождь, град и репа в зарядных ящиках.
А на той стороне ручья стояли утыканные зонтиками вражеские ряды и смеялись. Это была их безусловная победа…
* * * * *
…Государя выловили в низовьях ручья и долго не могли убедить покинуть бревно, на котором он дрейфовал.
Войско в полном составе легло в госпиталь и лечилось приложением пятачков.
Пушкарей государь повелел напоить дегтем, выдрать им ноги и оборвать руки. В перспективе.
А пока их собрали в артиллерийской избе и заставили чертить траектории и окружности с тем, чтобы впредь столь досадных промахов отнюдь не делать.
Выдав для приличия пару орденов (в основном себе), обсохший и переодетый царь подозвал шута.
Глядя в стол, долго собирался с мыслями. Шут пододвинул бочонок и достал ковшики. Государь поднял голову.
- Ибо…
Он грозно повел бровями, но закончить не смог. Шут быстро налил, и они оба тяпнули.
- Дабы…
Его величество сузил глаза, но фразы не продолжил. Шут плеснул, и они хлопнули, не дав испариться ни единой молекуле.
- На веки вечныя!
Мучаясь стыдом, выдавил царь и всхлипнул.
- Нет - войне!
Быстро сказал шут, и государь кивнул.
Они клюкнули по третьей и захрустели репой, которая была кругла и свежа, а равно крупна и вкусна. Как и все продукты мирного, невоенного времени.
Бог создал женщину для того что бы она любовалась своей красотой. И создал мужчину для того что бы он видел это
А ну-ка, спрячь своё грустило и улыбало покажи!!:-D :-D:-D