Она всегда была кошка, а он был драконом,
И лунные ночи на теплом бетоне
Она проводила, греясь его огнем.
Они смотрели вниз, они ходили по крышам,
И этой ночью я тоже их слышал -
Их тени ловил иногда тусклый свет фонарей.
Прекраснее пары я не видел нигде.
Он пел ей песни на своем языке.
Ни одна кошка в мире не поспорила бы грацией с ней.
Около полуночи
Огненные кони,
Ветер-шалопай, возьми меня.
Око полной луны, даже ветер затих,
Казалось, ночь была только для них,
Но утро зевало из окон,
И я, проходя открытым пролетом,
Видел, как дракон прощается с ней.
Могучие крылья наполнили воздух.
Наверное, он полетел к своим звездам,
Она мягко скользнула с крыши в мир машин и людей.
С тех пор я никогда уже не слышал о ней.
Около полуночи
Огненные кони,
Ветер-шалопай, возьми меня.
Наверное, когда-нибудь, лет через сто,
Я тоже взлечу, разбив собою окно,
И буду сидеть на крыше, и греться огнем.
А про дракона я слышал - какой-то рыцарь
Убил его сердце мечом.
Нам слепая судьба возводила мосты,
Мы их рушили глупо и гордо.
На изломе времен все решенья просты:
То, что хрупко, то будет и твердо.
Я дарю свои сны и тебе, и себе,
Пусть обоим нам ночью приснится
Та любовь, что ушла по закатной тропе
По вине медноглазой куницы.
Я не очень верю актерам
У них слишком уж много лиц
Все у них изменяется скоро
Не живешь, а играешь блиц
А у меня есть ручная птица
Она очень хрипло поет
Что с того что она мне снится
Но зато никогда не врет
У меня есть койот и ворон
У тебя атональный джаз
Я стихов рассыпаю споры
И взойдут ли они бог даст
И над плотью умерщвленной
Подлетает душа, как флаг
Этот мир был такой зеленый
До тех пор пока не ослаб
Было в городе мирных танцев
Слишком мало солнечных дней
Я хотела бы в нем остаться
Но уйти оказалось верней
Чтобы боль вытекала бурно
Лишь сверкнет Петропавловский шпиль
И в жаровне тоски упорной
Оклимался высокий штиль
Я сейчас демиург, мессия
Я алхимик, шаман, поэт
По законам драматургии
Скоро должен начаться сюжет
Я пишу эту злую сказку
Не надеясь на хеппи энд
Своевольные роли и маски
Но вступил в увертюру бенд
Я не очень верю актерам
Если это имеет смысл
То на тонкой струне минора
Повисает как альпинист
То все время у края сцены
Разделяющего тьму и свет
То смертельную платит цену
Созидая то чего нет
Его звали скажем Антоном
Он конечно был маг и актер
По средневековым законам
Ему мог бы светить костер
Он умел вызывать затмения
Смех и ветер, слезы и дождь
Хоть он делал это на сцене
Инквизицию не проведешь
Каждый день выходной понедельник
Он играл сердцами людей
Он во всех амплуа был гений
Комик трагик простак злодей
Тот игрок, что печатью мечен
Инжинер визанер слуга
Но актеры не хворого свечка
И не чертова кочерга.
Его паства - толпа у кассы
Его храм - галерка вертеп
Он за клоуна и гимнаста
Его жесты вино и хлеб
В балагане толпа людская
Так изволь получить паек
Тем, что в рай таких не пускают
Даже с краю только в раек
Ты встаешь на свои колена
И глядишь не совсем дыша
Как шевелятся доски сцены
Потому что в них есть душа
То король то бродяга то есть
Каждый раз все новая роль
Лицедействуешь так на совесть
Открывать свое сердце изволь
Что получишь в ответ по праву
То любовь то лишь медный грош
То овации крики браво
То из ложи швыряют нож
И любовь чрезмерна и плети
Зацепило не гнись держись
Ты уже променял все на свете
На дурманящий запах кулис
Вот тогда и беда поверит
Что как ангел ты не уязвим
Или может как Том и Джерри
Или просто как клоун и мим
За свой дар игры невозбранной
И быть и не быть готов
Бог хранит дураков и пьяных
А еще бережет шутов
Эта ласка и эта таска
Маска тьмы пустоты костюм
Тонкой пленкой цветной раскраски
Слепит глазки морочит ум Слепит глаз и морочит ум И когда с пропоротым сердцем
Наш герой приходит домой
Там пьянчуги лезут погреться
Проститутки кричат ты мой
На его истекающий голос
Собираются упыри
Он идет излучая веселость
Что с того что дыра внутри
Что с того что внутри колодец
Коридор извилистых строф
Он внутри и снаружи то есть
Он раздвоен между миров
Он идет запинаясь о звезды
И под кожей не кровь - вода
Я не очень верю тверезым
Но и пьяным совсем не всегда
Ночь ____ он снова новый
Искрометен жив и игрив
Снова зритель глядит зачарован
Как он пьесы плетет мотив
Среди тех кто забыл о вздохе
Я та девочка в первом ряду
Я не в городе не в эпохе
Вслед за ним без оглядки иду
Я ребенок в смешном балагане
Сказки под названием жизнь
Я дрожу перед злыми врагами
И в восторге от криков бис
Белый грим Пьеро с Арлекино
И сердечко в груди тук-тук
И я уже почти Коломбина
Я забыла что это глюк
Покатаемся в аттракционе
Притяжение этих мук
На машинке или в вагоне
Меж столицами и вокруг
Там веселые шутки пляски
И в финале оркестр трам-парам
Я не очень верю паяцам
Лицедеям и джокерам
Мой койот и ворон хохочут
Говорят мне окстись это сон
Только сердце проснуться не хочет
Как у всех кто бывал влюблен
Я люблю сияющий морок
И пьянящий мотив и стих
Я не верю поэтам актерам
Хоть при этом одна из них
В мою дверь постучался ангел, я впустил его без опаски:
Здесь не ходят лихие люди - слишком холодно и высоко.
Здесь проходят мимо столетья, иногда пробегают сказки.
Странный гость присел у порога, зажимая рану рукой.
Я нарезал чистой холстины, я растер непростые травы,
И по слову защиты жизни в очаге запылал огонь.
Только гость от чаши с лекарством отмахнулся, как от отравы,
В запрещающе жестком жесте провела границу ладонь.
Под растрепанным златом прядей взгляд светился нездешне ясный,
Но гримаса детской обиды искажала святость лица.
Между пальцев из страшной раны свет сочился багряно-красный,
А он тихо шептал молитвы, проклиная волю творца.
Он сказал, что устал сражаться, жить и падать, ломая крылья,
Умирать и рождаться снова в вечной битве добра со злом.
Вдруг поднявшись, он вышел в полночь, проклиная свое бессилье,
И, шагнув через край обрыва, обернулся горным орлом.
Я смотрел вслед ночному гостю, мое сердце терзала жалость.
Запах ладана и полыни уносил промозглый сквозняк.
Словно знак невозможного чуда, на пороге перо осталось,
На котором багряным бликом был начертан неясный знак
Высоки парижские стены,
Высоки, как цена измены.
Кровь в грязи под копытами стынет -
В том повинна моя гордыня.
Непосильна душе вина.
Ответь мне, господи! А в ответ - тишина.
Где ты, господи, был, когда
Торопливо тебе молилась армия?
Где ты, господи, был -
С нами ли, с нами ли?
Шел ли ты среди нас на Париж?
Ответь мне, господи! Почему ты молчишь?
Неужели тот, кто избран тобой,
Стал правителем, что погубит Францию?
Кто в гордыне своей
Снова станет тем, одним из двенадцати -
Что продаст за тридцать монет?
Молю тебя, господи: ответь мне - нет.
Кто ответит за смерть солдат,
Что стояли храбро под божьим знаменем?
Шла ли ангелов рать
С нами ли, с нами ли?
Той, что в твои двери стучит, -
Ответь мне, господи! Молю, не молчи!
Ответь мне, господи!
А в ответ…
Жил на северном море один адмирал
Из породы весёлых да смелых.
От весны до зимы всё в морях пропадал,
Возвращался по сумеркам белым.
Я смотрела вослед из окна своего,
Лёгкий взгляд мимоходом ловила…
Только горные ведьмы любили его
Так, как смертным любить не по силам.
Только горные ведьмы любили его
Так, как смертным любить не по силам.
Адмирал горным ведьмам дарил жемчуга
И плясал с ними в мареве зыбком.
Но не знали они, что в седых берегах
Жемчуг стоит дешевле улыбки.
Адмирал уходил, не сказав ничего,
И, танцуя в ночном звездопаде,
Ведьмы горные жарко ласкали его,
Он смеялся с печалью во взгляде.
Ведьмы горные жарко ласкали его,
Он смеялся с печалью во взгляде.
И когда адмирал уходил на войну,
И корабль распрощался с причалом,
Ведьмы горные, плача, молили луну,
Чтоб дорогу ему освещала.
И враги говорили тоскливо и зло:
«Что за чёрт? Заколдован он что ли?!»
Просто горные ведьмы хранили его
От беды, от печали и боли!
Просто горные ведьмы хранили его
От беды, от печали и боли!
Я ждала, всё ждала на родном берегу,
Сердце билось подстреленной птицей.
Горной ведьмою стать я, увы, не смогу -
Остаётся лишь им поклониться!
Чтоб коварная смерть не таилась средь волн,
Чтоб глаза вдаль смотреть не устали,
Ведьмы горные, впредь берегите его
От воды, от свинца и от стали!
Ведьмы горные, впредь берегите его
От воды, от свинца и от стали!
Чтоб коварная смерть не таилась средь волн,
Чтоб глаза вдаль смотреть не устали,
Ведьмы горные, впредь берегите его
От воды, от свинца и от стали!
Божественный Цезарь, созданье Луны,
Вы бредите странными снами:
Что все Рубиконы перейдены,
Все жребии брошены Вами,
И каждый использовал право свое
Сказать триумфатору гадость;
Сражений поля зарастают быльем,
А Вам - ничего не осталось!
И Вы год от года
Вините погоду:
Дожди, мол, задрали в июле!
Отборсьте личину -
Не в том ли причина:
Вам нечего больше желать,
Божественный Юлий!
С небесного круга стекает вода,
Чихает домашний ваш гений,
А Ваша супруга, конечно, всегда,
Превыше любых подозрений;
Куда Вы идете - не спросит она,
Поскольку привыкла к изменам…
Дождь тихо шуршит, и бросает Луна
Унылые блики на стены.
Печальны и гулки
В ночи переулки -
Вы прочь от Субуры свернули;
Пускай ловят слухи
Матроны и шлюхи:
Вам некого больше хотеть,
Божественный Юлий!
Но Вам среди зыбких ночных миражей
Увидеть придется когда-то
И солнечный отблеск на гранях ножей,
И кровь на ступенях Сената,
И то, как сорвется последний вопрос
С немеющих губ в удивленьи…
Пока все спокойно средь пиний и роз
В дождя неживом обрамленьи.
Виденья проверьте
Улыбкою Смерти:
Ведь Вы ей в глаза заглянули!
И мысли в полете -
Но вы не умрете:
Ведь боги бессмертны… Ведь так,
Божественный Юлий!
Адмирал, вы разбиты. Как это ни грустно,
Отвернулась удача сегодня от вас;
В вашем сердце темно и пронзительно-пусто:
Все как есть - без обид, без прикрас…
Вам бы переиграть - только целься не целься,
Не подменишь значков на игральных костях!
Пусть вино при свечах романтично донельзя,
Вы - в плену, хоть почти что в гостях!
Rf. В это доме все время гостит кто-нибудь -
Не стесняйтесь, коль вам довелось!
Знать, беседа длинна - я налью вам вина:
Добрый вечер, мой пленник и гость!
Адмирал, вы устали. Вас мучают раны;
Тело - бог с ним, душа кровоточит сильней!
Вы в бреду повторяли, - что вовсе не странно -
Имена кораблей и людей…
Адмирал, в этот час - пью за ваше здоровье:
Лучше будьте здоровы, чем будьте мертвы!
Ведь без вас, признаюсь, скучно станет на море,
Ведь противник достойнейший - Вы!
Rf. По погибшим мечтам я советую вам
Слезы морю оставить на соль!
Ничего не надо - просто пейте вино
И забудьте на время про боль!
Улыбнитесь мне вслед ледяными глазами,
Утопите печаль терпком черном вине;
Я всегда буду рад снова встретиться с вами,
Даже если опять на войне!
Не слепите меня блеском северной стали -
Знаю, горько глотать поражения яд!
Только вы, адмирал, до сих пор не сказали,
Отчего так спокоен ваш взгляд?
Rf. А разгадка проста - ваша совесть чиста,
Не запятнана грязью измен!
Вас спасет лишь одно - просто пейте вино,
И забудьте на время про плен!
Когда из яви сочатся сны,
Когда меняется фаза луны,
Я выхожу из тени стены,
Весёлый и злой.
Когда зелёным глаза горят,
И зеркала источают яд,
Я десять улиц составлю в ряд,
Идя за тобой.
Твоя душа в моих руках
Замрёт, как мышь в кошачьих лапах,
Среди тумана не узнает меня,
А ты на годы и века
Забудешь вкус, и цвет, и запах
Того, что есть в переплетениях дня.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Сколь неразумно тебе и мне
Не верить в силу дорог.
Когда я умер, ты был так рад:
Ты думал, я не вернусь назад,
Но я пробрался однажды в щель между строк,
И я взломал этот мир, как ржавый замок.
Я никогда не любил ворожить, но иначе не мог.
Когда я в камень скатаю шерсть,
Тогда в крови загустеет месть,
И ты получишь дурную весть
От ветра и птиц.
Но ты, хозяин воды и травы,
Ты не коснёшься моей головы,
А я взлечу в опереньи совы,
Не видя границ,
Тебя оставив вспоминать,
Как ты меня сжигал и вешал:
Дитя Анэма умирало, смеясь.
А я вернусь к тебе сказать:
Ты предо мной изрядно грешен,
Так искупи хотя бы малую часть.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Я прячусь в воздухе и в луне,
Лечу, как тонкий листок.
И мне нисколько тебя не жаль:
В моей крови закипает сталь,
В моей душе скалят зубы страсть и порок,
А боль танцует стаей пёстрых сорок.
Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог.
Когда останемся мы вдвоём,
В меня не верить - спасенье твоё,
Но на два голоса мы пропоём
Отходную тебе.
Узнай меня по сиянью глаз,
Ведь ты меня убивал не раз,
Но только время вновь сводит нас
В моей ворожбе.
Опавших листьев карнавал,
Улыбка шпаги так небрежна.
Дитя Анэма не прощает обид.
Ты в западню мою попал,
Твоя расплата неизбежна.
Ты знаешь это, значит, будешь убит.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Настало время выйти вовне,
Так выходи на порог.
Убив меня много сотен раз,
От смерти ты не уйдёшь сейчас,
Но ты от злобы устал и от страха продрог,
И я тебе преподам твой последний урок.
Я никогда не любил убивать, но иначе не мог.
Я никогда не любил ворожить,
Я никогда не любил воскресать,
Я никогда не любил убивать,
Я никогда не любил,
Но иначе не мог…
Он сегодня дома, он сегодня один.
Он немного болен, немного устал.
Сам себе трубадур, сам себе господин.
Он коньяк с кагором зачем-то смешал.
А за окном темно, смотрит в форточку ночь:
«И с какой это радости парень напился…»
А ему, бедняге, уж ничем не помочь,
Он устал быть тем, кем сегодня родился.
Он забыл, как люди включают на кухне газ,
Он чужую боль заглушил цитрамоном.
Он глядит на стены и видит родной Прованс,
Где когда-то он звался графом Раймоном…
Он вернулся на землю сквозь дни и года,
Семь столетий назад безвозвратно ушедший.
Вспоминает об этом Раймон иногда,
А друзья говорят про него - сумасшедший.
И снова битва идет для него каждый день,
Только ныне масштаб поражений неравен
От былого осталась лишь зыбкая тень -
Там Тулуза сдана, здесь завален экзамен…
И Раймон Седьмой допивает остывший чай,
И срывает морфином незримые узы.
И идет по утру он молитвы свои читать
А католический храм Альбигойской Тулузы.
Возвращаясь назад, он неспешно идет,
Игнорируя огненный взгляд светофора,
Ибо знает, что знамя его упадет,
И растопчут его крестоносцы Монфора.
И отбывает он вновь в летний свой карантен,
Заблудившись в сети бесконечных тропинок,
Ищет отдыха в россыпях телеантенн,
Веря в грустную ложь разноцветных картинок.
И Раймон Седьмой печально глядит в экран,
Материться на поздний звонок телефона
И болят на погоду призраки старых ран,
Что получены им под стеной Каркасона.
И Раймон Седьмой печально глядит в экран,
Заполняя времени стертые лузы
И болят на погоду призраки старых ран,
Что получены им на полях под Тулузой.